Он приехал в имение Ланге неделю назад, Аркадий Евгеньевич Горский, тридцатилетний модный писатель. Его произведениями зачитывались как прогрессивная молодежь, так и более консервативные круги читающей публики. Он умел играть подтекстами и быть интересным для всех, каждый мог найти в его книгах близкие идеи, а менее близкие легко обращались в свою противоположность. Если Горский брал историческую тему, то с первоисточниками обходился весьма вольно, если современную, конца девятнадцатого столетия, то и тут ухитрялся ловко маневрировать между популярными в обществе настроениями. У самого же Аркадия Евгеньевича не было ни принципов, ни предрассудков, ни политических взглядов… Вернее, один принцип у него все же был, но касался он неуступчивости в спорах с издателями о размерах гонораров. Ланге чрезвычайно ценил своего друга за острый ироничный ум, цинический скепсис и снисходительность к чужим порокам. Они были похожи, но не настолько, чтобы им было неинтересно вместе; еще и поэтому Горский с удовольствием принял приглашение Ланге погостить в его имении.
Наполнив два бокала, Горский протянул один из них Ланге и предложил.
- Может быть, партию на бильярде?
- О, нет… Я достаточно выиграл сегодня…
- Боитесь, ваше сиятельство? - поддел Горский.
- За тебя! Но на самом деле, Аркадий, я просто не люблю откладывать партии, а доиграть мы не успеем. Они вот-вот должны быть здесь.
- Кто должен быть здесь?
- Я же говорил тебе вчера… Везут новые голландские сорта орхидей для моей оранжереи.
- Ах, да…
- Думаю, и тебе будет интересно посмотреть?
- Конечно! Правда, я не большой любитель орхидей. Сладкий яд! Мне по душе цветы попроще.
- Ни за что не поверю. Кстати, о цветах…
- Да?
Не сделав ни глотка, Ланге поставил бокал на стол. Прежде чем задать другу вопрос, он перетасовал карты, перевернул верхнюю, взглянул на нее. Он проделал это механически, размышляя о своем, а вовсе не из каких-то суеверий… Ибо суеверным он не был.
- Аркадий, ты слышал что-нибудь о растении под названием лиджонг?
- Лиджонг? Как будто мне это ничего не напоминает… Разве что маджонг, но это не растение, это игра… Но я ведь не ботаник. Посмотри в энциклопедии.
- Смотрел, там нет…
- Зачем тебе? Откуда ты взял этот лиджонг?
- Упоминал один из моих поставщиков растений. По его словам, что-то весьма экзотическое. Хотелось бы иметь в коллекции, в оранжерее…
- Понимаю утонченные запросы вашего сиятельства. Но нет, не слышал я о лиджонге.
- А другое слово - ламаджи?
- Тоже растение?
- Нет. Какое-то племя, народ… Возможно, давно уже не существующий.
Писатель заинтересованно посмотрел на Ланге.
- А это откуда?
- Оттуда же. Тут есть связь, но не очень для меня ясная. Этот лиджонг будто бы использовался в неких магических ритуалах или обрядах племени ламаджи, или что-то в этом роде.
- Да? Тут может нарисоваться сюжет! Таинственное племя, не менее таинственное растение, магические обряды… Я постараюсь узнать об этом.
Золотым карандашиком он аккуратно записал в свой блокнот два слова - "лиджонг" и "ламаджи".
- Постарайся, - сказал Ланге.
- Но ведь, - Горский убрал блокнот в карман, - ты, наверное, еще встретишься с этим поставщиком?
- Наверное, но ему нечего добавить. Не слишком воспламеняйся насчет сюжета! Все это может оказаться далеко не столь романтичным. Загадки волнуют, разгадки обычно разочаровывают.
- Ничего, я не расстроюсь… Мне пока хватает сюжетов! Тот роман, о котором я тебе рассказывал… Я набросал тут ночью кое-что для продолжения… Оригинальный поворот.
- Поздравляю! Но ты не покинешь меня в ближайшее время… По зову муз?
