Саня потер ушибленный локоть, виновато вздохнул: теперь уши будут драть в четыре руки. А ведь он хотел как лучше, но разве поверят? Поднатужившись, попробовал отпихнуть чемодан на старое место. Боковина промялась, бумаги зашуршали гуще. Пришлось сгребать их и укладывать поверх крышки. Ругая себя за непомерное любопытство, Саня все же принялся рассматривать свидетельства чужого прошлого. Ему очень хотелось понять, за что таинственная магическая полиция так невзлюбила Фредерику и всю ее семью.
А потом в руки попал цветной рисунок в плотной прозрачной рамке из незнакомого материала, и мысли улетучились все до единой.
Вдали хлопнула дверь, застучали каблучки Фредерики, донесся мамин голос. Обе женщины вошли в коридор и с изумлением заглянули в открытую дверь хозяйской спальни.
– Саня, ты копаешься в чужих вещах? – не поверила своим глазам мама Лена.
– Убирается он, разве не видно, – заступилась за мальчика Фредерика. – Ручка эта заразная на чемодане уже в третий раз лопается. Там заклепка старая, а новую я все забываю поставить. Саня, что это ты так побледнел? Ничего страшного, ты все делаешь правильно. Тут грязи больше, чем в свинарнике, надо выгребать.
– Мама, – хриплым шепотом вымолвил Саня, едва не плача, – кажется, нам следует съехать. Тут вот что… – Он потряс рисунком и сник. – Он же, наверное, тете Фредди тоже муж… Что ж вам теперь – воевать?
Фредерика удивленно подняла бровь. Нагнулась, отобрала у Сани рисунок, охнула и села на край кровати. Жалобно глянула на новых жильцов:
– Вы его видели? Давно?
Лена возмущенно фыркнула. Пока она одна не понимала в происходящем ровным счетом ничего. Но быстро разобралась, глянув на рисунок. Фредерика отняла его снова:
– Это мой брат.
– Хоть раз бисов чертеняка ни в чем не виноват. – Ленка вспомнила свои южные выражения, села рядом с хозяйкой особняка и обняла ее за плечи: – Фредди, а ты не знала, кто мы, когда нас приняла? Но Юнц-то знал!
– Погодите… – Фредерика испугалась путаницы и даже заткнула уши. Чуть посидела и решительно вздохнула, обличающе ткнув пальцем в рисунок: – Лена, кем тебе доводится этот… чертеняка? Как его теперь зовут, если он правда жив?
– Это мой муж, Король.
Фредерика истерически хихикнула, вытерла слезинку и снова рассмеялась, излишне живо, до икоты. Отдышалась, выпила воды, которую принес в бокале расторопный Саня. Глянула на рисунок и снова засмеялась.
– Ты представляешь? – кое-как выговорила она, обращаясь к Лене. – Раньше он был всего лишь нищим таким, совсем незнатным бароном. А как потерял память – иного варианта я не вижу, – произвел себя в короли. Очень похоже на Карла. Одно меня удивляет: он женился. Лена, мы же все неугомонные. Поймать нас всерьез и надолго очень трудно. Говорят, это тоже фамильное проклятие… или наследственный дурацкий характер, что почти одно и то же.
Лена отобрала рисунок и еще раз пристально его рассмотрела, стараясь избавиться от сомнений. Ей было странно видеть знакомое лицо гораздо более молодым, без приметного шрамика на скуле, без упрямой морщинки на лбу. Вдвойне нелепо выглядел Король в бархате и при белой рубашке с кружевом на манжетах.
– Карл, значит… – буркнула Лена. – Я его зову Колей. Вот уж чего угодно от паразита можно ждать. Оказался бароном. Ну ладно… попробую пережить. Так и так здесь надо порядок в доме наводить. Лучше нет дела для размышления. Погоняю пылюку – и подумаю. Опять же половички надо положить у входа, обувь сменную всем выдать…
– Живой, – всхлипнула Фредерика, не слушая бормотания ошарашенной Лены. Зашипела, снова вытирая слезы: – Прибью Юнца! Знал – и не сказал.
