Под жиденькие аплодисменты массовки одна из камер поймала в объектив, а луч прожектора высветил пожилого полного мужчину - одного из тех, кто сидел в первом ряду. Белый халат, особо контрастировавший с нездорово-красным лицом мужчины, вроде как свидетельствовал о принадлежности гостя к врачебной профессии.
- В данном случае наблюдаются сразу два психических отклонения, - сообщил доктор Нариманов каким-то неприятным, унылым и вязким, голосом, - в случае с господином… м-м-м, Богомоловым имеются веские подозрения в тяжелой клаустрофобии, то есть боязни замкнутого пространства… в сочетании с параноидными наклонностями, в данном случае - манией преследования. Именно сочетание клаустрофобии с манией преследования вынуждает обычно человека… м-м-м, покидать привычное место проживания, бросая дом, семью, работу. И уезжать куда-то, что-то искать… причем куда и что именно - страдающие указанными недугами индивиды не всегда способны объяснить. Как правило, излюбленным аргументам лиц с указанными отклонениями служит недовольство жизнью, часто сочетающееся с обвинением общества в том, что оно ущемляет, ограничивает его свободу.
На секунду сделав паузу и отпив воды из стоящего неподалеку стакана, психиатр продолжил:
- Гораздо более тяжелый случай нарушения психики уже установлен моими коллегами применительно… м-м-м, к Ленуру Михбаеву. Как ни печально, господин Михбаев был госпитализирован с тяжелейшей формой Прозрения, которая выражается в полном замещении личности. Проще говоря, в своем нынешнем состоянии господин… нет, пациент Михбаев не способен узнавать близких, не помнит своего имени и не может отвечать за свои слова и поступки.
- Это что же получается, - с показным недоумением молвил ведущий, - психически больные попытались спасти психически больного?
Такой вот убойной формулировкой, зато понятной даже детям, этот Якуб-Макалов попробовал перевести слова доктора Нариманова. Ответ последнего, впрочем, прозвучал не лучше:
- Скорее, люди с психическими отклонениями попытались не спасти, но помешать исцелению своего… хм, м-м-м, так сказать, товарища по несчастью. Чтобы лишить его даже малейшего шанса вернуться к здоровой жизни.
Последние его слова потонули в гневном вое и реве зрительного зала. Причем не только со стороны массовки. Якуб-Макалов вновь повернулся к нам. Лицо его сияло злорадным торжеством.
- Вот видите, как получается, - еще более торжественным тоном изрек он, обращаясь не то к подсудимым, не то к зрителям, не то к публике по другую сторону экрана, - любой из нас стремится делать добро… каждый в меру своих возможностей и разумения. Редко попадаются такие отъявленные негодяи, что способны без смущения признаться в злом умысле и не иметь для него даже самого сомнительного оправдания. Все мы хотим как лучше… но получается по-всякому.
После этой тирады в духе незабвенного Капитана Очевидность Якуб-Макалов обратился уже конкретно к Андрею Ливневу. Ну и к Вилланду из Фьеркронена заодно.
- Насколько мне известно, - с вкрадчивостью змея Каа проговорил ведущий, - ваша профессия заключается в том, чтобы сеять среди детей разумное, доброе и вечное. Проще говоря, помочь им освоиться в жизни, стать полноценными гражданами. Добропорядочными гражданами, я подчеркиваю - то есть, способными жить и преуспевать, соблюдая законы, а не преступая их рамки. Но что же заставило человека, занятого столь благородным делом, совершить убийство другого человека? Ведь вы-то, надеюсь, не станете отрицать, что человек из Дома Прозрения был застрелен именно из вашего ружья?
- Не стану, - с непривычной для Ливнева твердостью ответил мой товарищ по несчастью, - другое дело, что это был не человек, понимаете? А злобная тварь не от мира сего… и вообще ни от какого другого мира. В нем вообще тогда мало что осталось от человека!
