Рефлексы животного мне понравились. Скорее всего, его не отравили. Для этого я и тянул время, когда потребовал снять ошейник. Если бы кайила отравили быстродействующим ядом, это бы уже проявилось. Вряд ли бы они стали применять в такой ситуации другие средства. Слишком важен фактор времени. Ибн-Саран не стал бы рисковать, давая мне час форы на быстром кайиле. Я очень обрадовался, что животное не отравили.
Неожиданно я подумал: а что, если Ибн-Саран действительно работает на Царствующих Жрецов? И Хамид мог оказаться их агентом.
В этом случае своим поведением я подвергал их жизни опасности.
Я сел в седло.
- Да не опустеют твои бурдюки, - произнес Ибн-Саран. - Пусть у тебя всегда будет вода.
Он положил руку на пузатый бурдюк с водой, притороченный к седлу с левого бока кайила. Справа, как противовес, висел другой бурдюк. В пустыне из них пьют поочередно, чтобы не нарушить равновесия. Огромные бурдюки замедляют ход, но без воды в пустыне вообще делать нечего.
- Да не опустеют твои бурдюки, - ответил я. - Пусть у тебя всегда будет вода.
- Поезжай на север, - сказал Ибн-Саран.
- Спасибо за все. - Я ударил кайила пятками и направил его на север. Из-под когтистых лап полетел песок.""
Едва я отъехал за пределы слышимости и оказался среди домов оазиса, я натянул поводья. Оглянувшись, я увидел, как высоко в небе летит стрела с серебряным оперением. Она поднималась выше и выше, достигла самой верхней точки, на мгновение зависла и по плавной дуге устремилась вниз.
Я осмотрел лапы кайила. В переднем правом копыте я нашел то, что искал: маленьких шарик из воска, прикрученный к копыту нитками Внутри воска, который должен был вскоре расплавиться от скачки и тепла животного, находилась игла. Она пахла кандой, смертельным ядом, приготовляемым из корней кустарника канды Оторвав клочок рукава, я тщательно вытер иглу, после чего сложил и ее, и обрывок ткани в мешочек для мусора.
Затем я попробовал воду из обоих бурдюков. Как я и ожидал, она была соленой. Пить такую воду - самоубийство.
Я вытащил из ножен ятаган. Это был не мой ятаган. Осмотрев клинок, я заметил возле рукоятки скрытую гардой трещину. Я резко махнул оружием. Рукоятка осталась у меня в руке, а клинок вонзился в песок. Рукоятку и клинок я тоже спрятал в мешке для мусора.
Затем я отвел кайила в тень. Мимо проехали два всадника: Ибн-Саран и Хамид.
Я вылил в песок соленую воду. Было поздно. Я решил подыскать себе место для ночлега.
Глава 8. В ГОСТЯХ У ХАССАНА-БАНДИТА
В ту ночь я не спал, поскольку время от времени тучи всадников с луками и копьями наперевес проносились по улицам Девяти Колодцев, мотаясь от одного выхода из города к другому. Полагаю, мне в любом случае было бы не до сна в ту ночь. Воины по нескольку раз прочесали пустыню в радиусе пятидесяти пасангов вокруг оазиса, но не нашли даже следа.
Лишь перед самым рассветом, когда измотанные, разбитые солдаты возвращались из пустыни в Девять Колодцев, я уснул.
Я остановился в весьма убогом заведении, хозяин которого наверняка мечтал о лучшей доле, чем мотаться каждый день на заседания муниципального суда. Зато он всегда знал все местные новости.
- Вчера сбежал убийца! - сообщил он мне. - Скрылся в пустыне!
- Невероятно, - ответил я, искренне не веря в известие.
Я проснулся около девяти часов, за час до полудня по горианскому времени.
Покормив стоящего в стойле кайила, я основательно напоил его водой.
Во время завтрака я послал мальчишку выполнить кое-какие поручения. Не успел я закончить, как смышленый живой парнишка вернулся.
