Солнце достигло зенита, высветив двор внизу до последнего камешка. Особый двор, созданный в незапамятные времена для таких испытаний. Правда, древние были не столь жестоки, если разобраться. Они вроде бы вынуждали к полету диву и ее нареченного до признания их брака и тем исключали любые возможности ловцов ухватить удачу за хвост. Лишенные единства душ падали. Познавшие его… Впрочем, ей второе не дано, к чему бередить сердце? Император оттолкнул стража и сам встал за спиной.
– Ну что, птичка, насмотрелась? – насмешливо уточнил он и толкнул вперед, к краю. – Ты старая, бездетная уродина, не обеспечившая меня сыном! Как я ждал этого дня, глупая курица. Завтра начну готовить новую сетку для птицы. Она куда красивее тебя, ей всего девятнадцать. Как ты, конечно, знаешь, я обожаю наивных девчушек.
Птица прикрыла глаза, новый толчок в спину качнул ее вперед. Розовато-песочные камни приблизились, даже из-под плотно закрытых век была видна каждая трещинка, каждая пылинка на дне глубокого колодца двора. И в каждой трещине копилась тьма. Та, которой пугал Фридрих фон Гесс, – проклятая и проклинающая всю страну. А что теперь страна, если жизнь исчерпана? Что теперь проклятие, если отвернулись те, кто вчера кланялся? Достойная месть, и всего-то. Она вытянула руки вперед, пальцами ловя узор тьмы. В нее не верят более, как в белую диву. Так получат черную! Сила общего убеждения велика, так сказал и глупец фон Гесс. Сам не понял, что дал ключ к решению.
Женщина упала без звука, по странному стечению обстоятельств ни единый взор не сопровождал ее последний полет: все склонились перед императором. Снизу, из колодца двора, потянуло холодом. Василий Третий, уже готовый покинуть узкую дорожку над пропастью, обернулся и охнул. Он успел только это – охнуть… Птица уже стояла рядом. Черная, как сама тьма. Вокруг нее день утрачивал яркость и теплоту. Птица была совсем иной, нежели "курица" Леся. Темные прямые волосы, узкое молодое лицо без единой морщинки. Пустые черные глаза.
– Шаг в бездну делают вместе, – прошелестел насмешливый голос.
Тонкая рука птицы едва приметно шевельнулась, отсылая со стены вниз тело бывшего мужа и императора… уже вполне бывшего. Покойного.
– Стать вдовой не так уж и печально, – усмехнулась черная птица. – Соберите совет, я намерена сегодня же вступить в законные права. Не будет больше ни империи, ни иных глупостей. Надо многое менять. Мы отстали от жизни, мы слабы. А я хочу стать сильной. Очень сильной. Непобедимой. Имя мое отныне будет тоже новым, ибо я единственная взлетевшая и доказавшая свою состоятельность дива этой страны. Дивана.
Я заинтересованно рассмотрела последний шар на поле. Бывшую Лесю, нынешнюю Дивану. Партия окончена, а она осталась здесь. Правит и чувствует себя окрепшей, даже непобедимой. Научилась многому, повзрослела, поумнела, накопила прорву пустой, обесцвеченной удачи на чужих несостоявшихся судьбах… так я полагаю. Течет удача по рельсам, ведь да? И течет она во дворец. Все логично.
– Ренка, ты готова к бою? – пробасил Потапыч, шагая через зал.
– Пока нет… – задумчиво шепнула я. Вздрогнула, возвращаясь к реальности. – Конечно, о мой самый щедрый враг.
– За час щедрость особо не выказать даже в конфетах, – вздохнул Потапыч. – А расписание… Неловко мне у тебя же воровать лето. Давай так, партию по-быстрому – и остаемся в графике.
– Я вас в пух и прах, – пообещала я.
Большой Мих восторженно взревел, ниже и гуще чем "Черный рыцарь". Кто еще рискнет так угрожать ему, опасному воистину смертельно? Только я – пигалица… такая мелкая и ничтожная, что мне любую обиду можно простить просто так, без учета. Впрочем, я его ни о чем ни разу не просила. И это он тоже ценит.
– К Донову едешь? – уточнил Потапыч, собирая шары.
– С Тамарой. На все лето.
– Хорошо у них, – заверил меня этот всезнающий человек. – Дом на берегу залива. Я Михаилу Семеновичу своего врача отослал. Толковый он мужик, беречь его следует, у меня во всем ведомстве не желают воровать от силы человека три! Подлечу да поставлю повыше. У арьянской отрыжки, Юнца, колледж имеется. А дорожных инженеров в общем заведении готовим. Надобно высшую школу открыть. Опять же – Потапыч хищно прищурился, – автомобили. Есть в них толк. Пока Дивана не желает видеть Юнца, я хочу их под свою руку взять. Ренка, ты уж никому!
– Ой, испугали. Ладно, на площади кричать не стану. Хотя… Я сегодня видела такую штуковину непонятную: у нее два колеса. Рычит, дымом пыхает и едет.
– Это псих городской, Юрка, – сообщил Потапыч, оживляясь. – Боевитый парень, с первой своей идеей он сам ко мне в приемную прорвался. Оказалось – умное изобретение. Я его три раза в депо приманивал на инженерные должности. Потом ругался и выгонял. Характер у парня хуже твоего. А сверх того, непонятный он. Одни говорят, на тайную полицию работает, иные – что у арьянцев самый первый шпион. Но вранье и то и другое. Люди одаренные всегда не без чуди, он же дурью мается за троих.
– А в депо что делал?
– В последний раз привод "Рыцаря" пересчитывал и выверял, – громогласным шепотом поведал мне тайну Потапыч. – Исключительно грамотный инженер. На полтонны паровоз облегчил помимо прочих доработок. Потом сказал мне, что воевать с Арьей глупо. Я ему тоже кой-чего ответил.
– Вы можете.
– Забирай конфетку, партия твоя. Ну еще одну – и я провожаю до вагона.
Я кивнула. Яшка принес чай и мелкие, на один зуб, прянички, столь любимые Потапычем. Для меня добыл две порции мороженого. Впереди уже виделось интересное путешествие, звало и сияло теплом южного лета. А на душе было темно и страшно. Шары судеб моих близких пребывали в движении. И тот, кто сейчас разыгрывал партию, не отличался ни добротой, ни порядочностью. Как узнать, если беда велика? Письма будут ждать меня в пансионе. Да и опаздывают они, письма.
Зато не отстает от жизни чутье. Я буду думать о них – о моей маме, отце, Сане, дедушке. Стану слушать соударение и движение обстоятельств и, если что, пытаться успеть. Вмешаться, хотя Юнц строго запретил мне это делать.
Я ведь потихоньку начинаю соображать, как двигаются и взаимодействуют случайности. Толкнула шарик, тогда еще именуя его по наивности камнем, – и вместо скорой смерти в нищете и унижении нашего начпоезда ждет долгая и достаточно интересная жизнь. Одна беда, это изменение затронуло слишком уж многих, в том числе моих близких. Не сомневаюсь, что уже катится темный шар, готовясь цокнуть по белым – по моим родным. Норовит снять их с поля. Только кто ему позволит это сделать в полную силу и успешно?
Потапыч сдержал слово, он всегда исполняет обещанное. Проводил до самого вагона, взглядом, как вилами, пару раз ткнул туда-сюда, проверяя порядок и вороша страхи в душах проводников. Забегали, постанывая от неподдельного усердия. Сам их посетил! Сам пришел с девочкой и, страшно сказать, мило улыбался, гладил по голове и конфетами потчевал. Удалился, шагая на удивление легко при его-то массивности, а я осталась стоять в тамбуре и махать вслед своему партнеру по бильярдному столу.
Когда поезд выполз из недр стеклянного перрона и привычный, родной моему сердцу стук колес выровнял ритм, я прошла в наше с Томой купе. Нимб железнодорожной святой был настолько ярким и зримым, что я его ощущала, даже голову нагибала от тяжести: у дверей строем, навытяжку, замерли два официанта, спешно вызванные из ресторана. Рядом с ними едва дышала проводница. И все ели меня глазами, как и подобает кушать наилюбимейшее и высочайшее начальство.
– Чего изволите-с? – выдохнул старший официант. – Любое ваше пожелание-с, у нас образцовый поезд, никаких сомнений даже не может быть-с.
– Фисташковое мороженое, – заказала я себе. Подумала о ближних и добавила: – Кусочек сырного пирога моей подруге, пирожки с повидлом для мага Бризова. Им полезно есть сладкое. Итого?
– Как можно-с, – ужаснулся официант, бледнея и вздрагивая. – Подарок от нашего состава гостям-с…
Ну и стоит ли сомневаться в причинах непомерной любви Потапыча к отцу Тамары? Донов подарков попусту не делает и нимбов над головой приятелей начальства не наблюдает. Потому что не ворует, неучтенных пассажиров в поезд за мзду не принимает. И бурый уголь в антрацит не подмешивает для удешевления. Я пожала плечами и шагнула в свое купе. От меня честно откупились едой, стоит ли требовать большего? Зачем мне превращаться в ревизора? Я монстра на отдыхе…
– Бэкки, тебя пытались убить? – ужаснулась Тома, судорожно сжимая ладошки на груди. Она резко дернула шнурок колокольчика, и проводница возникла в дверях мгновенно, как неутомимое и вездесущее привидение магического колледжа. – Моей подруге плохо, разве вы не видите? Немедленно воду, полотенца, мыло… Бэкки, ты точно цела?
– Вполне.
Я упала на диван и запоздало сообразила, на что сейчас, когда я сняла шляпку, похожа моя, так сказать, прическа. И как моя шея подобна трубе паровоза – есть такая шутка. В смысле, шея и черная, и жирная, и вонючая. Тамара отдышалась и стукнула костяшками пальцев в стенку купе. Лешка тотчас явился из соседнего и принялся рассматривать меня с немалым интересом.
– Рена, тебя нельзя выпустить из виду даже на две минуты, – удивился он. – Неужели ты кого-то утопила в грязи?
– Алексей, ты ей не сочувствуешь, – насторожилась Тома. – Человеку плохо!
– Томочка, посмотри внимательнее: она сыта, она объелась любимыми конфетами у Потапыча, она обставила Большого Миха в бильярд. А прочее… Пойду, приведите в порядок ее голову хотя бы снаружи.
– Невыносимый. Ты невыносимый! – расстроилась Тома.
– Рена, спасибо за пирожки, – подмигнул мне маг и скрылся в коридоре.
Проводники уже волокли огромный таз, подносили новенькие узорчатые полотенца в количествах, намекающих на ревизию всего бельевого запаса состава. Тома распоряжалась тихо, но решительно. А я сидела закусив губу и тупо смотрела в стену. Или я уже поглупела до предела, или Лешка ничуть не удивился моему виду. Он же не приносил саквояж, просто передал квитанцию Яше, а тот получил и доставил. Кто сообщил Бризову о случившемся? Когда? Насколько подробно? Как понимать происходящее? Он не спросил, как я пострадала, где и при каких обстоятельствах…
– Тома, а Лешка все время был с тобой в кафе?
– Да, мы обсуждали новый метод укладки путей, – вздохнула подруга. – Приходил посыльный, Лешенька дал ему квитанцию багажа. Потом сам сбегал за цветами, это тоже рядом, пара минут. А что?
Фиалки на столе я рассмотрела сразу. Их продают прямо на вокзале… Полнейшая глупость получается. Тот, кому поручено меня охранять, меня не охранял, но выглядит спокойным и довольным. Так кто же меня оберегал на площади и почему не уберег?
– Я заказала тебе сырный пирог, – припомнила я.
– Как хорошо! – Тома умеет радоваться мелочам. – А себя не обидела? Ты такая хрупкая, Бэкки. Ты не умеешь о себе помнить, все время уходит на войну с чужими бедами.
– Тома, как хорошо, что ты есть на свете. Возле тебя я спокойна, в точности как дома.
– Спасибо.
Пять сортов мыла прибыли вместе с тремя ведерными чайниками кипятка. И мы взялись вымывать грязь из моих волос, попутно обсуждая свежайшую секретную сплетню, добытую у Потапыча. То есть готовящийся к открытию колледж инженеров путейцев и место ректора, а почему бы нет, для Михаила Семеновича.
Глава 5
Ночная удача Короля
Птицу удачи не стоит ловить за хвост. Сверните шею этой твари, для трофейной охоты довольно сохранности оперения. А для варки супа нам надо и того меньше.
Первый маг тайной магической полиции Ликры
Лето – любимое время года, спросите каждого путейского пацана, он так ответит. Саня и сам полагал, что лучшего сезона не существует. Тепло, сытно, интересно. График на магистрали строгий и плотный, но отец иногда умудряется выкроить свободное время, чтобы вместе обсуждать важные вопросы, мастерить игрушки или ходить в лес по грибы-ягоды, на рыбалку. День длинный, его хватает и на игры, и на занятия с учебниками. Да решительно на все!
В этот год привычное мнение изменилось у многих. Каждый новый день пребывания в ремпоезде Фрола Кузьмича добавлял кому-то бед и неприятностей, примитивных, убогих, унизительных. Получить со склада продукты? Для этого теперь имеется особый человек. Надо искать его, кланяться и просить, писать бумагу. В начале лета при съестном состоял бывший вор, и его ухватки довели людей до настоящего бешенства. Настолько окончательного, что выжил кладовщик чудом. Его отбил у разъяренных женщин Король. Долго и упорно обсуждал сложившееся положение с самим перепуганным уголовничком, его приятелями и представителями вагонов. Наконец разобрались. Сменили человека по общему согласию, даже начпоезда с перепуга не уперся, и с продуктами стало попроще.
Потом оказалось, что отходить от состава на километр – это нарушение устава и даже преступление, а за сообщение о нарушении выдается премия от начальника. К ней, а как иначе, немедленно добавляются синяки от соседей и общее презрение. Корней, долго сомневавшийся в зловредности Фрола Кузьмича, и тот не выдержал, приложил свою тяжелую руку к воспитанию собственного помощника и взялся с обновленным усердием за пополнение записей для доноса.
Поводов начпоезда давал много. Материалы он закупал сам, сменив прежних подрядчиков сперва частично, а к концу лета – полностью. Проверяя щебень, песок и шпалы, работники мрачнели и кривили губы. Шли к Сане или Олегу – диктовать грамотным пацанам отчеты. Потому что материал негодный и отвечать головой за возможное крушение на отремонтированном участке никому не хотелось.
То, что делал начпоезда по инженерной части, тоже выглядело как минимум убого. До поры до времени спасали усердие людей и доработка планов Королем. Но потом, в начале августа, Фрол Кузьмич решился-таки на обострение отношений с проклятым. Каждое слово обладателя черного шрама неудачи считалось ложью, требовало проверки и подтверждения. Каждое решение оспаривалось. Ремонты двигались все медленнее, план работ трещал по швам. Оплата труда людей, служащих в поезде сдельно, за жалованье, сократилась до наименьшей возможной.
Саня помнил тот день, когда отца окончательно отстранили от дел. Король осмотрел шпалы, зло и коротко хохотнул и пошел к седьмому вагону. Там, возле тамбура, уже стоял Фрол Кузьмич. Ждал.
– Я не стану укладывать эти шпалы. – Отец говорил спокойно и внятно, со своим обычным прищуром глядя на начпоезда. – Они в растопку и то гниловаты и сыроваты.
Фрол Кузьмич как-то странно и неловко повел ноющим плечом. За лето он "падал" дважды. То есть вечером был человек как человек. Но поутру – уже примечательное зрелище. По словам начпоезда, он с трудом привыкал пользоваться крутыми сходнями из вагона, особенно в темноте. Однако цвет, стойкость и форма синяков выглядели до странности знакомыми. Да и Лена после всякого "падения" улыбалась начальству как-то слишком многообещающе и даже ласково, а сам Кузьмич испуганно вздрагивал и отворачивался, стараясь не замечать непомерно красивую чужую жену. И на Короля не смотрел… Но, само собой, впечатления копил – так определил неизбежную злость Фрола машинист. Оформились эти впечатления достаточно внезапно и заметно для каждого. А именно: выслушав заявление Короля, что шпалы плохи, начпоезда повел себя необычно. Кивнул, словно иного и не ждал.
– Темная удача портит материал-с, – громко заверил Фрол Кузьмич. – Но если сменить бригадира, дело пойдет успешно и быстро. Я поговорил с людьми. Федор Буев им по душе-с. В его удаче имеется свет, а в характере – деловитость и такт. Сдавай полномочия, проклятый.
Король без малейшего удивления принял новый поворот своей судьбы. Он передал рослому глуповатому Федору ключ от маленькой каморки, где хранил приборы и книги учета, пошел сделал запись о своей отставке в журнале у помощника начпоезда, туда же вписал: "Шпалы негодные, такие не исправят ни удача, ни даже великое чудо и могучая магия". Взяв в руки остроносый молоток на длинной ручке, заинтересованно прищурился, глядя на недоделанный за смену путь.
– Приступайте, – кивнул начпоезда, празднуя победу.
Федор затоптался, озираясь по сторонам и сопя. Показал на шпалы:
– Надобно класть!
– Смена закончилась, – задумчиво отметил Саша, сдавший дела вместе с Королем. – И так полторы нормы люди отработали вчистую. Устали.
– Надобно поднажать, – попробовал напирать Федор.
Однако поддержки не встретил и снова засопел, обернувшись к Фролу Кузьмичу. Тот поморщился, оглядел путейцев. Он понимал, что за победу над Королем придется заплатить, но не ожидал, что средства потребуются сразу и немалые.
– Сверхурочные двойные, – выдавил начпоезда фразу, которую не произносили в составе с весны.
Народ зашевелился, одобрительно загудел. Работа пошла споро, с огоньком. Правда, к некоторому удивлению Фрола Кузьмича, его денежная щедрость оказалась приписана к числу заслуг Короля и Саши. Но в целом сознание путейской массы сместилось в нужную сторону. Люди стали привыкать: начальником может быть даже туповатый и исполнительный Федор. Дня три и точно мог, вполне успешно. А потом потребовалось менять рельсы и выравнивать новые…
Федор делал все точно так, как и Король. С бычьей твердолобостью копировал и движения, и манеры, и даже слова. Ложился на рельс левой щекой. Щурил глаз, чуть присвистывал, задорно улыбаясь. Невнятно и едва приметно кивал, вроде бы нащупав неправильность в кривизне дуги рельса. Кричал разборчиво и четко: "Саша, лево два" – и так далее. Фрол смотрел и мрачнел. Рельс, даже его неопытному глазу видно, изгибался самым причудливым и опасным зигзагом, готовым выбросить вагон с насыпи. Путь получался неровным, совершенно несовместимым с ничтожной допустимой погрешностью в промере точности дуги и постоянства расстояния между рельсами.
– Поскольку дела переданы вам, господин Буев, в спешке, – предложил начпоезда, – вы вправе настаивать на обучении данному тонкому и сложному навыку.
– Король! – взмолился Федор.
– За обучение будет заплачено, – сморщился начпоезда.
Король нехотя кивнул. Ему совершенно не нравилось происходящее, за кажущейся простотой смещения проклятого мнилась более сложная игра, непонятная и оттого опасная. Ему-то что, он выкрутится и осилит, а если беда коснется Лены, Сани, Корнея? Как защитить их, как отвести незримую угрозу? Не он один ждал дурного, недосказанность и смутные предчувствия висели над поездом как темная туча… Саня видел настроение отца и тоже хмурился.
Только Лена не разделяла общего тяжелого и мрачного настроя. Она верила, что начпоезда скоро сгинет, а зло, причиненное им, рассеется. Зато о замечательном, погожем и теплом лете останется память. Будет у Сани братик. Или сестренка. Лучше бы, само собой, девочка, о чем Лена повторяла по сто раз на дню, придирчиво выкраивая и украшая распашонки. Хватит в ее нелепой семье беспамятных магов и отъявленных драчунов. Надо вырастить еще одну милую певунью – Беренике в пару.
Король, возвращавшийся с работы мрачнее тучи, слушал, улыбался и начинал мастерить игрушки. Постепенно увлекался, вроде бы успокаивался. Однако стоило Лене отвернуться – смотрел на нее с затаенной болью. Чутье не обещало хорошего, здравый смысл ему вторил. Увы, нынешнее состояние жены делало ее вдвое более беззащитной, и это Король тоже понимал…