- Вот как?! - Вольдемар Якуб-Макалов рывком притянул микрофон к себе и заговорил с выражением… нет, с маской оскорбленной невинности на выбеленном лице, - то есть, по-вашему, если кто-то неприятен… не вписывается в ваши представления о том, каким должен быть человек - что? Нужно… и можно обозвать его тварью и выстрелить в голову?! Знаете ли, дорогие телезрители, что охотничий карабин, принадлежащий нашему подсудимому, предназначен в том числе для охоты на крупных зверей, включая медведя? Медведя! Вы хоть представляете… каковы шансы на выживание, если жертва такой охоты принадлежит к роду людскому?
Массовка в зрительном зале отозвалась на эту речугу аплодисментами, переходящими, как водится, в овации. Тогда как ведущий продолжал:
- Мы нарочно не демонстрируем фотографии… того, что осталось от головы жертвы этого зверского убийства. Тем не менее…
- Да он же сам мог убить кого угодно! - рассерженной кошкой зашипела Эдна, имея в виду Надзирателя. То, что слышали ее только мы втроем, женщину не волновало.
Зато Вилланд столь узкой аудиторией не удовольствовался.
- Этого шута специально к нам приставили… такой вид пыток здесь что ли? - прорычал он, постепенно повышая голос, - эй, ты, шут гороховый! Дашь мне сказать?
Две последние фразы, адресованные Якуб-Макалову, охотник уже выкрикнул. Да так, что ведущий услышал его даже без микрофона. И проигнорировать не смог, подошел.
- Вот мне интересно узнать, как дела у того рыжего здоровяка, который не побоялся схватиться с тем, кого здесь называют несчастной жертвой. Да при этом чуть не погиб… или не чуть? А? Жив ли он? Если да, то почему бы и его не пригласить сюда? Он бы охотно поделился впечатлениями!
Под этой отповедью Якуб-Макалов остолбенел… ненадолго, всего на несколько секунд. Ровно столько времени потребовалось, чтобы получить подсказку через спрятанный под париком наушник.
- Если я ошибаюсь, поправьте меня, - изрек затем ведущий, - но, вероятнее всего, речь идет об еще одном пациенте Дома Прозрения. То есть о психически больном человеке. Конечно, вменяемость психически больного в каждом конкретном случае должна определять специальная экспертиза… а согласие на участие в судебном процессе - лечащий врач. Но лично я сомневаюсь в полезности показаний свидетеля, находящегося в примерно таком же состоянии, что и Ленур Михбаев. Не говоря уж о том, что для привлечения нового свидетеля процесс придется затянуть, перенеся решение на следующий выпуск.
А после этого неуклюжего оправдания Якуб-Макалов подобрался и заговорил уже куда как более уверенным тоном:
- Впрочем, подобные решения не могут приниматься единолично. Нужно ли привлекать еще одного свидетеля - решать только вам, телезрители, посредством специального СМС-голосования. А "Час с Фемидой" прервется на рекламу. Не переключайтесь!
* * *
Когда бойцы "Оборотня" окружили нас на автозаправке, о сопротивлении и речи быть не могло. Один ствол да несколько ножей против вооруженного до зубов спецназа - расклад слишком очевидный. Не говоря уж о том, что заправочная станция сама-то по себе была не лучшим местом для боя.
Максимум, на что мы могли рассчитывать при сопротивлении - попытаться удрать, прорвав кольцо окружения на машине. Обратив близость такого огнеопасного и взрывоопасного места как АЗС себе на пользу. Но, как я уже говорил, сам родив эту мысль, я сам же ее и похоронил. Потому как не представлял, что делать дальше. Когда заправка останется далеко позади, а мы окажемся один на один с фургоном "Оборотня".
Так что, не сговариваясь, решили мы сдаться. С надеждой на справедливый приговор суда и вообще на то, что суд учтет все нюансы этой истории. В конце концов, наши действия можно было истолковать и в ином ключе. Мы-де не похитили пациента, а вступились за него, защитили от маньяка. А то, что оного маньяка пришлось пристрелить, так это, пардон, самооборона.
