Дракон был еще далеко, но даже его приближение меняло многое: действия стражей стали быстрее, четче и согласованнее. Часть их уже завершала неизбежное окружение Моник, а часть переключилась на грамотное преследование Себастьяна.
Не было времени размышлять, откуда и почему он появился здесь именно сейчас, в этот роковой миг. Это была катастрофа. Ювелир ощутил приступ даже не страха - парализующего животного ужаса, и отупело застыл, как корова под мясницким ножом. Это был ужас, заложенный на генетическом уровне, ужас, отключающий разум и отдающий тело во власть инстинктам и темному подсознанию.
Нет, он не может так просто подарить им свою жизнь. Еще есть немного времени. И только один выход - бежать, бежать, спасаться бегством!
...Но... как же... Моник?
Несмотря на судорожно плещущуюся в сознании безотчетную панику, Себастьян нашел в себе мужество остановиться и вполне трезво оценить ситуацию. Силы не то чтобы были неравны - они были чудовищно, колоссально неравны. Так просто не бывает. Увы, помочь подруге он ничем не может, надо честно признаться себе. Из этой пещеры ей уже не выйти. Должно быть, стражи уже схватили её и убили. Почти наверняка это так.
Рано или поздно смерть находит каждого ювелира. Каждый из них встречался с ней лицом к лицу и зачастую был обязан жизнью лишь счастливому стечению обстоятельств, но удача - еще и изменчивая дамочка. Моник всегда была отважна, она прекрасно знала о серьезном риске, об опасности гибели. Каждое новое задание было игрой со смертью. Хотела бы Моник, чтобы он тоже погиб сегодня, погиб напрасно и глупо, в неравной борьбе? Наверное, нет. Наверное, она бы выбрала для него второй шанс.
Она бы выбрала для него жизнь.
Несмотря на все доводы рассудка и здравого смысла, Себастьяна неудержимо тянуло назад, и с каждым сном всё неудержимее, всё сильнее. Всё сильнее, потому что ювелир знал, что так и сумеет простить себе этой минуты малодушия. Что совесть и чувство вины будут грызть его за этот бесчестный поступок, остервенело и жадно, как голодные псы глодают мясную кость. И больше ему не хотелось вновь, раз за разом совершать это гнусное предательство, оставляя себе пустую и бесполезную, по большому счету, жизнь. Для чего он остался в живых? Красть камни по приказу богачей, делая их еще могущественнее? Чтобы убивать таких же пешек, как он сам, вставших у него на пути? Всё бессмысленно...
- Пойдем со мной, - тихий голос неожиданно остановил его на бегу, как останавливает стрела, бьющая навылет, прямиком в сердце.
Проглотив вдох с кровью, Серафим обернулся.
- София? - это было странно, но почему-то ювелир даже не удивился. - Откуда?.. Зачем ты здесь?
- Пойдем, - настаивала девушка. - Ты ведь хочешь знать, что с ней стало.
- Нет, - Себастьян сам не ожидал от себя такого ответа. - Не хочу.
- Не бойся. Оставь прошлое в прошлом.
Голос Софии чудесным образом разорвал липкую паутину сна. Сделав первый шаг, Себастьян с удивлением убедился, что может двигаться в обратном направлении тоже. Тягостная предопределенность была наконец разрушена.
Осознав это, Себастьян задрожал от волнения. Он может вернуться. Он может снова увидеть Моник! Его Моник.
Повернувшись, как смерч, ювелир бросился назад, остро боясь не успеть, опоздать - опоздать даже здесь, даже в этой ничего не значащей ночной иллюзии. Сердце бешено колотилось, словно в груди простого смертного. Краски бестолково смазывались, текли, сон таял, расползался по пыльным закоулкам разума. На поверхности наступал рассвет, ослепительно-белые лучи песчаными змеями вползали в мрачное чрево пещеры. Всё менее реальным становилось происходящее, совсем отступив от событий прошлого. Медленно, мучительно солнце восходило в его голове. Золотистые волосы Софии темнели и тяжелели, наливаясь насыщенной бронзой, карие глаза затопила зелень. Выражение лица стало серьезнее, строже. На щеках проступили чуть заметные милые ямочки, брови изогнулись сильнее, отчетливее. Накрашенный рот стал тоньше и приобрел естественную живую окраску, ничуть не став от этого менее зовущим, напротив...
