CAPUT IX
в котором устраиваются засады и раздаются награды, выясняется, что от добра до зла - один хороший прыжок, а от большого добра в уплату за добро малое - много мудрости, много печали и еще больше недоверия
Рыжая ведьма наслаждалась воздушными ваннами.
Одежда ее разметалась в живописном беспорядке, открывая больше, чем допускали приличия. Полулежа в отдохновенном креслице, плетеном из тростника – креслице одолжил запасливый Ахмет – ведьма блаженно щурилась на солнце, клонящееся к закату. Светило выглядело роскошно: диск благородного красного золота, едва подернутый тонкой, как паутинка, дымкой, на фоне неба, обретающего глубокую синеву, прежде чем начать темнеть.
Мэлис, с распущенной гривой огненно-рыжих волос, чем-то напоминала закатное солнце. Бесстыдством, что ли? – ибо, как сказал аль-Самеди, костер, горящий в небесах, не знал стыда, и наг, и весел… Положив босые ноги на миниатюрную скамеечку, женщина сладко потягивалась, смеясь, и закидывала за голову обнаженные руки.
"За тобой, дорогая, между прочим, наблюдают трое мужчин! – в шутку, или всерьез, думал Фортунат Цвях, осуждая крайности супруги. Демон ревности, несмотря на благородство поставленной задачи, вгрызся в печенку и оказался не из тех демонов, каких легко обуздать. – Ну ладно, муж не в счет… А как насчет виконта с Азиз-беем?"
Но ведьма, похоже, считала, что искусство требует жертв, овчинка стоит выделки, а преставление должно продолжаться, хоть сто мужей выскочи из-за кулис и начни предъявлять претензии.
Джеймс Ривердейл в свою очередь был рад, что сидит в укрытии один, и никто не видит, как румянец полыхает у него на щеках. Он стыдился, подставляя под удар безвинную и отважную женщину; он стыдился, смотря на нее с мыслями, недостойными дворянина; стыд ел глаза, а глаза тем не менее пялились, куда не следует. Желая прекратить самоедство, молодой человек глянул в сторону компаньонов по "ловле на живца", но, естественно, никого не увидел – мешал поток воды, сверкающий на солнце.
Впрочем, он и так знал: хайль-баши с венатором затаились слева от водопада, в скальной нише, скрытой зарослями трясучего вьюна и крюколиста.
На какое-то время Джеймс залюбовался игрой струй, рушащихся с высоты. Подсвеченные закатом, они искрились ожившим хрусталем, а в водяной пыли сверкала радуга. Не зря приезжим рекомендовали посетить Ай-Нгару! Говорят, зрелище еще величественней, если глядеть с плоского камня на краю миртовой рощи – струи воды превращаются в жидкое пламя…
Однако желающих насладиться красотами не наблюдалось. Добраться сюда можно было, лишь совершив часовое восхождение в гору. И на лошади не проехать, не говоря уже о карете…
Хайль-баши возник перед заговорщиками, словно джинн из лампы, аккурат у подножья горы. Фортунат, Джеймс и Мэлис только начали подъем к водопаду. То ли сыскарь следил за ними всю дорогу, то ли прятался в кустах мушмулы, заранее зная, куда направляется троица.
– Вечный Странник в помощь, – поклонился он, загораживая путь. – Воистину прекрасен Ай-Нгара, особенно при столь дивной погоде! Зрелище достойно лучших бейтов несравненного аль-Самеди! Или кисти…
– …вашего двоюродного племянника, – поддержал разговор Джеймс, втайне желая хайль-баши провалиться сквозь землю.
– О да! У Кемаля есть пейзаж в багровых тонах… Вы здесь впервые?
Вчера чета Цвяхов уже произвела предварительную рекогносцировку, наметив место для засады. Джеймса оставили в пансионате: раны заживали быстро, но молодому человеку требовалось набраться сил перед рискованным предприятием.
– Простите мою оплошность, господа! – Джеймс картинно хлопнул себя ладонью по лбу, тем самым уходя от ответа. – Разрешите представить: Азиз-бей…
– … Фатлах ибн-Хасан аль-Шох Мазандерани. Начальник 2-го спецотдела дознаний Канцелярии Пресечения, – продолжил охотник на демонов, соревнуясь с хайль-баши в изяществе поклона. – Мэтр Высокой Науки, автор ряда прелюбопытнейших цепных заклятий. Служебное прозвище – Аз Мазандеранец. На четверть – гуль. По бабушке.
