- Подумай, - просит Райдо, подсовывая под пальцы Ийлэ тяжелый ободок с зеленым камнем. - Хорошенько подумай… понимаешь, оно ведь не сходится.
- Что не сходится?
- Сначала я тоже решил, что отец твой собрался в бега. Да, тянул… если его королева сюда сослала, то без ее позволения уехать он не мог. Насколько знаю, тетка отличалась на редкость поганым нравом. Вот и выходило, что дернешься - останешься без головы… и не дернешься - останешься без той же головы… - Райдо постучал колечком по столешнице. - Может, он рассчитывал получить прощение? Или что в новом мире старые грехи не в счет пойдут… ну, то есть я так подумал, что он так подумал. А потом вот в голову втемяшилось: если твои родители собирались деру дать, то какого хрена тебя отослали? - Кольцо выскользнуло из неуклюжих пальцев Райдо и покатилось. - И эти вот вещицы… да, я понимаю, что там где-то изумруды с бриллиантами и прочей хренотенью, но… на кой они в новом мире? Не важнее ли взять с собой что-то иное…
- Например… - Ийлэ поймала кольцо.
- Да. Это ведь не просто вещицы. Это ж память. Не твоя, а их… моя матушка по сей день хранит мои молочные зубы. И еще волосы. И первую распашонку. С кружавчиками. Вот ты можешь представить меня в распашонке с кружавчиками?
Он спрашивал это искренне, и Ийлэ попыталась. Представить. В распашонке с кружавчиками. Но, кажется, это было слишком для воображения Ийлэ…
- Ты улыбаешься.
- Что? - Она растерялась.
- Ты все-таки улыбаешься. - Райдо и сам скалился, и странно, но от этой его улыбки становилось легко на сердце. - И значит, все не зря…
- Отстань. - Ийлэ отвернулась.
Она улыбается?
Быть того не может… скорее всего, просто очередная маска выползла не вовремя. У Ийлэ множество масок, так почему бы не воспользоваться одной, если случай подходящий.
- И да, я улыбаюсь. - Она продемонстрировала Райдо ту самую улыбку, которую долго тренировала перед зеркалом, кажется, стараясь, чтобы выглядела та и естественной, и загадочной, и еще какой-то там… чтобы как в журнале дамском, где писали об очаровании улыбки.
- Нет, не так. - Райдо дотянулся и провел пальцем по губам. - Эта улыбка мертвая. Не надо ее. А та живая. Верни.
Если бы Ийлэ могла.
- Я все испортил, - вздохнул он и руку убрал. - Но если ты сейчас улыбалась, то и потом сможешь. Я так думаю…
- Лучше к делу вернись.
Она не готова сейчас говорить об улыбках и, кажется, стиснула в кулаке кольцо, одно из тех, которые уже малы.
- К делу… ладно, к делу так к делу. - Райдо ущипнул себя за ухо. - Я о том хотел сказать, что если вдруг пожар случится или еще какая беда, то матушка моя спасать будет не сапфиры с бриллиантами, а эту вот распашонку… или волосы Кейрена… или ленточку со свадебного платья. Понимаешь? Камни - это просто камни. И твой отец не мог этого не понимать. Одни пропали бы, он бы другие сделал…
- Как мой кулон…
- Да, именно. Как твой кулон. Но вот это, - Райдо указал на столик, - это не восстановишь. Копия не имеет ценности, за копией нет памяти. И вот поэтому я подумал, что, быть может, он вообще не собирался никуда уходить?
- Как?!
Безумная мысль. Настолько безумная, что Ийлэ не готова ее принять.
- Смотри, тогда все сходится. Тебя отправили из дому. Думаю, на день-другой, чтобы перестраховаться. Собрали драгоценности. Это было выкупом, откупом… не знаю, взносом, который твой отец готов был заплатить за свой покой. Он был уникальным мастером и… если бы не Бран, его бы не тронули. Зачем резать корову, которая сливками доится? Ювелир знал, что талантлив… уникален… и мог предложить сделку…
Райдо поднялся и заложил руки за спину.
