- Позвольте представить, - Бирюза взяла на себя смелость заговорить первой, - Его величество король Малахит. Его высочество принц Опал и Ее высочество принцесса Бриллиант.
- Наследный принц, - поправил Бирюзу среднего роста обрюзгший, неопрятный, лысеющий мужчина.
Отставив жирную ножку в сторону, он с царственной важностью приподнял свое круглое лицо и заявил:
- Я прибыл для того, чтобы восстановить справедливость и занять престол, принадлежащий мне по праву. Я нужен стране в это опасное время. Я обязан спасти детей. Тем более, - голос Опала театрально дрогнул, - там и мои дети. - Эта беда - общая для меня и моего народа. Люди верят мне и поддерживают меня…
- Нет, - голос Павла прозвучал так резко, что все, кто был в палатке, вздрогнули.
- Что нет? - Опал захлопал глазами.
- Нет, я не признаю законности ваших претензий на престол. Я был поддержан большим королевским советом и взошел на престол по всем правилам. Я говорю: нет.
Павел старался не смотреть на то, как реагируют придворные. Он боялся, что большинство из них не на его стороне.
- Но я, - продолжил он, стараясь, чтобы голос его не выражал никаких эмоций, - готов признать за вами право быть переговорщиком, поскольку вы особа королевского рода и, главное, поскольку там, как вы уверяете, находятся и ваши дети. Вы имеете право пойти в усадьбу и собственными глазами убедиться в том, что с детьми все в порядке.
Он говорил это, а сам не отрываясь смотрел в глаза соперника. Опал отвел взгляд.
- Нет, - сказал принц, справившись с собой. - Я не считаю это возможным. Я не буду прямо сейчас спорить с вами о моих и ваших правах, это неуместно перед лицом грозящей детям опасности. Но я уверен, когда кошмар закончится, народ признает меня законным правителем. А значит, я являюсь им и сейчас. А значит, много чести этим собакам, этим преступникам, покусившимся на самое святое, - говорить с ними лично. К тому же, моя случайная гибель может повести за собой крах всего государства, поскольку доверять правление такому мальчишке, как вы, и к тому же - чужеродцу, не только безответственно, но крайне опасно. Вы весь во власти чувств…
- Аудиенция окончена, - резко бросил Павел и указал Опалу и Бриллиант на кресла возле бормочущего, слюнявого Алмазника. Те нехотя подчинились. Усевшись в кресло, крон-принц с брезгливостью отстранился от старика, но вдруг, приглядевшись, узнал в нем самого страшного своего врага.
- Дядя?! - спросил он испуганно.
Алмазник в ответ только заскулил. К принцам подошел Авантюрин. Тихо, вполголоса начал объяснять Опалу, как обстоят дела. Бирюза направилась к Павлу.
- Ваше величество, - начала говорить она, - в чем-то принц Опал, безусловно, прав. Ну что будет с государством, если вы погибнете? Что?
- Да ничего с ним не будет, - взвился Павел. - Что с ним было, когда умер Смарагд? Что было, когда заперся у себя в гостиной Ломня? Все потихоньку, все своим чередом, пока не придет кто-нибудь, способный управлять. Я не признаю за собой монополии на правильные решения. Не один я такой умный. Вот вам.
Как фокусник в цирке он извлек из воздуха очередную зеленую дощечку.
- Здесь, - он потряс документом перед носами своих мучителей, - говорится, что в случае моей смерти я завещаю государство Обсидиану. Он же будет принимать решения, пока я буду там. Больше я на эти темы разговаривать не желаю.
Павел выскочил из палатки даже не простившись с Вадимом, и зашагал вперед, туда, где возвышались стены усадьбы, где не стояли люди, и где снег изредка вспарывали пули солдат Веселова, посылаемые для острастки.
Нога тут же провалилась под наст, холодные крупинки посыпались в сапог. Стало мокро. За спиной воцарилась поразительная тишина. Если не оборачиваться, можно было подумать, будто там, позади, только спящий зимний лес. Хрипло каркали вороны, да голые ветки деревьев шумели от порывов ветра. Больше ничего.
