Она поспешно пристроилась рядом с двумя своими подругами. Лина даже порадовалась, что является самой невысокой и не надо расталкивать их в разные стороны. Вытянувшись в струну, она замерла, сливаясь с окаменевшими старшими воспитанницами. Посверлив её тяжёлым взглядом, Мюллер, сложив руки за спиной, заявила:
– Раз уж вы все соизволили наконец явиться, то можно приступать к делу. Сразу огорчу плохим известием – наше руководство приняло окончательное решение. Оно посчитало, что вам больше нечего нежиться в стенах нашего курортного заведения. Что ж, лично я этому рада! Избавившись от трёх никчёмных дармоедок, мы сэкономим немало продовольствия. К моему великому удивлению, дегенераты, в силу чудовищного недоразумения командующие отделом распределения, не стали направлять вас сразу на панель, где вам самое место. Вместо того, чтобы использовать шалав по прямому назначению и получить для Ордена хоть немного денег, они решили по-своему. Впрочем, может, это и верно: с такими отвратительными рожами, как у вас, придётся в поте лица вкалывать круглые сутки, чтобы заработать на буханку чёрного хлеба. Не так ли?
– Так точно!!! – хором выкрикнули девушки.
– Рада, что вы со мной согласны! Ну что ж, целых два месяца вы проведёте вне стен вашего любимого заведения, работая в различных филиалах Ордена. Если наши руководящие дегенераты останутся довольны результатами, то ваша жизнь несколько изменится. Вы получите постоянное назначение и больше не будете меня раздражать своей беспросветной тупостью. Если кто-то из вас собирается провалить практику и ещё один год осквернять своей вонючей тушей стены моего почтенного заведения – милости прошу! Но хочу сразу предупредить – ваша жизнь наполнится крайне неприятными моментами, а так как ставить на довольствие я вас больше не буду, то придётся питаться тем, что кто-то уже съел до вас. Есть желающие остаться?
– Никак нет!!!
– Врёте! – убеждённо заявила Мюллер. – Я вас, шалав, насквозь вижу! Ну да ладно, надеюсь, что хоть эхо моих слов сохранится в ваших пустых головах. Очень не советую опозориться, я обещаю – вас встретят здесь не очень приятно. Подробности опускаю, но клянусь, такого кошмара вы не увидите ни в одном из этих дурацких фильмов ужасов. Запомнили?
– Так точно!!!
– Очень сомневаюсь. Такие дуры, как вы, каждое утро в паспорт заглядывают, чтобы не забыть свою фамилию. Впрочем, неважно. Итак, Меркулова Виктория?
– Я!
– Балтийский регион. Стокгольм. Степанова Елена?
– Я!
– Центрально-российский. Екатеринбург. Ветрова Алина?
– Я!
– Восточно-российский. Хабаровск. Все поняли?
– Так точно!!!
– Ну что ж, будем надеяться! Не буду вас поздравлять: мне до сих пор не верится, что вы можете понимать членораздельную речь, так что нечего напрасно переводить слова. Немедленно отправляйтесь в канцелярию, там вам выдадут направления, документы, деньги и билеты. До полудня соберите все свои жалкие лохмотья, вас начнут развозить по начальным точкам маршрутов. И не забудьте захватить с собой линейки, чтобы по окончании практики вы могли сравнить друг у друга общий метраж встреченных вами членов. Понятно?
– Так точно!!!
– Ну, это вы точно поняли хорошо, и наверняка запомните, даже не сомневаюсь. Марш отсюда! Ветрова, а тебя я попрошу остаться.
"Семнадцать мгновений весны" здесь крутили каждый год. Ленка не выдержала, еле заметно улыбнулась. Реакция была мгновенной:
– Степанова!!!
– Я! – перепугано выкрикнула девушка.
– Не подскажешь ли нам причину твоего бурного веселья? Кто знает, может, мы посмеемся вместе.
– Виновата!
– Ну, раз виновата, то будем наказывать! Время до полудня ещё вполне достаточно, почистишь все унитазы в учебном блоке.
