* * *
Источник света определить не получалось при всем желании. Ни на стенах факелы не горели, ни на потолке я не видел ни люстр, ни лампочек. И конечно же отсутствовали окна или хотя бы щели, через которые мог бы проникать свет внешний, естественный. Тем не менее, за воротами нас встретила не кромешная темнота, а ненавязчивый полумрак. Во всяком случае, продираться наощупь нам не пришлось.
Пространство за Стеной… или, скорее, внутри Стены, оказалось чем-то вроде лабиринта. Мы шли по змеящемуся коридору с множеством поворотов, развилок и неизбежных, увы, тупиков. Шли мимо зеркальных стен… или не совсем зеркальных, поскольку не всегда в них отражалась обстановка лабиринта с пробирающейся через него нашей четверкой. Точнее сказать, не только это.
Один раз, взглянув в одно из таких зеркал, я увидел за спиной у себя человечка не более метра высотой. Одетый в зеленое пальто и такой же цилиндр, человечек отплясывал, крутясь на одном месте. Когда же я обернулся, никакого человечка поблизости не было.
Когда на стену-зеркало зачем-то взглянула Эдна, увиденное оказалось уже не забавным, но зловещим. Собственное отражение разбойницы преобразилось. Лицо исказила гримаса ярости, в руке, занесенной для удара, сверкнуло лезвие кинжала.
Вздрогнув, наша спутница отпрянула от стены и больше старалась в ее сторону не глядеть.
Не порадовало одно из здешних зеркал и Вилланда. Двойник бравого охотника взглянул на него оттуда с выражением такой скорби, такой безысходной тоски на лице, что выражение это оказалось заразительным. Мне даже показалось, суровый мужик готов был разрыдаться подобно кисейной барышне, только что потерпевшей поражение на любовном фронте.
Но охотник наш, честь ему и хвала, слезы лить не стал. Лишь коротко и еле слышно ругнулся, резко отворачиваясь от стены.
Что касается Аль-Хашима, то он хоть разок глянуть в эти чудо-зеркала как-то не осмелился. В силу каких-то суеверий и предрассудков, наверное. А может, потому, что был научен прежним горьким опытом. Ведь это путешествие между мирами для него было далеко не первым. Кто знает, может и лабиринт сей старик-алхимик посещал не впервые.
Кстати говоря. То, что где-то здесь точно проходят границы мира отражений, стало ясно, едва мы миновали ворота. Потому что сразу к нам вернулся облик, знакомый по прежним жизням. Вилланд снова был Вилландом, а не жалким калекой-учителем. И снова мог ходить, не опираясь на трость. Я себя видел уже не Матвеем… но и не сэром Готтардом тоже. Но студентом Игорем, некогда погибшим при столкновении маршрутки и легковушки. Что касается Эдны и Аль-Хашима, то они изменились менее заметно. Разве что одеты теперь были как жители мира Фьеркронена.
Иначе говоря, внешность отражений сошла, стекла с нас, как свежая краска с забора из-за внезапно хлынувшего дождя.
Лабиринт, каким бы запутанным он ни был, особо страха нам не внушал. Чтоб пройти его, полагали мы, большого ума не требовалось. А все, что было необходимо - это не наделать глупостей. То есть, надлежало не разделяться, а держаться вместе. И по возможности придерживаться одного направления, избегая слишком крутых поворотов.
Не особенно досаждали нам и видения в стенах-зеркалах… до поры. А вот что не столько пугало, сколь раздражало, так это Надзиратель. Увязавшийся следом, нападать он, правда, не пробовал. Но и отставать не желал. А с военкоматской настырностью следовал по пятам и зудел:
- И куда теперь дальше? Знаете? А с чего вы вообще взяли, что эти коридоры выведут вас в нужное место? В тот мир, куда вам надо?
Честно говоря, я даже жалел, что больше не был детиной, вроде Матвея и сэра Готтарда, превратившись в невысокого студента далеко не богатырского телосложения. Из-за этого лезть в драку с Надзирателем, бывшим теперь на голову выше меня, я опасался.
Зато, не выдержав, ответил супостату симметрично, то есть словами. Точнее, вопросом на вопрос:
- А куда вообще ведет лабиринт - сам-то знаешь? Я уж молчу о том, что у Отраженска должно быть хоть какое-то внешнее сообщение. Скажем, нужно доставить в город партию гаджетов от компании "Pear". Так неужели доставщики вынуждены тоже проходить через все это?
Надзиратель осклабился. Словно сам факт внимания с моей стороны доставил ему радость.
- Такой большой мальчик и сам не догадался? - начал он с ерничества, - начнем с того, что компания "Pear" с Джоной Стивенсом во главе существует только для жителей Отраженска. И эти… как ты говоришь, гад-же-ты становятся гад-же-тами только в пространстве, огороженном Стеной. Как и доставщики. Потому что именно там на гад-же-ты эти существует спрос. И спрос должен удовлетворяться… по крайней мере, до такой степени, пока это не угрожает существованию вселенной в целом. Такой вот древний, а главное, универсальный, закон.
