Я бросил взгляд на Ждана. За этот поход он отъелся, а поскольку не чурался никакого тяжелого труда, вместо жира оброс мышцами. Нет, это еще не было телом закаленного бойца, и все-таки он далеко ушел от городского замухрышки, который покинул Тихую Замуть.
– Чего ты боишься? – напрямую спросил я.
– Ты о чем? – удивился он.
Я смотрел на него пристально, и мой спутник стушевался под этим взглядом. Скорее всего, он действительно не понял вопроса, просто не отдавал себе отчета в своем страхе, а потому не мог его побороть. Я вспомнил учителя. Первое, чему он научил меня, – это защищаться. И в этом был прав. Прежде чем тратить долгие десятилетия, вливая в меня свою науку, он избавил себя от возможности, что в какой-нибудь случайной дурацкой стычке я нарвусь на нож и все его труды пойдут прахом. И Ждану придется учиться этому. Другого пути нет. Наш мир слишком жесток. Не умея защитить себя кулаком или, если надо, оружием, он может не дожить до того дня, когда ему по силам будет остановить любого человека простым словом. А если я начну его опекать, ограждая от всех неприятностей, то только загублю парнишку. В народе говорят: "Железо от битья крепче становится". И Ждан должен научиться держать удар.
– Ты боишься боли? – спросил я.
– Боли? – Он расхохотался. – Искатель, до встречи с тобой синяки и ссадины не сходили с моего тела! Меня били через день – не одни, так другие. Нет большой разницы между дубинками городской стражи и дубинками бандитов, в чьи владения я забредал. А не забрести нельзя. Весь город поделен. Были деньги – я откупался, не было – получал так, что встать не мог. Боль? Нет ничего привычнее для меня. Я устал ее бояться.
– Ты боишься, что у тебя что-то не получится? Проиграть боишься?
– А что у меня получалось? Мне нечего терять, Искатель, даже сейчас нечего. Я привык к тому, что, если что-то мне дается, в конечном итоге рано или поздно это от меня уйдет. Даже жизнь.
Я продолжал смотреть на него, не моргая, все так же пристально. Я все понял с самого начала. Теперь понять должен был он. Я ждал.
– Не боюсь того, что будет после смерти, – промолвил он голосом, внезапно ставшим хриплым. – Я знаю, что там не будет ничего. Но боюсь самого момента смерти. Когда ты еще в сознании, но понимаешь, что жизнь твоя закончена.
– Значит, придется убить тебя, – просто сказал я, вставая.
Он попятился. Теперь и я увидел тот страх, о котором говорил давешний наемник. Нож был под рукой, но Ждан даже не подумал защищаться, применить то, что узнал в этом походе. Он качнулся в сторону, вскочил на ноги и побежал. Глупо. С такими, как я, не могла сравниться в скорости ни одна лошадь, а уж тем более пятнадцатилетний пацан, отяжелевший после сытного ужина. Я догнал его практически сразу, подсек ноги. В падении он развернулся. Я увидел перекошенное ужасом лицо и нанес три быстрых удара. Знал, куда бить. Подхватив обмякшее тело, мягко опустил его на землю. Сердце Ждана не билось. Мы знаем все о человеческом теле. Что нам стоит одним касанием нужной точки остановить сердце, парализовать легкие или вызвать кровоизлияние в мозг, не оставив на теле ни одного синяка?
Накрыв остывающий труп плащом, тем самым, купленным в Тихой Замути, я отправился спать. Ветерок утих, костер догорал, и тишину ночи нарушало лишь журчание ручья да трели сверчков. Странное существо – человек. Куда бы он ни явился, одного его запаха хватит, чтобы вся живность разбежалась. Почему? Хотя зачем задавать глупые вопросы, ответ на которые тебе известен?