Глядя на вытянувшееся лицо воспитанницы, Мюллер ехидно поинтересовалась:
– Чем-то недовольна?
– Никак нет!
– Вот как? А мне почему-то показалось наоборот! Ты наверняка хотела успеть сделать причёску на интимном месте и выбрить задницу, а я помешала твоим наполеоновским планам! Но ничего не поделаешь – приказ есть приказ, тебе придётся его выполнять. Кстати, если я замечу на унитазе хоть маленькое пятнышко, то вытру его твоей пустой головой, всё равно она больше ни на что не годится. Более того, с получившейся причёской и своей волосатой, небритой задницей ты отправишься покорять большой мир. Всё поняла?
– Так точно!
– Марш отсюда!
Сказать, что Вика с Леной вышли быстро, это не сказать ничего – они попросту испарились. Лина лихорадочно перебирала в голове все события последних дней. Она была совершенно уверенна, что Мюллер собирается устроить ей жестокий разнос, но не знала, за что именно. Самое страшное из прегрешений произошло два дня назад. В читалку учебного корпуса одна из младших тайком пронесла привезённый из отпуска женский эротический журнал. Он поспешно пошел по рукам; Лине удалось увидеть несколько неправдоподобных, каких-то искусственных парней с минимумом одежды или даже вовсе без неё. Но тут вошла инструктор, погнала всех старших на практические занятия. Некоторые из более удачливых девушек уверяли, что на последних страницах можно было хорошо рассмотреть член.
Под рентгеновским взглядом Мюллера Лина почувствовала, что ещё немного и начнёт дымиться. Она приготовилась к любой каре, но первые слова настоятельницы едва не выбили её из равновесия:
– Не передумала?
– Что? – не поняла девушка.
– Как я и говорила, – снисходительно констатировала Мюллер, – вы все беспросветные дуры! Ты хоть смутно помнишь о своём идиотском заявлении?
– Так точно! Оно даже ночью стоит у меня перед глазами!
– Перед глазами у тебя стоит тот вонючий член, который ты так и не увидела в читальном зале. Понравился журнальчик?
– Не могу знать! – выкрикнула Лина.
Девушка отчётливо поняла, что пропала окончательно, и пожалела, что до сих пор не похоронена. Её удивляло только то, что она стоит здесь совершенно одна, ведь в позорном просмотре участвовало довольно много воспитанниц. Но как бы там ни было, признаваться ни в чём нельзя, иначе пострадают другие подруги. Перед глазами выросла вереница чудовищно грязных унитазов, уходящая в бесконечность. Она поняла, что её практика накрылась медным тазом. Но Мюллер всё продолжала удивлять. Заложив руки за спину, она принялась мерить кабинет от стены к стене:
– По своим психофизическим параметрам ты не соответствуешь требованиям, предъявляемым к составу оперативных групп. Твой рост на семь сантиметров ниже минимально рекомендованного, масса тела тоже невелика, тебя задавит любой рослый противник одной голой силой. Черты характера – и вовсе не подарок: ослиное упрямство, ненормальная склонность к обсуждению приказов, эмоциональная неустойчивость, низкая коммуникабельность. Это не те качества, что ценятся среди людей, чья жизнь может зависеть от твоих действий.
Лина слушала настоятельницу молча, не дрогнув ни одним мускулом. Но мысленно она не умолкала ни на мгновение, её губы еле заметно шевелились, дерзко противореча всем высказываниям Мюллера: "Да, я невысокая, но зато очень хорошо прыгаю, достану любого дядю. Лёгкая, но благодаря этому могу очень быстро передвигаться. Меня не страшит любой противник, ведь мои удары подобны сверкающим молниям. Я упряма, но с блеском выполню любой приказ. Я спокойнее скалы – я сама как скала. А коммуникабельность, откуда ей взяться? С одиннадцати лет я не покидаю стен этого жуткого Монастыря, где не вижу никого, кроме нескольких женщин, других воспитанниц и единственного мужчины – старого привратника Матвея".
