Асфальт внезапно кончился, началась разбитая в хлам грунтовка. По краям дороги стоят вековые ели в обхват толщиной. Солнечный свет теряется в этих дебрях, и в таком полумраке пришлось включить фары. Я сбросил скорость до двадцати. Ещё через полчаса я тащился со скоростью пять километров в час, и понял, что так дальше не могу. Вышел из машины и сел на пенек старой вырубки. Закурил. И что до сих пор человечество не нашло способ путешествовать через телепорт? Я мысленно представлял себе, как мановением руки распахиваю портал в неведомое. Шагаю в него, а там дикари и невежество, а я весь в белом. Конечно же, короли и капуста, а где капуста - там и принцессы. Такие аппетитные принцессочки с сапфировыми глазами.
Тут, откуда не возьмись, возле меня оказался мужичок, метр с кепкой. Встал, смотрит на меня волком и молчит. Я от неожиданности ляпнул:
- Издрассти вам.
Старичок поздороваться не посчитал нужным.
- Что, заблукал?
- Угу. Заблудился. В ваших дебрях просто немудрено заблудится. Что это за Бермудский треугольник - куда не поедешь - всё не туда!
- Водка у тебя есть? - как-то решительно дед перешел к делу.
- Есть. Налить что ли? - я уже подумывал, что ну его нахрен этот областной центр, накатить стакан и забыться. Я достал из сумки поллитру, хотел было найти стопарики, но дедушка выхватил у меня бутылку. Ловким движением свинтил ей голову и вылил всю водку себе в пасть. Я ошалел от такой простоты нравов.
- Очышшенная, - удовлетворённо рыгнул дед, - дай что-нить занюхать.
Я достал полбуханки хлеба, дед тут же смолотил всю, и даже не поперхнулся.
- Измельчал народ, - внезапно подобрел дедушка, - хлеб разучились печь. Не то, что давеча.
- А что, давеча, небось, и валенки теплее были, и водка крепче?
- Нет. Валенки те же, водка тоже хороша, а вот с хлебом незадача, - и безо всякого перехода объявил, - деньгу давай! Всё ездють тут без понятия, стариков не уважають!
Уважение к старикам и деньги я как-то сразу связать воедино не смог, но вытащил из кармана горсть мелочи. Дед попробовал пятирублёвку на зуб.
- Не умеют нонеча деньгу делать, не то что давеча, - опять смутно произнес он. - Ну лан. Тебе куда надо-то? В губернию? Ты ко мне с уважением, так и я подсоблю. Езжай.
И сказал это с такими интонациями, как будто разрешил.
- Как вас величать-то? - опомнился я.
Вымогатель, чиста рэкетир с большой дороги. В этих глухих Муромских лесах, говорят, водились Соловей Разбойник с Ильёй Муромцем и я, случись с ними встреча, вряд ли отличил бы одного от другого. Проехал ещё метров двадцать и сквозь просеку увидел трассу со скользящими по ней машинами. Через пять минут просёлок превратился в ровный асфальт, а ещё через двадцать я въезжал в областной центр.
Глава 2
Улахан Тойон рода Белого Коня был сильно расстроен. Практически взбешен. С каменным лицом приехал он из городского собрания, молча спешился, молча швырнул поводья конюшему, так же молча прошел он в свои покои, ни на кого не посмотрел, ни с кем не заговорил, только отходил плеткой подвернувшегося на его пути мелкого служку. А нечего ходить где попало, хорошо хоть насмерть не запорол.
Дворня хорошо все поняла, попряталась по углам. А Кривой Бэргэн, десятник личной стражи тойона, сказал конюшему: "Обидели хозяина, злой совсем". Это было новостью. Злой тойон - это нечто невообразимое. Может война скоро? Так если бы война, так тойон радовался бы. Значит, действительно обидели.
Юрюнг Тыгын, Светлый Тыгын, (для друзей - просто Тыгын) срывать зло на своих ближних не стал. Конечно же, отходить плеткой первого попавшегося лизоблюда было хорошим решением. Что-то их много развелось в городском доме.
