Я шел сквозь деревню, как зачумленный. Люди шарахались от меня. Не погладят их по головке Новые Боги за разговоры с наемником Прежних. Я все еще оставался наемником. Мертвый воинский знак по-прежнему висел на кожаном шнурке, но сегодня одежда не скрывала его. Ветер слизывал пот с моей обнаженной груди, отбрасывал со лба ничем не закрепленные волосы. Ни щита, ни шлема, ни кольчуги, ни даже рубашки. Когда воин-маг должен принимать бой с теми, кто слабее его, он не имеет права прикрывать грудь и голову чем-бы то ни было. Это закон. Иначе твое преимущество слишком велико, и победа твоя становится бесчестьем, и любой воин-маг, и вообще любой плюнет в твою сторону. Когда мы с Наставником улаживали деревенские разборки, он неизменно был одет именно так, мне же приказывал надевать кожаную куртку с нашитыми на нее кольцами. Послабление мне было дано, как он выразился, "по малоумию и скудости мастерства; а также оттого, что годами еще не вышел." Ученикам иногда разрешались подобные поблажки. Но Учителя больше нет среди живых. Я больше не ученик. И я не мог заставить себя одеть свою ученическую куртку. Мне было противно защищаться от них. Их много, и они мерзавцы, но они не воины. Слава Богам, мертвым и живым, они хотя бы вооружены. Не то пришлось бы мне переть на толпу жрецов с голыми руками. В подобной схватке, как гласит кодекс, "да прикроет воина его мастерство, и да не будет ему иного щита." Штаны, сапоги, пояс, оружие, за плечами – сумки со всем, что может понадобиться, у пояса фляга с водой. Больше ничего.
Я шел, и при моем приближении в домах опускались ставни. Люди отводили глаза – одни от страха, другие от стыда. Впервые мне преградили путь на длинной узкой аллее, ведущей к Дому Смерти.
Двое служек. Эти болваны даже не попытались заговорить со мной. Они набросились сразу, без предупреждения, размахивая мечами самого неподходящего для них размера и веса. Одного я пнул в промежность, другого треснул рукоятью меча по переносице. Потом пошел дальше.
Очевидно, за моим продвижением из Дома Смерти наблюдали, ибо через миг-другой навстречу мне вышла целая толпа, и кое-кто в этой толпе даже не умел управляться с оружием. Конечно, с любым из них я бы живо разобрался, но их слишком много. И оттого, что большинство из них – бараны безмозглые, легче не становиться. От опытного воина хоть знаешь, чего ждать, а новичок опасен своей непредсказуемостью. Одна надежда, что те, кто умеет махать мечом, полезут в первые ряды – удаль показать.
Так оно и случилось. Я возликовал.
Поначалу я рубился сразу с шестерыми, а потом сделал вид, что им удается меня потеснить. Отступил, совсем немного, потом еще, потом побежал. Когда мои шестеро растянулись в линию, я повернулся и прыгнул.
Я все еще не обнажал меча. Я наносил удары рукоятью по головам, промеж глаз. Мне было по-прежнему противно убивать их; все равно, что котят резать. Правда, котят уж очень много, и они могут меня оцарапать, но все равно противно.
Когда я разобрался с шестерыми удальцами, остальные котята приготовились меня окружать. Вот и славно. Через толпу мне бы не прорубиться, а круг я прорву. Я дал им окружить себя, а затем подкатился под ноги и выбрался из круга. Нападающие со звоном сшиблись. Вышло не очень удачно. Чей-то меч слегка задел меня, и из дырки на штанах засочилась кровь. Погладил бы я этих котят против шерстки, да некогда. Я ринулся к дверям, пока никто не успел преградить мне дорогу. За спиной я услышал пение стрелы. Интересно, у кого ума хватило? Две стрелы вонзились в подошвы моих сапог, третья в руку. Но я уже распахнул двери, вбежал и захлопнул тяжелые створки за собой. Только тогда я позволил себе отдышаться.
Не так уж плохо. Рана на бедре пустячная, скорее длинная царапина. Вот рана в руке – это посерьезнее будет. Очень уж неудобно торчит стрела; другой рукой мне ее не выдернуть, не расширив рану. В конце концов я обломил стрелу, оставив в предплечье наконечник с частью ее древка. Либо мне вскорости вынут стрелу другие руки, либо эта рана не будет иметь значения. У мертвых раны не болят.
