– Что не дозволено Эду де Шатийону, то дозволено папе Урбану, – согласился с королем шевалье.
– Садись, Глеб, – кивнул на деревянную скамью Филипп. – Надеюсь, не все твои вести так же плохи.
– Твой брат Гуго, сир, вне себя от восторга. Все бароны и шевалье Франции охвачены единым благочестивым порывом. Еще бы – папа Урбан обещал им от имени Господа полное отпущение грехов.
– Неслыханная щедрость, – согласился с Глебом король.
– Если позволишь, сир, я зачитаю тебе выдержки из речи Урбана на ассамблее?
– Читай, Лузарш. Все-таки приятно иметь хотя бы одного грамотного шевалье в своей свите.
Глеб достал из-за широкого пояса лист, исписанный довольно крупными буквами, откашлялся, дабы слова звучали плавно, и начал читать, подчеркивая голосом торжественность момента:
– Возлюбленные братья! Побуждаемый необходимостью нашего времени, я, Урбан, носящий с разрешения Господа знак апостола, надзирающий за всей землей, пришел к вам, слугам Божьим, как посланник, чтобы приоткрыть Божественную волю. Необходимо, чтобы вы как можно быстрее поспешили на выручку ваших братьев, проживающих на Востоке, о чем они уже не раз просили вас. Ибо в пределы Романии вторглось и обрушилось на них персидское племя турок, которые добрались до Средиземного моря, именно до того места, что зовется рукавом Святого Георгия. Занимая все больше и больше христианских земель, они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали и позабирали в полон, разрушили церкви, опустошили царство Богово. И если будете долго пребывать в бездействии, верным придется пострадать еще более.
И вот об этом-то деле прошу и умоляю вас, глашатаев Христовых, – и не я, а Господь, – чтобы вы увещевали со всей возможной настойчивостью людей всякого звания, как конных, так и пеших, как богатых, так и бедных, позаботиться об оказании всяческой поддержки христианам и об изгнании этого негодного народа из пределов наших земель Я говорю присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим, – так повелевает Христос.
Глеб замолк и вопросительно глянул на внимающего ему Филиппа. Короля речь папы Урбана явно заинтересовала больше, чем известие об отлучении от церкви. Во всяком случае, он спросил у шевалье:
– А где же отпущение грехов?
– Если кто, отправившись туда, – с готовностью продолжил Глеб, – окончит свое житие, пораженный смертью, будь то на сухом пути, или на море, или в сражении против язычников, отныне да отпускаются ему грехи. Я обещаю это тем, кто пойдет в поход, ибо наделен такой властью самим Господом. Пусть выступят против неверных, пусть двинутся на бой, давно уже достойный того, чтобы быть начатым, те, кто злонамеренно привык вести частную войну даже против единоверцев, и расточать обильную добычу. Да станут отныне воинами Христа те, кто раньше были грабителями. Пусть справедливо бьются теперь против варваров те, кто в былые времена сражался против братьев и сородичей. Нынче пусть получат вечную награду те, кто прежде за малую мзду были наемниками. Пусть увенчает двойная честь тех, кто не щадил себя в ущерб своей плоти и душе. Те, кто здесь горестны и бедны, там будут радостны и богаты; здесь враги Господа, там же станут ему друзьями. Те же, кто намерены отправиться в поход, пусть не медлят, но, оставив собственное достояние и собрав необходимые средства, пусть с окончанием зимы, в следующую же весну устремятся по стезе Господней.
Закончив чтение, шевалье положил бумагу на стол перед королем. Филипп умел писать и читать, но крайне редко прибегал к бумаге и не только по причине ее дороговизны. Король был близорук и тщательно скрывал этот свой недостаток.
– Речь, насколько я понимаю, идет о Византии? – задумчиво проговорил Филипп.
– Не только, – возразил ему шевалье. – Христовым паломникам надлежит освободить Иерусалим и не допустить осквернения Гроба Господня.
– Нелегкая задача, – покачал головой Филипп. – И много баронов согласилось стать воинами Христа?
– Все, – усмехнулся шевалье. – А многие даже успели пришить к своим плащам белые кресты, как символ будущего паломничества к Святым местам.
Возможно, король еще что-нибудь сказал по поводу оглушительной вести, но тут в беседу короля и шевалье вмешался сенешаль Бизо, неожиданно возникший на пороге:
– К нам гости, сир.
– Сколько их? – спросил Глеб.
– Двенадцать человек, вооруженных до зубов.
– Это ко мне, Лузарш, – поднялся со своего места Филипп.
Глеб предпочитал, чтобы его называли шевалье де Руси, но у короля, видимо, были свои резоны, и он именовал своего вассала Лузаршем, по названию замка, предоставленного ему в управление. Мог бы, кстати, и подарить, но, увы, король Франции был не настолько богат, чтобы разбрасываться землями и крепостями. Многие вассалы Филиппа были куда богаче своего сюзерена. Взять хотя бы того же графа Тулузского или герцога Нормандского. Глебу не раз намекали, что, оставив короля, он приобретет больше, чем потеряет, однако шевалье де Руси предпочитал хранить верность сыну Анны Ярославны, хотя бы в память о своем отце, выходце из далекой заснеженной страны.
Гвидо оказался прав, гости короля Филиппа были чужаками. Глебу никогда прежде не доводилось видеть германского императора Генриха, но он почти не сомневался, что этот худой, длинноногий как аист, далеко уже немолодой мужчина, как раз в это мгновение спешивающийся во дворе замка Лузарш, именно он и есть. Короля и императора не связывало в этой жизни практически ничего, разве что кроме ненависти к папе Урбану. Тем не менее, эти двое обнялись, словно родные братья.
– Шевалье де Руси де Лузарш, – представил Глеба императору Филипп.
– Рыцари Вальтер фон Зальц и Гундомар фон Майнц, – в свою очередь назвал двух спутников император.
Девять чужаков так и остались безымянными, из чего Глеб заключил, что они простые министериалы, так немецкие владетельные мужи называли своих сержантов. Король и император, рука об руку, направились к донжону, сопровождаемые сенешалем Бизо.
– Судя по всему, сюзерены не нуждаются пока в наших услугах, – с усмешкой сказал Глебу рыцарь Вальтер фон Зальц.
Немец был белобрыс, широкоплеч и довольно высок ростом, во всяком случае, выше Глеба пальца на три. Если бы не тонкие бледные губы и почти бесцветные глаза, его можно было бы назвать красавцем. Шевалье де Руси гость не понравился. Но, разумеется, это еще не повод, чтобы отказать ему в кубке хорошего вина. Второй рыцарь едва ли не на полголовы уступал своему товарищу в росте. К тому же у него почти не было шеи, и большая голова, казалось, покоилась прямо на широких плечах. Зато руки у алемана были необычайной длинны и при ходьбе почти касались колен. О его лице Глеб тоже не сказал бы добро слова, иные дикие кабаны посимпатичнее будут.
– Я сделаю все возможное шевалье, чтобы пребывание в этом замке, оставило у вас самое приятное воспоминание, – вежливо отозвался Глеб и, обернувшись к крутившемуся тут же пажу, крикнул: – Гвидо, проводи гостей к столу.
– Наших людей накормят? – спросил Гундомар фон Майнц сиплым от природы голосом.
– Вне всякого сомнения, – подтвердил Глеб.
– В таком случае, у меня к тебе еще одна просьба, благородный шевалье, – взял хозяина под руку фон Зальц. – В твой замок должен прибыть еще один человек, мэтр Жоффруа. Император Генрих назначил ему здесь встречу. Не сочти за труд, сообщить мне о его приезде.
– Он человек благородного звания?
– Мэтр Жоффруа всего лишь лекарь, – отрицательно покачал головой фон Зальц. – Но очень искусный лекарь. Сир Генрих будет огорчен, если эта встреча не состоится.
– Я предупрежу своих сержантов, шевалье. Мэтру Жоффруа будет оказан достойный прием.
– Благодарю, Лузарш. Можешь считать меня своим должником.
У Глеба была возможность подслушать разговор короля с императором, но он не стал этого делать. Скорее всего потому, что очень хорошо знал, о чем эти двое будут говорить. Вражда Генриха и Урбана ни для кого в Европе не было секретом. Урбану эта вражда досталось по наследству от ушедшего в мир иной предшественника. Папа Григорий Гильдебранд попортил немало крови императору, но и его приемник оказался крепким орешком. Урбан перетянул на свою сторону многих вассалов Генриха, и с их помощью вернул себе Рим, изгнав из Вечного Города ставленника императора Гиберта, которого с тех самых пор стали называть антипапой. Наверняка Генрих и Филипп решат, что поход, затеянный Урбаном им только на руку, поскольку избавит сюзеренов от беспокойных вассалов, претендующих на расширение собственных прав. По сведениям, полученным Глебом в Клермоне, граф Раймунд Тулузский уже встречался с папой в своем замке Сен-Жилль и выразил горячую поддержку всем его начинаниям. Наверняка к Раймунду Тулузскому присоединиться и другой горячий сторонник Урбана Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии. Были и другие выгоды, которые Филипп с Генрихом наверняка сейчас обсуждают. В Европе количество рыцарей значительно превышало количество замков. Младшие сыновья благородных шевалье не получали от своих отцов ничего кроме мечей, а потому без раздумий ввязывались в любую свару, дабы с боем взять то, что по их мнению плохо лежало. Глеб де Руси сам принадлежал к числу полуизгоев, которым порою голову негде было приклонить. Их разрушительную энергию следовало направить куда-нибудь подальше от Европы, и далекие Византия, Сирия и Палестина подходили для этой цели как нельзя лучше. Сам Глеб пока не спешил, пришивать крест к плащу, видимо ему не хватало религиозного рвения. С другой стороны, шевалье не мог не понимать, что для него поход, затеянный папой Урбаном, это великолепная возможность поправить дела и избавиться от унизительной зависимости.
Благородные рыцари Вальтер и Гундомар уже успели оценить достоинства местного вина, когда Филипп и Генрих закончили, наконец, свой тайный разговор. Судя по всему, король и император договорились. Во всяком случае, они с охотою приняли предложения шевалье де Лузарша разделить с ним стол. Сенешал Бизо, надо отдать ему должное, не ударил в грязь лицом и сумел угодить коронованным особам. Блюда, предложенные гостям, хоть и не отличались особой изысканностью, но могли насытить любой, даже самый требовательный желудок.
Король Филипп покинул замок Лузарш сразу же после ужина. Император Генрих решил заночевать у гостеприимного шевалье Глеба, ибо и он сам, и его люди плохо знали местность и рисковали заблудиться в окрестностях замка в ночную пору. Глеб уже знал о предстоящей встречи Генриха с лекарем, а потому просьбе императора не удивился. Подвоха он не боялся, ибо замок Лузарш мог противопоставить дюжине алеманов не менее сорока хорошо владеющих оружием людей.
Мэтр Жоффруа прибыл в замок, когда ночь уже вступила в свои права. Лекаря сопровождали всего двое наемников, а потому сенешал Бизо без опаски опустил перед гостем подъемный мост. Тем не менее, Бизо счел своим долгом сообщить шевалье де Руси, уже отправившемуся на покой, о появлении очень подозрительного лица.
– И чем это лекарь подозрителен? – полюбопытствовал Глеб.
– Черен как жук, – пожал плечами старый сенешаль. – Сдается мне, что он совсем не тот человек, за которого себя выдает. К тому же он тулузец, а в тех краях еретиков больше, чем в Палестине.
Бизо был истинным северянином и очень благочестивым человеком. Где и когда он успел составить столь плохое мнение о тулузцах, Глеб не знал, но, в конце концов, сенешаль прожил долгую жизнь и научился, надо отдать ему должное, разбираться в людях.
– Ты проводил мэтра Жоффруа к императору?
– Да, – подтвердил Бизо. – Теперь алеманы заперлись в покоях Генриха и о чем-то шушукаются.
По слухам, германский император не отличался крепким здоровьем. Вполне возможно, что его встреча с лекарем носит самый обычный характер, и постороннему лицу незачем вмешиваться в личную жизнь болезненного Генриха. Тем не менее, шевалье де Руси решил выяснить, что это за птица залетела в замок Лузарш в столь беспокойную и склонную к насилиям пору.
Помещение, которое облюбовал для досуга шевалье, было обставлено с вызывающей простотой. Кроме тюка с соломой, прикрытого холстиной и никому ненужного хлама, здесь ничего не было. Зато слышимость была отличной. Глеб это оценил, как только присел на тюк и уставился в потолок. Голос принадлежал незнакомцу, это он определил сразу по заметному акценту. Мэтр Жоффруа прекрасно говорил на языке алеманов, чего нельзя было сказать о шевалье де Руси. Зато Глеб сносно понимал чужую речь, благо немало в свое время общался с лотарингскими рыцарями, как на поле битвы, так и в мирной обстановке. Не говоря уже о прекрасной Анжеле из города Ахена, которая сочла своим долгом обучить любовника азам родного языка. Благодаря ее урокам, шевалье мог сейчас не просто пялиться в потолок, но и кое-что выуживать полезное для себя из разговора, ведущегося над его головой.
– Я слышал об Арконе и тамошних жрецах, – порадовал императора, а заодно с ним и Глеба, мэтр Жоффруа. – Эти люди владеют многими тайнами подлунного мира. Не исключено, что знают они и место, где сейчас хранится око Соломона.
– Если знают, то почему не возьмут? – насмешливо спросил Вальтер фон Зальц.
– Боюсь, что это не так просто будет сделать, – печально вздохнул лекарь. – Почти все храмы Иерусалима арабы превратили в свои мечети. Сельджуки, выбившие их оттуда, тоже мусульмане, хотя и суннитского толка.
– Да какое мне дело до сарацин, – почти взвизгнул Генрих. – Я хочу знать, Жоффруа, что это за таинственный камень, и какими свойствами он обладает.
– Ты читал Ветхий завет, государь? Тебе известна история царя Соломона?
– Мне известно, что этот человек обладал властью не только светской, но и духовной. И достиг такого могущества, которого ни до него, ни после никто из иудеев не достигал.
– Ты знаешь достаточно, государь, – елейным голосом подтвердил Жоффруа. – Согласно древним иудейским преданиям, этот камень обладает способностью, вбирать в себя небесную энергию, излучаемую планетами и звездами, и превращать ее в чудесный порошок.
– И что мне прикажешь делать с этим порошком, любезный астролог?
– Я не только астролог, но и алхимик, государь, – признался мэтр Жоффруа. – Речь идет о философском камне.
– Ты же сказал про порошок, – поймал хитроумного лекаря на противоречии фон Зальц.
– Какое мне дело до его субстанции, если я смогу с его помощью превращать любые металлы в золото и серебро.
В ответ на признание алхимика сверху послышался свист. Судя по тому, что упрек императора предназначался Гундомару фон Майнцу, свистел именно он. Сутулый рыцарь в разговоре не участвовал, но, видимо, внимательно слушал заезжего мудреца.
– Но и это еще не все, – голос Жоффруа неожиданно дрогнул. – Если принимать чудесный порошок в определенных дозах можно увеличить свою потенцию и продлить жизнь едва ли не втрое.
– И это все? – в голосе Генриха шевалье почудилось разочарование.