Прошелся кругом по комнате, зажег светильники у домашней кумирни. Привычные действия немного успокоили его. Сел на свою любимую лакированную скамеечку и задумался. О том, как дальше жить.
Надо развеяться, съездить в свой родовой улус, отдохнуть. В родных краях и духи предков помогают. Надо уезжать из города, пока сгоряча не сделал непоправимого. Так, наверное.
Не откладывая надолго задуманное, Тойон вызвал десятника своей личной стражи, Кривого Бэргэна.
- Да, Светлый! - склонился в поклоне Бэргэн.
- Прикажи готовиться в дорогу. Послезавтра выезжаем к Урун-Хая. Пусть полусотни Мичила, Айдара, Бикташа и Талгата завтра проедут по пути и подготовят стоянки. Заодно посмотрят, чтобы не было лишних глаз. Со мной поедет Сайнара. Скажи конюхам, чтобы желтые кибитки не готовили. Поедем на простых. Пусть приготовят новые бунчуки, старые совсем истрепались.
- Хорошо, господин. Все сделаем.
Что же, решение принято и это немного успокоило Тыгына. "Что-то старый стал, тяжелый на подъем" - подумал про себя Тыгын, - "раньше было - оседлал коня и помчался. А сейчас? Пока караван соберут, пока кибитки наладят, пока родня соберет своё добро, пока погрузятся, пока тронутся - два дня пройдет. Вон, забегали, засобирались".
Раздражение не проходило. Казалось, злость вызывало всё: неторопливость дворни и прислужников, визгливый и шумный город, бестолковая родня, куда же от нее деться, и даже яркое солнце. И чего это сегодня взъярился? Не подобает тойону проявлять свои чувства на людях, а все-таки раздражение показал. Практически неуважение оказал родственникам. Надо будет завтра послать подарки. Хотя как… подарки - это оказать уважение, а напыщенному индюку, прости, Высокое Небо, какое может быть уважение? Но все равно, надо соблюсти обычай.
Тыгын вскочил и опять начал нервно ходить по комнате. Нет, ну ладно, этот один, а остальные? На кого стали похожи потомки стремительных завоевателей, покорившие все племена Степи? Большинство тойонов нынче сидели по своим улусам, в богатых дворцах, окружили себя прихлебателями, погрязли в роскоши и пуховых перинах с наложницами. Заросли салом, мало кто из них сейчас способен самостоятельно запрыгнуть на коня, а уж про то, чтобы ночевать в степи, подложив под голову седло, не могло быть и речи. Праздность - вот мать всех пороков, и этих пороков становилось всё больше и больше. Уже сыновья нынешних тойонов забыли, как седлать коня, о великих подвигах слышали только от акынов. Кражу десяти коней в соседнем улусе выдавали за доблесть, а кичились между собой, кто больше выпьет вина и огуляет девок. Тьфу. Но мало того, что араку продают почти открыто, так откуда-то появилась золотая пыль, которая дарует забвение и сладкие грезы и, люди говорили, что некоторые из сыновей ханов и беев балуются новой игрушкой.
Тойон Тыгын вздохнул и опять присел на скамеечку. Раньше все было проще. Боотуры были боотурами, а не ряжеными куклами на празднике Ысыах. Вот и сам Тыгын в молодости думал, что все решает доблесть и сила. И даже презирал своих дядьев. Один заперся в башне и стал считать звезды. Звездочет, значит. Недостойно для степняка.
Смотреть вдаль, за горизонт, может там остались ещё враги, которых надо покорить и ограбить. Вот занятие для настоящих мужчин. А он, ха-ха, звезды считает. И что-то молол насчет звезд, которые неправильные, которые как-то не так движутся. Что за чушь? Всем известно, что звезды - это золотые и серебряные гвозди, вбитые в небесную твердь, и двигаться никак не могут.