Резко повернувшись, Мюллер поинтересовалась:
– Ты хотела что-то сказать?
– Никак нет!
– Хотела! Только боишься до недержания мочи! Вот что я тебе хочу сказать: как сенс, ты тоже абсолютно ничего не стоишь, но в южно-российском регионе есть неплохая вакансия для полных бездарей. Тебе там найдётся довольно неплохое местечко – солнце, фрукты, горячие парни. Будешь дежурить на подхвате во время облегчённых вахт. Такой шалаве, как ты – полная благодать. Ну как?
Судорожно сглотнув, Лина покачала головой, не глядя на Мюллера:
– Не могу согласиться! Прошу вас, позвольте мне пройти выпускную практику в любом оперативном отделе!
– Значит, так? – угрожающе пророкотала настоятельница. – Ну что же, можешь радоваться – твоя взяла! В силу чудовищного недоразумения ты считаешься лучшей ученицей старшего курса, со всеми вытекающими последствиями. Твоя привилегия – выбор условий практики; если ещё не передумала, то, согласно заявлению, направишься в оперативный центр города Хабаровск, тебя там включат в состав поисковой группы быстрого реагирования. Там частенько случаются ложные тревоги, ты вволю попутешествуешь по непролазным дебрям, цепляя на свою тощую задницу энцефалитных клещей. Может, даже с оказией попадёшь в Заполярье. Это далековато, но там частенько не хватает сотрудников, вот и привлекают из соседних филиалов. Летом там очень хорошо – целых два дня в году. По окончании теплой поры в туалет надо прихватывать пилу, иначе не избежать неприятностей. Учти, на твоём месте любая уже давно бы до зеркального блеска вылизала мои ботинки, слезно уговаривая отправить в южно-российский регион. Даю последний шанс, ну?
– Хабаровск, – твёрдо ответила Лина.
– Перечишь? – прошипела настоятельница.
Девушка отчётливо поняла – она сейчас очень близка к тому, что отправится помогать наказанной Ленке. Но даже явственное видение шеренги унитазов не заставило её изменить своему давно обдуманному выбору:
– Никак нет! Просто прошу вас удовлетворить моё заявление!
– Поисковики тебя удовлетворять будут, разложив прямо на оленьем пастбище вместе с твоим безграмотным заявлением! Не пояснишь ли своей любимой настоятельнице, чего тебя понесло именно к ним? Или предполагаешь, что у оперативных работников самые длинные члены?
– Никак нет! Я считаю, что с моим низким уровнем восприятия совершенно нечего делать в центрах обнаружения и аналитических группах. Штабная и координирующая служба не привлекает. Для сотрудников кризисных центров и бойцов спецотрядов мне не хватает физических данных. Я просто не сумею управиться с их тяжёлым вооружением. В боевые дружины на практику не берут. Поэтому, на мой взгляд, для меня остаётся только оперативная или техническая работа. Но к последней меня вряд ли допустят – это прерогатива мужчин.
– А с чего ты вдруг решила, что на оперативной работе нужны такие полные кретинки? – ухмыльнувшись, поинтересовалась Мюллер.
– Я смею надеяться!
– Ну так вот что я тебе скажу про оперативную работу! – от голоса настоятельницы задрожали вековые стены. – Первым делом тебя там обязательно трахнут. Вторым делом – снова трахнут. Тебе придётся стараться вовсю, обслуживая коллектив горячих мужчин в течение целых двух месяцев. Ты для них будешь просто подарком судьбы, скрасившим скучные будни. Поняла?
– Так точно! – выкрикнула Лина и сжала губы.
– Что-то не нравится?
– Никак нет!
– Конечно, что тут может не понравиться! Все наши проститутки, и ты первая, только и мечтают о такой практике, так что тебе невероятно повезло. Рада?
– Так точно!
– Я в этом и не сомневалась! Но вот что хочу тебе по-дружески посоветовать. Как только окажешься снаружи, немедленно беги в ближайшую больницу и проси, чтобы тебя как можно быстрее стерилизовали. Если ты припрёшься сюда после практики беременной, я своими руками немедленно сделаю тебе аборт без всяких инструментов и наркоза. Понятно?
