– А чем шииты отличаются от суннитов?
– Шииты почитают халифа Али мужа Фатимы, дочери пророка Мухаммеда, а также потомков Али и Фатимы, одного из которых звали Измаил. Более того, шииты обожествляют Али и ждут его второго пришествия под именем Махди. Сунниты считают шиитов еретиками, отступившими от заветов пророка.
– А тебе не кажется, сиятельный Михаил, что культ Махди очень похож на культ Христа? – спросил Венцелин, пристально глядя в глаза хозяину.
– Если бы я так считал, шевалье, – сухо отозвался Михаил, – то меня уже давно объявили еретиком.
– Выходит, константинопольские иерархи понимают, какую опасность таит в себе секта исмаилитов не только для мусульман, но и для христиан.
– В столице империи деятельность этой секты запрещена, – нахмурился Михаил. – А почему ты об этом спрашиваешь?
– По моим сведениям, династия Фатимидов, правящая ныне в Египте, придерживается шиитского направления в исламе.
– Ты знаешь о делах Востока слишком много для простого рыцаря, благородный Венцелин, – прищурился на собеседника протовестиарий.
– Я ведь, кажется, говорил тебе, сиятельный Михаил, что воспитывался при монастыре, – пожал плечами шевалье. – Аббат Адальберт, мой духовный наставник, поручил мне собрать сведения обо всех ересях, существующих в ваших краях, что я и делаю по мере сил.
Протовестиарий кивнул, он и раньше догадывался, что Венцелин фон Рюстов не так прост, как это может показаться. Впрочем, было бы удивительно, если бы иерархи римской церкви не озаботились соблазнами, которые поджидают их духовных чад на весьма тернистом пути к Гробу Господню.
– Фатимиды захватили Каир двадцать восемь лет тому назад, – пояснил любопытствующему собеседнику Михаил, – но так и остались чужими основной массе тамошнего населения, не желающему отступать от заветов пророка Мухаммеда.
– А на чем же тогда держится их власть?
– На мамелюках, – усмехнулся Михаил. – Они покупают мальчиков-рабов на невольничьих рынках и делают из них воинов Аллаха. И на тайных сектах, не брезгующих ничем, в том числе и убийствами из-за угла.
– Спасибо за подробный ответ, протовестиарий. Я непременно сообщу о тебе аббату Адальберту в своем письме. Не думаю, что в Константинополе найдется более осведомленный человек, чем ты.
– Ты преувеличиваешь, шевалье, – отмахнулся от неприкрытой лести протовестиарий.
– Не думаю, – покачал головой Венцелин. – Похоже, император Алексей придерживается того же мнения, что и я, иначе он не давал бы тебе столь деликатных и важных для Византии поручений.
Граф Рено де Туле был потрясен, когда увидел живую и невредимую Адель де Менг рано утром у своего шатра. Протовестиарий Михаил, сопровождавший благородную даму, сиял как начищенная монета. Что, впрочем, неудивительно. Византиец сдержал, данное герцогу Бульонскому слово, и хотя не уложился в указанный срок, граф Рено не собирался ставить ему это в вину. Тем более что благородная Адель не понесла за время своего отсутствие ни малейшего ущерба. Что с удовольствием отметили благородные Готфрид и Леон, выскочившие из шатров на шум. Герцог помог даме спешиться, опередив ее нерасторопного мужа. За что был вознагражден ослепительной улыбкой и благосклонным кивком. Благородные супруги доблестных рыцарей, собравшиеся в немалом числе вокруг спасенной красавицы, первыми отметили благотворные перемены в облике благородной Адели. И речь шла не только о разрумянившихся щечках виконтессы де Менг, но в первую очередь о золотой диадеме, усыпанной драгоценными камнями, которая украшала прелестную головку дамы. И если румянцем благородная Адель обязана была, скорее всего, морозу, то диадему, стоившую целого состояния, ей могли подарить только византийцы. Эту догадку тут же подтвердил сиятельный Михаил, воспользовавшись услугами графа Рено как переводчика:
– Император Алексей, узнав о несчастье, приключившейся с благородной дамой, подарил ей эту диадему, дабы скрасить ее печаль.
– Передай басилевсу, сиятельный Михаил, что я сдержу, данное тебе слово, и принесу оммаж в ближайшие дни.
– Завтра, если тебя не затруднит, благородный Готфрид, – ввернул свое слово протовестиарий.
– Быть по сему, – кивнул герцог.
Глава 6. Царская кровь.
Протовестиарий Михаил так глубоко был погружен в решение государственных дел, что едва не упустил из виду одно немаловажное обстоятельство. К счастью, ему любезно напомнили о взятых на себя обязательствах. Когда слуга поздно вечером доложил Михаилу о визите лохага туркополов Талчи, тот даже крякнул от огорчения на собственное беспамятство. Иперперклампр Симон был не тем человеком, просьбу которого можно проигнорировать. Михаил потянулся к бумаге и освежил в памяти имена крестоносцев, с которыми Симона связывали какие-то дела. Протовестиария эти дела не касались, а потому он не собирался в них вникать, дабы не нажить беды. Лохаг Талчи возник на пороге раньше, чем Михаил успел пробежать глазами лист бумаги, исписанный арабской вязью.
– Проходи, – махнул рукой лохагу протовестиарий и ткнул пальцем в стул, стоящий напротив: – Садись.
Талчи уже перевалило за сорок. Это был невысокого роста смуглый человек, с горящими как у кота глазами. Чем Талчи провинился перед своими соплеменниками, Михаил не знал, но вот уже на протяжении более десяти лет турок верой и правдой служил византийскому императору и дослужился до звания лохага. Талчи принял крещение, но что на самом деле творилось в его душе, можно было только догадываться.
– Даис приказал мне обратиться к тебе рафик Михаил, как только крестоносцы появятся в Константинополе, – хриплым голосом проговорил Талчи.
– Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не называл меня рафиком, – окрысился на турка Михаил.
– А разве нас подслушивают? – удивился Талчи.
– Нет, – нахмурился Михаил. – Но здесь, в этих стенах, я протовестиарий и никак иначе. Ты меня понял, лохаг?
– Понял, господин.
"Рафиками" или "друзьями" исмаилиты называли людей, хоть и не прошедших все степени посвящения, но все-таки достаточно хорошо знавших задачи секты и готовых с ней сотрудничать не за страх, а за совесть. Михаил считал себя вольнодумцем, и Симону без труда удалось убедить протовестиария в том, что просвещенный разум стоит дороже, чем это принято считать. В конце концов, умных людей в этом мире не так уж много, чтобы они враждовали между собой, разделившись на христиан, мусульман и иудеев. Эта мысли капподакийца понравилась Михаилу, тем более что никто не требовал от него ни тайных клятв, ни отречения от веры, ни тем более измены империи и басилевсу. Симон полагал, и Михаил вполне разделял его убеждения, что совершенно неважно, как будут называть Бога, пришедшего на землю, все равно это будет Махди, явления которого ждут исмаилиты. Пусть христиане зовут его Иисусом, шииты Али, а иудеи просто мессией. Но Он придет, дабы установить единые законы для всех без исключения людей, независимо от веры. И долг каждого честного человека, прежде всего перед самим собой, способствовать пришествию Махди, дабы приблизить час всеобщего благоденствия. Разумеется, Михаил не собирался обсуждать с Талчи ни богословские, ни философские проблемы по той простой причине, что лохаг просто-напросто не понял бы, о чем идет речь. Талчи был простой исполнитель, от которого не требовалось ничего, кроме слепого послушания и веры в то, что душа его обретет рай в конце пути, предначертанного рукой мудрого даиса.
– Ты бывал на постоялом дворе Афрания близ Анастасьевых бань?
– Да, сиятельный Михаил.
– Ты должен отправиться туда перед заходом солнца, сесть за стол, расположенный у дверей, положить на стол руки и ждать, когда к тебе подойдет рыцарь. Вот тебе перстень, лохаг, точно такой же будет на пальце чужака.
– А как зовут этого рыцаря?
– Вальтер фон Зальц.
– Он говорит по-гречески? – спросил Талчи.
– Да. Передашь ему, что след царской крови он найдет в Никее, в доме купца Аршака, расположенного недалеко от ворот городской цитадели. Не перепутай, лохаг.
– Я бывал в Никее, – кивнул Талчи. – И очень хорошо помню этот дом.
– Тем лучше, – улыбнулся турку Михаил. – Подскажи рыцарю самую короткую дорогу.
– Но ведь в Никею еще нужно попасть, – пожал плечами лохаг. – Вряд ли султан пустит франка в город. Разве что в цепях.
– Это уже не твоя забота, – нахмурился протовестиарий.
– А если рыцарь не придет?
– Ты будешь его ждать в течение ближайших десяти дней, Талчи. На все воля божья. Иди.
Венцелин проводил в покоях Зои далеко не первую ночь, но нынешняя грозила получиться особенно бурной. Дочь друнгария Константина уже миновала тридцатилетний рубеж и теперь норовила взять от жизни все, до чего могли дотянуться ее холеные руки. Венцелин отсутствовал в ее роскошной спальне две ночи подряд, что, конечно же, не понравилось своенравной Зое. В качестве оправдания и утешения Венцелин рассказал даме сердца историю похищения Адели де Менг и ее чудесного освобождения, имевшего, к слову сказать, серьезные политические последствия. Готфрид Бульонский принес вассальную присягу басилевсу, что в Константинополе расценили как победу. Алексей Комнин осыпал милостями и подарками протовестиария Михаила, а тот в свою очередь не забыл о своей капризной жене.
– Чудесное ожерелье, которое лежит на твоем столике, это результат усилий шевалье де Лузарша и моих, – сказал Венцелин с усмешкой, – а вовсе не твоего мужа.
– Спасибо за подарок, Гаст, – сказала Зоя, откидываясь на ложе. – Но этого недостаточно, чтобы заслужить мое прощение.
Венцелин познакомился с дочерью друнгария Константина более десяти лет тому назад, ему в ту пору было шестнадцать, ей – восемнадцать. Зоя была замужем за протопроедром Василием, человеком старым и ревнивым. Наставить ему рога, она посчитала делом чести. Венцелин охотно поддержал ее усилия и в течение двух лет выполнял супружеские обязанности, которыми ревнивый протопроедр пренебрегал в силу почтенного возраста. Второй брак сиятельной Зои оказался более удачным. Во-первых, протовестиарий был вдвое моложе протопроедра, а во-вторых, он не был ревнивцем, и после двух лет взаимной страсти, предоставил жене определенную свободу, оговорив заранее, что она не будет выходить за рамки приличий.
– Широкой души человек, – похвалил сиятельного Михаила Венцелин, после того как удовлетворил охочую до ласк Зою. – Вольнодумец.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась та.
– Иперперклампр Симон часто бывал в вашем доме?
– А что в этом удивительного, – повела смуглым плечом Зоя. – Провинциалы часто обращаются к моему мужу за помощью.
– По моим сведениям, этот Симон – исмаилит, – пристально глянул на женщину Венцелин.
Зоя пару раз хлопнула ресницами, слегка наморщила лоб, приложила руку к левой груди, словно пыталась спросить совета у собственного сердца. Венцелин смотрел на нее с любопытством. За минувшие годы Зоя почти не изменилась внешне, но приобретенному ею опыту мог бы позавидовать любой византийский царедворец. Венцелин хоть и не сразу, но уловил произошедшие в подруге перемены, а потому держался с ней настороже. Если Зоя посчитает, что ее откровенность может повредить Михаилу, она, скорее всего, не скажет любовнику ничего и вовсе не из любви к мужу, а из трезвого расчета. Успех протовестиария, это ее успех, а поражение и опала мужа неизбежно отзовется и на его жене. Венцелин для Зои не более чем залетный варанг, пусть давно и хорошо знакомый, но все-таки чужак, как по крови, так и по мыслям. К тому же язычник, следовательно, почти наверняка колдун. Такого можно пустить в постель, но отнюдь не в душу.