А второй дядя? Как последний нищий шатался по степи, на свои деньги нанимал олонхосутов, акынов и сказителей, слушал бредни выживших из ума стариков. А потом, совсем уже больной, приехал в свой дом и до самой смерти писал книгу. Он так и говорил: "Книгу". Хотел что-то втолковать племяннику про то, что в песнях и эпосах, что поют сказители, много непонятных мест. А что там непонятного? Боотуры древних времен косили врагов, как пшеницу, связывали в снопы и выбрасывали за край ойкумены, чтоб больше не досаждали добрым людям. А то, что акыны привирают слегка, так это от дармовой бузы, которой дядя щедро их поил. К примеру, где взять столько железа, будь ты хоть трижды злой дух, чтобы построить железный столб до небес или какой-то там железный дом на пятьдесят окон. Это все вранье. Правда только в том, что великие воины степи всех победили. Как жаль. Не с кем силой померяться, извели всех врагов боотуры, нам не оставили.
А теперь так тойон уже не думал. Видимо раскисли мозги от старости, разные мысли в голову лезут. Что враги - это не богатыри из других краев, а чиновники из управы, с сальными улыбочками вымогающие взятку. С каким удовольствием сегодня Тыгын врезал по зубам такому молодчику, чтобы тот думал, кому дерзить. И ведь вышиб ему зубы, а вот усмешку в глазах - нет. Это и взбесило сегодня Тыгына. Чиновники уже считают себя ровней Улахан Тойону Старшего рода, тогда как недостойны лизать ему сапоги. И сегодня впервые посетило Тыгына сомнение, а так ли хороши незыблемые законы, данные нам Отцом-основателем, может не столь совершенны они, если позволяют появляться на свет таким червякам, как этот чиновник.
А может быть враги - это те баи, которые дерут три шкуры со своих дехкан и пастухов, отчего возникают бунты и волнения? А потом Тойоны спешно посылают туда свои сотни, чтобы замирять бунтовщиков, а воевать против пастухов - не это ли позор для воина?
А может враги - те шустрые неприметные парни, которые тайком в Степь доставляют араку, дурман-траву и золотую пыль, отчего люди уподобляются свиньям или сходят с ума? Как воевать с такими врагами, если их днем-то не видно, а уж ночью и подавно?
Думать надо, много думать, однако.
Тойон Тыгын хлопнул в ладоши. Тут же в дверь заглянул служка.
- Чего прикажете?
- Вели подавать ужин - сказал Тыгын, - а ко мне позови госпожу Сайнару.
Внучка примчалась почти сразу, бросилась обнимать деда.
- Ой, деда, ты приехал, сказали злой, да? - защебетала девушка, - А чего ты злой? Мы поедем на войну, да? Всех накажем?
- Нет, внучка, не поедем мы на войну, мы поедем послезавтра к Урун-Хая, на наши аласы. Надо свой улус навестить, давно там не были.
- Ой, наконец-то, я уже устала в городе, тут такая тоска. И ещё, дед, почему тётка говорит, что мне скоро замуж? Я не хочу замуж! - притопнула ногой внучка, - И вообще, что ты ко мне приставил этих старушек? То - нельзя, это - нельзя, на лошади скакать - нельзя, из лука стрелять - нельзя, - внучка зашепелявила, передразнивая няньку, - девушке из Старшего рода не пристало скакать на коне!
Тыгын рассмеялся и сказал:
- Девушке из Старшего рода прилично всё, и если кто-то посмеет осуждать девушку из рода Белого Коня, тому девушка может отрубить голову. А нянек я тебе приставил потому, что девушке из Старшего рода неприлично ходить без нянек. А ещё ей неприлично что-то самой делать - для этого есть слуги. Пошли ужинать, балаболка.
- Я ничего сама не делала! Только Звездочку запрягла. А Звездочка не подпускает конюха, от него воняет. А можно я ему отрублю голову? Он плохо на меня смотрел!
- Если всем слугам рубить головы, так можно и без слуг остаться. Прикажу его выпороть, что бы лучше за лошадями смотрел, а не на свою госпожу, - ответил Тыгын, радуясь, что тема замужества заглохла.
Во дворе дома был накрыт дастархан, суетились повара. Слуга подал Тойону чорон с кумысом. Как и полагается, старик плеснул немного кумыса в очаг, духам огня, потом сел за дастархан и произнес: "Слава Высокому небу Тэнгри и Отцу-основателю", что было знаком начала ужина. Ужинали по-простому, без особенных разносолов.
Кумыс, к которому были изюм, орехи, сушеный творог и баурсаки. Сразу же на столе оказались казы, шужук, жал, жай, сурет-ет, карта, бауыр-куйрык, табананы и салат из редьки. Затем подали куырдак, за ним самсу. Это все запили кумысом, за которым вынесли охлажденную дыню с фруктовым сиропом.
Тойон громко рыгнул, показывая всем, что ужин закончен, народ засуетился, выбираясь из-за дастархана.
Ещё один день прошел не зря.
Утром, после легкого завтрака, Урюнг Тыгын вызвал своего верного десятника Кривого Бэргэна и сказал ему:
- Мне сегодня плохой сон был. Завтра выезжать, а неспокойно на душе. Я сегодня в городской Управе, говорить буду. Потом к Старухам пойду. Скажи Ильясу, пусть приготовит дары. И ещё. Мы поедем через земли Серой Лисы и Чёрного Медведя. Ты знаешь. Пусть Ильяс упакует для них какие-нибудь знаки уважения, но я не хочу их видеть. Ты отправил Мичила и остальных?
- Бикташ уже уехал, остальные нет.
- Тогда задержи их. Скажи, что до земель Серой Лисы мы пойдем дорогой Отца, да пребудет с ним слава. Потом караван пойдет дальше, а мы свернём в сторону от аулов. Так же пройдем по земле Чёрного Медведя. Пусть Талгат выезжает вперед, выберет дорогу, и разгонят всяких бродяг. Мичил и Айдар пойдут с караваном. И отправишь завтра Тойонам подарки, пусть скажут, что я спешу в Урун-Хая, и не могу почтить их своим присутствием. Всё, иди.
- Хорошо, господин. - Бэргэн поклонился и вышел из комнаты.
Первым делом надо проверить, как его родня собирается в дорогу. Тыгын прошел на женскую половину, где стоял гвалт, ругань и суета. И это всего-то две младшие жены и одна внучка. Хорошо, что старших жён оставил в улусе, иначе в дорогу не собрались бы никогда.
Тыгын поморщился, постоял, плюнул и пошел дальше. Однако, пройдя несколько шагов, вернулся. Он внезапно почувствовал желание. Зашёл к женщинам, взял за руку младшую жену, молодую и худенькую Дильбэр и повел в одну из спален. Не раздевая жену, задрал подол её халата и овладел ею. Она заплакала. "Опять плачет", - подумал Тыгын, - "надо будет подарить её кому-нибудь". Дильбэр он взял в жёны три луны назад, из одного из дальних наслегов, и она до сих пор не привыкла к жизни в городском доме Тыгына, и каждый раз тихо плакала, когда Тыгын входил к ней. Возможно, её обижали другие жены, но это никого не волновало. Тойон вышел во двор, и не заметил, как другая младшая жена, широкобедрая Айбану, закусила нижнюю губу и на глазах у нее блеснули слезы.
Тойон прошелся по двору, среди суеты нашел Ильяса, хранителя амбаров. Возле повозок тот раздавал указания, народ подбегал, убегал, что-то тащили, что-то паковали, увязывали тюки, работа кипела.
- Ильяс, тебе Бэргэн все сказал?
- Да, господин.
- Тогда вот что. Моих жён и родню погрузишь в кибитки и отправишь большим караваном по дороге. А я с Бэргэном и Сайнарой пойду другим путем. Приготовь все на вьюках, без кибиток. И найди мне двух девок покрасивее, в прислугу. Дашь со мной народу, сколько надо, самых верных выберешь. Ты останешься в городе.
- Слушаюсь, господин.
- Подарки Старухам отправишь, как будут готовы, сразу к Храму, пусть меня ждут. Я позже там буду.
- Слушаюсь, тойон.
Солнце уже показалось над вторым куполом храма Тэнгри, осветило двор Пора выезжать в управу, на малый муннях тойонов.
Тыгын прошел к конюшне. Здесь суеты не было. К Тыгыну подбежал конюший, склонился в поклоне, доложил, что все лошади здоровы. Тыгын с размаху ударил его камчой по спине, разодрав ватный халат. Конюший взвыл:
- В чем я провинился, о Пресветлый Тойон?