- Спрос… в пространстве, огороженном Стеной, значит. А до этого?.. - нахмурившись, вопрошал я.
А про себя усмехнулся над собеседником, модное слово произносившим по слогам. Чем придавал ему некую двусмысленность.
- Что - до этого? Смотря для кого, - Надзиратель обвел руками пространство вокруг себя, - как видишь, ни Стивенсом, ни гад-же-тами его здесь и не пахнет. Для вас. Потому что в последнюю очередь вы стали бы занимать свои головы мыслями о пирфонах… и чем одна модель пирфона лучше другой. Не так ли?
Последнюю фразу он еще произнес со своей фирменной кривозубой усмешкой. Но сколь бы отталкивающе она ни выглядела, про себя я вынужден был признать: на этот раз Надзиратель за душами прав. Вопрос был в том, как вычленить эту правду из его увещевающего словоблудия и обратить себе на пользу.
Да, о телефонах или планшетах с логотипом в виде надкушенной груши лично у меня даже мимолетной мысли в голове не промелькнуло. О спутниках же моих и говорить было нечего - уроженцы средневекового мира, они и слыхом не слыхали ни о каких гаджетах.
Еще мы не думали… ну, я по крайней мере я не думал, что по другую сторону Стены нас ждет некая другая страна, где живут Джона Стивенс со своею нашумевшей корпорацией, поп-звезды Аннекса и Экспанса, а также много кто еще. Больше скажу: подобные предположения казались мне эталоном наивности и приземленного мышления.
А вот о чем я думал, чего ждал от пространства за щелью ворот, сказать будет сложнее. Я точно был уверен, что через ворота те мы мир отражений покинем. Куда именно попадем, не представлял, будучи уверенным только в том, что за стеной нас ждет какой-то иной мир. Какая-то другая реальность, более-менее фантастичная, через которую мы сможем вернуться в мир Фьеркронена. Как именно сможем, представлений опять-таки не имел. Четких представлений, по крайней мере.
А главным в момент открытия ворот казалось идти вперед. А там видно будет. Как-нибудь победим, как-нибудь доберемся. И, похоже, неопределенность эта сыграла свою роковую роль… воплотившись в лабиринт с неопределенным же путем к выходу. А значит, по всей видимости, так мы и будем петлять в этом лабиринте до скончания века. Или пока не додумаемся до чего-нибудь поконкретнее.
Осененный догадкой, я замер, зачем-то уставившись на Надзирателя. Точно поддержки искал у него. Чем несказанно обрадовал этого патлатого верзилу.
- Что? Дошло теперь?! - вскричал он торжествующе, и голос его усилило эхо, - без меня, ребятки, у вас нет ни шанса. Здесь такие силы потрудились, что даже я опасаюсь с ними связываться. Избегать предпочитаю без нужды. Но если бы вы согласились на мои условия… помните, я говорил про сделку?
- Что он мелет? - недовольно вопрошал, едва обернувшись, Вилланд.
- Перебьешься, - в свою очередь сказал я, обращаясь к Надзирателю с нарочитой грубостью, - сделку, видите ли, предлагаешь. Как-нибудь без тебя справимся. Да и кстати, спасибо за подсказку.
Оставив Надзирателя за душами, я обогнал своих спутников, встал на пути и обратился к ним радостной скороговоркой.
- Слушайте, - мой голос дрожал от возбуждения, - я, кажись, понял, как нам побыстрее выбраться… из этого места. Думайте о родном мире, о своей жизни в нем. Попробуйте вспомнить самые яркие… самые запоминающиеся… важные для вас события. Как следует, напрягите память. Ну же!
- Идиот! - в бессильной злости завопил Надзиратель уже нам вслед, - придурок! Ты не понимаешь! Ты же только хуже сделал!
* * *
Признавать собственную неправоту всегда неприятно. А особенно досадно, когда понимаешь, что правым оказался твой враг. Тем более, если понимание это приходит с большущим опозданием. Уже после того, как дрова наломаны, потери понесены, а прежние надежды разбиты вдребезги. И даже собственное существование оказывается под вопросом.
Именно такой расклад и ждал четверку путников, пробиравшихся через лабиринт, что открылся им за воротами Зеркальной Стены. Ухватившись за догадку, за скоропалительную идею, принявшись немедленно ее воплощать… они не только чуть не застряли в переплетениях коридоров с зеркальными стенами. Не просто отдалились от счастливого для себя исхода - возвращения в родной мир. Но и саму возможность такого исхода поставили под угрозу.