– Тебя, дорогой мой, тоже можно обвинить во многом, и крест на твоей шее меня ни в чем не убедил.
– Хочешь сказать, что Симон тоже притворялся?
– Во всяком случае, он упоминал Христа на каждом втором слове, что само по себе вызывает недоверие. Как говорит в таких случаях отец Викентий, показное благочестие порою лишь прикрытие для черной души.
– Этот человек обманул доверие моего отца и способствовал похищению моего брата и мачехи. Ты, конечно, помнишь эту историю.
– Руслан был милым мальчиком, – кивнула головой Зоя. – А его мать, кажется, армянка из Эдессы.
– У тебя хорошая память, – польстил любовнице Венцелин.
– Ты приехал только из-за брата?
– Я, конечно, мог бы тебя обмануть, Зоя, – вздохнул Венцелин. – Но это было бы нечестно по отношению к женщине, которой я стольким обязан.
– Ты все-таки признаешь, что это именно я сделала из неотесанного варвара блестящего и образованного мужчину?
– Признаю, – поддакнул Венцелин.
– В таком случае, пришла пора меня благодарить.
Со стороны Венцелина было бы невежливым отказать женщине, в мудрых советах которой он так нуждался. Но двигал им в данную минуту не столько расчет, сколько страсть к красивому телу, раскинувшемуся на багровом покрывале. Зоя умела разжечь огонь в жилах мужчины и не упускала случая, дабы воспользоваться своим благословенным даром.
Ложе благородной матроны заслуживало отдельного разговора. Оно было столь густо отделано золотом, серебром и слоновой костью, что за ними почти терялась деревянная основа. Балдахин из шелка укрывал хозяйку и ее гостя не столько от нескромных взглядов, сколько от докучливых насекомых, кои имели странную привычку падать с потолка на людей, предающихся отдохновению. Лампы, заправленные чистейшим оливковым маслом, давали достаточно света, чтобы по достоинству оценить друг друга. Единственное, что раздражало Венцелина в покоях Зои – это назойливый запах мускатного ореха, камфары и амбры, распространяемых серебряными курильницами, густо стоявших вокруг ложа. От запаха у него кружилась голова, а мысли утекали в сторону от русла, которое он пытался для них проложить.
– Ты не сказал, что все-таки привело тебя в Константинополь, – сказала Зоя, немного погодя.
– Желание увидеть подругу своей юности.
– Я уже оценила это, варвар, – хлопнула Зоя ладошкой по его груди. – Что еще?
– Мне поручили отыскать вдову Льва Диогена, – шепотом произнес Венцелин. – Она дочь князя Владимира.
– Это я знаю, – так же шепотом отозвалась Зоя. – Не будь она еще и правнучкой Константина Мономаха, ее, скорее всего, вернули бы отцу. Но в данной ситуации басилевс не мог рисковать. А ты что, влюблен в эту женщину?
– Я ее ни разу не видел, – пожал плечами Венцелин. – Но не мог же я отказать в просьбе князю. Меня отправили в Константинополь только потому, что я здесь родился.
– Ее нет в городе, – сказала Зоя, – в этом я абсолютно уверена. Как уверена и в том, что Симон участвовал в ее похищении, а помогал ему в этом лохаг туркополов Талчи.
– Никогда прежде не слышал об этом человеке, – задумчиво проговорил Венцелин.
– Я бы и сама о нем не вспомнила, если бы не увидела из окна во дворе собственной усадьбы, – усмехнулась Зоя.
– Талчи был здесь?!
– Видимо, приходил к Михаилу. Иногда он выполняет поручения моего мужа.
– И где можно найти этого турка?
– Спроси своего друга печенега, он должен его знать.
