- Мы пока еще слишком низко. Ее закрывает вон та похожая на трезубец гора. Нам придется залезть на ее гребень, туда, где кончается лес. Оттуда ты увидишь Монте-Розу, а если повезет, то и монастырь.
Проповедник прикинул на глаз расстояние и застонал.
Путника мы увидели, когда поднимались параллельно слетающей вниз горной речке, гораздо более узкой, чем прежняя, но не менее громкой. Человек в бело-коричневом плаще паломника отдыхал на большом плоском камне. Под ногами у него лежала котомка, у ног - прямой дорожный посох. Крепкий и надежный. С таким легко можно идти в гору и отбиться от разбойника, если умеешь, конечно.
Мужчина был цыганом - смуглое лицо, темные глаза, густые брови и усы, курчавые волосы с большим количеством седины, крестообразный шрам на правой скуле. Яркий, белый, заметный издалека. Такие отметины я знал - подобным образом клеймили цыган в Ольском королевстве, считая людьми второго сорта. Обычно за этим следовала смерть, и чаще всего она оказывалась нелегкой. Шуко рассказывал, что у его отца был точно такой же шрам, и смерти он избежал только чудом, вовремя успев покинуть страну, где через несколько дней после его бегства началась кровавая резня, в которой перебили почти двадцать тысяч из его народа.
- Цыган! - проворчал Проповедник. - В последнее время тебе везет на их племя. Тот, с которым ты встречался в прошлый раз, ткнул тебя кинжалом. Этот, возможно, огреет посохом. Гляди в оба.
Паломник чистил куриное яйцо и, даже заметив меня, не оставил своего занятия. Его узловатые пальцы продолжали снимать скорлупу, тогда как карие глаза неотрывно следили за мной.
- Доброго дня, - сказал я, не доходя до него. - Не ожидал встретить здесь путника.
- Я тоже, - негромко ответил он. - Голоден? У меня есть еще несколько куриных яиц и грудинка с хлебом.
- Спасибо, - поблагодарил я. - Меня зовут Людвиг.
- И ты, судя по сапфиру на кинжале, страж, - кивнул он. - Я Роман.
- Как ты здесь оказался?
- Иду в монастырь от Вилочек. В тумане перепутал тропу. Потерял два дня, пока понял, в чем дело. Теперь возвращаюсь напрямик.
Он достал еду, положил на камень, правой рукой, на безымянном пальце которой я увидел полоску золотого кольца, показал, чтобы я присоединялся.
- Я тоже направляюсь к монастырю.
- Ну, значит, дальше пойдем вместе. Если ты не возражаешь.
Я переглянулся с Пугалом и кивнул:
- Не возражаю. Вдвоем веселее. Видел ли ты еще людей поблизости?
- Вчера. Пастуха с отарой, на соседнем склоне. Было далеко, и я не услышал, что он мне кричал через ущелье. Что ты забыл у каликвецев?
Этот паломник, как видно, привык брать быка за рога.
- Ищу своего друга, который пропал в горах.
- Он тоже страж? - Вопрос прозвучал, но в карих глазах не возникло ни капли интереса.
- Да. А зачем тебе монахи?
- Не мне. Это меня пригласили. Я знаю древние языки, а в библиотеке Дорч-ган-Тойна есть несколько книг, которые никак не поддаются переводу.
- Паломник-переводчик. Необычно.
- Для цыгана, ты хочешь сказать? - усмехнулся он. - Я был достаточно умен, чтобы учиться. А плащ паломника купил у старьевщика. Он теплый.
Его история была вполне убедительной. Особенно если не думать о случайности встречи, о том, что он далековато зашел, прежде чем понял, что заблудился, и о том, что его глаза мне не очень нравились. Взгляд у этого человека был слишком бесстрастный и равнодушный.
Не стоило забывать, что где-то в горах бродит ругару, который может быть не только чудовищем, но и человеком…
Мой спутник оказался немногословен. Он пошел первым, двигаясь широкими шагами, переставляя посох и сгорбив плечи. До следующего привала мы не разговаривали.
