- Или как удаленный файл, - пробормотал я еле слышно, можно сказать, про себя.
А вслух, уже достаточно громко, произнес следующее:
- Допустим, мы примем твои условия. Допустим, ты прав, и нам этот Арвиндир действительно даром не сдался. А уж жизнью ради него рисковать… Но в таком случае вопрос: ты поможешь… нет, не так - ты вытащишь нас отсюда? Сможем мы вернуться к жизни?
- Вот что… Игорь, - в ответ молвил Надзиратель, - думаю, правильнее всего обращаться к тебе именно так. Если у тебя хватит терпения… позволь для начала показать кое-что. А выводы мы сделаем вместе.
Он жестом велел следовать за ним, а сам направился к одному из огромных зеркал, располагавшихся на стенах лабиринта. Когда мы с Надзирателем подошли к зеркалу, последнее к немалому моему удивлению превратилось… в экран. В видеоэкран, демонстрирующий что-то вроде мини-фильма или ролика, принадлежащего к жанру так называемой социальной рекламы.
Ребенок, отроду, наверное, меньше года - он уже умеет ползать, но на ножках держаться пока не в состоянии. Зато каким-то образом ему удалось заползти на подоконник… причем подоконник (о, ужас!) открытого окна. Точнее, не совсем открытого: внешний мир и помещение, в котором играл ребенок, разделяла противомоскитная сетка. Но ее в расчет брать не стоило: надежной преградой эта сетка была только для насекомых.
Оставалось только подивиться безалаберности родителей, подпустивших дитя к этому окну.
Тем временем ребенок на экране не просто сидел на подоконнике да любовался видами из окна. О, если бы он ограничился только спокойным созерцанием… но закон Мерфи на этот счет жесток и неумолим. Внимание малыша привлекла муха, ползавшая по сетке с наружной ее стороны. Ребенок ударил крохотными пальчиками растопыренной пятерни… муха отпрянула. Отлетела… чтобы сесть на сетку немного повыше.
А малыш не сдавался. Неуклюже привстал на ножки, пошатываясь. Вновь занес ручку для удара… но не удержал равновесия и инстинктивно попытался ухватиться хоть за что-то, мало-мальски пригодное для опоры. Увы, в качестве этого "чего-то" подвернулась лишь противомоскитная сетка. Которая почти в тот же миг прорвалась под тяжестью живого существа - маленького, но весом все равно неизмеримо превосходящего что мух, что комаров.
За кадром раздался отчаянный крик. Пара рук… волосатых, явно мужских, потянулась к ребенку, тщась в последний момент ухватить его, не дать выпасть. Но было видно, что руки не успевают - опаздывая на долю секунды, отставая на считанные миллиметры.
И на этом сцена маленькой, бытовой, но неизбежной трагедии застыла - кто-то поставил ролик на паузу. А на переднем плане возник человек, отдаленно похожий на Надзирателя за душами. Но только отдаленно, ибо выглядел этот человек не в пример приличней и современнее. Модная прическа, очки, строгий костюм, а борода едва заметна. И не то кожаная папка, не то планшетный компьютер в руке.
"Наверное, многие из смертных сталкивались с чем-то подобным, - тоном не то лектора, не то обычного резонера, но с толикой профессиональной грусти, изрек человек на экране, - погибает дитя, невинное и любимое. И все из-за чего? Из-за беспечности и безответственности родителей… вашей беспечности и вашей безответственности. Ужасно, не правда ли? Но еще ужаснее осознавать, что погибли неиспользованные возможности. Этот малыш мог бы стать известным спортсменом, талантливым художником, гениальным ученым - да кем угодно! И прославить свою семью. Мог бы, но ему не дали шанса добиться этого. И хочется, наверное, все изменить… хоть немного переиграть тот день и час, когда оборвалась маленькая жизнь. Настоящие родители… любящие родители вряд ли посмели бы желать чего-то большего. Только представьте: вы проснулись наутро, а страшный день повторяется. И каким-то чудом ребенок еще жив. Наверняка вы постараетесь, чтобы он остался в живых и в этот день, и еще на много дней после. Но на что вы готовы ради такой возможности?.."