- Если я тебе не надоел…
- Напротив, ты мне очень нужен, - Ланге положил ладонь на плечо друга. - Через три дня приезжает мой брат, священник. О да, конечно, он мой родной брат, и я люблю его… Но он бывает таким сухарем и педантом! Ты абсолютно необходим, как противовес.
Горский кисло улыбнулся.
- Хорошенькую роль ты мне уготовил…
- Не унывай! Приезжают еще и мои соседи, владелец замка Нимандштайн и его сестра. И вот это гораздо веселее.
- Представляю, - поморщился писатель. - Столетний хозяин этих живописных развалин, его сестрица - старая дева…
- Баронесса юна и очаровательна, барон - настоящий авантюрист…
- Ну да? - Горский заметно оживился. - Подожди, что значит авантюрист? Все мы авантюристы, однако…
- Авантюрист в прямом смысле, как в твоих романах. Он даже в тюрьме сидел…
- Захватывающе! - писатель хлопнул в ладоши. - Теперь я ни за что не уеду, хоть прогоняй… А как же барон ухитрился пуститься во все тяжкие? Полагаю, он не беден? Нимандштайн выглядит не блестяще, но все же замок - это замок. У меня вот нет замка.
- Тут какая-то странная история…
- Еще одна странная история? Ты щедр на них сегодня.
- Так рассказать или пощадить?
- Рассказывай, не томи.
Ланге уселся в кресло и снова взял свой полный бокал.
- Имей в виду, то, что ты услышишь, я бы под присягой не подтвердил… Мне кое-что известно на уровне светских сплетен, но почти ничего - от самого Владимира Кордина.
- Так зовут барона-авантюриста?
- Да.
- Он очень скрытен?
- Думаю, он избегал подобных разговоров не из скрытности. Я могу его понять… Но вернемся к Нимандштайну. Ты видел где-нибудь в России похожую архитектуру?
Налив себе еще вина, Горский пожал плечами.
- Вблизи я замок не осматривал… Но издали… Он бы естественнее смотрелся в средневековой Германии, чем здесь.
- Вот, вот. Это копия старинного немецкого замка… Или имитация - не знаю, существует ли именно такой замок в Германии. Строил его, как уверяют, немецкий архитектор…. А первого владельца никто не видел.
- Как это - никто не видел? - удивился писатель.
- Да нет, кто-то его видел, конечно… Но в Нимандштайне он не жил, а если и приезжал сюда, то редко и словно бы тайком. Потом он продал Нимандштайн вместе с баронским титулом коммерсанту Андрею Кордину, отцу Владимира и его сестры.
- Получается, твой авантюрист - не такой уж и барон?
- Во втором поколении. Но самое занятное впереди… По завещанию старого Кордина, все деньги отходили дочери. Владимир получал только Нимандштайн, но прежде чем вступить в права наследства, он должен был подписать бумагу.
- Какую бумагу?
- Согласно ей, он не имеет права продать замок, заложить его или сдать в аренду.
- Вот так бумага! - воскликнул Горский. - Но, Александр, разве может быть такое завещание? Если Владимир Кордин получил замок, что помешает ему…
- За выполнением обязательства строго следит юридическая фирма, душеприказчики старого Кордина. Все документы у них, и Владимир бессилен что-либо предпринять, если бы он и вознамерился нарушить волю отца.
- Значит, у нового барона Кордина нет ни гроша?
- Сомневаюсь, что у него нет ни гроша, но от отца ему ни гроша не досталось. Он владелец замка, но… Как бы на правах пожизненного нанимателя. И знаешь что, Аркадий… Утверждают, что такое завещание было составлено Андреем Кординым по настоянию прежнего владельца Нимандштайна. Только на этом условии Кордин купил и замок, и титул за баснословно низкую цену.
- Но содержание такого замка, как Нимандштайн, должно стоить недешево?
- Насколько мне известно, учрежден особый фонд, из которого оплачивается содержание замка, жалованье слуг и прочее. Им управляет та же юридическая фирма, и эти деньги проходят мимо Владимира. Размеры же состояния, доставшегося его сестре… Очень значительны. Не берусь оценить, но едва ли ошибусь, если скажу, что по сравнению с Еленой Кординой я выгляжу бедняком.