– Нет, государь, – утешил его алхимик. – С его помощью ты можешь добиться власти, которой до тебя обладал только один человек.
– Ты имеешь в виду царя Соломона?
– Именно его.
– И что мне для этого нужно сделать? – спросил Генрих.
– Тебе понадобится царская кровь, государь. Именно эту кровь ты должен смешать со своею, добавив в ваш союз энергию в виде чудесного порошка. Сойдутся два начала: мужское, олицетворяющее небо, и женское, олицетворяющее землю. Только в этом чудесном соитии ты обретешь силу, перед которой не сможет устоять никто. Ты станешь земным воплощением бога, новым Христом, если угодно.
– Это ересь, любезный Жоффруа, – ехидно заметил фон Зальц.
– И что с того? – холодно бросил лекарь. – Тот, кто не стремится ввысь, рано или поздно становится земным прахом. Я полагал, что имею дело с человеком, который не испугается истинного величия.
– Ты правильно полагал, мэтр, – спокойно произнес Генрих. – Мои предки спорили о власти с богами, а я вынужден мириться с попами, возомнившими себя единственными толкователями небесной воли.
– Только Бог может дать земному владыке беспредельную власть, – возвестил непререкаемым тоном мэтр Жоффруа. – И ему не нужны посредники.
– Так почему же не дает? – недовольно буркнул фон Зальц.
– А разве император Генрих обращался к Богу с такой просьбой? Я не о молитвах говорю, к ним прибегает всякий болван в стесненных обстоятельствах. Я говорю о магии, благородные господа, только она позволяет человеку докричаться до Неба. Око Соломона, пожалуй, лучшее из всех средств, о которых я знаю, оно дает достойному то, чего он так жаждет. Но чтобы взять это бесценное сокровище, нужно знать древние заклятья, государь, ибо в противном случае все твои надежды рассыплются прахом.
– Он их знает, Жоффруа, – сказал император. – Этот человек был еще недавно далеко не последним среди жрецов Арконы. Мне он сказал, что заклятия сработают лишь в том случае, если падет Иерусалим, об этом речет древнее пророчество.
– Наверное, он говорит правду, государь. Событие столь грандиозного масштаба вызовет такой мощный выброс энергии, что он обязательно будет замечен теми, кто вершит как небесные, так и земные дела.
– Похоже, ты, мэтр Жоффруа, имеешь в виду не столько Бога, сколько дьявола, – заметил фон Зальц. – Именно последний должен помочь ведуну. Именно в его честь должен быть предан огню и мечу древний город.
– Кто кланяется Свету, тот должен поклониться и Тьме, – спокойно отозвался лекарь. – Спина не переломится. Я не смогу добыть для тебя око Соломона, государь, но о царской крови мы можем договориться.
– Надеюсь, твои требования не будут чрезмерными, мэтр, – в голосе Генриха прозвучала угроза.
– Речь идет о торговых привилегиях узкого круга лиц, – почти вскольз заметил Жоффруа. – Польза от этих людей будет несомненной.
– Речь идет о рахдонитах? – спросил Генрих.
– Да, – подтвердил лекарь.
– В таком случае мы договоримся.
До сих пор шевалье де Руси полагал, что обвинения, выдвигавшиеся против императора Генриха церковными иерархами, не соответствуют истине. А обвиняли Генриха в принадлежности к таинственной секте николаитов, поклонявшихся не столько Богу, сколько Сатане. Поговаривали даже, что император не только сам участвовал в жутких мистериях, но и принуждал к этому свою жену, дочь князя Всеволода Киевского. Об этом несчастная Евпраксия рассказала папе Урбану, чем едва окончательно не погубила своего беспутного мужа. Что же касается ока Соломона, то Глеб не исключал, что мэтр Жоффруа и стоящие за ним рахдониты просто морочат голову впавшему в ересь императору, дабы добиться своих вполне осязаемых выгод, не имеющих никакого отношения ни к алхимии, ни к астрологии.