Произнеся эту речь, похожий на Надзирателя оратор исчез с экрана. Осталась только картинка: малыш, за миг до падения застывший в оконном проеме. Жуткое зрелище… и одновременно завораживающее. Оно приковывало, не давая отвести от себя, взгляд.
- Что скажешь? - точно издалека донесся до меня голос Надзирателя за душами - того, привычного, похожего на бомжа и произносящего слово "гаджеты" по слогам.
- Известный спортсмен, - прошептал я, обмирая от подоспевшей догадки, - мог бы стать известным спортсменом…
Заметил я не сразу, но теперь, в режиме паузы смог увидеть: окно выходило во двор, знакомый с детства. Двор родного дома. А сам ребенок… мне, давно не заглядывавшему в детский фотоальбом, узнать его было трудновато. Но не сказать, что уж совсем невозможно.
Неужели почти всей моей жизни - с детсадом, школой и первым курсом универа, с играми во дворе и переездом в большой город - могло не случиться? Видимо, могло. Но кто-то очень сильно мечтал, чтоб его чадо стало известным спортсменом.
- Тогда на улице была жара за тридцать, - словно оправдывая, даром что не себя, пояснил Надзиратель, - вот отец твой и открыл все окна в квартире… как будто не знал, что таким способом только больше жаркого воздуха напустит.
- А мать? - спросил я, судорожно шевеля губами. Голос дрожал.
- Ей потребовалось съездить к каким-то родственникам, - мой собеседник развел руками, - в деревню. А у отца присматривать за тобой получилось… сам видел, как. Но ты не спеши проклинать его. Все равно родитель тебя любил, о случившемся очень жалел… да что там - места себе не находил. А какие надежды на тебя возлагал! Уже одно это должно льстить твоему самолюбию.
- Ну-ну, - хмыкнул я с горькой иронией.
Зато стали понятны некоторые причуды отца, пока я рос. Дошло до меня, почему он честил меня, когда я, к примеру садился почитать вместо того, чтоб лишний часок погулять во дворе. Или предпочитал компьютерные игры походу в тренажерный зал. Вообще одно время грозился лишить меня компьютера, да мать заступилась. А стоило мне прийти из школы с синяком под глазом, как вместо сочувствия и мудрого совета я получал от кровного родителя порцию критики, чуть ли не ругани. Что я-де тряпка, слабак, что надо было меня Ирой вместо Игоря назвать. Что занимаюсь и увлекаюсь я ерундой, а надо бы стать сильным и уметь любому дать в морду. И на этом все внимание сосредоточить.
Причем даже наличие в моем дневнике хороших оценок не могло заставить отца сменить гнев на милость. А когда я задумал получить высшее образование, решение это он тоже, мягко говоря, не одобрил.
- …и вот ведь что удивительно, - продолжал Надзиратель с увлеченностью начинающего гида, - отец твой не был шибко религиозен и в чудеса давно отвык верить. Но видимо всей душой пожелал в тот момент, чтобы все произошло иначе. Чтобы он успел тебя перехватить.
- Второй шанс? - задал я уточняющий вопрос.
- Увы, - Надзиратель вздохнул с почти искренней печалью, - как ни жаль, но с отцом вы добились лишь отсрочки. До тех пор, пока тебе не исполнится восемнадцать лет. В конце концов, спорт - дело молодых. За тот срок, что был тебе отведен, некоторые действительно успевали добиться высот. Даже, кажется, чемпионами становились… поправь меня, если я ошибаюсь.
Поправлять я не стал. И вообще, отнюдь не минимальный чемпионский возраст волновал меня. Куда там: гораздо более важным было то едва обнаруженное обстоятельство, что автокатастрофа, погубившая меня в родном мире, оказывается, была предопределена. Я должен был погибнуть, так или иначе. Годами раньше, годами позже.
Эх, сколько нам открытий чудных!..