Встал я задолго до рассвета. Тело Ждана уже окоченело, по нему ползали муравьи. Падальщики должны были заявиться позже. Мои руки пробежали по нему, быстро надавливая на нужные точки. В последний раз мне приходилось делать подобное много лет назад, но знания крепко засели в памяти. Первый судорожный вздох, первое биение сердца. Я начал растирать его руки и ноги, чтобы вернуть кровообращение. Он открыл глаза. В них тут же плеснулись озера ужаса. Он попытался отстраниться от меня, но онемевшие конечности слушались плохо. И вдруг все прошло. Ждан рассмеялся, звонко и счастливо.
– Искатель, мне приснился такой страшный сон! – воскликнул он. – Мне снилось, что ты меня убил.
– Это не сон, – серьезно ответил я.
Он вновь попятился. Воспоминание о пережитом кошмаре живо отразилось на лице. Я встал.
– Вчера вечером я тебя убил, – жестко произнес я. – Эту ночь ты был мертв.
Я повернулся к нему спиной и пошел к потухшему костру.
Сегодня я выполнял обычные упражнения медленно. Он присоединился ко мне почти сразу. Упрямое выражение закаменело на лице. Он тщательно копировал каждое движение. Сам Ждан, наверно, еще не понимал этого, но он делал серьезные успехи, и все это – самостоятельно, без моих указаний и разъяснений. За весь день между нами не было произнесено ни одного слова. Днем я ушел на охоту, с которой вернулся уже в сумерках, неся пару пойманных голыми руками куропаток. Боялся, что застану наш лагерь пустым, но меня встретил весело горящий костер и закипающая в котелке вода. Так же молча мы поужинали. Ждан ел медленно, и я видел, что им вновь овладевает вчерашний страх. Сразу после ужина я убил его опять.
Так продолжалось десять дней. Вечером я убивал своего спутника, а утром возвращал его к жизни. Я был очень аккуратен. Я изменил утренние упражнения. Сейчас они больше были направлены не на контроль над мышцами, а на то, чтобы позволить телу восстановиться после ужасной ночи.
На шестой день, придя из города, где пополнял запасы провизии, я застал лагерь пустым. Ждан вернулся, когда уже совсем стемнело, бросил на землю собранную для похода котомку и сел ужинать. Страх его ушел. На смену ему пришла привычная обреченность. Это был первый раз, когда он не попытался убежать, просто сидел и ждал, пока я убью его. И я убил.
На одиннадцатый день он наконец сделал то, что должен был. Если бы не моя реакция, то я напоролся бы на нож, которым он пытался парировать мою руку. Я отступил, а он вскочил, неумело принимая боевую стойку.
– Хватит! – закричал он. – Ты говорил, что я сам выбираю свой путь! Я выбрал, я пойду с тобой, но ты больше не будешь меня убивать!
– Не буду, – охотно согласился я.
Решимость, которая сделала его чем-то похожим на отпрыска благородного семейства, сменилась удивлением.
– Ты же легко сможешь выбить у меня этот нож, – сказал он недоверчиво.
– Смогу, – не стал я спорить.
– Тогда почему ты остановился?
– Потому что в твоей смерти больше нет смысла. Ты умер десять раз. И как оно?
– Никак, – ворчливо ответил он, пряча нож. – Неприятно. Особенно утром, когда все тело онемевшее.
– Вот видишь.
– Тебе легко говорить! – опять вспыхнул он. – Умирал же я, а не ты! Что ты вообще об этом знаешь?
Я лишь улыбнулся в ответ, привычно замедлил дыхание, быстро напряг несколько мышц, а потом остановил свое сердце. Это гораздо проще, чем убить другого. И тело мое к подобному привычно. Хотя в свое время на овладение этой способностью я убил целый год. Уходил легко, а вот к жизни возвращать меня вынужден был учитель, пока я не научился делать это сам.
Когда утром я очнулся, встал, за один миг напряжением соответствующих мышц прогнав онемение тела, первым, что увидел, был Ждан, который копал могилу, глотая слезы. Из орудий у него имелся только нож. Он разрыхлял им землю, а потом выгребал ее руками, то и дело всхлипывая и вытирая глаза рукавом рубахи.