Алдар был сыном бека, сбежавшего в Константинополь не столько даже от половцев, наводнивших причерноморские и приазовские степи, сколько от своих соплеменников, принявших ислам. Чужая вера расколола печенежские роды и племена. И те из них, которые остались верны богам предков, после продолжительной и кровопролитной борьбы вынуждены были оставить родные степи и откочевать в Византию. Басилевсы не принуждали беглецов перейти в свою веру, но с течением времени печенеги приняли христианство, и с тех пор верой и правдой служили империи.
– А ведь внешне печенеги не отличаются от сельджуков и язык у них схож, – задумчиво проговорила Зоя.
– Так может и Талчи печенег?
– Нет. Он турок. Краем уха я слышала, что он сильно провинился перед султаном, и назад, к своим, у него пути нет. Наверное, именно поэтому он принял христианство. Если ты прав, и Симон действительно исмаилит, то для Талчи он последняя надежда вновь обрести себя среди приверженцев ислама, пусть не суннитского, так хотя бы шиитского толка. Ты понял, о чем я говорю?
– Понял. Твой муж уже просветил меня насчет суннитов и шиитов.
– Исмаилиты не отвергают ни христиан, ни иудеев, – предостерегла Венцелина Зоя. – Именно поэтому у них немало сторонников и просто сочувствующих не только в исламских землях, но и христианских. Убивают они обычно из-за угла, не тратя времени на условности.
– Спасибо за полезные сведения, бесценная моя.
Венцелину повезло. Печенег Алдар очень хорошо знал лохага Талчи, что, впрочем, не удивительно, поскольку жили они в одной казарме. У каждого из них под началом было по дюжине лихих наездников. Эта дюжина и составляла лох, боевое подразделение, на которые делился корпус легкой конницы, созданный императорами специально для противодействия сельджукам. В туркополы брали представителей разных племен, не только сирийцев, печенегов, армян, но и турок, в немалом, к слову, числе принявших христианство. Главным для кандидата в туркополы было умение держаться в седле и владеть оружием. В защитном снаряжении они сильно уступали рыцарям, но зато были куда подвижнее и в случае нужды легко уходили от погони. В бою они часто использовали луки, стреляя на скаку. Этот способ ведения войны был очень хорошо известен русам вообще и Венцелину в частности, но он стал неприятным сюрпризом для лотарингцев Готфрида, понесших немалый урон от стрел своих неуловимых противников. Алдар отличился в битве под стенами Константинополя и получил от кесаря Никифора не только благодарность, но и пригоршню серебра.
– Для начала поужинаем, Венцелин, – сказал печенег, скаля белые как снег зубы. – Я, честно говоря, проголодался. Служба – это тяжкая доля для сына бека, привыкшего нежится на пуховиках.
Алдар действительно был сыном бека, но на свое несчастье не то десятым, не то одиннадцатым по счету. Печенеги хоть и приняли христианство, но от многих своих обычаев, в число которых входило и многоженство, отказываться не спешили. Алдара родила беку жена младшая, а потому его права на отцовское наследство никто даже и не собирался рассматривать. За десять лет службы басилевсу Алексею Алдар участвовал во многих сражениях, дослужился до звания лохага, но не имел ни собственного дома, ни жены. Зато все константинопольские притоны он знал как свои пять пальцев, более того во многих из них числился завсегдатаем.
– Я целый день тебя ищу, – сказал Венцелин старому другу. – Где тебя ветер носит?
– Служба, Гаст, ничего не поделаешь, – вздохнул Алдар. – Будь я старшим сыном бека вроде тебя, то спокойно лежал бы на боку, а не мотался по чужим городам в поисках красавиц.
– Не зови меня Гастом, – попросил Венцелин.
– Даже при Лузарше?
– Особенно при нем.
– Я полагал, что он твой друг, – огорчился невесть почему Алдар.
– Скорее, приятель, но цели у нас разные.
– Лузарш звал меня на службу. Обещал сделать сенешалем своего замка и даже посвятить в рыцари. А сенешаль это высокое звание?
– Все зависит от замка, которым тебе придется управлять, – усмехнулся Венцелин. – Насколько мне известно, у благородного Глеба нет ни денег, ни надежного пристанища в родных местах. Он такой же младший сын своего отца, как и ты.