Спина эта была такой широкой… надежно широкой…
- Но ему понадобился бы посредник. Во-первых, потому что твой отец не мог покинуть долину. Полагаю, дело не только в данном слове, королева держала его крепко. Во-вторых, между нашими народами шла война, и разговаривать с альвом не стали бы… а вот с человеком от имени альва…
Райдо расхаживал.
Ийлэ смотрела.
Так ли все было? Ей ведь казалось, что они собираются уезжать… мама говорила об отъезде. Конечно, она и говорила каждый день, а отец все медлил, словно ждал чего-то… и ссорились.
Если Райдо прав, тогда становится понятно, почему они ссорились.
Мама не хотела рисковать.
Договор? Его легко нарушить, и псам нет веры, война ведь… но отец верил им больше, чем королеве…
- Слушай, - Райдо вдруг остановился, - а в библиотеке есть книги по генеалогии? Что-то вроде наших родовых, чтобы понятно было, кто и кому…
- Есть. А зачем тебе?
- Понять хочу.
- Что понять?
Он не спешил с ответом, стоял, покачиваясь, перенося немалый вес своего тела с одной ноги на другую, но все-таки ответил:
- Талбот назвал имя твоего отца… и ты смутилась. Тебе ведь непривычно было называться им?
- Да.
- Почему?
- Не знаю, просто…
- Он сам его редко называл, верно? И поместье это принадлежало роду матери. И ты звалась ее именем… то есть именем ее рода. Так?
- Д-да. - Ийлэ оставила кольца в покое.
Лоза первородная. Эти вопросы, все ведь очевидно. Все просто. А она не думала… люди… люди не знали, люди приняли то имя, которое им было названо… но почему матери?
- У нас женщина входит в род супруга, а не наоборот. - Райдо почесывал когтем подбородок. - Наоборот бывает, но редко, когда, допустим, берут кого-то сильного, чтобы укрепить позиции рода… ну а мужчине выгодно, например, он станет вожаком, тогда как в собственном роду не поднялся бы. У вас такое есть?
- Не знаю, - вынуждена была признать Ийлэ. - Я… я не думала об этом.
У нее было имя.
И какая разница, кому оно принадлежало, отцу или матери… они оба за этим именем… прятались? Пожалуй. Уже не спросить. Гадать остается.
И Райдо гадает. Но для гадания ему нужны книги, и, пожалуй, Ийлэ сама найдет в них ответы. Он позволит. Он уважает ее право и… и слишком много позволяет Ийлэ.
Зря.
Так она потеряет грань. Заблудится. Вновь решит, что она - хозяйка в этом доме, а потом Райдо выздоровеет, и все изменится.
Он же, не догадываясь о ее мыслях, хмурился, пальцами шевелил, и пальцы постукивали по широкому подбородку, по шее его… неловкие?
Нежные.
Им Ийлэ доверяет, как доверяет самому псу, пусть и глупо это. Но она, наверное, никогда не научится делать умные вещи.
- Мама, - говорить было сложно, - мама хотела уехать… знаешь, они прежде никогда ведь не ссорились, а тут… и поэтому я пряталась. Я ненавидела, когда они ссорятся. Мне от этого больно было. И еще страшно, что мы вправду уедем. То есть и страшно, и я хотела, чтобы уехали, я ведь нигде не была… только не навсегда. Я не представляла, как бросить дом… и сейчас не представляю.
Райдо кивнул.
- И… и, наверное, ты прав… если бы собирались уехать… нет, мама какие-то вещи собрала… белье там… и несессер дорожный… тоже смешно, она дальше города не выезжала, а несессер дорожный был…
- Предусмотрительная женщина.
Похвала? Не насмешка. Он понимает. Он не станет смеяться над той, которая умерла.
- Она мне этот саквояж дала, когда… она сказала, что надо переждать несколько дней… что найо Арманди позаботится… у них есть маленький домик в лесу… а в домике - тайник… не тайник, но погреб старый, которым никто не пользуется. Нет, это уже не мама. Она про погреб не знала…
- Кто тебя отвез?
- Доктор.
Тогда он был другом. Надежным человеком, от которого пахло солодкой, наверное, он вновь сироп от кашля делал. Осенью многие кашлять начинают.