Образы Софии и Моник слились.
- Моник? - Себастьян оказался к ней почти вплотную, так, что частое горячее дыхание касалось кожи.
Девушка, кто бы она ни была, ласково улыбнулась ему.
Не в силах больше совладать с чувствами, Себастьян заключил желанную подругу в крепкие объятия. Теплый, такой родной запах её кожи, волос вызвал спазм болезненного, почти забытого наслаждения, - долгожданного наслаждения. Где-то на заднем плане робко крутилась мысль, что всё это сон, что Моник давно, слишком давно мертва, что лучше не бередить старых ран. Но в этот миг мысль эта была невыносима, и Себастьян решительно прогнал её, кинувшись в бездну страстей, сладких и горьких одновременно. Губы их соединились.
Глава 6
Дверь камеры растворилась беззвучно. Одинокий посетитель вошел внутрь и нарочито неторопливо, против своего обыкновения, начал спускаться по выточенным в камне ступеням, с завидной методичностью ставя ногу на каждую. Ступеней было порядочно, и гулкое эхо немедленно увязалось следом, прыгая по лестнице, дурачась и беспорядочно отражаясь от поверхностей пола и стен. Сама камера оказалась просторной, теплой и сухой, но уж очень темной - единственным источником света было крохотное решетчатое оконце в углу под самым потолком.
Тишина, царящая здесь двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю разбилась, разделилась на до и после - вошедший без жалости резал её ножами каблуков, как переспевшую, готовую вот-вот треснуть дыню.
Свернувшийся на нарах узник пошевелился, лениво потянулся и встал - чтобы немедленно растянуться ниц. Но почему-то в этом движении совсем не ощущалось смирения, страха или хотя бы почтительности: не преклонение, скорее пустое гимнастическое упражнение, выполненное, однако, с завораживающей грацией. Мужчина выглядел аскетично: из одежды на нем была только пара коротких, до колена, штанов, что давало возможность любоваться крепким жилистым телом. Правильной формы мускулы мягко перекатывались под кожей. Длинные темные волосы, щедро сбрызнутые ранней, неяркой серостью седины, туго заплетены в причудливые, но подчеркнуто аккуратные узлы косицы. Широкая спина заключенного была татуирована - затейливый сложный узор, при внимательном рассмотрении складывавшийся в оскалившего пасть матерого волчару, тянулся от левого плечевого сустава до основания поясницы. Ритуальный рисунок. На татуировку было накинуто кружево причудливо сплетающихся шрамов самого различного происхождения: были здесь и небольшие отметины от пуль, и четкие узкие следы лезвий, и зажившие рваные раны от чьих-то когтей или клыков. А поверх всего этого великолепия - змеящиеся длинные метки, которые оставляет кнут.
- По тебе часы можно сверять, Эдвард... лорд Эдвард, - мужчина поправился быстро, но без излишней поспешности, однозначно зная, что последует за дерзостью, и попросту не желая лишний раз нарываться. Голос его был спокоен и глубок, однако не лишен некоторой язвительности и природной резкости звучания.
- А ты всё ждешь, что однажды я не приду, Шарло? - ласково улыбнулся в ответ лорд Эдвард, сложив руки на груди. Он наконец спустился и остановился прямо перед заключенным.
Эхо затихло.