Надев бурнус и желтый кушак, я решил самостоятельно пройтись по лавкам. Выглядел я вызывающе, впрочем, именно так оделся бы местный торговец, стремящийся привлечь к себе внимание. Прежде всего я купил новый ятаган. Пояс и ножны у меня имелись. Кроме того, я приобрел новую упряжь для кайила и два мешка финиковых кирпичей. Длинные прямоугольные кирпичи весили по одному стоуну каждый, или около сорока фунтов в земном исчислении.
Возле общественного колодца у здания суда я набрал полные бурдюки воды и послушал местные новости.
- А ну, в сторону! - прикрикнул воин и плеснул воды себе в лицо.
Я посторонился, как скорее всего поступил бы местный торговец. В конце концов, парень провел трудную ночь в пустыне.
- Поймали убийцу? - спросил я.
- Нет, - проворчал воин.
- Знаете, иногда я не чувствую себя в безопасности.
- Не бойся, горожанин, - сказал он.
- Спасибо.
Поисковые отряды, как мне удалось выяснить, собирались отдыхать весь день и всю ночь. Вести поиски при луне не имело смысла. Измученных людей и животных решили не трогать до следующего утра. Таким образом, я получал фору примерно в пятнадцать горианских часов.
Более чем достаточно.
Около полудня, неторопливо покачиваясь на позвякивающем колокольчиками кайиле, в малиновом бурнусе и желтом кушаке, всем своим видом стараясь привлечь к себе внимание, я покинул оазис. С обеих сторон к седлу были приторочены бурдюки с водой и мешки с финиковыми кирпичами. Как только высокие пальмы за моей спиной стали маленькими, я резко повернул в сторону, чтобы избежать встречи с возвращающимися из рейда по пустыне отрядами.
Спустя два дня, отъехав от оазиса пасангов двести на северо-восток, я поднялся на холм и резко натянул поводья.
Внизу, в небольшом ущелье, среди голых, усыпанных камнями холмиков, грабили маленький караван.
Здоровенный разбойник схватил за рамы и тряхнул сразу два курдаха. На землю посыпались сидящие внутри свободные девушки в цветастых юбках.
Гуртовщиков и погонщиков копьями согнали в одну кучу. Среди них шатался раненный в плечо охранник каравана.
Притороченные к седлам кайилов мешки были разрублены, таким способом разбойники определяли, нет ли в них чего ценного.
Нескольких кайилов отогнали в сторону. Разбойник держал сложенные в пучок поводья.
Захваченных в плен девушек привязали за руки к седельным лукам.
Один человек попытался бежать. Поскакавший следом разбойник свалил его на камни, треснув древком копья по шее.
Я видел, как разрубили бурдюк с водой, струя хлынула на песок, кайил попятился, пыль мгновенно впитывала влагу.
Мешки и ящики стаскивали в одну кучу. Некоторые ящики выворачивали в песок, их содержимое никого не интересовало. Свободных от груза кайилов лупили плоской частью ятагана и гнали в пустыню.
Две обнаженные девушки растерянно топтались в пыли, одежду с них сорвали клинком ятагана. Одна из них пыталась вцепиться связанными руками себе в волосы и жалобно причитала. Другая, напротив, злилась. Она с ненавистью смотрела на свои путы, не в силах поверить, что ее привязали к седлу. У нее были роскошные черные волосы. Голову она держала гордо и высоко.
Главарь разбойников поднялся в стременах и что-то приказал своим подчиненным. Двое бандитов тут же вскочили в седла и потащили за собой двух груженных награбленным добром кайилов. Еще один разбойник шел пешком, ведя кайила под уздцы. Привязанные к седлу пленницы неуклюже побежали за кайил ом главаря.
Сзади раздались крики. Кое-кто рискнул даже погрозить разбойникам кулаком. Остальные побежали к бурдюкам с водой. Пешком они могли добраться лишь до ближайшего оазиса Хромого Кайила, где им, безусловно, посочувствуют, но вряд ли помогут с вооруженной охраной. Ближайший гарнизон стоял в оазисе Девяти Колодцев, но к тому времени, когда весть о нападении достигнет военных, разбойники уйдут на тысячу пасангов.
Я поворотил кайила и не торопясь спустился с холма. Лагерь разбойников я вычислил еще вчера ночью. Сегодня я с ними встречусь. У меня было дело к главарю.