Фредерика охнула, выпрямилась и снова помрачнела, утрачивая недавнюю радость:
– Значит, опять его доставят в столицу, арестантом, да в ту же магическую полицию? Ох, плохо…
Саня вздохнул с облегчением, убедившись, что маме не за что бить замечательную Фредерику, как била она в поезде всех женщин, обнаруженных поблизости от папы. И потому ни малейшего повода для огорчения нет, и веры в грядущую беду – тоже нет. Он дернул Фредерику за подол платья, добиваясь внимания:
– Тут ваш старший Фредди появлялся. Он сказал в точности вот как: передай… сейчас припомню… "…Дело, возможно, уладится странным способом – это мое предсказание". Может, он полагал, что все обойдется?
– Не знаю, Александр Карлович, – прищурилась Фредерика, с новым интересом изучая племянника. – Не знаю… Зато я спокойна за поручение с собаками. В нашей семье не бывает тихих детей.
– А на правах Карловича, – нагло прищурился Саня в ответ, шалея от своего безобразного поведения, – я могу попросить вас принять моего друга Олега вместе с его дедом и бабкой? Им ведь не на что в поезде жить.
Лена всплеснула руками. Фредерика рассмеялась, на сей раз нормально, без истерики. Встала, поставила рисунок на стол, отогнув ножку на задней стороне его рамки. И глубоко, отчетливо кивнула:
– Значит, Фредди обещал нам странное… Что ж, будем надеяться на чудо, скорое и серьезное. Потому что завтра доложат Вдове – и станет весьма трудно исправить дело даже посредством чудес.
Глава 6
Ослепшая птица
Удача играет с людьми как кошка. Вот только одних она когтит, как мышей. А к другим льнет, поскольку они податели несравненной сметаны. Разные получаются игры…
Фридрих фон Гесс, привидение
Осень выдалась странная. Обычно я люблю это время года, оно такое тихое, умиротворенное. Воздух до сияния прозрачен, и нет в нем ни намека на темную удачу, только покой сбывшегося лета. Листья кружатся, выбирают себе на рыжей, старой траве наилучшее место, чтобы вплестись в шуршащий золотой узор. А небо в просвете тонких, оголившихся черных веток особенно синее, словно этот контраст его подкрашивает.
Нынешняя осень и не пыталась дать хоть малую толику покоя моей душе. С самого лета тяжелыми оводами кружили предчувствия. Я отгоняла их – а они подбирались и жалили, да как! Боль прокалывала сердце, я замирала затаив дыхание. Внимательная Тома охала, доставала из сумочки пузырек с настойкой и принималась дотошно считать капли, чуть шевеля губами. Сколько раз объясняла ей: не болит у меня сердце! Душа ноет… Но ее не переупрямить. Тихая, а своего всегда добьется. Упорная.
Я рвалась съездить к родным, но директриса пансиона была глуха к моим просьбам. Знаю почему – ей так велел Марк Юнц. Он полагал, что мне не следует привлекать внимание к нашей семье. Даже малое, случайное. К тому же в предчувствия ректор не верит, он так мне и сказал, что от судьбы не надо пытаться убежать и мое дело не охать, а учиться быть птицей. То есть расти, привыкать осознавать и анализировать свои смутные сомнения и предчувствия, чтобы со временем приступить к активному воздействию. И я учусь.
Каждое воскресенье мы с Томой и Лехой выезжаем на пикник. Места выбираем разные, но неизменно близ магистральных рельсов, на живописном пригорочке. Чтобы и соглядатаев издали увидеть, если имеются таковые, и заодно не дать им решительно ничего рассмотреть и ощутить. Тамара и Алексей поездками довольны. Очень смешно смотреть, как они вдвоем пытаются сооружать бутерброды. Впрочем, я не злыдня и Томе не враг, я не смотрю, отворачиваюсь. Хотя в итоге остаюсь голодной. Эти городские ухаживания ну нечто: Леха ей глупости в ухо шепчет, руку выше локтя и тронуть не решается. Воспитание…
А я им не завидую. Во-первых, не умею, тем более Томе. За нее можно только радоваться. Во-вторых, некогда мне. Сижу смотрю на рельсы и пробую разобрать пульс текущей по ним крови нашего нынешнего миропорядка в стране – удачи темной и светлой. Сперва ничего не выходило, но к первому серьезному похолоданию дело сдвинулось с мертвой точки. Я стала различать состояния удачи. Покой – когда ею никто не пользуется. Приливы – это когда невесть где, на окраинах, что-то происходит и эхо события катится к столице. Кольцевые расходящиеся волны и узконаправленные точечные броски силы – это уже прямое действие магов из окружения Вдовы и, наверное, иногда даже работа самой правительницы.