- Да, всё надеюсь, лорд, что рано или поздно кто-то свернет тебе шею, - мужчина чуть приподнялся, продолжая оставаться на коленях и не рискуя поднимать глаза выше уровня ног своего посетителя. Запястья его были скованы сразу двумя парами кандалов - одни обыкновенные: тяжелые железные кольца, скрепленные прочной массивной цепью, и пара тонких изящных браслетов-наручников на блестящей серебряной цепочке. Причем вторые доставляли явно больше неудобств и проблем, так как были сделаны из пресловутого сплава "Люкс". - Но надежда, похоже, действительно глупое чувство.
- Лжешь, Карл, - возразил лорд Эдвард, со странным удовлетворением разглядывая пленника и продолжая улыбаться, улыбкой острой и жестокой. - Мои визиты - единственное, что реально в твоей жалкой жизни. Ты ждешь их с нетерпением и считаешь томительные часы, а может, и минуты, чтобы окончательно не свихнуться здесь, в этом каменном мешке, во тьме и одиночестве. Убежден, за эти долгие годы ты успел полюбить меня, ведь один только я проведываю тебя, как заботливая бабушка, каждые две недели. Если отнять моё блестящее общество, твоё существование станет совершенно пустым и мучительным. Ведь я обещал тебе ад на земле. Не знаю, как он выглядит на самом деле, если вообще существует, но мне кажется, это что-то подобное.
- Уж кто-кто, а ты узнаешь, как выглядит ад, - в тон усмехнувшись, зловеще посулил мужчина. - Не сомневайся, однажды кто-нибудь отправит тебя туда на экскурсию.
- И почему ненавидящие меня так истово желают мне смерти? - лорд Ледума в недоумении качнул головой. - Смерть - всего лишь единственный миг, который зачастую даже не осознается. Мои враги могут только мечтать и просить о смерти - такую милость я оказываю избранным, в основном своим глупым оступившимся детям. Смерть - это не наказание. Наказание же должно длиться как можно дольше и в идеале приводить к раскаянию... хотя нет, в утопичные идеи я не верю. В твоем случае это будет время, сопоставимое с вечностью. Не думай, что после моей смерти что-то изменится, и новый лорд освободит тебя. Никто не подозревает о твоем существовании, ни в каких списках ты не числишься. Ты даже находишься не в тюрьме. И в тот день, когда я всё-таки не приду, ты познаешь, что такое настоящая тоска и безысходность. Ты погрузишься в пучину беспросветного отчаяния и вскоре окончательно сойдешь с ума. От тебя и теперь уже веет безумием, Шарло. Понимаю, в таких условиях трудно сохранить рассудок ясным, даже если воля тверда, как алмаз.
В ответ на недоброе пророчество Карл саркастически рассмеялся, впрочем, не производя впечатление помешанного.
- Тебя не проведешь, мой сиятельный лорд, - пренебрежительно хмыкнул мужчина. - За столько-то лет пора бы и научиться разбираться в человеческих душах, не так ли? Но я тоже поднаторел в этом. И я нужен тебе не меньше, - а может, и больше, - чем ты мне. Твоя вершина недосягаемо высока - и одинока, ты умещаешься там только один. Стандартная плата за власть, стремящуюся к абсолюту. Но знаешь что... ограниченность обречена бесконечно стремиться к абсолюту. Ты окружен людьми, но с кем из них ты можешь говорить? Не приказать, не унизить, не обругать, не напугать до полусмерти? И услышать в ответ не раболепное, давно наскучившее "Да, милорд", "Будет исполнено, милорд"?
Последние слова Карл произнес нарочно заискивающе, передразнивая угодливую, приторную подобострастность придворных. Лорд Эдвард поморщился, но промолчал.
- Ты изнурен их дотошным поклонением, - со смешком продолжал мужчина. - Только со мной ты откровенен. И ты приходишь ко мне, приходишь, потому что тебе больше некуда идти. Ты дал им все возможные свободы, легализовал все пороки, но они всё равно остались рабами. Впрочем, на то и был расчет: вседозволенность всегда ограничивает больше, чем манящие, будоражащие запреты. Ты прав, наверняка я буду горько сожалеть, если однажды ты не явишься сюда. Но это потом. А сначала - сначала я буду ликовать: упиваться мыслями о твоей смерти и представлять в красках, как именно это было сделано. В этот день я буду самым счастливым человеком в Бреонии...