- В том, что конюхи распустились и предаются праздности. Вчера Сайнара-хотун жаловалась, что твои работники глазеют на неё с бесстыдством. Поэтому ты сейчас найдешь того наглеца и дашь ему пять плетей за то, что он пялился на неё, и ещё пять за то, что пока он глазел на госпожу, он не смотрел за конями! Отправишь его в дальний наслег, пусть собирает кизяк и любуется на коров. В следующий раз я прикажу выпороть не только всех конюхов, но и тебя! Иди, прикажи, пусть седлают Сокола.
Тыгын ещё раз несильно хлестнул его, показывая, что не сердится и прошел дальше в конюшню. Проверил на выбор трех лошадей, остался доволен. Конюший своё дело знает, но пороть всё равно надо. Стоит только недосмотреть, как погубят всех коней.
Сокол, любимый жеребец Тойона уже был осёдлан и стоял, перебирая стройными ногами. Тыгын вскочил на него, проехался по двору. Показал Бэргэну растопыренную ладонь и махнул рукой. Пятерка стражи сразу заняла место за Тыгыном и они выехали за ворота.
Тем временем внучка тойона раздала указания служанкам, что и как паковать, какие наряды брать, вышла на крыльцо дома, посмотреть на порку конюха - какое-никакое развлечение, в этой скукотище городской жизни. Нечасто дед порол слуг, посмотреть стоило. Тем более что пороли недоумка, который недавно пялился на нее, как на простую девку. Впрочем, ничего интересного не случилось. Сайнара же думала о другом. Завтра они поедут в степь. А урок никто не отменял, надо идти учить, иначе дед будет ругаться. А может и плёткой отходить. Строгий дед, но добрый.
Тойон прибыл на муннях, собрание тойонов, вовремя. Ещё даже не все собрались. В зале, украшенным бунчуками семи Старших родов, коврами и шёлковыми яркими занавесями, тойоны раз в шесть лун, как и завещал Отец-основатель, для того чтобы выслушать градоначальника и решить спорные вопросы. Присутствие на этих собраниях было необязательным. Есть вопросы - приезжай, нет вопросов - приезжай, выпьем кумыса и бузы, похвастаемся друг перед другом. Не хочешь приезжать - не приезжай, но на тебя могут посмотреть косо.
Прибыли только пять тойонов, ввалились в зал, громко и уважительно приветствуя друг друга, стали рассаживаться за круглым массивным столом, стоящим на низеньких резных ножках. Круглый стол - это тоже от Отца-основателя пошло, да пребудет с ним слава. Тойоны Старших родов равны между собой, и каждый из них ревностно следил за тем, чтобы никто не забрал себе влияния больше, чем другие.
Отец-основатель поделил Большую степь между семью Старшими родами и тремястами Нижними родами, определил каждому из родов где селиться, где пахать и сеять, а где пасти. И построил Отец основатель Золотой Город - Алтан Сарай, и велел раз в шестьдесят лун собирать Улахан Муннях - Большое Собрание тойонов Старших родов, чтобы они назначали управителя города, и не было в том городе власти тойонов - только власть градоначальника. И повелел Отец-основатель каждому из Старших родов построить город и править там, в своих пределах. Создал Он законы столь совершенные и справедливые, что вот уже целую вечность процветает Большая Степь, в довольстве и счастье живут её жители.
Главным сегодня был Манчаары, Улахан Тойон Старшего рода Серой Белки. Справа от него, как и положено, сел белый шаман, слева - чёрный шаман, но их слова не было, пока соблюдались заветы Отца-основателя. Сказал Манчаары:
- Во имя Тэнгри и Отца-основателя, да пребудет с ними вечная слава!
Слово говорил Алтанхан, нынешний градоначальник. Долго и витиевато приветствовал он уважаемых тойонов, нудно перечислял сколько поступило денег в казну, сколько и на что потратили и даже взопрел от усердия. Это было тойонам совершенно неинтересно, однако полагалось выслушать. Наконец Алтанхан замолчал.
Слово сказал Тыгын.