Первой жертвой этой затеи Игоря - с пробуждением памяти о жизни в родном мире - пала разбойница Эдна. Когда путники миновали очередной поворот, она сначала резко остановилась… потом замерла, прислушиваясь и даже дыхание стараясь сдерживать.
Из глубины коридора до нее донесся детский плач. Причем не капризный возглас избалованного дитяти, которому не дали конфетку или не купили желаемую игрушку. Нет, этот плач родился от страха и боли… да что там - от осознания смертельного ужаса, рядом с которым ничего не стоила вся прежняя жизнь с ее мелкими радостями и мелкими неудобствами, мечтами о чудесах да великих свершениях и скромной реальностью домашнего уюта. Как же рано к кому-то пришло это осознание! До чего же рано и оттого несправедливо! Но жизнь редко отвечает представлениям о справедливости, рожденным в головах каких-то жалких смертных.
Плач сделался громче. "Помогите! Папочка! - сменился он тонким надрывным криком, - кто-нибудь… на помощь!"
И Эдна, кажется, поняла, кто именно кричал и плакал. С кем на сей раз с жестоким бесстрастием палача обошелся тот мир, в котором ей довелось родиться и жить. Поняла… вернее, вспомнила.
Спутники Эдны тоже остановились, озадаченно глядя на разбойницу.
- О, храбрая юница, - участливым тоном обратился к ней Аль-Хашим, - что остановило тебя и так угнетает твою душу… достойную мужественнейшего из воинов?
Сколь же гадко прозвучал его голос в ушах Эдны! И до чего мерзким, уничижительным сюсюканьем показались слова старика-алхимика.
- Разве вы не слышите? - вполголоса спросила разбойница, а затем неожиданно сорвалась на крик, - пес вас всех дери, неужели вы не слышите?! Почему?..
"Ма-ама-а! - не унимался детский голос, который Эдна и рада была бы забыть, да не вышло, - что?.. Что вы делаете? Не-е-ет!"
Последнее слово прозвучало в ушах истошным воплем, заглушавшим все прочие звуки. Когда же следом за ним разбойница услышала собственное имя, остановить ее более не могли никто и ничто. Охотник Вилланд попытался было перехватить кинувшуюся с места Эдну. Вцепился, обхватил ее как возлюбленную… да не тут-то было. Нечеловеческим усилием та вырвалась из его объятий и устремилась за поворот, на ходу доставая кинжал. И скрылась в темнеющей глубине коридора.
Уже за следующим поворотом стены-зеркала и холодный полумрак лабиринта сменились голубым небом, ярко зеленеющим лугом и полоской небольшой речки, казавшейся совсем узенькой, если смотреть с вершины холма. Еще с этого же холма в такой вот ясный день легко было заметить темнеющую вдали стену соснового леса и белесые пики гор.
Но не горы, не лес и не речка занимали теперь внимание Эдны, непостижимым образом вернувшейся в эти знакомые с детства места. Ведь если обычно здесь пахло цветами, свежей травой, а частенько навозом, то теперь все прежние запахи заглушил один. Колючий удушливый запах дыма… того самого дыма, что вился клубами над родной деревней.
"Эдна! Где ты-ы-ы!" - донесся до разбойницы жалобный голос. Такой знакомый… такой родной. Крепко, до боли в пальцах стиснув рукоять кинжала, Эдна помчалась с холма вниз. К речке, горящим домам и разломанному тыну. К зовущему ее голосу.
Это случилось, когда Эдне едва исполнилось двенадцать лет, а ее младшей любимой сестренке Эйне - вообще всего шесть. В такой вот прекрасный безоблачный день, озаренный лучами летнего солнца, в их родную деревню нагрянула ватага кальдмундцев.
Теперь все повторялось. Стуча башмаками о доски, Эдна миновала мост через речку, слишком мелкую, чтобы удостоиться собственного имени. И обогнув остатки тына, ворвалась в деревню, чтобы снова увидеть то, что, казалось бы, давно и надежно было погребено на дне ее памяти.
Занималась пламенем соломенная крыша отчего дома. Сам отец валялся обезглавленный у снесенных ворот, еще сжимая в руке вилы. По двору суетливо и на первый взгляд бестолково мотались туда-сюда уроженцы сурового Кальдмунда - все как на подбор рослые, лохматые, с густыми бородами да рогатыми шлемами. Рожи кальдмундцев, и без того зверские, покрывали темные пятна и белые полосы боевой раскраски. Отчего выглядели чужаки совсем уж не по-людски: не то чудовищами, не то демонами преисподней, не то восставшими из могил мертвецами.
Двое чужеземцев волоком тянули за собой мать - растрепанную, в изодранном до лохмотьев платье. Еще один размахивал горящим факелом чуть ли не перед самым лицом женщины. Кто-то из кальдмундцев вылез из амбара, весь обвешанный связками вяленой рыбы и сушеных грибов. Трое выволакивали из хлева только что зарезанную свинью. А потом один из этих северных ублюдков заметил подошедшую Эдну.
Тогда, в первый раз ее судьба была немногим завиднее, чем у матери. В том смысле, что истязания и унижения будущей разбойнице по крайней мере удалось пережить. И даже запамятовать… для чего сердце словно покрыть пришлось грубой и твердой коркой. Ну и выводы соответствующие сделать. Приняв как данность ту простую истину, что праведная жизнь и честный труд благоденствия вовсе не гарантируют. Ибо слишком уж много в мире людей, способных поступить и нечестно и неправедно. Да что там способных! Для некоторых из них творить злодейства - естественный и единственно доступный способ существования.
Что до сестренки Эйны… то о ней с той поры Эдна старалась не вспоминать вовсе. Изгоняла ее из своей памяти, трусливо избегая даже мысли о судьбе несчастной девочки.
Зато теперь появился шанс снова пережить тот день… нет, исправить случившееся. Ведь сама Эдна на сей раз уже не была той робкой деревенской девушкой, почти еще девочкой. Теперь ее руку холодила сталь кинжала - приятно, обнадеживающе.
"По-мо-ги!" - голос сестренки раздался совсем близко. И прозвучал едва ли не обреченно.
Рванувшись, Эдна единственным умелым движением вонзила кинжал прямиком в глаз ближайшему из кальдмундцев. Сородич его, размахивая секирой, ринулся на разбойницу. Но та, проворно уклонившись, проскользнув под свистящим лезвием, пырнула чужеземца в живот. Благо, кольчуг и лат эти полудикие северные воители не носили, полагая подобную защиту признаком трусости. Собственные же доспехи северян были сделаны лишь из дубленой кожи - неспособной, понятно, сравниться с разящим металлом ни по твердости, ни по прочности. Умеючи пронзить такой доспех можно, если подобраться к противнику достаточно близко. Жаль только, что кальдмундцы тоже это понимают и редко подпускают к себе врагов достаточно близко.
Сразу двое чужеземцев с двух сторон кинулись на Эдну. Да в спешке едва не сшиблись друг с другом. Тогда как разбойница юркнула поближе к земле, а затем, кувырнувшись, резанула одного из противников по ноге. Тот взревел, оступившись, а Эдна уже метнулась к его товарищу.
Столь любимые северянами секиры, копья и обоюдоострые топоры ведь только выглядят внушительно и устрашающе. И наверняка служат в том числе и этой цели - наводить страху на противников-жертв. Как, кстати и боевая раскраска да по-демонически рогатые шлемы. Еще с таким оружием неплохо пробиваться через полчища врагов, разя их направо и налево. Но вот если противник один, а вооружение его гораздо легче, да и ловкости ему не занимать… Тогда преимущества тяжеловооруженного воина уже не назвать преимуществами. Они обращаются в слабость, в неуклюжесть, чем проворный противник с успехом пользуется.
Воспользовалась и Эдна. Ударив, но только ранив очередного кальдмундца, пробив ему доспех на груди, разбойница резким стремительным движением припала к земле. Тогда как топор северянина, пролетев над головой, по инерции столкнулся со вторым противником. Тем самым облегчив разбойнице ее кровавое дело.
Следующий удар кинжала пришелся в пах кальдмундцу. Эдна не знала, был ли именно этот северянин среди тех, кто надругался над ее матерью. Но все равно со злорадством подумала, что своей звериной похотью эта мразь больше никого не оскорбит. Даже в лучшем для себя случае - если выживет.
Вскочив с земли и обернувшись на очередной крик, Эдна наконец нашла, что искала. Недалеко от почти уже разгоревшегося дома, скорчившись на земле, лежала ее сестренка. А над нею нависал, потрясая копьем, рыжий детина, чье лицо почти целиком скрывала копна волос и густая борода.
Обернувшись и заметив идущую в его сторону женщину, детина ухмыльнулся - ни дать ни взять, оскалился хищный зверь.
- Хьорном нарекли, - столь же по-звериному прорычал он, - Хьорном Бесстрашным. Потому что прежде, чем убить врага, Хьорн всегда говорит свое имя. Кто-то скрывает… кто-то боится проклятий. А Хьорн не боится.
- Вот тут ты прав, погань, - прошептала Эдна, тяжело дыша и сжимая рукой кинжал, - проклинать я тебя не буду… бояться другого надо.
Рука со сверкнувшим в ней лезвием метнулась к ощерившейся роже Хьорна. Но тому удалось отклониться, буквально на волос разминувшись с кинжалом. А в следующий миг северянин крутанул копьем - и удар древка отбросил Эдну, швырнув ее спиной на землю… нет, на труп одного из убитых соплеменников Хьорна. Он-то и смягчил падение разбойницы.