– Вам и это известно, коллега? – расхохотался красавец Азиз-бей, оглаживая бороду. – Все-то вы знаете, и бессовестно льстите…
Быть шутом гороховым не так уж обременительно, понял Джеймс.
– Мастер Фортунат, – спросил он, густо краснея, – это вы предупредили уважаемого Азиз-бея о нашей затее?
– Нет, – вместо венатора ответил хайль-баши. – Просто я сразу сделал ставку на вас, виконт. Еще после инцидента на улице Малых Чеканщиков. Я был уверен, что вы обязательно выведете меня на маниака. Как видите, я оказался прав.
– Но почему?
– Судьба благосклонна к людям вашего склада ума. А нам, неудачникам, надо лишь вовремя ухватиться за плащ чужой удачи.
Джеймс подумал, что это самое вежливое и изысканное "дуракам везет", какое он слышал за всю свою жизнь.
– Не возражаете, если я составлю вам компанию? – продолжил Азиз-бей. – В последнее время Баданден, к моему великому сожалению, не слишком безопасен. Да и кое-кого следует вовремя удерживать от не вполне законных деяний. В путь, друзья мои!
И пошел в гору первым, заложив полы халата за кушак.
* * *
…Знакомый озноб метнулся по хребту цепочкой шустрых муравьев. Оставив пустые воспоминания, Джеймс медленно, стараясь резким движением не выдать своего присутствия, перевел взгляд на тропинку.
Есть!
Из миртовой рощи вышел Абдулла Шерфеддин.
Рыба клюнула.
Зверь бежал на ловца.
"Каким его сейчас видит Мэлис? – сдерживая возбуждение, молодой человек наблюдал, как убийца шаг за шагом приближается к рыжей ведьме. – А вместе с ней – оба мага?"
Чародеи следили за происходящим глазами женщины. Это требовалось для фиксации инстант-образа и последующего его предъявления на суде в качестве доказательства. Наверняка перед ними, как и перед ведьмой – рябое лицо с портрета кисти Кемаля.
Лик Лысого Гения.
"Хоть бы Мэлис не подала виду, что узнала его! На бульваре перед ней стоял один человек, сейчас подходит другой – двуликий, укрытый милостью гения от подозрений, Абдулла ничего не должен заподозрить…"
Узрев приближающегося мужчину, ведьма привела одежду в очень условный порядок, чем и ограничилась. В ее поведении сквозило откровенное кокетство: дама должна соблюсти приличия, но ведь вы уже все видели, не правда ли? Легкомысленная провинциалка, искательница любовных приключений облизывала губы острым язычком и улыбалась, предлагая начать процедуру знакомства.
– Простите, сударыня… Я не хотел вас испугать.
– Испугать? Меня? Сударь, я не в том возрасте, когда боятся незнакомцев! Особенно таких приветливых незнакомцев…
– О, вы просто героиня баллады! Я не помешал вашему одиночеству?
– Разве кавалер, желая полюбоваться водопадом, может помешать даме?
– Но если вы кого-то ждете? И я – третий лишний?
– Даже если и жду, – игриво подмигнула Мэлис, – третий не всегда бывает лишним. Присаживайтесь, сударь, поболтаем о пустяках…
Абдулла наскоро огляделся, желая удостовериться, что он с жертвой наедине. Затем, рассыпавшись в комплиментах, опустился на траву у ног дамы.
Темнело с неестественной быстротой. Не будь Джеймс целиком поглощен наблюдением, он решил бы, что с глазами творится что-то неладное. В синь небес разиня-писарь пролил чернила. По траве, шурша, поползли голубоватые тени. На солнце набежало облако, пупырчатая туша с головой урода, сделав солнце похожим на ущербный, ядовито-желтый месяц. Скалы обратились в руины, по которым гулял ветер. Струи водопада искрились, подобно песку, осыпающемуся под луной.
Рука! Рука Абдуллы!
Что он делает?
Сумерки навалились внезапно, как борец-пахлаван, туманя взор.
Стилет!
Он взялся за стилет!
Маги не видели, как ладонь Абдуллы Шерфеддина легла на рукоять стилета. Они смотрели глазами ведьмы, а подмастерье сидел к Мэлис спиной, и руки его были скрыты от женщины – а значит, и от чародеев-соглядатаев.