Стрелы в сапогах мне мешали ужасно. Засели они крепко, отодрать их можно только вместе с подметкой, так что их я тоже обломил. Получилось что-то вроде шпор. Собирайся я сейчас сесть верхом, они бы мне пригодились.
Все замечательно, но куда же мне теперь двигаться дальше? Неужели все жрецы выскочили наружу для расправы со мной? Плохо тогда мое дело. Если и не заблужусь в здешних лабиринтах, то непременно наткнусь на что-нибудь смертоносное: Дом Смерти как-никак, и оснащен он многими безобидными на первый взгляд предметами. Возьму в руку что-нибудь неподходящее. Или съест меня кто-нибудь. Почем я знаю.
Где-то неподалеку послышался звук шагов, и я пошел на этот звук, очень стараясь ни к чему не прикасаться и ни обо что не спотыкаться. Никакой надежды подобраться незаметно: проклятые шпоры клацают очень, вовсю. Единственный расчет на скорость. Так и есть: меня услышали. Шаги удаляются. Я прибавил ходу, и вскоре увидел того, кто убегал от меня. Молоденький послушник в совсем еще новых фиолетовых одеждах. Он тоже увидел меня и заметался, пытаясь удрать, но я догнал его, схватил за горло и повалил. У бедняги чуть глаза не вылезли на лоб – не оттого, что я его сильно сдавил, просто от страха. Я уперся ему коленом в грудь, продолжая левой рукой держать его за глотку. Правой рукой я извлек нож и выразительно поднял его повыше, чтоб лезвие поблестело как следует. Ни с одним человеком, хоть сколько-нибудь понимающим, что такое драка, я бы в жизни не сделал ничего подобного. Но этот худосочный заморыш никогда не дрался. Запугать мне его удалось отлично.
– Ну как, поговорим? – осведомился я, поднося лезвие к самым его глазам.
– Ч-что в-вам угодно? – просипел послушник.
– Мне нужен проводник в Зал Невидимого Света. И чтоб без фокусов. Если что, прирезать я тебя успею.
Мы встали и пошли. Почти в обнимку. Нож я держал у его горла. Я не боялся, что он вдруг взбрыкнет, но по дороге нам мог встретиться еще кто-нибудь. Пусть думает, что я взял заложника, и поостережется нападать.
За моей спиной послышался ритмичный грохот. Ломают дверь. Пусть ломают. Сомневаюсь, что у них хоть что-то выйдет.
Без проводника я давно бы заблудился или помер. Странное место. Не так я его себе представлял. Когда думаешь об обиталище Смерти, поневоле приходит на ум что-то зловещее. А на самом деле ничего подобного, все очень буднично, обыкновенно. Пыльные коридоры, пустые закоулки, обманчиво безопасные переходы… Никаких мрачных драпировок, леденящих кровь стенных росписей, никакого торжественного убранства. Только гнетущая тишина.
– Дальше ты должен идти один, – просипел мой проводник.
Я нахмурился.
– Нет, правда, – настаивал он. – Здесь никто из нас не ходит. Только паломники. Если мы ступим на эти плиты, мы умрем.
Передо мной простирался длинный коридор, вымощенный серым гранитом. Зернистый и шершавый по краям, в середине коридора он был гладким, как зеркало. Завершался коридор массивной каменной дверью без единого выступа. Я еще раз внимательно посмотрел на послушника. Не врет ли? Да нет, страх на его лице написан неподдельный.
– Ладно, пойду один. И что дальше? Как мне открыть эту дверь?
– Никак. Прикоснись к ней, она сама откроется.
– Или не откроется?
Послушник опустил глаза.
– Ты не прошел положенные обряды. Может, и не откроется. Не знаю, – в его голосе звучало отчаянье.
– Ладно, – я отпустил его и спрятал нож в ножны. – Не буду тебя пугать. И так напугал уже. Иди.
Бедняга замер, не в силах пошевелиться. Похоже, он был уверен, что в конце пути я его все-таки прирежу. Я ощутил легкие угрызения совести, но у меня не было на них времени. Я ступил на серый гранит, невольно ожидая, что он провалится подо мной. Но нет, все в порядке. Еще несколько шагов. Ничего страшного. Я выругал себя за нерешительность и зашагал к дубовой двери.