– Глубоко не копай, – попросил я. – А то земля на грудь сильно давить будет.
Он еще раз всхлипнул, а потом вскочил и бросился ко мне. Смех сквозь слезы, неподдельная радость и обида, гораздо большая, чем та, которую я видел, когда убивал его. Но вдруг все эти чувства были сметены чем-то новым, доселе мне неизвестным. Ждан повалился на колени и ударился лбом о землю.
– Прости, – залепетал он. – Прости, я сразу не узнал тебя.
Полузабытое чувство – настоящее удивление. Не думал, что доведется еще испытать его.
– Встань, – попросил я.
Вот уж действительно неудобная ситуация. Впервые мне оказывали такие знаки почтения, а я так и не понял причин столь резкой перемены в моем спутнике. Он вскочил, но сделал это, лишь исполняя приказ. Будь его воля, он полз бы ко мне на коленях.
– Что случилось? – требовательно спросил я.
– Прости меня, – зачастил он. – Прости, я дурак, я не понял того, что видел, я был груб и непочтителен, нет мне прощения!
– О чем ты?
– Я не понял сразу, кто ты. Я не понял, что вы вернулись.
– Кто "мы"? – Я повысил голос.
– Боги, – пролепетал он.
– Богов нет, – сказал я то, что и так очевидно. Где он и слово-то такое нарыл? Уже в моем детстве оно было полузабытым. Во всяком случае, мне при виде способностей учителя оно в голову не пришло.
– Боги умерли, но что есть смерть для бога? – пробормотал он. – Ты убивал и воскрешал меня, ты умер сам и сам себя воскресил, как же ты и тебе подобные могли умереть? Смерть для вас ничто.
– Разве стал бы бог жить так? – Я рассмеялся, разводя руками.
– Бог может позволить себе все, даже простую жизнь. – В его словах звучала странная, неведомая мне доселе убежденность.
– И ты считаешь, что бог заинтересовался бы твоей судьбой?
– Бог может позволить себе все, что угодно. Пути его неисповедимы! В этом – часть его божественности.
– А ты зануда, – тяжело вздохнул я.
Чего-чего, а такого я просто не ожидал. Это – потеря. Ждан уходил от меня, не успев прийти. Если не вышибить из его головы мысль о моей божественности, ученик из него уже не получится. Он будет просто копировать меня, считая при этом, что стремится к божеству. Но как погасить огонь фанатизма? Ведь закостеневший в своей вере человек все объясняет неисповедимостью божьих путей. Я могу привести тысячи аргументов, а в ответ услышу одно: "Бог может позволить себе все, что угодно".
Он вновь стоял на коленях, глядя на меня снизу вверх. Преданный собачий взгляд. Лицо, стремительно примеряющее выражение идиота-фанатика.
– Встань, – устало произнес я.
Он вскочил так, словно ему пинка дали, словно земля вдруг ни с того ни с сего стала обжигающе-горячей. И опять уставился на меня.
Отчаяние накатило волной. И что теперь делать? С запозданием стал понятен смысл этого отрезка нашей жизни. Мы бродили среди людей, общались с ними, для того чтобы рано или поздно понять, что, несмотря на все обретенные способности, мы не всемогущи. Приобретали опыт, терпели поражения, чтобы научиться справляться с самыми разнообразными ситуациями. И вот мне достался настоящий самородок, а я вынужден разменять его на опыт, на знание того, что не стоит демонстрировать ученикам слишком много своих способностей сразу.
– Яму закопай, – махнул я рукой.
Он бросился исполнять волю своего божества так, что только пятки засверкали, а я вернулся к потухшему за ночь костру, присел возле него, набрал в горсть золы, пересыпал с руки на руку. Было тоскливо. Казалось бы, такой идеальный способ лишить человека страха смерти! Ну зачем понадобилось демонстрировать ему, что я могу проделать то же самое с собой? Хотел успокоить, показать, что тоже прошел по этому пути. И ведь успокоил. Но вместо внимательного, талантливого и упорного ученика получил зануду-фанатика.