- Хорошо работаешь, - похвалил я рабыню.
В лагере она оставалась в полном одиночестве.
Она завизжала. Тяжелый круглый пестик длиной пять футов и диаметром более чем пять дюймов вывалился у нее из рук и опрокинул огромную миску глубиной более фута. Зерно сатарна высыпалось на землю. Я схватил рабыню за руки.
Как принято у хочевников, лагерь разбили на возвышающемся над всей равниной плато, хотя его и скрывал при этом густой кустарник. В огороженном забором из колючки загоне топтались четыре кайила. Лагерь образовывали пять шатров из неприметной ткани из шерсти кайила. Сооружения ставили выходом на восток, чтобы уловить утреннее тепло. Маленькие шатры популярны у кочевников, они едва достигают десяти футов в длину и пятнадцати в ширину. Шатры натягиваются на деревянную раму, земля под полом выравнивается и застилается циновками. Задняя часть шатра почти стелется по земле. Там, как правило, хранятся различные припасы. Традиционно в левой части шатра располагаются женские принадлежности, а в правой, вместе с одеялами и оружием - мужские. Все находится в кожаных мешках различных размеров. Женщины украшают такие мешки причудливой вышивкой.
Я огляделся. Лагерь почти не отличался от обычных стоянок кочевников. Бросалось в глаза только одно: здесь не было ни женщин, ни детей. Лишь одна рабыня присматривала за кайилами и молола зерно.
Я улыбнулся. Это был лагерь разбойников.
Девушку я отпустил.
- Ты! - испуганно закричала Алейна. Она оказалась полностью одета. На ней была прошитая красной ниткой длинная юбка с каемкой, коричневая кофта с капюшоном из мягкой шерстки кайила, под которой виднелась дешевая желто-голубая блузка из репса.
На шее поблескивал ошейник, уже не мой.
Я обратил внимание на мягкие складки юбки на ее бедрах и приятный цвет блузки. Зачем рабыне такая одежда?
На ногах у нее были туфли.
В синих глазах девушки застыл испуг, белокурые волосы волной ниспадали на спину.
- Ты уже носишь сережки, красотка Алейна? - поинтересовался я.
В ушах у нее висели огромные вульгарные кольца из золота.
- Он проколол мне уши седельной иглой, - сказала она. Чего еще можно ожидать от людей в таких местах?
Обычно подобные операции проделывает кожевник.
- Он сам надел их на меня. - Алейна с гордостью погладила побрякушку - Это из награбленного.
Алейну, девушку с Земли, нисколько не смутил подарок. Мало того, что сережки были безвкусны, ей насильно прокололи уши и повесили украшение, не спросив ее мнения. И ей это понравилось. У нее даже появился здоровый румянец.
- На Горе, - сказал я, - сережки носят только бесстыжие, бессовестные рабыни, самки, довольные тем, что еще способны вызывать желание у мужчины.
- Носят ли их свободные женщины? - спросила Алейна.
- Никогда.
- Только рабыни?
- Самые позорные из рабынь. Тебе не стыдно?
Она весело рассмеялась.
- У рабынь нет гордости, - гордо произнесла она и покрутила головой из стороны в сторону. Сережки раскачивались и блестели.
Многие рабыни привыкают к сережкам и начинают выпрашивать их у своих хозяев.
- Они мне очень нравятся, - сказала она.
- Женщину может украсить только ошейник.
- Я ношу и то и другое! - рассмеялась Алейна.
- Хоть что-то тебе не нравится?
- Конечно. - Она лукаво посмотрела на меня. - Рабыням ведь можно иногда покапризничать?
- Наверное. Твой хозяин делает с тобой все, что захочет?
Глаза девушки сверкнули.
- Мой хозяин, - произнесла она, - делает со мной все, что захочет. Он очень сильный.
- Я в этом не сомневался.
- Я во всем ему подчиняюсь, - сказала она. - Он - это все. Я - ничто.
- Понятно, - произнес я.
- Я его собственность, - продолжала она. - Он требует от меня полного подчинения. У меня нет никакого выбора. Я его рабыня.