- Ты хотел сказать, оборотнем? - колко уточнил лорд, одним лаконичным ударом прерывая этот поток мечтаний. Несбыточных мечтаний.
- Именно, - помрачнел мужчина, возвращаясь на грешную землю. - Однако, благодаря твоим стараниям, я уже и забыл о своей второй ипостаси.
Лорд Эдвард придирчиво обвел взглядом помещение, проверяя работоспособность наложенных информационных установок, поправил кое-где ослабевшие. По всему периметру камеры, так, чтобы до них невозможно было добраться, были зафиксированы необходимые драгоценные камни, настроенные на удержание сущности заключенного в неизменном состоянии.
- Если ты недоволен, я могу закрепить тебя в ней. Скучаешь по когтям и шерсти, Шарло? Ну, посидишь на цепи год-другой, глядишь, снова захочется быть человеком.
- Делай что хочешь, пока я в твоем распоряжении, - равнодушно пожал плечами узник. - Кто знает, как всё обернется.
Лорд Эдвард беззлобно рассмеялся, однако твердости характера пленника нельзя было не признать. Немалая душевная сила оставила зримые следы на его лице - следы размышлений, тревог и сомнений... и принятых с кровью решений. Слишком резкие черты, слишком жесткие складки.
- Когда же ты потеряешь свой оптимизм, Карл? - правитель рассматривал пленника с каким-то естественнонаучным интересом, как лабораторную крыску. - Как наполовину зверь, ты должен был давно утратить это глупое и нерациональное человеческое чувство - надежду.
- Ты прекрасно знаешь, что во мне доминирует человеческая природа, а не звериная.
- И тем не менее, ты не человек. Или лучше сказать - недочеловек, - лорд Эдвард желчно усмехнулся, отбрасывая маску доброжелательности. - Ты предал человеческий род за возможность пробуждения иррационального, за возможность уходить в обратный мир, мир с обратной организацией пространства и времени. Для людей ты навеки стал чудовищем. Кстати, если забыл, могу напомнить, когда ты последний раз примерял свою хвостатую ипостась. Тридцать четыре года назад, в тот самый день, когда я собственноручно казнил своего сына. Казнил из-за тебя, а ты в это время пытался трусливо удрать из города, смекнув, что переворот не удался.
- Нет, Эдвард, - насмешливо возразил оборотень, ощерив клыки, которые даже в нынешней ипостаси очевидно превышали размер и остроту человеческих, - ты казнил своего сына не из-за меня, а из-за того, что тот был законченным мерзавцем и властолюбцем, и захотел прикончить тебя, грезя о титуле лорда.
- Но ты же не станешь отрицать, по крайней мере, что именно ты надоумил его и любезно взял на себя хлопоты по организации заговора?
- Не стану, - охотно согласился Карл. - Но, я вижу, сегодня ты пришел не только поиздеваться и отточить свой язык. Волны твоей энергетики еще холоднее, еще невыносимее, чем обычно. Еще немного, и они начнут ранить даже мое физическое тело. Что случилось?
- Ты всё такой же блестящий интуит, как и прежде, Шарло, - вынужден был признать лорд Эдвард. - На это я и рассчитывал. Не буду томить тебя - посмотри сам.
Мужчина медленно поднял голову, устремив на лорда жесткий застывший взгляд. Глаза его оказались мраморными - желтый, зеленый и коричневый цвета расползались кляксами в радужках, проникая друг в друга, чуть расплываясь на витиеватых, неровных границах. Подобное крапчатое распределение цвета считалось для человеческой расы пороком, признаком дурной крови, хотя после долгих лет практики встречалось у некоторых магов, и было известно в их среде как "глаза цвета драгоценных камней". Несмотря на слабое освещение, зрачки мужчины были стянуты в тонкие, едва видимые вертикальные черточки.