Мурашки, несясь по хребту, превратились в ядовитых сколопендр. Этот ожог, словно удар бича, швырнул Джеймса вперед. Загнутые шипы крюколиста рвут одежду и кожу? – пускай! Не жалким шипам удержать пикирующую гарпию! Три человеческих роста? – ерунда! Он ошибся на пару шагов, но набранная скорость помогла стремительным кувырком преодолеть это расстояние.
Что сделано, то оплачено.
Время доставать кошелек.
Они катились по траве и камням – прочь от женщины, прочь от желтого месяца в синей ночи, под закатным солнцем, под шум водопада, и Джеймс был счастлив, как никогда в жизни…
– Остановитесь, виконт! Вы его убьете!
– Хватит!
– Мы его взяли!
Абдулла больше не шевелился. Избитое тело подмастерья оплетал блестящий кокон из нитей, мерцающих бледно-розовым светом.
– Жаль, – сказал Джеймс Ривердейл, поднимаясь.
– Чего вам жаль?
Молодой человек не ответил. Он купался в волнах уходящего озноба, не слыша, как Фортунат Цвях благодарит его за спасение жены, давая клятву оплатить долг сполна, как Азиз-бей произносит над задержанным формулу ареста…
И все-таки – жаль, думал он, боясь довести эту мысль до логического конца.
* * *
– Слава!
– Слава-а-а!
– А-а-а!
Не правда ли, когда долго кричат "слава!", в конце получается очень похоже на "халва-а-а!"? Вам так не кажется? Ну тогда извините.
– …Оружие можете оставить при себе. Таков знак высочайшего доверия – привилегия, дарованная вам солнцеликим тираном Салимом ибн-Салимом XXVIII!
– Благодарим за честь.
– Зато магические артефакты, а также украшения и драгоценности прошу оставить здесь. Если желаете – под опись. По окончании аудиенции все будет возвращено вам в целости и сохранности. Нет-нет, сиятельная госпожа, вам ничего снимать не надо! Это касается только мужчин.
– Артефакты – это я еще понимаю… Но побрякушки?
– О, сие правило установлено в дворце милосердного тирана более трех столетий назад. Дабы благородные гости его безупречности не чувствовали себя ущербными, невольно сравнивая свои скромные украшения с ослепительным великолепием царственного облачения владыки! Исключение делается лишь для особ августейших фамилий.
– Мудрое правило, – кивнул Фортунат Цвях, снимая с безымянного пальца перстень с кистямуром голубой воды. – Чувствуется знание людских слабостей. Запишите, пожалуйста: двенадцать каратов. Во избежание.
Охотник на демонов тоже неплохо разбирался в людских слабостях.
У мудрого правила, как у всего на свете, имелась и оборотная сторона: вдруг кто-нибудь явится на аудиенцию, увешанный драгоценностями, способными затмить "великолепие царственного облачения"?! Такого конфуза несравненный тиран допустить никак не мог.
– А теперь попрошу на инструктаж по этикету.
Инструктаж затянулся на добрых три часа. Реттийцам волей-неволей пришлось внимать напудренному и напомаженному церемониймейстеру, похожему на циркуль с усами, который смеха ради нарядили в халат и атласные шаровары. Впрочем, к необходимости идти к трону мелким шагом или ни в коем случае не чихать в зале все отнеслись с пониманием.
Кому хочется вызвать гнев солнцеликого тирана?
Азиз-бей же откровенно скучал: лицезреть Салима ибн-Салима XXVIII ему доводилось не раз, и этикет он знал назубок.
Наконец церемониймейстер хлопнул в ладоши, и двое почетных караульщиков с ятаганами наголо повели аудиентов по бесконечным лестницам и коридорам. Анфилады комнат, ажурные галереи – солнце, процежено сквозь витражи, пятнает мрамор пола; ноги по щиколотку утопают в коврах; яшма и сердолик, оникс и янтарь, черненое серебро и сусальное золото, канделябры на дюжину дюжин свечей…
Путь закончился перед огромной дверью высотой в три человеческих роста. Именно с такой высоты виконту пришлось вчера прыгать на убийцу. В нишах по обе стороны двери мерцали клепсидры из хрусталя, в которых падали последние капли. Едва верхние емкости клепсидр опустели, за дверьми раздался чистый и долгий звук гонга.
Створки начали отворяться.