- Ты считаешь, что так и должно быть? - спросил я. Она посмотрела на меня и улыбнулась:
- Мне это нравится.
- Приготовь чай, - приказал я.
Она подняла юбку и направилась в шатер ставить чай. Вдалеке показалось едва заметное облачко пыли. Разбойники возвращались. Я вошел в шатер и уселся, скрестив ноги, на циновку. Капюшон бурнуса я отбросил за спину. Было жарко. В Тахари постоянно дуют жаркие ветра.
- Поначалу я испугалась, когда увидела тебя, - сказала девушка. - Подумала, что ты решил забрать меня обратно. Потом поняла, что если бы ты этого хотел, то не стал бы медлить.
В шатре она сняла с себя куртку с капюшоном из шерсти кайила. Когда она наклонялась, груди ее соблазнительно покачивались в вырезе дешевой желто-голубой рубашки из репса.
- Думаю, не стал бы.
Рука девушки с металлическим коробком чая слегка дрожала. Глаза ее затуманились.
- Тебе приходится много работать? - спросил я.
- Очень много! - рассмеялась она. - Я работаю с самого раннего утра. Я должна собрать ветки и навоз кайила, чтобы развести костер, я должна приготовить кашу и бульон, потом вычистить котлы и кастрюли, затем я должна вытрясти циновки и подмести в шатрах, на мне лежит починка одежды и обуви, я натираю и чищу сапоги и кожаные изделия, я тку, я вью веревки, я дублю кожу и мелю зерно. Я же ухаживаю за кайилами и дважды в день дою кайилиц. Многое приходится делать. - Глаза девушки лучились от счастья. - Я выполняю работу десятерых женщин. Кроме меня, в лагере женщин нет. Вся неприятная работа достается мне. Мужчины не станут делать многих вещей. Это оскорбительно для их силы. - Она подняла голову - Вот и ты потребовал чаю.
- Кстати, где он? - спросил я. - Готов?
Я посмотрел на маленький медный чайник на маленьком костре из навоза кайила. Рядом уже стояла толстая стеклянная чашка. В такую входит унции два чая. Базий-ский чай пьют маленькими чашками и, как правило, выпивают три чашки за один присест. Важно не ошибиться в количестве заварки. Себе она, конечно, чая не сделала.
Время от времени я поглядывал на горизонт. Облако пыли приближалось. На шесте у входа в шатер висел бурдюк с водой.
- Ну, а ночью, - спросил я девушку, - разрешают ли тебе отдохнуть от дневных трудов?
Она была все еще мокрой от пота после размолачивания зерен.
- Днем, - рассмеялась она, - я выполняю обязанности свободной женщины, а ночью… ты же помнишь, кто я.
Я с любопытством разглядывал девушку.
- Я - рабыня, - весело засмеялась она.
- Значит, ночью ты меняешь тапочки на шелка и колокольчики?
- Если позволят, - улыбнулась она. - Часто приходится прислуживать обнаженной. Ночью как раз и начинается мой настоящий труд. Что он только не заставляет меня вытворять! Мне бы такое и в голову не пришло!
- Ты счастлива? - спросил я. - Да.
- Он делится тобой с другими разбойниками?
- Конечно, - пожала она плечами. - Я же единственная постоянная девушка в лагере.
- Значит, бывают и другие?
- Иногда, - сказала она. - Свободные женщины, рабыни, отобранные у караванов.
- Что делают с ними?
- Продают в оазисы. Мои обязанности как рабыни не ограничиваются ночами. Он часто меня использует. Бывает, вызовет днем и заставляет угождать ему, еще потную от хозяйственных трудов. Бывает, просто закидывает мне юбку на голову и валит на циновки, после чего гонит работать дальше.
- Тебя часто секут?
Она повернулась спиной и подняла рубашку. На теле виднелись следы двух или трех наказаний, хотя шрамов и ссадин не было. Секли ее мягким широким пятиполосным ремнем. Это наиболее распространенный способ наказания девушек. Чрезвычайно доходчиво и не портит кожу.
- Меня наказывали дважды, - сказала она. - Один раз, еще давно, в шатрах, когда я надерзила, а второй раз - за неловкость. - Рабыня сняла с огня чайник и осторожно налила мне стакан.
