На самой грани горизонта стояло море. Серая стена воды кипела, роняя клочья пены на камень. Она готова была сорваться, полететь злым бурлящим потоком, который поднял бы Нагльфар… но разве стоит бояться моря?
Вообще бояться?
Она же валькирия.
Волосяную нить приходилось наращивать. И Юля, сцепив зубы - по прядям текла кровь - драла и драла космы. Отрывала. Прикладывала. Шила. Выше и выше.
В небо. В небе ее не поймать. И ветер свободу дает.
Вот и край со щитами.
Вниз глянула - по борту тянулся уже не шов, а шрам, белый, старый, который стремительно покрывался свежей броней. Чешуи наползали на него, смыкая единожды расстроенные ряды.
- Тебе еще много шить! - рявкнула Снот и, обернувшись на Алекса, велела: - Не стой! Иди на нос! Нагльфар, помоги!
- Я лишь корабль. Мне море нужно!
- Море близко, - пообещала Юля, склоняясь над раной. От борта до мачты - метра два, если не больше. Хватит ли у Юли волос? И потом что? Лысой ходить?
А пусть и так.
- Драугр ближе, - тихо сказала Снот. - И если он успеет раньше моря, то море будет не нужно…
Толкнуть иглу. Поймать иглу. Протянуть ко второй половине. И снова толкнуть.
Боль - это просто боль.
- Спеш-ш-ши, спеш-ши! - кошачья лапа вспорола вены на запястье, и из царапин хлынули вишневые потоки, скрепляя раны корабля.
Юля сжала зубы. Быстрей. Шов за швом. Сантиметр за сантиметром. Она успеет… во что бы то ни стало - успеет.
- Ты желаешь успеть, во что бы то ни стало? - рокот Нагльфара поднимал доски на палубе, и с лязгом падали они на прежние места. - Пусть ветры разрушают храмы, и пенистые волны волкам подобны гложут корабли? Пусть хлеб гниет, деревья на корню склоняются пред бурей? Пусть крепости на стражу роняют камни? Изменив себе, земля изничтожает семена…
- Да, - ответила Юля, обрывая очередную прядь. И кровь, покрывавшая пальцы, словно тончайшие перчатки, уже не мешала.
- Тогда успеешь.
Нагльфар повернулся туда, куда глядела Снот, и, вдохнув весь воздух, который только смог, выпустил зеленый шар пламени. Зашипело. Брызнуло раскаленным гранитом. Запахло паленой костью, и гулким стоном земля отозвалась.
- Мой враг! Да будешь ты повержен!
- Идиот! - рявкнула Снот и рухнула на палубу, растопырив лапы. - Падайте!
Захрустел хребет, изгибаясь. И края раны на миг сомкнулись. Юленька успела протолкнуть иглу, запечатывая еще один шов. Оставалось много.
Ничего. Как-нибудь.
Хрустел гранит. Нагльфар, упираясь веслами в камень, толкал себя вперед. К морю?
Нет, к синей тени, что неслась навстречу. Она проскочила сквозь пламя и осталась цела.
- Падай!
- Я сокрушу тебя! - Нагльфар полз, неуклюже извиваясь всем телом, словно огромный змей с переломанным позвоночником. Плясала палуба. Доски вздыбливались, но держались. Опускались и поднимались весла, ловя несуществующую волну.
Юля упала. Упираясь локтями и коленями, она поползла к трещине, к самому краю и потом через край, повиснув над разломом.
Шить. Быстрее. Не жалея рук, и нитей-волос не жалея.
Отрастут. Потом.
Море близко. Юля слышит сладкий голос волн. И видит пену, остатки кораблей, которые море швыряет в синешкурого врага. Видит ржавые цепи, что взмывают над водой, словно щупальца чудовищных кальмаров. И падают, чтобы на следующей волне вновь вылететь. Видит мечи, щиты и кольчуги, покрытые известью и оттого белые, костяные. С костяным же хрустом ломаются они под напором воды.
Шить!
Быстрей!
- На весло налегай! Не дай ему…
Юля сделала последний стежок, и Нагльфар, зарычав, поднялся на дыбы. Мачта почти упала на палубу, парус с шелестом распахнулся, накрывая всех.
Истошный, нечеловеческий вой заставил Юлю заткнуть уши.