- Скоро самая сложная часть пути, - сказал Роман, положив свой посох поперек колен. - Река падает с отвесной скалы почти на сто ярдов. А подъем в виде каменных ступеней. Так что выбрось все, что может тебе помешать, страж.
- Что, например? - спросил я, уже зная ответ.
- Арбалет. Он тяжелый, а толку от него чуть. Здесь нет ни медведей, ни волков, ни барсов, ни людей. Не от кого защищаться.
- Зато встречается птица, которая может стать неплохим ужином. Так что не думаю, что это мудро - оставлять оружие.
Он пожал плечами:
- Как хочешь.
- Я все больше и больше не люблю цыган, - заявил Проповедник. - Шуко сумасшедший, а этот еще и странный какой-то. Не поймешь его.
Я старался беречь дыхание, но все равно подъем оказался не из легких. Цыган был точно двужильный, он даже не вспотел. Шагал вперед, словно одержимый демоном, и не выказывал никаких признаков усталости. К водопаду мы пришли через час после разговора об арбалете. Река срывалась с широкого карниза и падала вниз с ревом обезумевшей от крови толпы.
- Нам туда, - сказал Роман, указав наверх. - Там начинается плато и луга. По ступеням.
"Ступенями" он назвал каменные выемки, каскадами поднимавшиеся по базальтовой скале. Они были мокрыми, скользкими и совершенно не обнадеживали. У Проповедника эта дорога и вовсе вызвала сомнения:
- А нет ли другого пути?
Я не стал ему отвечать, посмотрел, как Пугало вошло в водопад и скрылось за ним, подтянул лямки рюкзака, чтобы он как можно меньше болтался на спине и не смещал мой центр тяжести.
Чем выше мы поднимались, тем сложнее становилось. Я перестал доверять только ногам и начал ползти вверх на четвереньках, цепляясь пальцами за мокрые, холодные камни. Роман двигался прямо надо мной, тем же самым способом, что и я. Посох он забросил себе за спину, соорудив из ремня петлю и надежно зафиксировав его рядом с котомкой. Иногда он оборачивался, проверяя, не отстал ли я, ловил мой взгляд, одобрительно кивал и вновь продолжал подъем.
Потом мы спугнули двух топлян. Они сидели на сильно выдающейся вперед ступени и наслаждались водными брызгами, падающими на них сверху. Заметив нас, речные жители зло сверкнули ярко-голубыми глазами, скользнули ужами, блеснув тусклой серебристой чешуей, и спрыгнули в поток.
Быть может, оттого что мы их рассердили, а может, из-за досадной случайности и моей неосторожности за десять ярдов до конца подъема моя левая нога скользнула по камню, и я потерял равновесие.
Впечатление было такое, словно кто-то невидимый изо всех сил дернул меня за рюкзак. Я опасно отклонился назад, замахал руками, стараясь восстановить хрупкий баланс между собой и скалой.
Испугаться не успел. Лишь отметил краем сознания, что у Проповедника лицо перекошено от ужаса, а падать мне никак не меньше девяноста ярдов.
И в этот момент смуглые пальцы цепко схватили меня за правое запястье, дернули вперед, вырывая из распахнутой, голодной пасти бездны.
- Спасибо, - отдышавшись, сказал я.
Роман прочитал слово по моим губам и наклонился к уху, прокричав:
- Говорил же я! Брось арбалет!
И полез вверх. Когда я закончил подъем и оказался на пологом гребне, цыган ждал меня, а рядом с ним сидело Пугало, безучастно швыряя вниз камешки.
- Тебе надо отдохнуть или идем дальше? - спросил мой спутник.
- Мне нужна минута, - ответил я. - Еще раз спасибо за помощь.
- Не за что, страж.
- Я ненароком рассмотрел твое кольцо, когда ты протянул руку.
Он только усмехнулся.
- Три пятиконечных звезды по ободу. Уполномоченный церковный легат.
- Сложно поверить, что такой, как я, служит церкви? - спросил он.
- Мой друг - страж. И он тоже цыган. И той же веры, что ты и я. Так что поверить легко. Значит, ты не разбираешься в древних языках?
- Я не врал тебе, Людвиг ван Нормайенн. В языках я разбираюсь прекрасно. И иду в монастырь ради его библиотеки.
- Не помню, чтобы называл тебе свое полное имя, Роман.
- В этом нет нужды. Я помню тебя. Видел в Вионе с отцом Мартом, когда на кардинала Урбана устроили покушение. Я служу его высокопреосвященству, так что в курсе того дела.
- Личный легат кардинала Урбана? - удивился я.
- Мир тесен, страж. А люди, которые занимаются похожим ремеслом, имеют такую особенность - пересекаться даже в глуши. Ну, что? Теперь идем?
Деревья остались внизу. Здесь рос только чахлый кустарник и короткая трава. Куда ни кинь взгляд, вокруг на склонах расположились луга, то и дело перемежающиеся каменными скоплениями. Мы шагали по хребту, по удобной прямой тропе, во сто крат легче той, которой я шел в прошлые дни.
Мы были в самом сердце Хрустальных гор. И центральный хребет - белая стена - протянулся с севера на юг. Справа от нас небо пронзал Зуб Холода, слева огромным сахарным холмом, к вечеру укрывающимся алыми облаками, точно периной, вздымалась Монте-Роза.
- Мы где-то в трех тысячах ярдов над морем, - сказал Роман, хватая ртом воздух. - А эта красавица поднимается на все семь. Если не больше. Туда пока не залез ни один человек.
- Там нечего делать, - ответил я ему. - Лишь снег, лед да духи мороза. Они не любят людей.
У меня немного болела голова, и при быстрой ходьбе начиналась одышка, но в целом я чувствовал себя не так уж и плохо. Горрграт на полторы тысячи ярдов выше, я видел его уже отсюда, хотя идти до него еще около трех с половиной лиг. Он располагался на западном отроге Монте-Розы, сжатый с одной стороны ее снежной величественной вершиной, а с другой - более низкой горой, отсюда напоминающей поседевшую улитку.
Сейчас было раннее утро, и из-за восходящего солнца снежный хребет походил на хагжитский шербет - был нежно-розового оттенка. Внизу, в долинах, лежали облака. Это было нереальное зрелище. Мы словно парили над миром, и дорога, по которой шли, все больше и больше приближала нас к ледникам. Я уже видел их сползающие с гор бело-голубые языки, мерцавшие на солнце, точно холодное пламя.
Ветер пах яркой свежестью и в то же время терпким левкоем, то успокаивался, то вновь начинал носиться по лугам и склонам с игривой беспечностью щенка. Я зарядил арбалет под удивленным взглядом цыгана.
- Решил заняться охотой, страж?
- Несколько дней назад я встретил иных существ. Они сказали, что где-то здесь живет ругару.
- Ты им веришь?
- Им незачем было врать.
- Ругару?! - возопил Проповедник. - Чертов оборотень, прости Господи! И ты говоришь об этом только сейчас?!
Мне пришлось проигнорировать его.
- Ты не спешил поделиться со мной этой информацией, - сказал Роман.
- Ругару мог оказаться и ты. Пока я не увидел кольцо, не был уверен в том, что передо мной не оборотень.
- Людвиг, я оскорблен! Мне-то ты мог сказать сразу! Пугало же ведь знало! По роже его вижу, что знало! Какое преступное наплевательство! - между тем продолжал распаляться Проповедник. - А еще друг называется!
- Вполне разумно, - рассмеялся легат кардинала. - Вот только ты не подумал, что кольцо я мог снять с какого-нибудь путника, а потом сочинить всю эту историю?
- Бесстыдство! - Проповедник, взмахивая руками, удалялся. - Какому-то цыгану заблудшему рассказал, а мне - нет!
Я проводил его сутулую фигуру взглядом, затем повернулся к Роману:
- Кольцо и одежда - возможно. Но история с Вионом - сомнительно. К тому же сейчас полнолуние, и ночью я не заметил, чтобы ты обрастал шерстью.
Он вновь рассмеялся и сказал:
- Ну, надеюсь, что тебя все-таки обманули. Встречаться с тварями ночи не входит в мои планы.