Ждан прибежал, сел напротив, весь измазанный в земле. Торопился, бедняга, боялся гнева моего и молнии с небес, которая поразит нерадивого.
– Умойся, – буркнул я и уже не удивился тому, с каким рвением бросился он к ручью.
Теперь не составит труда уничтожить любой страх, подавить любое сомнение в нем. Подумалось, что можно попробовать учить его, несмотря ни на что, но тут же эта мысль показалась до предела омерзительной.
Ждан тщательно вымылся, выстирал и хорошенько отжал одежду. Фанатик оказался не менее талантливым, чем до того был несостоявшийся ученик. Он уже предугадывает возможные приказы, ведь про одежду я не говорил ничего. Самым разумным было бы признать поражение. Но я не мог сдаться, не предприняв еще одной попытки.
Я вновь превратился в того бедного юношу, который когда-то шел за великим и могучим Экспериментатором. Не было десятилетий обучения и практики. Новая задача. Я не чувствовал Ждана, не мог предугадывать его реакции, не мог даже влиять на него своими обычными способами. Передо мной присело у костра нечто новое, с собачьим взглядом и великой целью в жизни.
– А теперь послушай меня и попытайся понять, – начал я.
Он закивал:
– Слушаю.
– Ты прав, но прав лишь отчасти. Кто-то показал тебе половину картины, другую же утаил. Ты знаешь о богах, в наше время это удивительно. Однако ты ничего не знаешь об их природе. Сами себя мы называем по-другому.
– Значит, вас много? – спросил он, как зачарованный.
– Смотря с чем сравнивать. Больше одного – это точно. – Я усмехнулся, и он ответил широкой подобострастной улыбкой.
– Правда в том, что раньше мы были людьми. Просто однажды в нашу жизнь пришел некто, обладающий нечеловеческими, как нам казалось, способностями.
– Как ты пришел ко мне?
– Не совсем. Я пришел к тебе слишком рано. Нужно время.
– Ты приходишь только к особенным?
Хотелось сказать "да", но я вовремя остановил себя. Не знал, плакать мне или смеяться. Не ждал от паренька такой ловушки. Проще всего было сказать, что он – особенный, избранный. Это помогло бы исцелить его от фанатизма. Но заразило бы ложным чувством собственного величия.
– Я просто прихожу. Ты должен понять, нам все равно, чем живет большинство людей. Иногда мы отбираем кого-то из них и следим. Реже – направляем. Но он всего должен достичь сам, прежде чем мы позовем его за собой. Ваша вера и поклонение не нужны нам. Они нас лишь раздражают. Представь, каждый день к тебе прилетали бы сороки и стаскивали в подарок весь мусор, который они считают ценным. Это тебе понравилось бы?
– Нет. – Он покачал головой.
Я не знал, что с ним тогда происходило, но главное – Ждан вновь начал думать. Я не мог ему рассказать все о нас, не мог даже прямо сказать, что потом буду учить его. Лучший способ исцелить человека от фанатизма – заставить размышлять. И это мне удалось. Я балансировал на тонкой грани между тем, что можно было открыть, и тем, чего нельзя ни в коем случае.
Конечно, мы еще возвращались к этой теме не раз. Все-таки Ждан не был из той породы людей, которые становятся преданными фанатиками. Теперь он занимался еще прилежнее, постоянно следил за мной, перенимая все, что считал полезным. Второе наше путешествие отличалось от первого. Мой спутник вновь нашел себе наставника среди наемников, и на сей раз страх не стал помехой. К концу пути он уже сносно владел ножом и даже начал потихоньку осваивать меч. Ведь как ни крути, а наняться охранником было проще всего. У меня уже сложился к тому времени узкий круг знакомых купцов, знавших, что странный невооруженный человек стоит полноценного десятка наемников. Насчет Ждана мнения разнились, но все сходились в одном: спутник такого полезного человека тоже может быть полезным. В помощники к поварам парень уже не лез, зато всегда находил общий язык с писцами и к концу пути получал денег больше того мизера, о котором договаривался вначале.