Призрачная надежда, нечего сказать! Но другой, увы и ах, у нас не имелось.
Примечательно, что "Оборотни", какими бы крутыми парнями они, наверное, ни считались, после нашей капитуляции крутость свою особо не демонстрировали. В том смысле, что не зверствовали, не били нас, не клали на землю лицом вниз. Просто изъяли оружие, надели наручники и еще зачем-то проверили документы. После чего вызвали подмогу - с еще одним бронированным фургоном. На котором, собственно, нас и доставили обратно в город.
Конечным пунктом нашего злополучного ночного вояжа стал один из полицейских… или как там будет правильно? Жандармских, наверное, участков. Узкий коридор, стены с облупившейся краской, тусклый свет одинокой лампочки под потолком ждали нас. Да еще дежурный офицер, сонный и насквозь пропахший дешевым куревом.
"Вот еще мяса привезли", - ворчливым тоном прокомментировал он наш приезд. А потом еще с недоумением покосился на старика и на калеку. "Неужели уже и такие в преступный мир перешли? - читался немой вопрос в сонных глазах жандарма, - куда ж мы катимся тогда?"
А вот то, что среди задержанных обнаружилась вполне еще молодая и симпатичная женщина, дежурного офицера уже и не удивляло. Обо мне… точнее, о бугае Матвее, и говорить было нечего. На воплощенную безобидность он не тянул.
А дальше, вполне предсказуемо, нас поместили в камеру - добро, хоть в отдельную. Не пришлось коротать ночь в компании шпаны, шлюх и наркоманов.
Впрочем, совсем избежать внимания со стороны данного малосимпатичного люда нам не удалось. Ширина-то коридора была около полуметра. Камера же напротив оказалась буквально битком набита разной беспокойной публикой. Чья неугомонность, собственно, и неспособность ценить радости тихой честной жизни привели этих людей за решетку.
В первую очередь внимание соседей оказалось приковано, конечно же, к Эдне. Скромно одетая и не злоупотребляющая косметикой, она, конечно, выглядела не слишком возбуждающе для отбросов общества по сравнению с ночными работницами трассы. Но именно это сочетание строгости и миловидности во внешнем облике не могло не вызвать нездорового интереса со стороны задержанного отребья. Причем отребья обоих полов.
Сначала пара худосочных гопников, коим не исполнилось, наверное, и восемнадцати лет, принялись назойливо свистеть и выкрикивать "Э-э-э…", чуть ли не вплотную прислонившись к решетке. Один еще приплясывать начал, двигая тазом и стуча по решетке. Возможно, именно так в брачный период ведут себя какие-нибудь обезьяны. Но Эдна, она же Наталья Девяткина, обезьян видела вряд ли и потому намеков не поняла.
Затем этих двух пацанят оттеснил от решетки кое-кто посолиднее. Невысокий, зато коренастый мужик лет под сорок, лысый, но с небритым лицом.
- Эй, слышь! Цыпочка! - голос его звучал миролюбиво, но пренебрежительно, - забудь про этих малолеток, у меня все по-взрослому. Не веришь? Могу показать.
На последних словах, словно в их подтверждение, он еще расстегнул-застегнул молнию на брюках - вверх-вниз.
- Могу оторвать, - в тон ему огрызнулась явно не Наталья, но Эдна, подходя к решетке. А в следующее мгновение она рывком простерла руку и почти дотянулась до горе-ухажера из соседней камеры. Почти-то почти, но от неожиданности мужик отпрянул, вызвав дружный хохот сразу нескольких сокамерников.
Новых попыток пообщаться с симпатичной, но далеко не мирной нашей спутницей он не предпринимал.
Зато в игру "Достань новичков" включились представительницы прекрасной половины человечества. Хотя прекрасной ли - применительно к данному случаю? Многие из "ночных бабочек" были страшны как смертный грех, а одежки свои то ли на помойке нашли, то ли ими же еще и пол мыли, подрабатывая уборщицами в дневное время.