К вечеру мы подошли к плато, заросшему замшелыми каменными грибами. Здесь выл пронзительный холодный ветер. На склоны опустился туман, вязкий и влажный, застилающий глаза, лезущий в рот, пахнущий едкой пряной травой и заманивающий к пропастям, которых вокруг тропы было великое множество. Вернувшийся Проповедник, все еще обиженный, ворчал, что темнеет и пора делать привал.
- Надо остановиться, - согласился я. - Или костей не соберем.
Роман подул на ладонь, и вокруг нас закружились какие-то насекомые, излучавшие ярко-желтый огонь, свет которого разогнал туман, отразился от шершавых поверхностей каменных грибов.
- Мать-заступница! Святой Коломан и все его мучители! Это не церковная магия! - подпрыгнул Проповедник.
Пугало остановилось да пригляделось к моему спутнику получше.
- Церковный легат, знающий древние языки, да еще и колдун к тому же. На службе у кардинала Урбана. Ты полон сюрпризов, Роман.
- Как и ты, Людвиг, - вернул он мне комплимент. - Его высокопреосвященство несколько раз говорил о тебе и твоих друзьях.
Мне это не слишком понравилось, но я сказал:
- Надеюсь, только хорошее.
- Кардинал помнит, кому он обязан жизнью, когда был еще епископом. А это, - небрежный кивок в сторону летающих насекомых, - всего лишь детские шалости. Уверен, что другие колдуны, которых ты, вне всякого сомнения, знаешь, способны на гораздо большее.
- Людвиг, спроси, есть ли у него патент? - подал "идею" Проповедник и тут же смутился, поняв, что сморозил несусветную чушь.
Разумеется, у легата кардинала должен быть патент Церкви, разрешающий заниматься волшебством.
- Не буду спорить, - ответил я цыгану. - Но люди твоей профессии обычно пользуются церковной магией, а не той, что считается темной.
- Только истинно верующий, свято отдающий себя всего Господу, способен на чистое, не запятнанное пороком волшебство. Я слишком слаб духом и полон сомнений, для того чтобы Господь проявил ко мне милость и наградил таким даром. Но и тот, что есть у меня, верно служит Церкви и Господу. Тебя это смущает?
- Меня давно уже ничто не смущает.
Он усмехнулся:
- Да, стражи порой не гнушаются пользоваться услугами тех, кого иные считают запятнанными. Ваши цели оправдывают те средства, которые вы используете для сражений с темными душами. Я готов это понять.
Он пошел вперед, освещая мрачную дорогу, и я поспешил за ним, не желая оставаться в тумане, который охотящейся кошкой следовал за нами, держась границы круга света.
- Ты собираешься не останавливаться всю ночь? - Я не убирал рук с арбалета.
- Ниже есть землянка, где летом иногда живут пастухи. Заночуем под крышей и с комфортом.
- Как далеко?
- Пока мы, точно святые, шествуем среди облаков, ничего конкретного сказать не могу. Часа полтора ходу.
Эти полтора часа были удивительно длинными, и я вздохнул с облегчением, когда мы начали спуск с плато.
Черная проворная тень спрыгнула с вершины каменного гриба. Я, будучи настороже, крикнул, предупреждая Романа. Вскинул арбалет.
Косматая туша с длинной зубастой мордой в один прыжок оказалась передо мной. Колючей голодной злобой сверкнули золотистые глаза. Но он не бросился на меня - внезапно извернувшись всем телом, взмыл в воздух и прыгнул на цыгана.
Клацнули страшные челюсти, тут же облако сияющих насекомых взорвалось, их прозрачные крылышки разлетелись в стороны, упав на землю точно снежинки, а ругару проехал по земле добрый десяток ярдов, сильно ударившись боком о камень. Проповедник верещал, чтобы я немедленно бежал и спасался, но я даже не подумал об этом.