В те времена дороги кишели разбойниками самого разного пошиба. Обедневшие крестьяне, разорившиеся ремесленники, дезертиры и беглые каторжники – всех привлекала легкая нажива. Охрана торгового обоза зачастую представляла собой небольшое войско. Работы хватало. Мы не задерживались надолго в одном и том же месте. Ждан, чья вера в меня, как в высшее существо, слегка остыла, теперь тянулся ко всему, что, по его мнению, могло позволить приблизиться ко мне.
Через полтора года ему впервые довелось убить. Дело происходило в лесах севера. Я не любил этих маршрутов. В степи бандитов можно заметить издалека. Мой опытный взгляд всегда вычислял вожака, и я успевал заговорить с ним до того, как сверкнет оружие. Тогда драки удавалось избежать. В лесу же чаще всего понимаешь, что попал в засаду, лишь когда поперек дороги валится подрубленное дерево и со всех сторон начинают лететь стрелы и копья. К тому времени Ждан, превратившийся из замухрышки-подростка в юношу, уже и сам чувствовал результаты от наших утренних упражнений.
Засада была организована на совесть. Даже я не заметил ее до самого последнего момента. Ни о каком организованном отпоре речи не шло. Бандиты набросились разом со всех сторон. За оружие взялись все. Я предпочитал драться голыми руками. Обычно стараюсь избегать подобного, но тогда выбора не было. Я знаю все точки на теле человека, позволяющие легким касанием парализовать его или даже убить. Впрочем, жизни я не отнимал и не отнимаю. Мог бы драться шестом. Длина оружия не имела значения, я бы в любом случае не промахнулся, но контроль при этом ухудшается, и можно случайно убить.
Моего спутника бойцом никто не считал. Охранники каравана – даже те, кто пытался чему-то учить его, – всегда говорили, чтобы в случае стычки Ждан лез под телегу, сидел там и не путался под ногами. Он был послушным парнем, к тому же никогда не рвался в драку. В тот раз он поступил точно так же. Ясное дело, следить за ним было некому. Часть банды составляли дезертиры. Армейская подготовка – вещь серьезная.
Я не знаю, как получилось, что один из нападавших оказался сбит с ног возле той самой телеги, под которой спрятался Ждан. Охранник, посчитав своего противника мертвым, перепрыгнул через него и ринулся на помощь остальным. А слегка оглушенный падением грабитель быстро пришел в себя, и первым, что он увидел, оказались испуганные глаза Ждана. Среди разбойной братии не принято было кого-то оставлять в живых, а уж тем более тех, кто мог узнать лица нападавших. Сами понимаете, в лесу они не жили. Лишь на промысел выходили. А столкнуться в городе нос к носу с ограбленным тобой человеком – верный способ угодить на виселицу.
На миг грабитель и Ждан замерли. Разбойник – не из солдат, прибившийся к ним крестьянский парень. Оба были молоды, неопытны. А потом разбойник перевернулся на бок и, не вставая, попытался ткнуть моего спутника мечом. И тут многочисленные тренировки принесли свои плоды. Когда разум забился, словно испуганный зверек в силках, тело приподнялось само, пропуская отточенное острие, и раскладной рыбацкий нож оказался в руке. Ждан ударил, как заправский головорез, в открытое горло противника, перерезая яремную вену. Грабитель не успел даже удивиться такой прыти паренька, спрятавшегося под телегой.
Я и один из охранников, тот самый, который обучал Ждана, нашли его после боя рядом с трупом первого убитого им человека. Парнишка лежал в луже собственной блевотины и рыдал, размазывая по щекам слезы и чужую кровь. А я уже забыл, как это – отнять первую жизнь.