– Так точно!
– Нет, – угрожающе прошипела настоятельница, – ты меня так и не поняла. Посмотри сюда!
Перед лицом Лины замерла огромная ладонь, габаритами и формой напоминающая помятую штыковую лопату. Бугрились гипертрофированные костяшки указательного и среднего пальцев, ребро ладони было покрыто окостеневшей, мозолистой кожей. Девушка внезапно вспомнила ночные страшилки о том, как Мюллер рубила руками головы плохо успевающим воспитанницам. Сейчас они уже не казались ей смешными, она автоматически сжала свои слабые кулаки. С начала обучения Лина хорошо понимала, что вряд ли сможет когда-нибудь дробить каменные стены, и не стала развивать технику разрушения твёрдых предметов, для чего требовалось сурово закалять руки в ущерб ловкости пальцев. По сравнению с кулаком настоятельницы, её выглядел просто младенческим.
– Рассмотрела? – спросила Мюллер.
– Так точно!
– Запомни – вот этими руками, без инструментов и наркоза! Вон отсюда!
Сказать, что выпускница выскочила из кабинета быстро – значит не сказать ничего. Закрыв за собой дверь, она едва не упала от противной слабости в коленках. Столь долгое общение с Мюллером могло свалить с ног молодого индийского слона. По коридору промчались три ученицы из младшей группы, сочувственно покосились в её сторону. Встряхнув головой, девушка снялась с места, упругим, лёгким бегом направляясь в сторону канцелярии. Там возле входа её дожидались Вика и Ленка. Завидев в их руках большие конверты, она издалека воскликнула:
– Вы уже всё?
– Там дел всего на одну минуту, – ответила Вика. – Как ты?
– В одной секунде от инфаркта, – вздохнула Лина.
– Чего она тебя оставляла? – нетерпеливо спросила Ленка.
– А, так! Усиленная клизма. Тебе не повезло гораздо больше.
– Ладно, я побежала. Надо ещё успеть отдраить эти проклятые унитазы.
Ленка исчезла, а Вика поинтересовалась:
– Ну как?
– Опергруппа. Мюллер хотела загнать на юг, но я не отказалась от своего заявления.
– Дурная! Да туда половина наших мечтает попасть! Тем более на лето! Хоть бы море увидела!
– Нет. Это не для меня. А в местной опергруппе вакансий никогда нет, ты же сама понимаешь, туда очередь на век вперёд.
– Значит, Хабаровск?
– Да. Прививки от энцефалита сделаны, так что меня здесь больше ничего не держит.
– Ладно, я побегу, а то кому-нибудь на глаза попадёмся и будем дружно Ленке помогать.
Встав на пороге канцелярии, Лина бодро отрапортовала:
– Ветрова Алина! Прибыла для получения сопроводительного пакета на выпускную практику!
Рината Павловна медленно подняла голову. Эта седеющая крупная женщина отличалась редким для Монастыря благодушием; она была одной из немногих сотрудниц, повадками и обликом не напоминающей сторожевых овчарок, выращенных на человеческом мясе. Воспитанницы между собой нежно величали её Бурёнкой. Приветливо кивнув выпускнице, она ласково произнесла:
– Присядь, Алина.
Видя замешательство девушки, Рината Павловна покачала головой:
– Малышка, тебе надо привыкать. Там, снаружи, никто ведь не поймёт, если ты станешь вскакивать по стойке смирно от любого громкого слова.
Девушка нерешительно присела на край стула. Она действительно чувствовала себя не слишком неудобно, расслабляясь в присутствии штатного сотрудника Монастыря. Бурёнка тем временем встала, ушла за стеллаж, заставленный пухлыми папками и боксами с компьютерными дисками, позвенела посудой, вернулась с маленьким подносом, поставила его на стол. Подвинув чашку в сторону Лины, она ласково произнесла:
– Выпей чаю, тебе надо хоть немного успокоиться после беседы с настоятельницей.