Еще я научилась брать силу, немного и незаметно, чтобы пользоваться ею для простейших упражнений. Две "шестерки" в кости я могу выбросить и без того. А вот при пяти-шести фишках в стаканчике уже нуждаюсь в помощи внешнего источника. Скучно это – сидеть и бросать по схемам, выданным Юнцем. Его указания мне доставляет Леха, сочувственно вздыхает и советует терпеть. Может, оно и кажется бессмысленным – бросать кости, однако именно так следует тренировать дозированность воздействия и его точность. И я терплю… "6-5-6-4-3 выложить в ряд"; "1-1-1-6-1 рассыпать кольцом" и так далее. До тяжелой, неснимаемой головной боли. Мне эти кости снятся. Я их ненавижу всей душой и глубоко убеждена, что выдумал их ректор исключительно с одной целью – чтобы отвлечь меня от моих черных предчувствий. Как будто не думать и не слушать свое сердце – значит подготовиться к приходу беды…
Лешка иногда с интересом наблюдает за моей практикой. Однажды не выдержал и спросил:
– Как ты их ощущаешь? Я неплохой стихийщик, могу идентифицировать каждую кость и слегка добавить искажение в механику ее движения. А ты?
– Опускаю, как на нитях, – пожала плечами я. – Эти кости вроде марионеток. Послушные. Все вместе они р-раз – и выкладываются в нужный узор.
– Непостижимо мне твое "р-раз", – вздохнул Леха. – Я отслеживал – никаких изменений в физических параметрах объектов. Вес, ускорение, дополнительный подвод энергии… Что же их заставляет лечь именно так?
– Случайность, – отозвалась я гордо, хоть и нет для этого особых причин. – Я просто отпускаю их в полет в нужный момент. И знаю, какой момент нужный.
– Тогда в упражнении есть смысл, – отметил Леха. – Оно явно приучает тебя строить этот самый узор.
– Костей?
– Обстоятельств, Рена, – важно поднял он палец и изогнул бровь, пародируя Юнца.
Я запомнила. Стала бросать кости еще усерднее и нагибаться над ними ниже, потому что управлять этими игрушками с пятнышками на боках – детская забава. А вдалеке кто-то могучий и страшный уже затеял иную игру, посерьезнее. Какую? Дни шли, а я все гадала, охала и пила успокаивающий настой.
Яша прибыл в пансион после обеда, мы с Томой как раз убирались в своей комнатке и обсуждали очередную поездку на пикник. Помощник Потапыча вызвал меня в парк, усадил на лавочку и, непривычно тревожно озираясь по сторонам и хмурясь, облек в слова то невнятное облако беды, которое меня душило все упорнее день ото дня.
– Твоего дедушку Корнея ранили, но неопасно. Твоя мама едет в столицу, а отца сюда везут, он под арестом.
Я молча кивнула, поскольку пока не услышала ничего страшного по-настоящему. Все живы – уже хорошо. Дед выберется, для него удар даже пройдет с пользой, я сразу приметила, едва прозвучало имя. Яша, кажется, решил, что я плохо поняла сказанное или нахожусь в ступоре. Помолчал, виновато поджав губы.
– Твоим отцом заинтересовалась магическая полиция. Даже Потапыч пока не может никак повлиять на дело. Имеется прямой приказ первого мага страны.