Впереди тоже напряжение, тоже тишина.
Усадьба Алмазника. Темные окна. Синие, зеленые, желтые, красные стеклышки витражей. В декоративных башенках, возвышающихся над зданием - темные силуэты часовых.
Павел дернул дверную ручку, и дверь легко открылась. Он прошел вперед, в зал, и только там увидел не тени - живых пока еще людей.
Солдаты по периметру. Много. Боеприпасы, сложенные в центре и несколько человек, готовых все это взорвать. Дети. Много. Большие и маленькие. В центре - высокий и худой молодой человек. Смотрит внимательно и тревожно.
Кто-то положил руку Павлу на плечо, и он повернулся, обливаясь потом от внезапно подступившего страха. Перед ним стоял военный в камуфляже.
- Майор Веселов, - сказал он. - Я здесь главный.
- Король Малахит, правитель государства, - Павел благодаря своему росту смотрел на майора сверху вниз. - Я пришел для того, чтобы лично услышать ваши требования, обговорить детали и убедиться, что с детьми все в порядке.
- Как видите, - Веселов указал рукой на испуганную толпу.
Павел смотрел и видел испуганные детские глаза. Он едва заставил себя вновь повернуться к ним спиной и продолжить:
- Алмазника мы вам вернем. Что же касается признания его законным правителем, то вам стоит посмотреть на него, прежде чем настаивать на этом.
- А что с ним такое?
- Он слегка повредился умом. Не знаю, что послужило тому причиной, но он явно ущербен и интересуется сейчас только своим ускользающим здоровьем. Впрочем, я понимаю, что вам - без лукавства - его назначение было необходимо лишь для того, чтобы обеспечить гарантии безопасности. Я и сам могу дать вам такие гарантии. Я был неправ, не дав вам амулетов раньше, вы ушли бы домой и избавили бы нас от многих неприятностей. У нас уже есть необходимое количество амазонита и в данный момент ювелиры работают над тем, чтобы придать ему нужную форму. Я думаю, что несколько сотен амулетов мы сможем изготовить за день - два.
Павел остановился и выжидательно посмотрел на Веселова. Тот в задумчивости потер подбородок и ответил:
- Ну хорошо. Мы подождем. Но мы все же хотели бы видеть Алмазника.
- Без проблем, я пришлю его вам сейчас же.
- И я хотел бы еще раз указать вам на то, что мы доверяем вам, но в случае попытки нарушить обещания, дети пострадают.
- Я понял. Я хотел бы попросить отпустить со мной самых маленьких заложников. Во-первых, люди там, на улице, взволнованы, они могут не выдержать и натворить бед, а если вы отпустите нескольких детей, это докажет, что вы не хотите ничего плохого. А во-вторых, посмотрите, как устали малыши. Они будут капризничать, плакать, доставят вам множество неудобств.
- Договорились. В обмен на письменные гарантии нашей безопасности.
Малахитовая табличка осталась у Веселова. Павел вышел из усадьбы, обвешанный малышами как лоза - виноградом. Двое самых маленьких на руках, еще десяти было велено крепко-крепко держаться за плащ, и, идя к лесу, король думал только о том, как бы не поддаться желанию побежать или хотя бы сделать широкий шаг. Он шел медленно и спокойно, чтобы не опрокинуть малышей.
Его не сразу увидели - или не сразу поняли, что это он. Толпа волновалась еще какое-то время, потом затихла. А когда он подошел, взорвалась надсадным всхлипом. Что-то закричали, начали оборачиваться, звать, пытались пропустить, но потом подняли над головами и передали вперед одну, двух, трех женщин… Матери - понял Павел. Они обнимали и целовали своих малышей, стоя на коленях перед ними, они целовали и его - руки, край плаща, носок сапога. Он не знал, куда деть себя и тоже встал на колени, обнял за шею одну женщину, погладил по голове ребенка, поцеловал кого-то в пахнущие пряными травами волосы.