Она открылась от первого же касания моих пальцев, словно только того и ждала. Я ступил за порог и оказался в Зале Невидимого Света.
Никогда я не видел ничего подобного. Стены зала – да полно, были ли у него стены? Если и были, увидеть их невозможно. Они растворялись, уходили куда-то вдаль. Не во мрак, нет, просто в ничто. Но ни на миг не возникло у меня ощущения, что я на открытом пространстве.
Света вроде бы и не было. Ни свеч, ни факелов, ни звезд. Вокруг стояла кромешная тьма. Но видеть в ней можно было, как в самый солнечный день. И я понял, почему зал для встреч с Повелителем Мертвых носит такое название.
Сначала я просто осматривал зал. Ну вот, я здесь. Что же дальше? Я затравленно озирался по сторонам, словно пытаясь найти подсказку, написанную на полу или посреди узкого высокого алтаря в центре зала, или на ведущих к нему ступенях.
Бесполезно.
Зачем я здесь? Пришел и стою, как дурак. Призывать мне теперь Повелителя мертвых? Умолять? Угрожать? Настаивать? Как известить его, что я пришел?
В дальнем конце зала возникла фигура. Она медленно, величественной поступью приближалась ко мне. Складки плаща царственно стекали с широких плеч. Двуглавый жезл – дарующий и отнимающий жизнь – вздымался вверх. Корона тяжко мерцала над бледным лбом. Мне в глаза смотрел Повелитель Мертвых.
– Пожрать принес? – осведомился он.
– Да, Наставник, – ответил я и полез в сумку за бутербродами.
– Оголодал я, сил нет, – он сел прямо на ступеньки собственного алтаря, раскрыл сверток и принялся со смаком уписывать его содержимое. – Эти паршивцы воскуряют мне какие-то распроклятые благовония. Представляешь?
Я кивнул, едва удерживаясь от смеха.
– Через неделю тебе принесут в жертву быка, – напомнил я.
От возмущения Гимар чуть не поперхнулся.
– По-твоему, я могу питаться вонью от горелой говядины?!
Я энергично замотал головой.
– Как назло, сюда ни одна собака не заходит, – пожаловался Гимар. – Жрецы дурью маются, а я сижу голодный.
Он откупорил бутылочку с вином и жадно отхлебнул. Я смотрел на него с благоговейным восхищением.
– Учитель, как тебе это удалось?
– Как, как, – проворчал Гимар, отрываясь от бутылки. – Обыкновенно.
– Но ведь тебе противостоял Бог.
Гимар попытался досадливо скривиться полным ртом.
– Как Бог, он, может, чего-то и стоит, – махнул рукой Наставник, – но боец из него никакой. Он совершенно не привык встречать сопротивление. Тем более от человека. Гаденыш. Старикам легко морды бить!
Под "стариками" возмущенный Гимар явно подразумевал Мертвых Богов.
– Давай руку, – неожиданно сменил тему Гимар, – посмотрим, что у тебя там.
Когда он коснулся раны жезлом, я закрыл глаза. Наконечник стрелы полз наружу медленно, цепляясь всеми своими зазубринами, упорно не желая покидать теплую плоть. Наконец обломок стрелы шлепнулся к моим ногам. Я открыл глаза, перевел дыхание и вытер пот.
– До вечера заживет, – объявил Гимар. – Хлебни-ка винца, ты совсем зеленый.
Я взял из его рук бутылочку и отпил немного.
– Вот видишь, малыш, все кончилось хорошо.
Вино мгновенно застряло у меня в горле. Как мне сказать ему о пожаре?
– Наставник Гимар, – я откашлялся, – я должен сказать…
– Ты о доме? – усмехнулся Гимар.
Я кивнул. Если он и раньше видел меня насквозь со всеми моими мыслями, то теперь – тем более.
– Я знаю. Ничего страшного. У тебя должен быть свой дом. Строй на прежнем месте, а золу от старого собери. Потом запашешь ее на полях. Они уцелели. Сад придется заново сажать, но ты справишься.
Я встал.
– Погоди, – остановил меня Гимар. Он расстегнул серебряную пряжку на плече, и плащ мягко заструился вниз.
– Надень, – приказал Гимар.