– Я спокойна! – чуть ли не выкрикнула девушка.
Укоризненно покачав головой, Рината Павловна произнесла:
– Неужели ты думаешь, что так легко обманешь Бурёнку?
Лина, услышав кличку, смутилась, а женщина, улыбнувшись, продолжила:
– У тебя руки немного дрожат, да и присела ты с явным облегчением. После беседы с нашей строгой настоятельницей у многих отказывают ноги, причём не только у воспитанниц. Пей чай и обязательно попробуй печенье. Оно не из магазина – домашнее, мне сестра вчера прислала. Такого ты ещё не ела, гарантирую.
Лина послушно поднесла чашку к зубам, неловко звякнула зубами о край.
– Крепко тебе досталось, – посочувствовала Рината Павловна. – Что она хотела? Требовала забрать заявление?
– Так точно!
– Алина! Успокойся немедленно! Забудь про свой казарменный лексикон. В этом кабинете тебя никто не тронет, честное слово. Расслабься, считай, что перед тобой сидит одна из подружек. Ты же не обращаешься к ним по правилам учебного устава?
– Никак нет! То есть... – Лина смутилась. – Извините, мне трудно говорить с вами, как с обычным человеком.
– Понимаю. От подобных привычек очень нелегко отказываться. Ты, наверное, боишься, что в большом мире тебе придётся нелегко?
– Да. Я в Монастыре с одиннадцати лет.
– Знаю. А до этого с трёхлетнего возраста воспитывалась на Алтайской базе, что немногим лучше. Не так ли?
– Так точ... То есть, да.
Широко улыбнувшись, Рината Павловна мягко произнесла:
– Не бойся, всё будет хорошо. Мир сложен и прост одновременно, человек такое неприхотливое создание, что быстро привыкает ко всему. Тебе до смерти надоел наш Монастырь, но и большой мир представляется чем-то опасным, совершенно неизвестным. Ведь так?
– Да. Вы правы. Восемь лет я не удалялась от Монастыря дальше главного полигона. Здесь нет телевидения и радио, вся информация о внешнем мире идёт от немногих урезанных газет и рассказов подруг, изредка посещающих свою родню. Иногда мне кажется, что кроме этих зданий, стрельбищ и учебного полигона здесь больше ничего нет.
– Не переживай, – тем же мягким тоном произнесла Рината Павловна. – Ещё до вечера ты убедишься, что это не так. И не бойся большого мира, это он должен тебя бояться.
– Почему? – изумилась девушка.
– Милая моя, посуди сама. Когда тебя восемь лет назад привезли в Монастырь, ты, после Алтайской базы, уже выделялась на фоне остальных учениц своей великолепной физической подготовкой и молниеносной реакцией. Здесь, под руководством наших опытных наставниц, из тебя сотворили то, что в современных фильмах называют машиной смерти.
– Я такой фразы не слышала.
– Немудрено. Вам попросту не показывают такие фильмы. Наша уважаемая настоятельница считает своей главной задачей оградить вас от разлагающего воздействия современной загнивающей культуры. Но мы немного отвлеклись от главной темы. Сейчас, после восьми лет сурового обучения, ты можешь не бояться практически ничего. В большом мире много различных опасностей, но тебе не стоит их слишком опасаться. Наши технологии обучения очень древние и совершенствуются с каждым годом. Если бы подобными методиками обладала какая-нибудь страна, её руководство могло всерьёз рассчитывать на мировое господство. Так что не бойся, в крайней ситуации ты всегда сможешь воспользоваться боевыми навыками, мало кто в большом мире сумеет с тобой сравниться.
– Но я применяла их только в обычных учебных схватках!
– Не переживай. Наше обучение бесследно снимает с воспитанниц множество обычных моральных запретов. В случае необходимости ты убьёшь, даже не задумываясь и без всякого сожаления. Ты ешь, ешь, печенье очень хорошее.
Чуть помолчав, Рината Павловна как-то нерешительно произнесла: