Из окна второго этажа советник Беркадор видел, как сивилла подняла глаза. Прежде чем уставиться в небо, она мазнула взглядом по башне, и советник почувствовал себя нагим на площади. Сотни людей смотрят на тебя, лишенного шапки из меха выдры, и накидки с оторочкой, и бордовой мантии, и плаща с гербом: дай совет, говорят они. Тянут руки: кинь милостыньку! Ты умный, ты знаешь жизнь. Скажи, как быть. Вечный Странник высоко, Нижняя Мама глубоко, а ты здесь: без штанов, без чинов, какой есть. Карл Беркадор, ты умеешь советовать, стоя голым в центре площади? Ведь это проще простого: вязать и разрешать, разделять и властвовать - всей разницы, что нельзя остаться в тени. Надо говорить под солнцем, указывать под солнцем, зная, что уйти некуда. Верный, честный, преданный Карл, ты и сейчас - на втором этаже, из окна, из-за шторы, а площадь ждет, когда ты спустишься, сбрасывая на ходу одежду…
Карл Беркадор с силой толкнул створки окна, и они распахнулись.
Настежь.
Стекла зазвенели так, словно окно открыли впервые за сто лет.
- Ребенок, - вторя звону, сказал Губерт Внезапный, самый безумный герцог из рода д'Эстремьеров. Он сильно сутулился; казалось, у стройного герцога вырос горб. Каждое слово давалось ему с трудом: каждое слово было колесом кареты, увязшей в грязи, но кучер уже занес кнут над спинами лошадей. - Память у меня есть. Другой не надо. Спасай ребенка, Бруно. Если сможешь…
Бруно Духовидец кивнул. Склоняясь над Хендрикой Землич, он знал, как остановить погружение в омфалос. Остального он не знал. Но странный кураж, явившись свыше, плавился в душе Бруно, делаясь звонкой сталью: сейчас маг согласился бы принять роды хоть у умирающей, хоть у мертвой женщины. Маятник плясал тарантеллу, в сумрачных основах прятались солнечные зайчики. Вера сына в отца текла к Бруно от мальчишки, стоявшего у входа в башню; текла через двор, как могла бы течь через годы и десятилетия.
Можно умереть давным-давно.
Это неважно.
Главное, чтобы ребенок родился здоровым.
***
- …Сударыня, ваш прогноз?
- Крепость в осаде, смятенье в небесах, супруг у ложа роженицы… Примерно пятьдесят на пятьдесят. Точнее сказать не могу.
- Не нужно точнее. Это просто замечательно, сударыня мантисса!
- Почему?
- Совсем недавно у нас не было ни единого шанса. А теперь - целых полсотни! Приступим. Времени действительно маловато. Вы поможете мне?
- Почту за честь, ваше чернокнижие. Что надо делать?
- Станьте здесь и будьте готовы. Нет, лучше прилягте. Да, прямо на землю. Ваша светлость, возьмите мою мантию, скатайте и подложите сивилле под спину. Потом сядете у ног, чтобы она могла упереться…
- Зачем? Это не я рожаю, это Хендрика…
- Милочка, помолчите. Хендрика слишком слаба. Будете обеспечивать родовые изгоняющие усилия…
- Что?
- Тужьтесь за нее, а я создам передачу мышечных толчков на роженицу! Ага, воды отошли… рановато, замечу… ну да это к лучшему, мы спешим…
- Давайте я…
- Простите, молодой человек, но речь идет не о гнилом зубе. Нам с вами лучше молча исполнять приказы гроссмейстера. Он знает, что делает.
- Надеюсь, что знает…
- Ах'нуар рабайард ауксилиум вита дхаммунг! Витализ в норме, сердцебиение… разгоняю процесс… mobilis in mobile… Р'янна корпорис дзетта маддух! Хорошо, теперь стабилизация при ускорении…
- Я держу экстерн-форму. Делайте распределение.
- Спасибо, милочка, но поберегите силы. Они вам еще понадобятся. Цервикальный канал расширен… полтора пальца за область внутреннего зева… мало! Мало! У нее узкий таз… пошла фаза изгнания…
- Овал Небес!.. как больно…
- А что вы думали?! Ничего, доведется самой рожать, будете знать заранее…
- Тетушка Эсфирь говорила, что при родах кости таза расходятся…
- Что она знает, ваша тетушка! Еще Везалий в "De corporis humani fabrica libri septem" доказал, что тазовые кости соединены неподвижно… как же не хочется цесарить…
- А про вашего Везалия писали: "Чудовище невежества, неблагодарности, наглости… пагубнейший образец нечестия…" Ох, больно-то как!..
- Милочка, если хотите цитировать - кричите погромче. Тужьтесь и кричите! А я передам на Хендрику: все-таки рожать ей, не вам…
- Хорошо, гроссмейстер.
- Нам еще повезло, что ваши имена совпадают по многим звукам: вибрации легко сопрягаются… Так, начинаем инициацию… Овал Небес!
- Стойте!
- Хендрика! Ты жива?!
- Мистрис Форзац, это вы?!
- Я… раньше я не могла… Только благодаря вашей подпитке… я умираю, да? Клим, я хотела тебе сказать…
- Гроссмейстер, не лезьте дальше первого эаса! Вы освободите диббука! - он сорвет печати…
- …и произойдет неконтролируемый мана-выброс. Я помню, сударь профос. Кстати, где вы сейчас?
- Смотрю на вас из окна.
- Выброс маны? Накопленной за четверть века?! Да тут не нас - весь Майорат вдребезги…
- Закройте рот, сударь Кугут. Вы мешаете.
- Что вы предлагаете, Фернан? Или мне звать вас Климентом?
- Зовите как хотите. Я могу попробовать частично блокировать чаровую решетку печатей, сделав выброс узконаправленным.
- И структурированным? Брешь-флейта?! Исход маны из точки наименьшего сопротивления? Гениально, сударь!
- Было бы гениально. Если бы я раньше хоть раз проделывал такой фокус…
- Придется импровизировать. Готовых решений нет.
- Господа, сколько мне еще?..
- Терпите, милочка, терпите. Вы сами почувствуете, когда все закончится. Ага, фаза изгнания в разгаре… ускоряю до максимума… Проклятье, будь мы в Чурихе, в моей лаборатории…
- Ой-ей-ей! Мамочки! А-у-у-у-у-у!..
- Анри, у вас в роду хомолюпусов не было?
- Что? Ах, вы шутите! Шутите, барон, шутите еще, прошу вас! Мне так легче.
- Прошу прощения за дурацкую остроту, но я очень испугался за вас…
- Нет, правда, легче…
- Есть пенетрация. Хассур инитаре нисус! орг'хам мори…
- Н-не бей, дяденька! Я больше не б-буду!..
- Это диббук! Диббук на свободе! Шестая печать… проклятье, я не успеваю…
- Больно!.. больно-о-о!..
- Держитесь, Анри!
- Держись, Мария!.. я сейчас…
- Хендрика, обожди!.. еще рано…
- Я больше не б-буду!.. не буду я… не буду…
***
Хищник-рассвет вцепился в ослабевшую ночь, как птенец грифона - в черного барана. Отливая перламутром, острый клюв рвал добычу; клочья блеклой тьмы летели во все стороны, текла кровь, впитываясь в землю, не успевая потемнеть и свернуться в распадках. Царским пурпуром пылало озеро, а грифон ярился за Титикурамбой, поднимаясь в небо, безжалостный и ненасытный. Криптомерии шептались с белоствольными соснами, осуждая вызывающую роскошь щеголих: златых лиственниц. Мох у подножия деревьев сверкал каплями росы. Из гнезд, похожих на кошельки, плаксиво мяукали иволги, подражая весеннему хору котов. Иволгам было чего бояться: их гнездовья суеверные люди часто подвергали разорению, считая, что подлая птица каждое утро пьет по три капли крови у вампиров. Упыри для этого якобы перед рассветом являлись к дереву, дабы иволги, редко спускающиеся на землю, могли рискнуть и насладиться.
Чепуха, конечно, но дурак верит, а птица плачет.
Над иволгами в кустах звонко хихикали завирушки, тряся охристыми хохолками. Сплетницы и насмешницы, завирушки представляли, как в кадавральню по утрам уныло тащится процессия сонных вампиров, радуя пернатых кровопийц, - и клевали багряные ягоды дружинника с особым намеком.
- Не извольте беспокоиться преждевременно, сударыня!..
- А я вам еще раз повторяю, сударь: если вы явились сюда снести нам вторую башню из трех, то я уполномочена заявить…
- Оставьте башни в покое, сударыня!
- …категорический протест! И это вы, уж пожалуйста, оставьте наши башни в покое…
Скальные пики над озером, подсвеченные на манер розовых бутонов, отражались в воде зыбкими, едва уловимыми тенями. Кусачий ветерок, вспомнив, что на дворе осень, а стало быть, скоро начнутся долгие дожди, бегал по склонам взапуски с шорохом пробудившихся кустов. Врываться в кадавральню он опасался: дрейгурам на рассветную прохладу плюнуть и растереть, а озябший некромант - человек недобрый, может и в склянку запереть. Шлепнет печать, бросит в озеро - сиди в склянке, бултыхайся, пока случайный рыбак не вытащит тебя неводом или прилив не разобьет стеклянную темницу о камень…
Деловитый полоз шуршал в траве, ища местечко потеплее.
- Позвольте мне пройти, сударыня! Иначе я буду вынужден…
- Применить силу? К даме? Разумеется, чего еще ждать от боевого мага трона! - элефант в посудной лавке и тот деликатней…
- Сударыня, если бы я не так спешил, я бы с удовольствием опроверг ваше предубеждение! К сожалению…
- А уж я как сожалею, сударь! Мы ни разу не встречались с вами в обстановке, более располагающей…
Анри спустилась от домика по дорожке, посыпанной белым песком, ориентируясь на звук скандала. Идти ей пришлось недолго: у парадного входа в кадавральню Наама Шавази, Сестра-Могильщица, препиралась с могучим атлетом в одной набедренной повязке, отчего атлет слегка походил на свежего дрейгура. За спиной Просперо Кольрауна мерцал средних размеров смерч: блиц-дромос не спешил захлопнуться, преодолевая сопротивление взбаламученного астрала. Все-таки Кольраун был большим мастером - самой вигилле ни за что не удалось бы держать "створки" портала открытыми при таких возмущениях сфер.
- Генриэтта! - обрадовался боевой маг. - Как кстати! Скажите этому прелестному церберу…
- Что вы здесь делаете, Просперо?
- Ну вот, и вы мне не рады, - радость сменилась искренним огорчением. - Интересно, почему мне редко бывают рады? Постойте, постойте…
Анри послушно остановилась: игнорировать Кольрауна было рискованно.
- С вами, значит, все в порядке?
- Со мной все в порядке, - кивнула вигилла.
- А у меня с тобой прервалась связь, - боевой маг трона присел на врытый в землю чурбан, экономя силы. Похоже, он устал, сражаясь со штормом в Вышних Эмпиреях. Иначе Просперо никогда не перешел бы с Анри на "ты" при посторонних. - Я проснулся, лежу, думаю: что же должно произойти, чтобы нарушить фасцинативную связь между людьми нашей квалификации? Думал-думал, ничего не надумал, открыл блиц-дромос и пошел тебя спасать…
- А вы не хотите спасти меня? - предложила Наама Шавази, приспуская с левого плеча бретельку ночной сорочки. Пеньюар, накинутый поверх сорочки, обзора ничуть не портил, делая зрелище вдвое пикантней. - Или нас обеих? Думаю, мы обе с удовольствием спасемся в вашей компании…
- Я над этим подумаю, - серьезно ответил Просперо. - Хотя, сударыня, вам будет затруднительно выбрать достойного спасителя.
- Почему?
- Внизу, у озера, из бригадного визитатора высаживается эскадрон конных пращников. У Месропа - я имею в виду председателя Тихого Трибунала - зачесался нос. Анри, ты же помнишь: он подсадил барону "сударика-комарика"… Я говорил Кликуше, что справлюсь один, а он уперся, и ни в какую: конница, мол, решает все! Сударыня цербер, там есть один корнет - очень привлекательный мальчик…
- Всего один корнет? - возмутилась Сестра-Могильщица.
- Простите, ради Вечного Странника! Разумеется, не один. Среди пращников имеются бравые офицеры в достаточном количестве… Пойдемте, Анри, я хочу видеть нашего барона.
Опередив вигиллу, Наама подхватила боевого мага под руку, словно не она минуту назад стеной преграждала ему путь, и увлекла в глубь кадавральни. Торс Кольрауна, впопыхах поднятого с постели, лоснился от пота; раздувая ноздри, красавица-некромантка вдыхала запах идущего рядом мужчины, напоминая волчицу. Неторопливо идя позади, вигилла искренне сочувствовала атлету с его привычкой беречь каждую крупицу телесной мощи… Потом она вспомнила сплетни о любовных извращениях боевого мага - ночь бесед о пустяках, а под утро собеседнице в память подсаживается целый выводок ложных амуралий - и заодно посочувствовала Сестре-Могильщице. Хотя, при ее квалификации… гиблое это дело: дурить голову Номочке…
От озера доносились звуки трубы, ржание коней и неясные команды.
У веранды знакомого домика барон - невыспавшийся, с синяками под глазами - препирался с председателем Тихого Трибунала. Месроп выглядел не лучше: толстяк страдал одышкой, пыхтел во время разговора, но темперамент его по-прежнему был на высоте.
- Конни, хватит врать! Говорю тебе: ты наверняка дернул себя за мочку левого уха!
- Ничего я не дергал!
- А я говорю, дергал!
- Слушай, Кликуша! Я пока еще в трезвом уме и здравой памяти! И помню, за что себя дергаю и когда!
- А почему у меня зачесался нос?!
- Откуда я знаю? К выпивке, наверное!
- Перед рассветом? Конни, мы же условились: если беда, ты дергаешь ухо, у меня чешется нос, я поднимаю эскадрон и спешу на выручку…
Молоденький корнет мялся поодаль, стараясь не попадаться барону на глаза.
Вокруг спорщиков в траве, окружавшей веранду, ползали на карачках гроссмейстер Эфраим и профос Тэрц. Бок о бок с Эфраимом трудился лобастый пес Марии Форзац: са-пэй вынюхивал пропажу. Колченогий пульпидор из-за лубка не мог принять участие в ползании и очень страдал, поминутно интересуясь:
- Ну как? Нашли?!
Гросс отрицательно мотал головой, и поиски продолжались.
- Что ищем? - деловито спросил Просперо Кольраун.
- Медальон! Мой медальон!
Рене Кугут безошибочно угадал в боевом маге человека, на чьи вопросы стоит отвечать. Он вздохнул, украдкой вытер предательскую слезинку и поправился:
- Наш медальон. Он исчез…
Наконец гроссмейстер прекратил рыться в траве, махнул профосу - мол, заканчивай! - и уселся прямо на землю, скрестив ноги. Собака улеглась возле некроманта, проявляя удивительную приязнь к чужому человеку. Лю даже лизнул руку старца темно-фиолетовым языком и зажмурился, когда гросс погладил его по спине.
- Ваше чернокнижие! - позвала Анри. - Я так понимаю, при родах вы находились в вашем достойном отце?
Вигилле не хотелось думать, как посторонние воспримут ее слова.
Кивнув, гросс продолжил гладить собаку.
- Ага, значит, вы - в отце, я - в матушке сударя Кольрауна… Просперо, не обращайте внимания, это строго между нами!.. Сударь Тэрц - в советнике Беркадоре, барон - в своем благородном предке, Рене - в герцоге, мистрис Форзац - в Хендрике Землич…
Широко разведя руками, Анри подвела итог:
- Ваше чернокнижие, а кто же тогда был в вас? Я имею в виду, в юном Эфраиме? Неужели никто?
Гроссмейстер медленно опустил взгляд и уставился на собаку, словно впервые обнаружил ее рядом с собой.
- Овал Небес! - прошептал Эфраим Клофелинг, глава Совета Высших некромантов Чуриха. - А я всю жизнь теряюсь в догадках: почему я внезапно избрал некромантуру…
Пес зевнул и задремал, опустив голову на колено старцу.
SPATIUM XXIII. "СЕРАЯ" АРИЯ ГЕРЦОГА ГУБЕРТА из ТРАГЕДИИ "ЗАРЯ" ТОМАСА БИННОРИ, БАРДА - ИЗГНАННИКА
Положи меня, как печать на руку,
Положи меня, как тавро на сердце,
Положи меня, как сухарь в дорогу,
Как грозу на дол, как года на старца.
Положи меня - я уже не встану,
Я навеки здесь, я весь был и вышел,
Облака над кручей от счастья стонут,
Родники под кручей журчат: "Мы - ваши!"
Родники журчат, а вода все слаще,
Облака летят без пути, без ветра,
Если я зову, а меня не слышно -
Положи меня песней безответной…
EPILOGUS
- Ваш лошак, сударыня, сегодня ночью опять приставал к моей кобыле! С гнусными, замечу, домогательствами. Мне жаловался конюх той клиентеллы, где мы останавливались.
- Скажите вашей кобыле, сударь, что она засиделась в девах. Мой Гиббус, конечно, мелок в сравнении с этой вороной дылдой, но жених хоть куда! Завидный жених, с хорошей родословной…
- На кого вы намекаете, сударыня?!
- В смысле?
- В смысле мелкого, но родовитого жениха?
- Полно, сударь! Вам даже в полете шмеля чудятся намеки…
- Не увиливайте, сударыня! Если ваш лошак не дает проходу моей кобыле и вдобавок оскорбляет действием честного конюха, исполняющего свой долг, - это не повод сразу переходить на личности! Хотел бы заметить…
- Нет, это я хочу заметить, что некая светлость третью неделю проходу не дает одной добропорядочной кобыле! - то есть, разумеется, вигилле. Светлость ржет и бьет копытом… А эти дуэли! Кто просил вас вызывать молодого графа де Палена?
- Вы шептались с ним на балу у д'Артьенов!
- Я составляла ему блиц-прогноз на удачную женитьбу!
- Во время менуэта?! Кокетничая и подмигивая?! Ха! Тысяча инкубов! Я счастлив, что в литтернском отделении Приказа нашлись сабли-болтушки! Опозоренный шестнадцать раз против трех, смазливый щенок живо смылся из города…
- Сударь, вы ревнуете?
- Я? Ни капельки! И твердо намерен вернуться к нашим лошакам… я имею в виду: к вашему лошаку и моей кобыле…
Поездка в Литтерн, на воды, безусловно, удалась. Барон был счастлив, хотя не признался бы в этом на суде под присягой. Скажи ему кто-нибудь, что беседы Конрада с Анри, если слушать со стороны, напоминают вечную перебранку законных супругов - фон Шмуц лишь рассмеялся бы в ответ. Лично барон от таких разговоров получал удовольствие, сравнимое разве что с приобретением флакона редких духов "Сатьянапал Деви", единственного в партии кумхарских благовоний. Иногда он жалел, что в молодости отдавал предпочтение службе, в ущерб забавам сердца, но всякий раз приходил к выводу, что зрелость чувствует острей и наслаждается без спешки, присущей желторотикам.
Он даже предложил Анри выйти за него замуж, но вигилла отказалась. Ей в бароне не нравилось все; ну, почти все. На следующий день, завтракая гренками и вареньем из лепестков роз, Генриэтта Куколь задумчиво сказала, что, возможно, титул баронессы фон Шмуц - достаточная компенсация за ряд личных неудобств. Но тут выяснилось, что барон ночью передумал и решил навсегда остаться холостяком. Завтрак прервался, и Анри три часа с половиной демонстрировала вредному квизу преимущества семейной жизни; потом они поехали к источнику, где барон согласился, что кое-кто все-таки нуждается в опытной и, главное, предусмотрительной баронессе - если Анри согласится осчастливить…
Анри не согласилась, и дело пошло на новый круг.
Временами Конрад думал, что, если однажды они совпадут во мнениях на супружество и все закончится венчальным алтарем в храме Добряка Сусуна, это будет куда скучнее бесконечных ссор и примирений. А Генриэтта утверждала, что ссориться и мириться после сочетания законным браком стократ увлекательней. Короче, тема неизменно находила отклик в двух чутких сердцах.