Из них особо разошлась одна - чернявая, растрепанная, в чем-то наподобие пиджака из кожзаменителя… а под ним, вероятно, ничего не было, да в едва заметной юбчонке.
- Слышь ты… да ты, - говорила она, подкрепляя свой спич свирепым выражением размалеванного лица, - ты не очень-то загибай… чай, не в Универсак попала. Сечешь, че к чему? Ты, если не просекла, так я тебе растолкую… эт тебе седня повезло, что нас по разным камерам рассадили. Так эта ж ночь у нас не последняя, сечешь, нет? И уже завтра так может и не подфартить.
Каждую свою фразу шлюха сопровождала смачным плевком на пол коридора - и без того далекий от эталона чистоты.
- Ну вот и прикинь, если рядышком куковать придется - каков для тебя расклад? Ась? Оглохла что ли? Не, ты только прикинь: можно ведь и упасть неудачно. И уснуть да не проснуться. Это если ты тупить будешь. Зато если споешься с Черной Жанной, можешь не париться. Черная Жанна своих в обиду не даст.
Взгляд Эдны скептически скользнул по тощей, нескладной фигуре шлюхи. Ростом, правда та была выше, но в немалой степени за счет неестественно-высоких каблуков. На таких и удержаться-то трудно, а уж давать или не давать кого-то в обиду… Эдне подумалось, что хватит одного удара, чтобы избавиться в случае надобности от этой агрессивной бабенки.
Похоже, Черная Жанна и сама понимала, что речуга ее в сочетании с внешностью не слишком убедительна. И потому от угроз перешла на другую тему. Не меняя впрочем собеседницы или, правильнее будет сказать, слушательницы.
- Ты, смотрю, под овцу-девственницу косишь? Ну и зря… на хрена, тут же все свои. Тут ты с нами еще насидишься. Так что не стесняйся, колись. Кто из них тебя чаще нахлобучивает? А? Не слышу! Старый или хромой? Или этот жирный бык?..
Жирный бык - методом исключения я определил, что речь идет обо мне. Обидно-то как. Вовсе я, вернее, Матвей Богомолов, не жирный. Кряжистый просто… ну и, что греха таить, не уделяющий достаточно внимания своему здоровью. Питающийся чем попало, к пиву наверняка не равнодушный. Так ведь теми же самыми недостатками страдает подавляющее большинство жителей крупных городов.
Хотя чего это я. Не припираться же с этой трепливой дурой из камеры напротив. Небось, ей-то как раз и надо привлечь к себе хоть какое-то внимание. И надо сказать, отчасти Черная Жанна своего добилась. Хотя и без нашего участия.
- …ткнитесь, твари гребаные! - с такими словами в коридор заглянул дежурный офицер, - дайте подремать… хоть часок!
Голос его звучал чуть ли не жалобно, с мольбой.
- Выпусти - так я тебе еще кое-чего дам, - вмиг нашлась Черная Жанна, - комплимент, так сказать. Как от повара.
- Выпущу-выпущу… кишки тебе выпущу, сука, - пробурчал жандарм, с досадой отступая прочь из коридора. Да напоследок дубинкой погрозил, чтоб хотя бы попытаться напомнить, кто в этих стенах хозяин.
Мне, в отличие от Эдны, обитатели камеры напротив почти не докучали. По крайней мере, личными обращениями. Не иначе, побаивались связываться с "жирным быком" - таким здоровяком, каковым природа создала Матвея Богомолова.
Несоизмеримо меньше, чем единственной женщине в нашей компании, доставалось и Аль-Хашиму с Вилландом. Но совсем по другой причине. По всей видимости, даже согнанной в участок и упрятанной за решетку швали западло было, что называется, заниматься самоутверждением за счет калек и стариков. Ниже собственного достоинства, каковое наверняка имелось даже у таких людей.
Разумеется, правил без исключений не бывает. Какой-то костлявый урод - наркоман, наверное, судя по бледному бессмысленному лицу - улучил момент, когда Вилланд подобрался к решетке почти вплотную. И, без обиняков приспустив штаны, пустил в его сторону желтую струю. Надеясь, не иначе, что та легко преодолеет расстояние между камерами.