Через несколько минут выбрался из этой толпы, и никто уже не заметил его исчезновения. Слезы на глазах высохли, в палатку Павел вошел хмурым и повзрослевшим лет на десять. Здесь было пусто, только сидел в одном углу бормочущий какую-то ерунду Алмазник, да настороженно прислушивались к дядиному бреду Опал и его жена.
Следом за Павлом вошли в штабную палатку члены совета, возбужденные и взволнованные увиденным.
- Поставить десять палаток, - начал отдавать приказания Павел, - привезти из города весь имеющийся в наличии амазонит, немедленно начать работу по изготовлению амулетов.
- Так мы их все-таки отпускаем? - осторожно спросила Бирюза.
- Нет, - ответил Павел и, пытаясь унять дрожь в руках, опустился на табурет.
Справившись с собой, он встал и сказал, пытаясь быть по-королевски официальным:
- Уважаемые члены королевского военного совета, господа. Как вы знаете, мы рассмотрели требования вражеской армии и нашли, что они вполне выполнимы. Но, по законам нашей страны, каждый из этих солдат - преступник и каждого должно судить и наказать. Они убивали наших братьев, они грабили наши дома, они украли наших детей и должны ответить за это. Они обещают отпустить всех до одного и не причинять никому более вреда, но за прошлые преступления они ответить обязаны. Эти ублюдки направили на детей оружие. Они обложили их взрывчаткой в надежде, что мы не пойдем на штурм. Дети напуганы. Их страх и наши слезы нуждаются в искуплении.
Павел замолчал. Он почувствовал, что волнение прошло, и он способен принимать решения.
- Прошу вас, господа, - произнес он уже обычным, без пафоса, тоном и первым уселся за совещательный стол.
- Первым делом хочу попросить вас, Авантюрин, переправьте в Торговцы Выродка. Пусть развлекаются. Смотрите, чтобы он со страху не сбежал - они бояться подвоха. Амулеты будем делать по-настоящему - пусть думают, что мы готовы их отпустить. В крайнем случае, отпустим на самом деле - дети важнее. Теперь о том, как будем действовать. Обрушить дом нельзя - там все вперемешку, и дети, и солдаты, плюс взрывчатка. Стрелять нельзя тоже - кто-нибудь успеет все взорвать. Какие будут предложения?
Предложений почти не было, разве что самые фантастические. Через час Павел встал и сказал:
- Отдыхайте пока. У нас есть два дня, чтобы подумать. Но видимо, придется отпускать.
Ему было гадко. От ненависти тошнило. Он не хотел отпускать солдат, но не видел иного выхода. Павел вышел из палатки, и, знаком отпустив назначенных Авантюрином телохранителей, пошел в лес по протоптанной крестьянами тропе. Он шагал широко, смотрел, как вырывается изо рта пар. Глаза болели - то ли от подступающих время от времени слез, то ли от белизны снега, на фоне которого тусклая зелень еловых ветвей казалась черной. Спускались ранние декабрьские сумерки и Павел хотел уже идти обратно, когда заметил, что уже не один. Кто-то маленький семенил рядом. Павел опустил глаза и увидел Кабошона. Не удивительно, что, занятый своими мыслями, он не заметил его сразу - старик лысиной едва доставал ему до локтя.
- Ты выслушаешь меня? - спросил Кабошон.
Павел подошел к стоящим в ожидании людям - они стояли уже целый день и продолжали стоять в темноте, не разжигая костров, не требуя еды - и заговорил. Говорил он так тихо, что слышать его могли лишь несколько человек, но слушая, они серьезнели, их настроение передавалось дальше, слова Павла тоже передавались дальше, толпа затихала.
Теперь никто уже не галдел и не возмущался. Теперь у каждого было дело. Время от времени один-два человека отделялись от толпы и шли в город. Возвращались с одеялами, с едой и котелками, разводили костры, устраивались на ночь и берегли туго набитые карманы. То тут, то там мелькал Кабошон. Сидел у костров, угощался. Сочувственно кивал головой, выслушивая тех, у кого в Торговцах были дети.