Я вытаращил глаза.
– Надень, кому говорят. Пригодится. И пряжку сбереги. Когда выйдешь, объяви этим оглоедам мою волю. Чтоб впредь приносили жертвы каждый день. Чем-нибудь съедобным. А то я ведь даже не могу помереть с голоду, сам понимаешь.
Я надел плащ.
– До встречи, Наставник.
– До встречи, – буркнул Повелитель Мертвых. – Только не торопи ее. Смотри мне: если по своей глупости увидишь меня раньше срока, лучше бы тебе не родиться и не умирать.
Мы обнялись на прощанье.
Повелитель Гимар повернулся ко мне спиной, сделал несколько шагов и исчез. Я убрал объедки с алтаря, сложил их в сумку и вышел.
Жрецам-таки удалось взломать дверь. Они ждали меня в конце гранитного коридора, потрясая оружием. Но едва завидев меня, они, словно по команде, опустились на колени. Еще бы: сам Повелитель Мертвых пожаловал мне одеяние со своего плеча.
– Не изволит ли Вестник Повелителя простить неразумие наше? – возопил главный жрец, осторожно стуча головой об пол.
Мне стало смешно.
– Изволю, – чопорно ответил я.
– Не соблаговолит ли Вестник сообщить нам, каким посланием почтил его Повелитель? – в прежнем стиле вопросил жрец, по-прежнему стуча головой.
– Повелитель изволил приказать, – строго ответил я, – чтобы благовоний жгли поменьше, быков ему не палили, а жертвы приносили каждый день съестным. И не вздумайте их жечь! Пусть кто-нибудь из паломников кладет каждый день еду на алтарь.
– Воля Повелителя священна, – провыл жрец, распластавшись в земном поклоне.
– Надеюсь, что так, – заметил я. – И если узнаю, что вы Повелителя не кормите, головы поотрываю.
– Да будет так, – возвестил жрец.
– Да будет, – согласился я. – Проводите меня до выхода.
Обратно мы шли другой дорогой. Плащ мой тепло мерцал, освещая коридоры. Серебряная пряжка сияла. Впереди меня шел проводник, сзади – целый почетный эскорт из жрецов. Я уже не соображал, как и куда мы идем, и поэтому солнце ударило мне в глаза неожиданно.
– Не соблаговолит ли уважаемый вестник принять должность почетного местоблюстителя алтаря? – голос жреца нарушил очарование минуты.
– А идите-ка вы все! – беззаботно ответил я и сел на траву.
Надо отдохнуть немного. Дело сделано. Дома меня ждет поле, ждет сад, который надо возводить снова, ждет место, где вновь надо возвести стены и крышу.
Все еще только начинается. Совсем как на картинке, я такие в детстве палочкой на песке рисовал: широкий горизонт, посередине дорога, по бокам – горы, и сверху большое-большое солнце.
Из песен о наемнике мертвых богов
Им не нужно уже ничего
Веры, крови или цветов
Ваши Боги убили моих
Я – Наемник Мертвых Богов.Я забыл, куда я иду -
И забыл, чего я хотел
Но отныне в моей руке
Меч свободен в выборе тел.Я не должен стрелять в друзей
По приказу огненных слов
Я имею право любить
Я – Наемник Мертвых Богов.Мне неведома моя цель
Неподвластен мой путь судьбе
Все вы – слуги своих Богов
Я – хозяин. Но лишь себе.
То, чего нет
Летом – и чтобы такой день!
Как-то удивительно скоро шла наша работа. Для покоса погода выдалась самая что ни на есть удачная, управился я быстро на редкость. Два года я отводил ручей к полю, зато теперь и хлопот с поливом никаких. Дождем в этом году не баловало, но мне ручья хватило, все так и лезло в рост, все плодилось наперегонки. Оно и понятно: если человеку другого дела нет, кроме как гусениц обирать. И все же… Отец мой на земле работал, и браться, надрывались все от зари до зари, знаю я, что кусок хлеба стоит. Но никогда бы не подумал, что может случиться такой день, чтобы в самый разгар летней страды – и делать было нечего. Сиди себе на холодке и попивай вино первого летнего урожая. Я и сидел, попивал. Отменное вино. И мед… впрочем, мед мог быть и получше. Чего-то в нем не хватало. Ни разу после войны не упомню, чтобы такой мед был, как раньше. Старею, не иначе. Первый признак. Раньше и небо было синее, и вино пьянее, и солнце солнечнее, и мед медовей. Будь это хоть на сотую долю правдой, хотел бы я попасть на пару веков назад. Не насовсем, так хоть пообедать. На всю бы жизнь запомнил. Старею. Но мед все же не совсем медовый. Раньше еще до того как отец пчел развел, мы покупали привозной мед вроде теперешнего. А здешний мед был совсем другой. Пчелы вроде в порядке, ничего не скажешь, а мед… видно, не все я секреты усвоил. Не успел. Ну, теперь у меня времени хоть отбавляй. Вся оставшаяся жизнь. Долгая жизнь. И с медом разберусь, и другое такое прочее. Торопиться некуда.