- Твой хозяин жесток? - поинтересовался я.
- Нет, но он очень суров.
- Строг?
- Да, очень строг.
- Но не жесток?
- Нет.
- Как ты к нему относишься?
- Как рабыня.
- А он к тебе?
- Как хозяин.
- И часто он тебя бьет?
- Почти никогда, - ответила девушка, - но я знаю, что он может отстегать меня в любую минуту, стоит мне ему не угодить. Я рабыня, и я знаю, что меня могут запросто выпороть.
- Значит, ты живешь под страхом порки?
- Да. И страх этот обоснован. - Она посмотрела на меня. - Он достаточно силен, чтобы добиться от меня всего, чего захочет. Я это уже поняла. Он может меня выпороть, если я ему не понравлюсь.
- Как тебе нравятся подобные отношения?
- Ты не поверишь, но это захватывает!
- Похоже, тебе нравится подчиняться мужчине, - сказал я.
- Я - женщина. - Она опустила голову. - Во мне проснулись чувства, о которых я даже не подозревала. В руках сильных и безжалостных мужчин я открыла в себе фантастическую сексуальность. Это так славно и здорово! - воскликнула она, посмотрев вверх.
- Женщины Земли рассуждают по-другому, - заметил я.
- Я горианская рабыня. - Девушка встала на колени и прикоснулась к сережкам.
- Похоже, ты любишь своего хозяина?
- Если бы он не запрещал мне, я бы слизывала пыль с его сапог!
Она резко обернулась, заметив наконец облако пыли. Рабыня поняла, что возвращаются разбойники. Глаза ее испуганно расширились.
- Ты должен бежать! - воскликнула она. - Они убьют тебя, если застанут здесь!
- Я не допил чай, - возразил я.
- Уж не хочешь ли ты, - она неуверенно поднялась на ноги, - причинить вред моему господину?
- У меня к нему дело, - просто ответил я.
Рабыня попятилась. Я поставил чашку на землю, между двух циновок. Я был уверен, что чай не разольется. Она сделала еще один шаг назад, а я наклонился в сторону и дотянулся до связки длинных цепочек, приготовленных, вне всякого сомнения, для усмирения рабынь, которых планировали захватить при налете на караван. Взвизгнув, Алейна развернулась и со всех ног кинулась в пустыню. Цепочка как змея сверкнула на солнце и захлестнула ее ноги. Рабыня упала, разметав по песку белокурые волосы. В следующую секунду я был уже на ней. Рывком подняв ее за волосы, я зажал ей рот и затащил в шатер. Там я швырнул ее на циновки, запихал в рот шелковый шарфик, после чего обмотал ее голову кушаком, чтобы она ничего не могла видеть. Затем я перевернул ее на живот и связал обрывком ремня руки и ноги. После этого я закинул ее на правую половину шатра, где хранились мужские принадлежности.
Закончив с Алейной, я вышел из шатра и встал у входа.
Первым показался главарь шайки. К луке его седла были привязаны две захваченные во время налета женщины. Они спотыкались и едва держались на ногах. Босые ступни оставляли в песке кровавый след. Сзади шел груженный награбленным добром кайил. Вместе с главарем шайка насчитывала девять человек. Увидев меня, он подал команду, и его люди мгновенно окружили лагерь. Кайил главаря попятился. Я понял его намерение. Он хотел атаковать с ходу, направить кайила на шатер, смять его и нанести сокрушительный удар.
Я снял с шеста бурдюк с водой.
Кто-то из разбойников издал вопль ярости. Я запрокинул бурдюк и сделал несколько внушительных глотков. Затем я повесил бурдюк на место и вытер губы рукавом халата.
Главарь шайки вложил ятаган в ножны и спрыгнул с кайила. Я вернулся в шатер, сел, скрестив ноги, на циновку и взял еще не остывшую чашку чая.
Главарь вошел в шатер.
- Чай готов, - сказал я ему.
Первым делом он перерезал ножом стягивающие Алей-ну ремни. Она в ужасе взирала на своего хозяина. Он, однако, на нее не сердился. В конце концов, она была всего-навсего слабой женщиной.