Глава 6. Поводки и связи
Брунмиги крепко отстал. Сначала он еще пытался поспевать за драугром, но быстро утомился. И отдышка появилась.
Остановился Брунмиги среди разбитых тролльих голов, осколки которых уже пустили корни, а некоторые так и выкинули малахитовые побеги цветов. Пройдет годик-другой и каменные чаши раскроются. Будут стоять они долго, собирая драгоценную воду, размачивая желтые, осклизлые зерна. Под весом их, разбухших от воды, сломаются стебли, и покатятся по равнине уже не цветы - шары драгоценные, переливчатые. Прежде-то находились ловкачи, которые продавали за драконьи яйца, хотя ж истинно драконьи побольше раза два, да из себя не гладкие, а в мелкой чешуе. И носик у них остренький, а зад, напротив, округлый, тяжелый. Троллий же камень со всех сторонок ровный, только там, где ножка цветка крепилась - белое пятнышко остается.
Брунмиги вздохнул и, снявши шлем, потер лоб.
Нет, не дозреют цветы малахитника. Нету у мира сил родить. И не будет, потому как летит к мертвому кораблю синяя стрела-драугра, спешит, море обгоняя.
И обгонит.
Море-то медлительное, почти как Брунмиги. А корабль близехонько.
Вот извернулся он, сползая с гранитного ложа. Ударился грудью о дно и выдержал. Лишь весла взметнулись волной, и волной же опали. Выгнулась шея драконья, раскрылась пасть и выдохнула мертвое пламя.
Только мертвецу в нем не сгореть.
Прокатился огненный шар по долине, разлетаясь душными клочьями. И поникли крайние цветы, самые крупные, самые спелые. Лопались они, выбрасывая недозревшее семя, а оно сгорало, до земли не долетев.
Жалко!
Страшно.
Коснулось пламя и Брунмиги. Сплавило кольца кольчужные в панцирь, выжгло волосы и заглянуло в глаза, но отступило… Крик Нагльфара оглушал.
- Стой! - закричал Брунмиги и, отбросив щит, кинулся к драугру. - Стой же!
Он побежал изо всех сил, кроша обломки стеблей и мертвые лепестки малахитника, перепрыгивая через куски камня и норовя догнать ускользающий поводок.
Не успеет!
Брунмиги выхватил флягу, снял крышку и, отхлебнув крови, снова закричал:
- Стой! Нельзя!
И драугр услышал. Он остановился, упав на все четыре лапы.
- Стой! Ко мне! Ко мне иди… - Брунмиги плеснул из фляги на руки, на лицо. - Кровь! Вот кровь! Дай им уйти. Слышишь?
Вывернув шею, драугр зашипел. И в этом звуке слышалось предупреждение.
- Ко мне, - повторил Брунмиги, чувствуя, как пересыхает в горле. - Иди ко мне… а то больно будет.
Нагльфар, извиваясь, полз. Тень его, опережая хозяина, накрывала землю, она стремилась к мертвецу едва ли не быстрее ветра. И драугр отступил.
Он приподнялся на раскоряченных задних лапах, уже утративших всякое сходство с человечьими ногами, и выгнулся, оценивая нового соперника.
И шипение переросло в свист, который мог бы показаться жалобным. И вправду грозен Нагльфар. Острый киль взрезал камни, что нож масло. И быстрее, быстрее становилось скольжение. Крыльями уже летали весла. В широко распахнутой пасти клокотало пламя.
- Сюда… ко мне… - Брунмиги, пригнувшись, кинулся к драугру, ухватил за поводок и дернул, едва не опрокинув на спину. В последний миг нежить перевернулась и приземлилась по-кошачьи, на четыре ноги. Верхняя губа драугра поднялась, оголив бесцветные десны с кривыми зубами, которые уже успели почернеть. Кончик языка просунулся меж клыков, и на нем повисла капля слюны.
- Ну что ты… ну посмотри, какой он огромный. Тебе не справится.
- Справится, - возразил драугр, лапой накрывая поводок.
- Он тебя убьет.
- Убьет.
- На вот лучше. Крови много. Хватит.
Брунмиги потряс флягой.
- Идем же. Идем. Налью тебе. Хороший…
Не шелохнулся мертвец. Сухие губы облизал и попятился. Он отступал, выпятив зад, и шоркая растертыми ладонями по камню. Натягивался поводок, не оставляя выбора.
Отпустить?
Удержать?
Не выйдет держать. Не хватит силенок. И что тогда?
Взревел Нагльфар, хлыстом огня ударив воздух. И драугр рванулся, но бросился он не на дракона. Брунмиги не успел испугаться. Его ударило по ногам, опрокинуло на спину, а сверху, невыносимо тяжелая, зловонная, навалилась туша драугра. Острые локти твари впились в плечи, колени ее прижали ноги тролля к камню. Грудь ходила ходуном, и трескалась под нажимом ребер кожа, оползая синими гнилыми лоскутами. Сочилась сукровица, капала дождем на лицо Брунмиги.
Но стоило шевельнуться, как драугр зарычал. Оскаленная рожа его прижалась к носу тролля, дыхнула смрадом. Язык коснулся лица, скребанул щеку, сдирая пленку крови.
- Больно! - сказал мертвец, выгибая шею.
Камень вздрагивал. Подползал разгневанный Нагльфар, и море спешило на его голос.
- Жри! - Брунмиги рванулся, что было сил, пытаясь стряхнуть нежить. Но разве способен одолеть он драугра? Тот перекувыркнулся и вновь ударил, сбрасывая на землю.
Зарычал сердито, упреждающе.
- Больно! Больно!
Потом вдруг вывернулся и выдернул Брунмиги.
- Опусти!
- Отпусти? - Драугр вновь бросил взгляд на приближающийся корабль и затряс головой, как если бы в ней скреблись мозговые черви. - Отпусти…
Он ловко забросил Брунмиги на спину и, вывернув руки, прижал к хребту. Сам же распрямился, сколь было возможно, и неуклюжими тряскими скачками помчался прочь.
- Беги, презренный! - громоподобный голос Нагльфара сдвинул море, и волны, сорвавшись с привязи, хлынули в долину. Они летели наперегонки, стирая камни, круша цветы. Грохот, скрежет и рев заполонили мир, оглушив, как некогда оглушали взрывы…
…снаряды входили в землю отвесно, продавливали верхний мягкий слой, сминали корни и, добравшись до кости, взрывались. Первоцветами распускались воронки, наползая одна на другую, сцепляясь краями, а то и вовсе сливаясь, мешая следы смерти.
Между воронок копошились люди. Они медленно бежали, иногда падали, подрезанные плетью пулеметной очереди. Некоторые так и оставались лежать, другие же ползли, спеша упасть под широкие траки стальных монстров.
Варг сидел на пригорке, положив винтовку на колено. Черная кожаная куртка ярко блестела на солнышке, и еще ярче блестела алая звездочка на фуражке.
Колыхались березы, отгоняли мошкару. Воздух дышал гарью, маслом и раскаленным железом, и от вони этой Брунмиги подташнивало. Однако он не смел явить недовольства, и стоял за плечом Варга смирнехонько, разве что изредка позволяя себе вздыхать.
Землю кромсали. А реку и вовсе раздавили. Красные берега ее оползли, накрыв воду глиняным покрывалом, и теперь его, торопясь друг поперек друга, утюжили танки.
- Ты только погляди на них, - Варг сорвал ромашку и поднес к глазам. - Вокруг жизнь, а они воюют. Им уже незачем, а они воюют…
- Да, хозяин.
- Асы ушли. Распятый еще жив, но ослаб. А кровь все льется.
Ручьями, реками пробивалась в землю, лечила свежие ее раны. Но обессиленная земля уже не умела пить, и кровь стояла на поверхности глянцевыми бурыми лужами, видными издали.
Танк увяз на глине. Он дергался, пытаясь выбраться, как дергается старый зубр, силясь вырваться из плена болота, но и как тот зубр, лишь больше увязал. Клубы черного дыма выкатывались изнутри, крохотные колеса вращались, проворачивая стальную ленту трака, но танк оставался недвижим. А потом он провалился глубже, по самую башню, но вскоре исчезла и она.
- Вот так лучше, - сказал Варг, отбрасывая ромашку, на стебельке которой появилось несколько узлов. - Так правильней.
- Да, Хозяин.
- Скучное ты существо, Брунмиги. Вечно со всем соглашаешься.
Варг вытащил из земли другой цветок и принялся обрывать лепестки.
- Я не понимаю одного. Они избавились от богов, но тут же создали себе новых. Зачем?
Громыхнули, столкнувшись, самолеты и с тоскливым гудением устремились вниз. Они падали как-то очень уж медленно, оставляя за собою дымный след, который гляделся черным шрамом на лике неба.
- Или это шутка такая? Ты же умел шутить, Брунмиги. Нет, я не говорю, что шутки были смешными, как по мне, так мочиться в пиво - это не смешно.
- Он разбавлял его крепко. И потравленное зерно клал.
- Все равно.
Самолеты врезались в сопку и вспыхнули нарядным алым цветком.
- Или вот мельничное колесо водорослями к камням прикрутить… а лошадей обыкновенных на водяных подменить? Или у девки пряжу утащить? Смешно разве?
- Не помню.
- Наверное, смешно, иначе зачем? - еще два лепестка под ноги, еще два самолета ссажены с неба. И новые курганы получают жертвы. - И я вот думаю… сейчас полно дерьмовых пивоваров. И мельников вороватых. И девок развратных. И вообще людишек дрянных. Почему ты с ними шутки не играешь?
Ромашка с оборванными лепестками скрывается за голенищем сапога.
- Не хочется, Хозяин.
- Понимаю. Мне тоже… не хочется, - он ложится на траву и немигающим, злым взглядом свербит небо. А оно, торопясь заслониться, стягивает щиты туч, расплетает гривы ветрам да отвечает предупреждающими раскатами грома.
Не дело беззаконным в выси глядеть, даже когда выси эти пусты.
Бой утихает. В темноте еще долго огрызаются пулеметы, глуша стоны и крики. Слышно становится, как хрипит река, вырываясь из глиняных оков. А на самом рассвете она рождает туман, густой, кисельный. Этот туман пахнет весенними ландышами, липой и ромашкой, той самой, что из голенища перекочевала в котел. И дуло автомата размешивает зелье, тревожит кости, прикипевшие ко дну.
- Как там было у великого? Зов ехидны, клюв совиный, глаз медянки, хвост ужиный, шерсть кожана, зуб собачий вместе с пястью лягушачьей…
Туман стлался у земли, подбираясь ласково, трогая лица пушистыми лапами. Он нес сны и надежды, но Брунмиги знал, что длится им недолго. Плавилась броня, оплывая мягким свечным воском. Задыхались люди и, не желая расставаться с жизнью, драли себе глотки, расцарапывали руками груди, пытаясь сделать вдох.
- Пасть акулы, клык бирючий, желчь козла, драконья лапа, турка нос, губа арапа, печень нехристя-жиденка, прах колдуньи, труп ребенка, шлюхой матерью зарытый в чистом поле под ракитой… - Варг бормотал слова, не имевшие смысла, и земля откликалась. Она слышала иное, скрытое в гудении белого бубна, который подпевал хозяину. И земля тянула жадные корни к еще живым. Окутывала, пеленала и проглатывала, накрывала плащами растревоженных муравьев, меховыми шубами полевок, спускала своры слепней, комаров… и все то, что только было в округе, спешило на пир званый.
Варг же, отложив и автомат, и бубен, поднял котел и, встряхнув, что было силы, крикнул:
- За ваше здоровье! Вечной жизни!
Пил он огромными глотками, и горячее варево текло по щекам, по косам, по зеленому кителю, марая звездчатые пуговицы.
- Вечной смерти, - тихо сказал он и швырнул котел совам.
Лицо же Варга на мгновенье обрело характерный синий цвет. Только глаза в отличие от драуржьих остались светлыми, почти белыми.
Боялся ли тогда Брунмиги?
Ничуть не меньше, чем боялся теперь, мешком болтаясь на мертвячьей спине. Но и тогда, и сейчас страх оказался напрасным: взлетев на гребень скалы, драугр стряхнул ношу и, развернувшись, бросился туда, где закипало море.
Глава 7. Всадник
Волна ударила снизу, и рулевая лопасть крутанулась, стряхивая Джека на палубу. Он полетел, кувыркаясь, маша руками в бессмысленной попытке затормозить. Остановился лишь когда ударился о мачту. Застонал, но поднялся, пусть и на четвереньки. Ненадолго.
Вторая волна накрыла Нагльфар с головой, протянула широким просоленным покрывалом от борта до борта, и к борту же откатила Джека, вбив между двумя скамьями.