- Восемнадцать лет, - нащупывал я вслух причинно-следственные связи, - второй курс. И эта общага… из нее в универ приходилось каждое утро тащиться… по пробкам. Но я не угодил бы туда… в эту задницу города. Мог вообще проживать рядом и ходить на занятия пешком. Если бы…
- Если бы сдал все экзамены с первого раза, - закончил мою нарождавшуюся мысль Надзиратель за душами.
- Если бы подготовился как следует, - поспешил уточнить я, - а так на одном из них мне попался именно тот билет, которого я не знал.
- Ох, ну как же ты не поймешь! - усмехнулся Надзиратель, - не в билете дело. Вернее, не только в билете. Да попадись тебе знакомые вопросы, все равно ты бы на чем-то да срезался. Задал бы тебе преподаватель, к примеру, дополнительный вопрос - незнакомый…
Вот это он верно подметил - такая возможность действительно не исключалась. Весьма была вероятной. Преподаватель по аналитической геометрии, которую, собственно, и пришлось пересдавать, был горазд заваливать студентов именно дополнительными вопросами. Хоть на семинарских занятиях, хоть на коллоквиумах и экзаменах. Не зря ведь не одно поколение студентов в отместку прозвало его предмет "анальной геометрией" или просто "аналкой".
- …в крайнем случае, - добавил еще Надзиратель за душами, - сдай ты этот экзамен - провалился бы на следующем. Хотя бы по той причине, что обмывал предыдущую сдачу… скажем так, чересчур усердно.
Да уж! Крыть его доводы было нечем. Еще я мог нечаянно споткнуться и сломать ногу, не явиться на экзамен - даром, что по уважительной причине. А в итоге все равно отправился бы на пересдачу со всеми вытекающими последствиями.
- Теперь переходим к делу, - Надзиратель подводил черту под нашим разговором, - ту сделку, заключенную твоим отцом, можно пересмотреть. В конце концов, он решил за тебя… по сути, покусившись на твою свободу воли. Вместо отсрочки ты получишь обратно полноценную жизнь. Без всяких дополнительных оговорок и тайных обязательств.
- Но для этого?.. - последовал от меня наводящий вопрос.
- Для этого ты не должен вмешиваться в дела, которые тебя не касаются, - ответ Надзирателя за душами не заставил себя ждать и был яснее ясного, - вот, например, в посмертные дела Арвиндира… не нужно мешать ему платить по своим, я подчеркиваю, его собственным счетам. Раз уж он не рассчитался с долгами при жизни. Короче говоря, выбирай, кому из вас двоих, тебе или Арвиндиру, пребывать в должниках.
- Думаю, ответ здесь очевиден, - ни секунды не раздумывая молвил я.
- Подождите, о, мудрейший господин и беспокойный юнец, - вмешался в наш разговор Аль-Хашим, о котором я едва не забыл, накрытый с головою валом новых знаний о собственной жизни, - а как насчет меня? Если ты, о, безнадежный юнец, сможешь неким чудом покинуть это место… то как смогу сделать это я?
- Очень просто, - на сей раз Надзиратель даже не ухмыльнулся, а, скорее улыбнулся, почти по-дружески, - если Игорь не погибнет, вы с ним вряд ли познакомитесь. А значит, он не пойдет искать приключений и не сможет привлечь к ним тебя. Соответственно, это путешествие для тебя, старик, так и не состоится. Все просто.
А действительно ведь, проще некуда! Мне еще при его словах вспомнился стишок, слышанный в школьные годы. Жаль, авторства я не запомнил. Как там? "Не было гвоздя - подкова пропала, не было подковы - лошадь захромала, лошадь захромала - командир убит…" И так далее.
А главное: "Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузне не было гвоздя". И суть понятна. Мелкая оплошность или недоработка может обернуться большой трагедией.
Так что вывод был ясен. Гвоздь моей жизни следовало вернуть на место.
На правах эпилога. Гвоздь для кузни
Едва начавшееся лето заявило о себе еще одним жарким днем. Но еще более горячим, чем на прокаленных солнцем бетонно-асфальтовых улицах, казался воздух в университетских коридорах. Ибо к обычному летнему зною здесь примешивались духота на пару с сессионной лихорадкой.
Десятки студентов толпились у дверей в аудитории: одни никак не успевали сдать все зачеты, другие уже до экзаменов добрались. Но и те и другие были одинаково взволнованы, возбуждены, суетливы. Некоторые даже взмокли, штурмуя очередной редут системы высшего образования. И тем навевали ассоциацию с загнанными лошадьми.
Шуршали страницы конспектов, временами к ним примешивался легкий шелест шпаргалок. Еле слышное бормотание доносилось со стороны отдельных группок студентов, что-то оживленно обсуждавших. Радостные возгласы чередовались с воплями возмущения - праведного по разумению любого из таких разгневанных студентов. Кого-то из них только что отправили на пересдачу, а кто-то сдал, но тройка или даже четверка в зачетке его, увы, не устроила. Каждому свое…
Что до меня, то мой путь лежал к аудитории, где проходила сдача экзамена по аналитической геометрии у первокурсников. Как заведено у нас в универе, экзамены обычно начинаются в восемь утра. Но я пожаловал чуть ли не к полудню - следуя советам студентов постарше и более осведомленных.
Они, старшие товарищи, успели многих предупредить относительно доцента Лужина, экзамен по данному предмету принимавшего. И про то, как повысить шансы на успешную сдачу, рассказали тоже.
При всей своей кажущейся беспечности, а также рассеянности и даже чудаковатости, Лужин слыл преподавателем раздражающе дотошным и, кажется, даже склонным к садизму. Впрочем, с этими свойствами доцентской души и наш курс уже успел познакомиться после пары коллоквиумов, не говоря уже о практических занятиях.
Ответ на простой вопрос или обсуждение решения не самой сложной задачи стараниями Лужина могли перерасти в затяжной допрос с пристрастием. Буквально каждое второе слово, оброненное студентом, каждый первый символ в формуле приходилось пояснять и обосновывать. Если же нерадивый "мученик науки" забывал о такой необходимости, преподаватель не ленился ему напомнить, задавая соответствующий вопрос. Да еще открыто насмехался, когда ответ казался ему чересчур неуклюжим.
То есть, что легким сдача аналитической геометрии отнюдь не будет, я понимал и без подсказок знакомых второкурсников. Куда полезнее был совет от них, и касался он действенного способа не слишком от преподской дотошности пострадать.
Так, если верить этим советчикам, на экзамене попадают под раздачу прежде всего те из студентов, которые пришли первыми. На них-то Лужин в основном и тратит силы. После чего, естественно, устает, может даже прогладывается. Закон-то сохранения энергии никто не отменял! И студента, подошедшего к его столу не первым, а к примеру двадцатым или тридцатым, мучает уже не так сильно, как первый десяток его сокурсников. Ибо даже у таких преподавателей чувство профессионального долга рано или поздно отступает перед естественными желаниями - поскорее вернуться домой, поесть, отдохнуть.
На эти-то желания, должные рано или поздно вмешаться в ход экзамена, я отчасти и рассчитывал. Именно отчасти, потому что необходимости подготовки к экзамену никакие хитрости не отменяют. Даже шпаргалка бесполезна, если не понимаешь смысла того, что в ней содержится. Если вот показать эту мешанину матриц и векторов студенту… ну, к примеру, с истфака, бедняга ведь в осадок выпадет, я гарантирую это.
Что до меня, то на вопрос, готовился ли я, ответ будет, скорее, положительный. И учебники я читал, и листал конспект, который более-менее старательно заполнял на протяжении всего учебного года. Но при этом я убежден, что невозможно подготовиться к экзамену до такой степени, чтобы тебя нельзя было завалить. Во-первых, можно нарваться такого вот злыдня, прямо родного брата Шапокляк, как доцент Лужин. Во-вторых человеческий мозг несовершенен и какие-то темы он понимает лучше, какие-то хуже. Для меня же тем из последней категории в курсе аналитической геометрии нашлось несколько. И я с внутренним содроганием надеялся, что ни один из соответствующих билетов мне не достанется. Иначе пропаду. Завалить меня ретивому доценту труда не составит - не важно, устал он или нет.
Народу возле нужной мне аудитории собралось немного - всего-то человек шесть. Да и те не торопились, не рвались внутрь, предпочитая робко отираться невдалеке от двери… держась от нее на дистанции не менее метра. Не иначе, время тянули. Или наивно полагали, что перед смертью таки можно надышаться.
Впрочем, мой насмешливый настрой тоже продержался недолго. Вмиг улетучился, стоило мне подойти к двери и дотронуться до ее ручки. В груди похолодело, поджилки затряслись - и ноги сами заставили меня отступить.
- Ну? Как там? - для приличия поинтересовался я у ошивавшихся рядом однокурсников.
- Уже четверых завалил, - без энтузиазма ответил один из студентов. Чем, само собой, боевого духа мне не прибавил.
Томясь в нерешительности, я уже собирался присоединиться к этой кучке бесплодно томящихся бедолаг, когда дверь аудитории внезапно открылась. Вышел из нее, впрочем, не Лужин - дабы призвать к своему столу тех, кто остался. Но лишь очередной из студентов.
Выглядел он… как бы получше сказать? Наверное, колоритно. Высокорослый и худощавый как жердь. Патлы до плеч и ниже, небритое лицо, рваные джинсы и черная футболка. На футболке белыми как кокаиновая дорожка буквами готического шрифта была выведена надпись: "SoulsWarden", а рядом изображен силуэт такого же длинноволосого тощего человека, чудь подсвеченный полной луной.
Не иначе, футболка по совместительству служила рекламой какой-то группы - не то культовой, но мне почему-то незнакомой, не то широко известной в узких кругах. Скорее всего, последнее. Причем студент этот явно принадлежал к означенным кругам. Я ни разу не видел его ни на лекциях, ни на семинарских занятиях. И потому почти уверен: весь семестр… а то и весь курс этот человек был чрезвычайно занят поиском смысла жизни. Для чего усиленно пьянствовал, накуривался всякой дряни и истязал уши творчеством любимой группы. До гранита науки ли ему было? Зато теперь вспомнил, что могут отчислить, а чтобы не отчислили, необходимо что-то там сдавать.
- Трояк! - небрежно бросил патлатый студент в ответ на оценивающе-выжидающие взгляды однокурсников, - мне хватит. Главное, сдал.
Действительно, подобной публике хватало даже тройки. С последней же фразой никому и вовсе не пришло бы в голову спорить. Действительно, человек сдал, иначе говоря, отмучился. Тогда как кое-кому мучения только предстояли.
А вот следующий поступок поклонника рваных джинсов и неведомого "Соулсвардена" меня немного ошарашил. Прежде чем убраться прочь, оставляя за спиной свалившуюся с плеч гору, он подскочил ко мне и торопливо зашептал в ухо:
- Я там у билета уголок подогнул. Тринадцатый номер. Иди, сдавай… успевай, пока не поздно.
И я решился - исключительно, чтобы успеть. Врал патлатый раздолбай или нет, я тогда еще не знал. Но если слова его были правдой, то мне крупно повезло. Во-первых, вопросы из тринадцатого билета я считал довольно легкими, а во-вторых само это число полагал для себя счастливым. Поскольку родился тринадцатого числа. Не ахти какой весомый аргумент для человека, получающего естественнонаучное образование. Даже позорным его можно назвать в некотором роде. Но другого не было, а в трудной жизненной ситуации человеку простительно понадеяться хоть на маленькое чудо.
И должен сказать, что на сей раз надежда оправдалась - патлатый студент не соврал. Примерно через час я вышел из аудитории с оценкой "хорошо" в зачетке. В случае с Лужиным даже четверку получить казалось великим достижением.
Окрыленный столь внезапным успехом, я чуть ли не вприпрыжку вышел из универа, устремляясь навстречу жаркому июньскому дню. И еще много-много других дней ждали меня впереди - хороших и разных.
12 октября - 3 ноября 2015 г.