Я прикрыла глаза и еще раз кивнула. Яша немножко посидел рядом, ожидая хоть какого-то ответа, и ушел, не рискнув беспокоить снова. Вот теперь мне было страшно. Перед мысленным взором с удивительной и небывалой прежде четкостью возникло зеленое поле стола, шары – людские души. Я знала каждую, имела информацию об обстоятельствах и потому прекрасно понимала грядущие движения. Главная угроза исходно нацеливалась на маму, выглядела неотвратимой, весьма темной. Но люди – они ведь не бильярдные шарики. Не всякий безвольно поддается удару, не всякий ждет его, замерев на месте. Король – тут и вглядываться не надо, я папу знаю – сразу прикрыл семью, действовал решительно и не думая о последствиях для себя самого. Новое размещение не просто зачернило удачу отца, оно сделало следующий удар последним для него. На воображаемом поле, где Вдова без малейшей жалости играла живыми людьми, сбрасывая их в смерть и забвение ради успеха партии, именно теперь любое новое движение шаров, любое, уничтожало самого дорогого мне человека. Он так выбрал. Вот только до сих пор партия игралась нашей повелительницей без настоящего партнера.
Я открыла глаза. Рядом, само собой, уже стояла Тома с теплой шубкой через руку и очередным стаканчиком успокоительной настойки. Смотрела на меня со слезами в глазах:
– Бэкки, не надо так убиваться. Платон Потапович к тебе благоволит, он что-нибудь да придумает. И ректор Юнц нас не бросит, и мой папа. И даже Лешенька. Все обойдется. Идем домой, тебе надо отдохнуть, успокоиться.
Она так мягко и настойчиво укутала меня, что я и не пыталась спорить. К тому же отдых мне точно нужен. В покое легче проследить не только саму угрозу, но и положение находящегося в опасности. Наверное, я справлюсь, по крайней мере мне так казалось. Очередной удар в партии Вдовы еще не нанесен, и можно попытаться успеть что-то подправить.
Тома подняла на ноги весь пансион, прибежал врач, всполошилась директриса. Меня накачали снотворным и освободили от занятий на ближайшие два дня, заподозрив модную ныне у состоятельных людей мигрень. Ночь прошла без приключений и сновидений: лекарства сработали. Лишь под утро я впала в состояние, когда и думать удобно, и видеть свет везения легко.
Удача слоилась и плыла, я в полудреме была так основательно ею пропитана, что смогла-таки точно установить важное, ради чего стремилась к покою. Моя судьба странным образом неравнодушна к вокзалу Потапыча. Там меня облили грязью, там же я выиграла табакерку-метку для деда, оттуда смогла заполучить дивную сумочку работы Ушковой-младшей.
Теперь к вокзалу, а точнее, к тупику близ магического депо движется нужный мне вагон. И сегодня весь день для отца спокойный, равномерно серый. Значит, некто пока что пробует испортить жизнь Королю обычным способом. Немагическим и без вмешательства высоких чинов, я так полагаю. А вот ночь… Ночь чернее сапожной ваксы, бездоннее болота, из которого папа меня выволок давным-давно, выкрикнув новое имя. Нет в ночи света удачи. Для моих родных и для меня самой – нет…
К полудню я сделала вид, что мне весьма и весьма плохо. В пансионе изрядно перепугались, перевели меня в больничное крыло, снова напичкали снотворным, которое я с моим везением, само собой, успела незаметно выплеснуть в герань. Она тут живет давно, привычная, и не такое терпела от нас, мнимых больных. Врач ушел, велел меня не беспокоить до рассвета. Тома упрямо осталась.
– Что ты выдумала? – спросила она, едва шаги стихли вдали, за поворотом коридора.
– Врать бесполезно? – уточнила я.
– Абсолютно!
– Мне надо в город, на главный вокзал. Обязательно до сумерек.
Тома вздохнула и стала снимать с меня свою приметную душегрейку. Сунула сумочку, шляпку. Указала рукой на вешалку, где пристроилось на плечиках ее аккуратное пальто.
– Я так и знала. Забирай и иди. Маша обещала посидеть тут, изображая тебя, она вот-вот прибежит, едва занятия завершатся. Пожалуйста, не делай глупостей, мне Лешенька не простит, если с тобой что-то приключится. И сама я себе не прощу. Учти, до полуночи тебе времени дам, как всем глупым королевнам в сказках. Позже задержишься – подниму на ноги даже Юнца с Потапычем.
– Спасибо.