- Не очень-то справедливое завещание по отношению к Владимиру! Но почему?
- Тут много "почему". Если и впрямь было такое условие приобретения замка, почему старик согласился? Почему он вообще решил купить Нимандштайн? И почему завещание не было изменено впоследствии?
- Да, почему же?
- Обьяснений можно придумать десятки. Ты беллетрист… Давай, придумывай.
- Так… - Горский упал в кресло и приложил палец ко лбу, карикатурно изображая напряженную работу мысли. - Может быть, он попал в какую-то зависимость от владельца Нимандштайна? Допустимо?
- И снимает все вопросы. Кроме одного: зачем самому владельцу понадобилось такое завещание?
- Оттолкнуться не от чего…
- Да, это придется оставить. Ну, а если не было зависимости?
Горский снова принял позу размышляющего романного сыщика.
- Тогда три варианта. Первый: скуповатый старик искал возможность приобрести поместье и титул подешевле. Подвернулся Нимандштайн, и он на радостях согласился на все условия. Изменить же завещание позже помешали или какие-нибудь крючкотворские параграфы, или понятия о чести… Второй: никаких условий не было, просто старик не ладил с сыном. Третий - он рассчитывал, что сын всего добьется в жизни сам, тем более что титул введет его в общество… А вот дочь, как менее приспособленную к жизненной борьбе, решил обеспечить. Пожалуй, есть еще и четвертый вариант…
- Какой же?
- Условие было, и старик принял его, потому что посчитал пустой формальностью. Полагал, что дети сами разделят и деньги, и замок… А как на самом деле, Александр? Сестра, по-видимому, не слишком щедра к брату, коль скоро ему приходится….
- Людей толкает на поиски приключений не только бедность… Но об их взаимоотношениях я мало знаю, особенно о теперешних. Мы давно не встречались. Я учился в Санкт-Петербурге, а Владимир…
- Это поистине странная история, - сказал писатель, поигрывая своим знаменитым золотым карандашиком. - Я бы не прочь взяться за расследование. Это, пожалуй, куда как забавнее лиджонга…
- Прошу тебя, никаких расследований, Аркадий! Владимир Кордин - мой друг, во всяком случае, он был им раньше. Надеюсь, останется им и теперь, и я не хочу ворошить эту историю. Никто ведь не знает, как все это может откликнуться.
Золотой карандаш исчез в кармане Горского - это был демонстративный жест.
- Обещаю… Но с прекрасной миллионершей ты меня познакомишь?
Граф Ланге не успел ответить, потому что на пороге появился садовник.
- Орхидеи прибыли, ваше сиятельство.
- Наконец-то… - Ланге допил вино и встал. - Идем, Аркадий. По пути мне нужно еще переговорить с инженером. Установка электрического освещения затягивается, будет ли готово к приезду брата?
12.
В Нимандштайне электричество даже и не думали проводить. Граф Александр Ланге и барон Кордин сидели в малой гостиной при свечах, наслаждаясь превосходным бургундским из погребов графа (четыре ящика были доставлены в Нимандштайн в подарок еще в день прибытия Кордина и Елены). Горский не приехал в этот вечер. Против своего ожидания, он быстро сблизился с отцом Павлом. Личность и суждения священника-ученого притягивали его, как магнит, отчасти потому, что были полной противоположностью его собственным. Вот и сегодня священник и писатель увлеклись острейшим теологическим спором.
Елене Кординой нездоровилось. Она отправилась в свою спальню, оставив мужчин вдвоем. Среди прочего они беседовали и о санкт-петербургском предприятии Кордина. Ранее Кордин поведал о нем графу лишь в общих чертах, теперь коснулся и некоторых подробностей.
- Ну вот, - продолжал он, - после того, как сто тридцать тысяч из денег Елены я поместил в банк, у меня оставалось еще двадцать тысяч. Вполне достаточно, чтобы в течение двух недель играть роль щедрого лорда Фитцроя… Этот спектакль доставил мне немалое удовольствие! Правда, пришлось потрудиться над банковским чеком. Полночи я размывал печать и обводил подпись, стараясь, чтобы чек выглядел как можно подозрительнее! И выйдя из магазина Зака, я вел себя тоже как можно подозрительнее…
- Однако, - заметил Ланге, с тонкой улыбкой слушавший друга, - могло и не сработать. Представь, что они все же не вызвали бы полицию! Тогда бы ты проиграл.