Струя не преодолела. Зато воздух, и без того отнюдь не бывший ни свежим, ни чистым, теперь был приправлен еще одним запахом - сколь ощутимым, столь же и неприятным. Он оказался таким заметным, этот запах, что в камере напротив сразу поднялся ропот. А кто-то даже толкнул наркомана в грудь: что творишь, мол?
В общем, ночка у нас выдалась та еще. А наутро всех четверых, разбитых и голодных, отвели на допрос. Допрашивали по одному, остальных заставляя смиренно ждать своей очереди в коридоре. Причем вопросов каждому задавали помногу - и, соответственно, долго и нудно. Спросить успели, кажется, все что можно. Вплоть до деталей биографии и взаимоотношений с родителями в далекие детские годы. Спрашивали без тени интереса, машинально и, не иначе, лишь ради соблюдения неких формальностей и предписаний.
Ну а мы столь же машинально отвечали. Причем успели ли следователи задать хоть один вопрос непосредственно по делу, лично я так и не запомнил. Ложка соли эта, если она вообще существовала, без остатка растворилась в потоке воды - тех самых вопросов, необходимость в которых понять было не проще, чем найти глубокий смысл в картинах художников-авангардистов.
Лишь один был приятный момент в тот день. По окончании допроса нас наконец-то соизволили накормить. И уже затем ознакомили с ордером на арест.
Следующую ночь мы вновь провели в камере. И хотя атмосфера в ней по-прежнему не отличалась ни спокойствием, ни добрососедством, не говоря уже о свежести, природа взяла-таки свое. Нам удалось худо-бедно поспать.
Новый день обернулся новым допросом… оказавшимся, впрочем, на удивление коротким. При этом в кабинете следователя на сей раз собрали всех четверых. И там мы, помимо жандармов, приметили еще человека в штатском, которого не было в первый день.
Человек был немолод, но оставался стройным и подтянутым. И, одетый с иголочки, выглядел весьма представительно. Нас он рассматривал внимательно, оценивающе - и бесцеремонно. Даже в лица, в глаза каждому всматривался, подойдя почти вплотную. "Точно лошадь покупает", - прокомментировал еще потом Вилланд.
А я потерялся в догадках, кто это мог быть такой. Частный детектив? Некий супер-эксперт, способный видеть то, что другим недоступно? Адвокат? Или шишка из высоких инстанций?
Когда осмотр закончился, следователь задал нам еще по паре вопросов. А затем обменялся с человеком в штатском несколькими тихими фразами. "Сберегите их для меня", - подытожил тот человек напоследок.
- Что ж, можно вас поздравить, - сказал следователь, оставшись с нами наедине, - вы ему подходите. Будет, конечно, еще собеседование, но это так… формальность. Главный кастинг вы уже прошли.
- Понятно, - бросил я, на деле не очень-то понимая, о чем идет речь, - и когда же все-таки нас отпустят?
Следователь ухмыльнулся.
- Знаете, будь вы шайкой шпаны, стащившей пиво из торгового центра и телефон у какого-нибудь Васи, еще вчера уже шли бы на все четыре стороны. Будь вы отпетыми уродами, но уродами обычными, неинтересными и кого-то зарезавшими тупо по пьяни… тогда бы тоже… времени на вас мы бы много тратить не стали. Та стеночка кирпичная во дворе тоже не для украшения стоит. Не говоря уж о том, что иные погибают при задержании. И одним вас тогда можно было бы порадовать, что мучиться не пришлось бы. Ну и то еще, что похороны за счет города.
Сделав паузу и отпив воды из стоящего на столе стакана, следователь продолжил:
- Но вы - компашка та еще. Да и преступление у вас, скажем так, интересное. Не какая-то там бытовуха. Вот и приглянулись вы продюсеру шоу "Час с Фемидой". Слышали о такой? Короче, ждет вас, дорогие мои, полноценный суд. В эфире Высшего канала.