- Твою ж… - он сплевывал холодную горькую воду и полз туда, где крутилось, вертелось, перемешивая море, широкое весло.
Нагльфар хрипел. Он то вскидывался, поднимаясь почти вертикально, то падал вдруг ныряя в разлом между волнами. И тогда темные, грязные, они смыкались, заслоняя и без того слабый свет.
- Джек! Руль!
Разобрать, чей голос - невозможно. Но Джек помнит. Ползет.
Промокший плащ норовит спеленать - предатель. Море ведь ждет, чтобы забрать спелёнутого, утянуть в разноцветные глубины, которые наслаиваются под килем.
- Нагльфар!
- И я… смиряя бурю гневным взором…
Удар. Переворот, когда борт ложится на воду и зачерпывает, как черпает ковш или ведро, упавшее в колодец. Вода просачивается меж костями и наполняет брюхо корабля.
Нагльфар рычит и кашляет. Из пасти льется не пламя - вода. А щели меж досками дымят.
Вперед надо. Плащ снять… жалко… надо.
Снять. Гунгнир за пояс. Ползти. На четвереньки. На четвереньках если, то быстрее.
Гуляет палуба. Трещит. Держит.
Мгновенье тишины и мощный удар снизу, как если бы Нагльфар брюхом наскочил на копье.
- Нагльфар!
- …смиряя…
Он захлебывается, изрыгает потоки бурой влаги, смешанные с жиром. И падает уже на другой борт, рассаживая щиты в щепу, ломая весла. Рев его на мгновенье заглушает крик бури.
- Держись! - Джек кулаком ударяет по борту. - Держись же!
И сам снова встает, бежит, спеша успеть до очередного нырка. Но нынешняя волна медлит. Она просовывает влажную бирюзовую лапу под днище. Приподнимает, пока нежно, лишь слегка покачивая. Пальцы оглаживают борта. Сжимают.
Джек бежит.
Он никогда не бегал еще так быстро!
И когда нос Нагльфара начинает крениться, грозя врезаться в мускулистое брюхо моря, Джек падает и снова катится, но уже туда, где должен быть.
Удар. Веревки. Вода, накрывшая с головой, но лишь на миг, который получается перетерпеть. Горечь в горле. Кашель. Руки на весле. Держат.
Держат!
А весло выскальзывает, проклятое.
Джек наваливается на него всем телом, повисая, выдавливая от себя, становя корабль на волну. Ноги едут по палубе, раскалывая тонкие кости. И море, смеясь, отталкивает весло.
Что ему мальчишка?
Нет!
Крепче. Мышцы звенят. Кости хрустят. Руки выворачивает, грозя оборвать сухожилия.
Держать!
Нагльфар втягивает весла, укладывая вдоль палубы, закрепляя живыми петлями. И осмелевший, карабкается выше и выше, перелетает с волны на волну.
Уже почти справились.
И Джек выдыхает, поверив в удачу.
Рано. Борт хрустит и синяя лапа с блестящей, новой кожей, на которой булатными узорами вьются сосуды, впивается в край. Когти пробивают броню, и Нагльфар подпрыгивает. Он огромен, но беспомощен перед пришельцем.
И Джек тоже.
Он руль держит. Не отпустить. Не сбежать. Куда бежать, когда вокруг лишь море? И оно кипит, выталкивая на поверхность беззубые рты-воронки, кружа цепи и гнилые бревна, подтягивая их к бортам, стучась бесполезными таранами.
Драугр не торопился. Выбравшись, он уселся на краю борта, упираясь и ногами, и руками. Ладно руки, но ступни его сгибались и так, что длинные пальцы с желтоватыми серповидными когтями касались брони.
- Уходи, - сказал Джек, отплевываясь от воды и ветра.
- Уходи, - драугр повторил слово.
Ему-то ветер нипочем. И вода тем более.
- Чего тебе от меня надо? Чего ему от меня надо?!
- Надо, - согласилась тварь, подвигаясь по борту.
Зубы Нагльфара щелкнули в миллиметре от драугра, который спрыгнул на палубу и покатилась синим шаром.
- Надо!
Теперь драугр стоял на четвереньках. Он был мокр. Ободран. Мертв. И силен.
Снот метнулась под руку, взлетела на спину, выдирая клочья кожи и мяса, но драугр не шелохнулся.