– Светоч Вселенной!..
– Мудрейший и достославнейший!..
– …дозволяет вам приблизиться и вдохнуть прах его стоп, – закончил церемониймейстер, непонятным образом успев оказаться в тронной зале раньше всех.
Двадцать шагов от входа до "заветной черты". Так было сказано заранее. Обычные аудиенты останавливаются через десять шагов, но они – "цветы сердца тирана". Звание закреплено пожизненно, без права передачи по наследству.
"Цветы сердца" замерли, ожидая.
– Его непревзойденность желает говорить с вами.
Тронный зал поражал воображение – хотя, казалось бы, путешествие по дворцу должно было убить в гостях способность изумляться. Стены, инкрустированные бесценными каменьями, отражая свет, льющийся из огромных, кристально-прозрачных окон, горели живым огнем – словно аудиенты оказались в сердцевине звезды. Пространство вокруг трона оставалось в тени, в перекрестье лучей находился лишь сам трон и сидящий на нем владыка.
"Восток! – подумал Джеймс. – Знают толк в роскоши…"
Трон безусловно являлся выдающимся произведением искусства: золото, серебро и слоновая кость, жемчуг и перламутр, тончайшая резьба… Так же над ним потрудились мэтры Высокой Науки: подлокотники – две драконьи головы с глазами из рубинов и клыками из благородной платины – были готовы в любой момент извергнуть смертоносное пламя, испепелив злоумышленника, буде таковой объявится в тронном зале, введя в обман стражу и охранные чары.
Что же до самого правителя…
– Какие люди! Рад, душевно рад! Наш дворец – ваш дворец, наш город – ваш город…
Салим ибн-Салим XXVIII вихрем слетел с трона, вприпрыжку ринувшись к ошалевшим аудиентам. Вблизи тиран оказался лопоухим живчиком средних лет, в чалме набекрень, с ослепительной улыбкой в пол-лица.
– Да, кстати, о нашем городе! Вы же теперь почетные граждане Бадандена! Мои поздравления… пери, не откажите в вашей ручке!.. ах, какая вкусная ручка…
Щелчок пальцами, и церемониймейстер вынул из воздуха нефритовый поднос, где лежали три свитка с печатями цветного воска.
– Его высочайшее великодушие в благодарность за неоценимые услуги…
Тем временем Салим ибн-Салим XXVIII с трудом оторвался от вкусной ручки Мэлис, предложил виконту полк ("Лучший полк! Львы пустыни…"), подарил охотнику на демонов тусклую висюльку с чалмы, расхохотался, увидев изумленное лицо мага ("Да-да, я в курсе: одна из Трех Сестриц… Ну и что? Хорошему человеку не жалко…"), и мимоходом пнул церемониймейстера туфлей в зад, чтобы быстрее зачитывал указ.
– Он у меня такой мямля! Хотел повесить, визири отговорили…
– …а также владельцам постоялых дворов и конюшен на территории Бадандена предписывается безвозмездно предоставлять лошадей, мулов или верблюдов для перемещения предъявителей сих грамот…
– Повешу, клянусь мамой! Или в евнухи… Румал-джан, хочешь в евнухи?
– …ибо все злокозненные преступники пойманы и получили по заслугам, а гостям и жителям Бадандена ничто более не угрожает…
– Пойманы? Все?
– Не все, – хладнокровно ответил Азиз-бей, отставляя кубок с вином. – Вуча Эстевен сбежала. Мы опоздали.
Они сидели в духане, празднуя победу.
Победу, которая, как только что выяснилось, сбежала.
– Виконт, эта женщина – убийца, но не самоубийца. Она никогда не вернется в Баданден.
– Но ведь она… она будет продолжать!..
– Вы слышали указ? "Все преступники получили по заслугам". Дело закрыто. Вы нам очень помогли. И вас это больше не касается. Виконт, вы мне нравитесь. Поэтому, ради всего святого, прислушайтесь к дружескому совету: уезжайте. Наградную сумму вам выдадут векселем на любой из крупных банков. Уезжайте и забудьте историю Лысого Гения, как страшный сон. Иначе…
Азиз-бей помолчал.
– Мне кажется, казна вашей удачи исчерпала себя. Не искушайте судьбу.
– Уехать? И наслаждаться триумфом?
– Можете наслаждаться триумфом здесь. Пока не надоест. А потом – уезжайте.