- Ничуть, - возразил Кордин. - Ведь у меня осталось бы колье. Я бы продал его и попробовал в другом месте. Но нет, не могло не получиться - и как видишь, получилось! Я отлично знаю эту публику…
- И сто пятьдесят тысяч - неплохой куш, да? - Ланге засмеялся. - Но ты не стесняешь себя в расходах. Что ты станешь делать, когда эти деньги закончатся?
Кордин беспечно махнул рукой.
- Придумаю еще что-нибудь… Вряд ли похожее, не люблю повторяться. Это искусство, а я - художник…
- А стартовый капитал? Ведь теперь тебе не приходится рассчитывать на деньги Елены.
- Почему? - насторожился Кордин.
- Как почему? Ты ничего не знаешь?
- А что я должен знать?
- Елена тебе ничего не рассказывала?
- О чем?
Граф Ланге прикусил губу.
- Вот как, - пробормотал он. - Я думал, ты знаешь… Я узнал от брата… Но так как Елена тебе ничего не говорила, имею ли я право… Нет. Она сама все расскажет тебе, когда сочтет нужным.
- Что происходит, Александр? - спросил Кордин в недоумении. - Ты должен, ты обязан все рассказать мне… Как друг!
Ланге вздохнул.
- Что ж, ты все равно рано или поздно узнаешь… Елена собирается принять постриг.
- Принять постриг ?!
- Да, уйти в обитель… И передать все деньги церкви.
Потрясенный, Кордин сидел неподвижно, глядя в пол. Ланге спрашивал его о чем-то, но он не слышал. Он был оглушен и ослеплен внезапно обрушившимся на него ударом. Ланге провел рукой перед его глазами. Никакой реакции.
- Отнесись к этому проще, - сочувственно проговорил граф. - Ты действительно художник своего искусства… Ты выкрутишься.
Кордин продолжал молчать.
- Напрасно я тебе сказал, - с искренним сожалением промолвил Ланге. - Елена сумела бы тебя подготовить… Мне лучше уйти сейчас.
- Да, - Кордин поднял на друга невидящий взгляд. - Мне надо остаться одному… Осмыслить это. Прости. Я приеду, как только…
- Ты прости меня, - коротко сказал Ланге и вышел.
Еще несколько минут Кордин сидел в оцепенении, потом вскочил, схватил канделябр с тремя свечами и помчался в спальню сестры. Он распахнул дверь с таким грохотом, что перепуганная Елена (она не спала, а читала в постели) уронила книгу на одеяло. Тут же Кордин подхватил пухлый том, захлопнул, посмотрел на обложку.
- А, наставления преподобных святош! Я знаю, кто подсунул тебе эту дрянь…. - он швырнул книгу в угол. - Лена… Это правда?
- Что… Правда?
- Что ты собираешься стать монахиней! - заорал Кордин, припечатывая канделябр к столу. - И отдать им все свое состояние!
- Тебе Ланге рассказал?
- Какая разница, кто мне рассказал! Это правда?
Опомнившаяся уже Елена твердо встретила бешеный взгляд брата.
- А если правда, тогда что?
Кордин весь как-то обмяк, словно воздушный шар, из которого выпустили воздух. Он без сил опустился на стул возле кровати.
- Тогда… Тогда ты сумасшедшая, вот что.
- Почему? По-твоему, все те, кто посвятил жизнь Богу - сумасшедшие?
- По-моему, да.
- А по-моему, ты сокрушаешься больше о том, что тебе негде будет брать деньги для твоих афер!
- Я знаю, знаю, знаю, - повторял Кордин, раскачиваясь на стуле, - я знаю, кто сбил тебя с толку… Вот эта его афера будет поразмашистей моих… Я убью этого негодяя!
Елена презрительно усмехнулась.