Доктор приехал верхом.
Он в седле держался неумело, и костюм коричневый охотничий, сшитый исключительно потому, что в городке у любого приличного мужчины должен был быть охотничий костюм, сидел плохо. Доктор все время одергивал короткую куртейку, вздыхал.
И лошади шли тряской рысью.
- А куда мы едем? - Ийлэ казалось, что они направляются в город, но у ручья доктор свернул, направив лошадь по едва заметной тропинке, и та сама перешла на шаг.
- В одно тихое место. - Доктор держался обеими руками за луку седла. И все равно кренился то влево, то вправо, почти сползая, удерживаясь на конской спине разве что чудом. - Послушай, деточка…
Он всегда обращался к Ийлэ именно так, даже когда она стала взрослой. А ей это обращение не нравилось.
И в тот раз она нахмурилась, хотя человек и не видел ее лица.
- …в городе для тебя не безопасно… у меня есть охотничий домик…
- У вас?
- Мой дед еще построил, - отмахнулся доктор. Сам он охоту не жаловал и в ежегодной травле лис участия не принимал, не столько оттого, что лис было жалко, сколько из-за врожденной своей неловкости, которой супруга его стыдилась. - Я давненько там уже не бывал…
Лес смыкался за спиной Ийлэ.
Лес шептал, что осень в разгаре и лещина, на радость сойкам, разродилась небывалым урожаем орехов. Что березы почти расстались с золотой своею листвой, а в старой лощине обжился пришлый медведь, тоже старый, сонный уже… Лес рассказывал о нем и о зайцах, которых ныне расплодилось множество, но вряд ли все переживут зиму, потому как у волков тоже приплод имеется… он говорил о кабаньем семействе, которое отличалось воистину свинским характером и не столько желуди ело, сколько норовило подрыть корни старого дуба… а дуб стоял, он выдержал уже не одну осаду и готов был выдержать еще множество…
…лес говорил и о человеке, с неприязнью, но лес людей не любил в принципе.
Доктор же, спешившись, наклонился, он был нелеп, знаком и безопасен. И распрямлялся со стоном, упираясь ладонями в поясницу.
- Прости, деточка, стар я стал… никогда-то верхом ездить не умел. - Он взял лошадь под уздцы и, подведя к огромному камню, забросил поводья на ветку. - Пусть тут постоит… и ты свою оставь. Пешком оно быстрей будет.
Доктор сам снял седельные сумки, закинул на плечо. Вздохнул.
- Дом старый, - произнес он, извиняясь. - И я давно не заглядывал…
Дом Ийлэ увидела не сразу, настолько тот сроднился с лесом. Врос в землю, покрылся толстым мхом, в котором протянулись бледные нити грибницы. Они прошивали старые бревна, цепляясь за них и одновременно скрепляя друг с другом. Плоская крыша, не черная, не зеленая, но словно сшитая из лоскутов. Слепые окна.
И ставни приходится выковыривать. Доктор сопит и пыхтит. Старается. А Ийлэ пытается понять, как она будет жить в подобном месте? Здесь же грязно! И паутина! И мухи дохлые… сыростью воняет, плесенью. В принципе воняет! Она не хочет оставаться, и уж лучше в город… не безопасно?
Это лишь слова.
Тогда Ийлэ относилась к словам не всерьез.
- Тут и погреб имеется. - Доктор ногой убрал грязную тряпку, которая, надо полагать, некогда была ковром. - В погребе, если вдруг услышишь что, отсидишься.
Под тряпкой обнаружился пол. Обыкновенный.
- Смотри. Сюда вот нажать надобно… - Доктор надавил на доску, которая ничем-то среди иных не выделялась. - Посильней нажать… заедает слегка, но я смажу, я масло взял.
Он возился в этом доме до вечера. Перестилал кровать, перетряхивал матрац, содержимое которого давным-давно превратилось в труху. И вновь вздыхал, а вздохи эти донельзя раздражали Ийлэ.
Она не останется в этом ужасном месте!
- По ночам уже прохладненько, но там шкуры есть и одеяло, а печь разжигать не надо, дымить будет, еще внимание привлечет…
Доктор ушел, когда наступили сумерки. И тогда, пожалуй именно тогда, Ийлэ испугалась по-настоящему. До этого-то дня она никогда одна не оставалась.
В крохотном грязном доме.
В лесу.
Лес не пугал, в отличие от дома…
- У меня была еда и одежда, и, наверное, все было не так плохо, как мне казалось. - Ийлэ обняла себя. Она сидела, уставившись на столик, на кольца, брошки и цепочки, которых было как-то слишком уж много. И, наверное, это правильно, девочкам положено, чтобы украшений было много.
Вот племянницам Райдо тоже покупали цепочки. И колечки. И еще какую-то ерунду, мелкую, но красивую. Матушка выбирала, а у нее вкус идеальный, все говорят. Ей наверняка понравились бы кольца, возможно, настолько понравились бы, что она захотела бы забрать их.
В своем ведь праве.
Альва… альва чужая… и, наверное, матушка решила бы, что с альвы достаточно и того, что ей позволяют жить при доме.
- Я просидела там несколько дней… а когда пришли они, - Ийлэ раскачивалась, все так же себя обнимая, - лес меня предупредил. И я спряталась. В погребе спряталась. Все вещи с собой забрала… я думала, что никто не поймет, что в доме кто-то есть… глупая…
- Наивная.
- Или решат, что если и был кто, то он ушел.
Запах ее бы выдал.
В лесу, быть может, у нее и получилось бы уйти. Лес для альвы - дом родной, а вот погреб - ловушка, из которой не выбраться. Будь она постарше, сообразила бы…
- Я слышала, как они ходят… а потом крышка поднялась. Ее не взломали, ее открыли… на ту самую доску… я уже потом поняла, когда… когда время появилось подумать.
Ийлэ отвернулась и губу прокусила. До крови.
И Райдо понятия не имел, как успокоить ее, избавить от этой боли, которой она не заслужила.
Никто не заслужил такого.
Он снял мизинцем каплю крови.
- Я не позволю обидеть тебя. Никому. Клянусь.
Слова, всего-навсего слова. И вряд ли Ийлэ поверит им.
- Спасибо.
Тоже слово.
А ранка на губе зарастает. И эта ее неловкая улыбка, которая настоящая, стоит многого. Наверное, когда-нибудь Ийлэ вновь научится улыбаться. И, быть может, радоваться жизни.
Райдо постарается, чтобы так и было.
- Думаешь, отец собирался договориться и…
…и паче того, верил, что договор почти заключен. Именно. Теперь все сходится. Убрал дочь, но жену оставил. Наверняка оставил бы и Ийлэ, однако супруга настояла, а он решил не спорить по мелочам.
Он был уверен, что нашел выход.
Не он, но кто-то, кто взял на себя роль посредника, кто знал, чем владеет скромный ювелир… посредник должен был видеть все драгоценности. Более того, получить аванс.
Кто станет разговаривать без аванса?
И когда в городе появились чужаки, ювелир решил, что псы безопасны… правильно, будь кто-то другой, более адекватный… не повезло.
Посредник, игравший за себя.
Дайна.
Бран с его жаждой крови, которую можно было утолить…
…и тогда драгоценности забрали?
Нет. Альв не настолько доверял… он бы передавал сам, из рук в руки… собрал бы, это верно… но не в сейф… сейф - слишком просто. Очевидно.
Другой тайник.
Тот, о котором ни посредник, ни Бран не имели понятия… в лесу?
Нет, лес - далеко, а вот дом…
Альв был доверчив, но не настолько, чтобы оставить сокровище на виду.
Когда он понял, что его обманули? Когда Бран начал пытать? Ведь не обошлось без пыток… не убили просто так…
- Ийлэ, - Райдо не знает, как сказать, - твоего отца… допрашивали…
- Да, - очень спокойно ответила она. - Но… мне сказали, что он слишком быстро умер.
Вот в чем беда.
Бран был уверен, что боль заставит заговорить любого, только не рассчитал предела… и альв сбежал туда, откуда его не достать.