Я чмокнула ее в ухо, накинула пальто, поглубже натянула шляпку, открыла окно и спрыгнула в сад. Маша, лучшая наша с Томой подруга, уже бежала по узкой тропинке от главного корпуса. Поравнявшись со мной, сунула мне в руку ключ от садовой калитки. Подмигнула и полезла в окно, подобрав платье. Я помогла, махнула обеим, проследила, как они закрыли створки окна, как Маша сбросила пальто, легла и натянула одеяло до самого носа, а Тамара села дежурить возле кровати. Год назад эта Маша была такая гадкая девчонка… злее всех прочих донимала нас. Ее папа богат, ведет дела с самим Потапычем. Маше всю жизнь внушали, что это важно. Ничего, перевоспиталась. Драть нос и фыркать гораздо скучнее, чем проказничать в нашем неспокойном обществе. И не у каждого князя есть среди знакомых маг уровня Лешки. И не у каждого мага есть приятели, способные ухаживать за Машей так изобретательно, как это происходит в последние два месяца. Опять же за ней, а не за ее кошельком или папиными связями. Большая разница…
Отперев калитку, я повесила ключ на завиток узора ковки, словно его тут по небрежению забыли. Побежала по пустой аллее, выбралась на узенькую дорожку, умеренно накатанную колесами карет, свернула к городку, до которого от нашего пансиона всего-то две версты. Смену устаревших верст на современные километры произвели недавно, все мы то и дело путаемся. Но Вдова непреклонна: прогресс требует унификации единиц измерений. Вообще странное дело, по общему мнению, она злыдня, чудовище и даже непонятно, человек ли, но зачастую принимает правильные и взвешенные решения. Страна у нас большая, мягкости и доброты не понимает, почитая за слабость. Взять хоть моего любимого Потапыча. Дай ему чуть больше воли – и станет страшнее Вдовы. Бешеный он. Азартный, умный, до дела жадный, в людях толк понимает – а собой управлять не может. Без пригляда вмиг поднимет цены на перевозки до заоблачных, запретит строить любые дороги в объезд рельсов и введет личную семейную монополию на выпуск паровозов. По крайней мере, мне так кажется.
Рассуждая о правлении Вдовы и Потапыче, я быстрым шагом преодолела две версты. Думать о постороннем полезно, поскольку становится некогда переживать о личном. Обед в лавках еще не закончился, а я уже купила себе билет на местный поезд, который через полчаса ожидания подошел, загрузил нас всех – аж пятеро пассажиров со всего городка! – и запыхтел, стараясь не нарушать расписание. Паровозик нас тянул пожилой, ровесник "Букашки", даже из его серии. Звук радовал привычностью. Ровный, уверенный, без сбоев ритма и посторонних шумов. Все же я внучка Корнея, хоть и приемная, в голосах поездов разбираюсь. Этот знает регулярное обслуживание и поддерживается в исправном состоянии. Значит, довезет нас до главного вокзала в срок, за один час сорок минут, и ни минутой позже или раньше. У Потапыча с расписанием исключительный порядок. Разве что вмешается его знаменитое самодурство… Но не сегодня, я чувствую.
Еще я осознаю, что мама уже в столице, совсем рядом, и для нее серия перемещений по полю удачи обернулась ярким и ровным светом нового места и интересного дела. Такой вот я нелепый пророк: предсказываю сбывшееся, задним числом. И то лишь в отношении хорошо знакомых не ошибаюсь. Леха добрался до уровня пси, он бы при желании наверняка сказал больше, произведя настройку по личности: состояние бы уточнил, обстановку, отношение окружающих к объекту изучения. При исследовании людей, хорошо знакомых ему лично, указал бы точный адрес в пределах сорока – пятидесяти верст. Тома и вовсе отсылает ему почти что связные мысли. Я поежилась. Как пить дать уже транслирует: "Береги Бэкки!" Бедный Леха в ответ часто и мучительно икает прямо на ходу, а сам торопится к Юнцу. Это мои предположения, выстроенные на логике, без всякого обращения к дару. Но мне они не очень нравятся. Не следует никому лишнему оказываться на путях, когда я возьмусь играть там с удачей. Я неопытна, наверняка такого натворю – сама потом стану удивляться. Да и маги Вдовы заметят, они опасны. Не говоря о самой Диване – о ней лучше даже не думать, чтобы не утратить настрой!