- Убьешь? Ну, так убей… Бери пистолет и иди убивать, чего же ты ждешь?! Немало мучеников положили жизни за святую церковь, создай еще одного… Но имей в виду - мученическая смерть отца Павла лишь укрепит меня в моем решении. Подумай об этом в камере, прежде чем тебя поволокут на виселицу!
- Лена, - Кордин умоляюще протянул к ней руки. - Лена, не делай этого. Ты попала в сети ловкого проходимца и его своры. Пойми, им дела нет до спасения твоей души. Им нужны твои капиталы!
- Владимир, чем скорее мы прекратим этот разговор, тем лучше для нас обоих.
Закрыв лицо руками, Кордин заплакал.
- Я люблю тебя, Лена… Я не хочу терять тебя навсегда…
- Уходи, - спокойно сказала она.
Когда он медленно брел к двери, а она смотрела на его согнутую спину и опущенные плечи, сердце ее замирало от жалости. Но она не остановила, не окликнула его.
13.
Ланге проваливался в небытие, в изначальную пустоту.
Ему было страшно, потому что здесь он был не один. Пустота - не как область пространства, где ничего нет, а пустота агрессивная, разнимающая сознание, дробящая его на бесчисленные элементы самой себя. Пустота, подменяющая разум и память, ибо здесь еще нечего осмысливать и нечего помнить…
Но здесь был еще кто-то.
Невидимый, могущественный.
Сквозь пелену, застилавшую его глаза, Ланге неясно видел колеблющееся пламя свечи, многократно отраженное в зеркалах. Одурманенный магическими снадобьями, он падал в бесконечный тоннель, в бездну. Свеча погасла; беспросветный мрак окружил его.
Потом он увидел звезды. Они мчались ему навстречу, снизу вверх, их было много, они сливались в головокружительные огненные спирали в темноте. Стремительность его падения соперничала со стремительностью восхождения звезд.
И все они погасли, как раньше свеча.
Он был в городе… И не был в нем. Какая-то часть его, разделенного, сознавала, что он находится невообразимо далеко от этого города, представшего перед ним смутными громадами домов-исполинов в туманном мареве. Но другая часть, отрешенная, была объята тоскливым ужасом необратимости происходящего. Он не вернется назад, отсюда нет дороги. Он обречен остаться в этом чуждом городе, которого не может быть.
Туман отступал. Ланге видел странные экипажи, плоские и быстрые, похожие на глубоководных рыб с ярко горящими глазами. Перед ним
/перед его внутренним взором? Нет, это было что-то другое/
торопливо проходили кричаще одетые люди. Но при всем этом разноцветье самодвижущихся экипажей, витрин и одеяний отнюдь не карнавальная атмосфера ощущалась в городе. Здесь царил страх. И в абсолютном безмолвии (Ланге не слышал звуков, он мог только смотреть) зловещая эманация страха становилась почти физически осязаемой.
Совсем рядом бесшумно вспыхнуло огненное облако взрыва. Люди падали, истекали кровью. Кто-то поднимался, пытался отбежать подальше, падал снова. В маленькую нишу в стене дома, возле которого полыхнул взрыв, забилась кошка. Рот ее раскрывался в неслышном крике, на белой шерсти расплывалось кровавое пятно.
Боль этих людей, и этой кошки, боль, разлитая над городом, переполняла Александра Ланге. Неодолимая сила выталкивала его прочь, снова в черную пустоту…
Которая стала горящей свечой, и зеркалами, и комнатой.
Он вернулся. Боль стучала в висках.
Над ним склонилась Зоя, нежно прижимая ладони к его голове.
- Что это было? - выдохнул он.
- Будущее.
- Я не хочу. Ты обманула меня. Ты обещала силу и власть… Там нет ни силы, ни власти. Там - только страх… Освободи меня. Не дай мне пропасть в этом ужасе. Я не хочу туда снова.
- Выпей, - Зоя поднесла ему стаканчик с какой-то золотистой жидкостью. - Я знаю, это больно. Тебе нужно отдохнуть.
Он отвел ее руку, но затем все же взял стаканчик и выпил.
- А то… Черное, пустое… И звезды?