Цыган стоял на коленях, оборотень, отброшенный магией, вставал на четвереньки, оглушенный атакой. Я прицелился, выстрелил и попал, судя по тому, как взвыл нападавший. Он встал на задние ноги, повернул ко мне оскаленную морду, но цыган швырнул с открытой ладони нечто чернильно-черное, и ругару снова прыгнул, но теперь уже не на нас, а во мрак, подальше от колдовства.
- Господи спаси! Господи спаси! Господи спаси! - молился Проповедник.
Пугало молитвы не жаловало, поэтому просто наблюдало за всем происходящим со стороны и, судя по его виду, было крайне довольно случившейся скоротечной схваткой.
Первым делом я перезарядил арбалет, а затем уже бросился к цыгану. Тот больше не стоял на коленях, а лежал на спине. Его грудь тяжело вздымалась.
- Ты цел?
Крылышки, лежавшие на земле, гасли, вокруг разлилась тьма, со всех сторон подступил туман, и разглядеть хоть что-то, когда сердце стучит у самого горла, а разгоряченная кровь шумит в ушах, было не так уж и просто.
- Сейчас, - сказал Роман, и в воздухе закружился всего лишь один волшебный светлячок. На этот раз горел он гораздо более тускло, чем прежде. Бледного света едва хватило для того, чтобы рассмотреть все хорошенько.
- Казни хагжитские! - за всех нас произнес Проповедник.
Пугало подошло поближе, чтобы лучше разглядеть окровавленное плечо цыгана. Оно было все изодрано зубами, текла кровь.
- Плохи мои дела, страж, - сказал легат кардинала.
Я достал из рюкзака чистую тряпку, залил рану бальзамом, который оставался у меня еще с тех пор, когда лечили Карла, и взялся за перевязку как раз в тот момент, когда Роман потерял сознание.
- Зачем ты это делаешь? - удивился Проповедник. - Не милосерднее ли убить его?
- Что-то не совмещаются у меня в сознании эти два слова - милосердие и убийство. Будь добр, оставь дурные советы при себе, - не прекращая своих действий, отозвался я.
- Приглуши жалость и включи рассудок, Людвиг. Его цапнул ругару. Это все равно что укус ядовитой гадины. Он не переживет ночи и умрет в мучениях. Господь…
- Не давал мне указания убивать человека. Если ему надо, то он сделает это сам. Не сомневайся. У окулла тоже был смертельный яд, но я до сих пор жив.
- Тебя лечила София. И ты тогда умер, если помнишь.
Я бросил рюкзак и котомку цыгана, также оставил арбалет и с трудом взвалил раненого себе на плечи. Он был гораздо легче меня, но все равно тащить его на высоте оказалось не просто.
- Что ты задумал? - поинтересовался старый пеликан.
- Дойти до пастушьей землянки. Она где-то близко.
- А если ругару вернется, пока ты прешь цыгана на закорках?
- Значит, будет не один мертвец, а два.
Я сделал шаг, и, по счастью, светлячок послушно полетел рядом, освещая путь. Пастушья землянка - торчащая над травой крыша из хвороста и низенькая дверь - появилась справа от тропы спустя триста непростых шагов. Низкий потолок, одно оконце, одна лавка, старый очаг и сильный запах сухих трав - чабреца, душицы и зверобоя.
Неизвестный пастух оставил в углу какое-то количество дров, которые поднял снизу, оттуда, где росли деревья. Я разжег огонь, осмотрел повязку. Она намокла от крови, так что я заменил ее, вновь залив разорванные мышцы бальзамом.
Я потрогал лоб Романа, он был ледяной. Поднял веко, но зрачок не реагировал на свет, был большим и неестественно-черным.
- Плохо дело, Людвиг. Быть может, мне помолиться за него?
- Молитва не помешает. Сиди с ним, читай молитву и, если хватит сил, попробуй бросить еще дров в огонь, когда тот начнет гаснуть.
- А ты куда?
- А я собираюсь принести противоядие и дать ему пожить еще немного.
- Противоядие от укуса оборотня?! Откуда ты о нем знаешь?
- Мне рассказывала Гертруда.
- Она ведьма.
- Скажи что-то новое.
- Где-то там, во мраке, тебя поджидает чудовище.
- Нет времени пререкаться с тобой, дружище.