Нехорошие, опасные глаза.
Узник жадно вгляделся в стоящего перед ним правителя. Волевые, хищно заостренные черты лица расправились и осветились удивлением. Он будто бы смотрел внутрь: не на человека, а на вибрации его энергетики, на окраски его силы. Удовлетворившись, Карл обратил внимание и на очевидные внешние признаки - непривычно короткие волосы, необыкновенно простые, удобные одежды траурных цветов, защелкнутые на предплечьях боевые алмазные наручи, помимо стандартного набора перстней. Не привлекающий излишнего внимания дорожный плащ и высокие сапоги. У левого бедра легкий, чуть изогнутый меч. Карл хорошо знал этот великолепный клинок со сложной узорчатой гравировкой на лезвии - он пришел из тех давних времен, когда не было еще изобретено огнестрельное оружие, и умение фехтовать было необходимо, чтобы выжить. Из тех давних, растворившихся в человеческой памяти времен, что и сам лорд Эдвард. Хотя, конечно, сейчас меч представлял собой скорее элемент декора, нежели подлинное оружие.
- Тебя пытались убить, о алмазный лорд. Но, похоже, защитные камни отвели от тебя беду - за тебя умер другой человек... одной с тобой крови. Твой младший сын. Но и старший, судя по всему, готовится пополнить главную достопримечательность Ледума - кладбище инфантов. Подозреваешь его?
Лорд Эдвард отрицательно покачал головой, пропустив шутку на грани фола.
- Не думаю, - поджал губы правитель. - Эдмунд слишком труслив для того, чтобы предать меня. Слишком слаб и понимает это.
- Несомненно. Однако он обладает преимущественным правом на престол. И я вижу, что совесть его нечиста. Он боится.
- Это объясняется тем, что он скрыл от меня некоторые важные факты... Скажи лучше, как было совершено покушение? И кто стоит за ним?
Карл еще ненадолго задумался, не отрывая от лорда Эдварда неподвижных глаз. Янтарные оттенки в радужках оборотня стали совсем яркими, пятнисто светясь в полумраке, что выглядело, мягко говоря, жутковато. Любого нормального человека мороз бы продрал по коже, потому что сразу становилось понятно: перед ним - нелюдь.
- Не вижу, - сказал он наконец, устало прикрыв веки. Призрачное сиянье радужек померкло. - Это было что-то особенное. То, чего нельзя ожидать. То, что не оставляет следов.
- Как если бы для убийства использовали шерл? - нетерпеливо подсказал лорд Эдвард.
- Шерл? Не может быть... Вот оно что... - с большой долей скепсиса протянул оборотень, что-то прикидывая. - Трудно, но, в принципе, возможно.
- Это всё, что ты можешь сказать? - в тоне лорда появились тяжелые, опасные нотки. - Если не понял, Карл, я интересуюсь не из простого любопытства.
- Я догадался, - мужчина ощутимо напрягся, хоть и постарался это скрыть. Лишь в голосе чуть-чуть отдалось раскатистое утробное рычание - как отзвук далекой грозы. - Но все отпечатки тщательно затерты.
Оборотень был прекрасно осведомлен, почему до сих пор оставлен в живых. Конечно, не из-за желания лорда таким прихотливым образом отомстить за смерть сына или организацию давнего заговора. Карл был обладателем не только редких знаний, которые потихоньку и с большим трудом, но всё же вытягивались из него, но и редчайших, поистине уникальных навыков, которые нельзя было отобрать, но зато можно использовать. А лорд Эдвард привык уважительно относиться к такому набору ума и способностей, а потому высоко ценил своего пленника, который отнюдь не всегда был таким своеобразным.