- А маму убивать не хотели… не сдержались…
Опьяненные кровью и неудачей.
Бывает.
- Осталась я… и… - И она не договаривает, замолкает, прижав пальцы к губам. - Я… я не помню. - Ийлэ говорит это тихо и с немалым удивлением. - Помню только, что было очень больно… и боль все тянулась и тянулась… и я хотела, чтобы она прекратилась, а она… а больше ничего.
- И не надо.
- Не надо, - повторяет она глухо. - Зачем мне эти воспоминания, правда?
- Правда…
Незачем. Ей и без них хватит.
- Но это же ненормально, чтобы не помнить…
- Нормально. - Райдо отвел ее руку и сам губ коснулся. - Как раз нормально. Иногда разум пытается защитить… я знал одного парня, который придумал себе товарища… этот товарищ творил страшные вещи, а парень просто не был способен его остановить. Вот это безумие. А память… иногда ее не грех и потерять.
Бран не повторил бы ошибки.
И да, альву допрашивали. Долго. Муторно. И день за днем, вытряхивая все, что она знала. Но знала ли она о тайнике? Если да, рассказала бы непременно… если нет… могло ли быть такое? Почему нет?
- Ты найдешь его? - Ийлэ потерлась о раскрытую его ладонь щекой.
- Кого?
- Того, кто предал моего отца. Если бы не этот человек, отец не стал бы рисковать, оставаясь здесь… и значит, он виноват во всем, что случилось.
Умная девочка.
- Я хочу, чтобы ты нашел его. И убил.
- Почему?
- Потому что так будет справедливо…
Райдо закрыл глаза: он устал от справедливости, от такой, которая на крови.
- Я найду… и посмотрим.
Кажется, она сочла это обещанием.
ГЛАВА 7
Зима догорала.
Обыкновенная такая зима, со снегопадами, с ветрами и ледяными узорами на окнах. С каминами и дымами, с человеком, который к немалому раздражению Райдо обосновался в доме.
Джон Талбот не спрашивал позволения, но просто остался, сказав, что должен найти тайник. И Нат согласился, что его помощь не будет лишней.
Искали вдвоем.
Вставали поутру, порой и до рассвета, умывались ледяной водой, ревниво поглядывая друг на друга, и это молчаливое соперничество было забавно.
Расходились.
Обыскивали дом.
Они разделили его, и Талбот взял себе левое крыло и третий этаж, на котором некогда находились комнаты для прислуги, а Нату досталось правое и подвалы.
Порой к поискам присоединялись и одуревший от безделья Гарм, и люди его, которые полагали это не то игрой, не то просто способом убить время.
Райдо наблюдал за поисками, пребывая в уверенности, что не дадут они ровным счетом ничего. Впрочем, уверенность эта к концу третьей недели несколько пошатнулась. В винном погребе Нату удалось обнаружить потайную дверь, и событие это всколыхнуло мутное зимнее болото.
- Там ничего не будет! - заявил Джон Талбот, ревниво поглядывая на более успешного соперника. К этому времени на собственном счету человека были три тайника прислуги, причем если два - пустых, то в третьем, обустроенном в недрах старого буфета, обнаружился аметистовый браслет.
Его Ийлэ разглядывала долго, но вынуждена была признать, что совершенно не помнит. Да и выглядел браслет печально. Заросший пылью, потускневший, он явно находился в тайнике не один год, если не сказать - десятилетие.
- Мама говорила… - Ийлэ передала находку Джону, который был совершенно счастлив не потому, что браслет получил, вернет, куда он денется, но потому, как обнаружил очередную тайну.
И эта его страсть, всепоглощающая, ставящая человека на край безумия, несколько примиряла Райдо с самим присутствием Талбота в его, Райдо, жизни. Взбудораженный, взъерошенный, пропахший этой самой полувековой пылью, человек странным образом напоминал младшенького.
…тот советовал не ввязываться в поиски, но сообщить в Особый отдел.
И Райдо почти решился последовать совету, но…
…заявятся сюда.
…Ийлэ напугают.
…и ладно, если просто напугают, с них станется забрать девчонку…