Тенах никуда и не торопился.
Я сидел и смотрел, как неспешно, величаво шествует молодой настоятель меж грядок, непостижимым чудом ухитряясь не зацепиться нарядными одеяниями за что-нибудь. День вообще-то величавости способствует: ни ветерка. Вот если бы ему задрало ветром все эти шелка до самой задницы, посмотрел бы я на торжественность его вида. Или если, скажем, по дождю шлепать. А так – полюбуйтесь. Шествует. Неспешно. И мысли у меня неспешные, ленивые.
– Садись, – предложил я. Рожа у Тенаха при всей торжественности все-таки растерянная. Величаво растерянная. Он не знает, чего от меня ждать. На его месте я бы тоже не знал. Впрочем, я и сам не знаю.
– Вина хочешь? – не дожидаясь ответа, я плеснул ему с полстакана. Тенах изумленно воззрился на вино.
– Ты пей, не отравлено. Не бойся, я не буду тебя сегодня убивать.
– Шутишь, – неуверенно произнес Тенах.
– Ну что ты, – я полюбовался жидким зеленым огнем в моем стакане и отхлебнул. – Какие шутки. Я и в самом деле не буду тебя сегодня убивать. Конечно, стоило бы. Только жарко.
– Жарко, – угрюмо согласился Тенах и пригубил. – Хорошее вино.
– Хорошее, – подтвердил я и потянул глоточек.
– У меня к тебе есть дело, – после недолгого молчания сообщил Тенах. Можно подумать, я и сам не знал. Не вино же он ко мне пить притащился. Да и еще при полном параде. Без крайней нужды он бы ко мне и не сунулся. Только мне до его дела – и дела нет.
– А у меня к тебе нет дела, – отрезал я. – Пей вино и не дерзи. А то еще передумаю и убью.
– Жарко, – усмехнулся кончиками губ Тенах. – Но выслушать тебе меня придется, Наемник.
– Пожалуй, я все же передумаю, – произнес я. – В жизни таких наглецов не видел. Я Наемник Мертвых Богов, ты – слуга живых, это твои Боги убили моих. И у тебя еще хватает наглости прийти ко мне по делу. А ведь знаешь, чего мне стоит видеть твою рожу!
– Если бы ты знал, чего мне стоит видеть твою, – с тихой убежденной ненавистью в словах произнес Тенах. Голос его при этом остался спокойным, даже будничным. – Но мне нужна твоя помощь.
Нда, тут он меня уел. Он ведь меня ненавидит, пожалуй, побольше, чем я его. И по той же самой причине. Такие, как он, уничтожили мир таких, как я. И произошло это не когда-то, а на нашем веку. Он и его мир победили. Ненавидеть побежденных так естественно. Даже естественней, чем ненавидеть победителей. Они уничтожили нас и теперь живут своим умом. Если Тенах пришел ко мне, значит, он не справляется. Что бы так мне случилось, но ему не по зубам. Я мог бы злорадствовать, да вот не выходит. Потому что этот молодой самоуверенный паршивец наступил на самого себя и отправился ко мне за помощью. Ей-же слово, начинаю его уважать. Трудно признать, что ты чего-то не можешь. Тем более перед побежденным?.
– Ладно, Тенах, – согласился я. – На счет моей рожи – это довод весомый. Излагай свое дело. Что там у тебя случилось?
– Если б я знал, – Тенах на удивление быстро взял себя в руки. – На первый взгляд так вроде и ничего.
Он снова замолчал.