Со стороны казалось, что люди наконец смирились с мыслью о том, что придется подождать детей до той поры, пока не будут готовы амулеты и преступники не покинут страну. Но люди со страхом и надеждой ждали рассвета. Они не верили солдатам, а Павлу они верили - теперь, после того, как он выручил малышей.
Начали с рассветом.
Веселов был уверен в успехе. "Парень, конечно, самоуверенный, - думал он, отправляя в рот куски сочной зажаренной курицы, - но что ему остается делать? Не рисковать же детьми? Все он даст. Вот Алмазника отпустил". - Правда, толку от него не было никакого, и убого старика просто выгнали в лес, едва увидели, в каком он состоянии. - "А амулеты делают… Разведчики доложили, что палатки с ювелирами не бутафорские."
Веселов с сожалением посмотрел на обглоданные куриные косточки, вытер о занавеску жирные пальцы и рот и улегся спать на широкой и мягкой кровати Алмазника.
Ночь он провел спокойно. Никаких посторонних звуков. Детей Нефрит успокоил, и они уснули, набив животы пшенной кашей. Даже ветер не шумел в лесу, со стороны каменного лагеря не доносилось никаких звуков: ни криков, ни встревоженного гула. Только мышь назойливо скреблась где-то между перекрытиями первого и второго этажа. Или несколько мышей, или несколько десятков мышей… Засыпающий уже Веселов вскочил, испуганно прислушался. Все было тихо, все было в порядке. Приснилось.
Последняя, совсем бледная звезда осталась на небе. День обещал быть солнечным. "Поехали", - скомандовал Павел.
Глава 9 Скарабеи
Было очень рано, дети спали, расположившись вокруг Нефрита, как птенцы вокруг перепелки. Прислонившись к подоконникам дремали часовые. Сержант, охранявший взрывчатку, сидел, уставившись в одну точку, и шевелил губами - то ли считал что-то, то ли репетировал какую-то важную речь.
- Эй! - резкий крик разбудил сразу всех. Девочки заплакали, солдаты вскочили с мест и нервно схватились за оружие.
- Эй, смотрите! - один из солдат указывал дрожащим пальцем на то место, где еще ночью была взрывчатка. Теперь это было что-то совсем другое. Какой-то безобразный, бесформенный камень, скорее даже нарост, торчал посреди зала. Как он возник здесь, и была ли взрывчатка все еще внутри - было неизвестно. Послали за Веселовым.
Тот пришел, заспанный и хмурый, осмотрел нарост, поковырял его пальцем. Решение принял быстро и сказал, обращаясь к своим людям:
- Орехов, Решетов, несите еще взрывчатки со склада. Это, видимо, мелкие камешки. Пока вы спали, эти деятели засыпали всю взрывчатку. Камешки между собой спаяны крепко, разбивать эту кучу небезопасно, так что и бог с ней. Не спать, следить в оба. Кириллов, Машуков - возьмите двух мальчишек постарше и расстреляйте во дворе. Надо показать им, что мы тут не в бирюльки играем, и что наши требования надо уважать. Мегафон мне. Сделаете дело - буду говорить. Пусть запомнят, с кем имеют дело.
Нефрит слушал все это со все возрастающим ужасом. Он поднялся со своего одеяла и, подойдя к Веселову, сказал:
- Расстреляйте меня. Детей не трогайте.
- Да что толку, если мы тебя расстреляем? Кто ты такой есть? Кто о тебе заплачет?
- Я - принц Нефрит…
- Еще один? Да видел я тут этих принцев пачками. Никуда вы не годитесь. Пшел вон. Выполняйте приказ.
Кириллов и Машуков неуверенными шагами двинулись к детям. В это же время в дверях показались Орехов и Решетов с тяжелым зеленым армейским ящиком.
Тут-то все и началось. Что началось, Веселов понять так и не успел, только слышал, как кто-то кричит слово "скарабеи". Ноги его вдруг налились свинцом, он хотел посмотреть вниз, но тут что-то поползло по голой шее, навалилось на позвоночник, противно зашевелилось в волосах. Он взмахнул руками, будто хотел отогнать неизвестных насекомых, но рука едва пошла вверх, отягощенная каким-то непонятным грузом. Лапки заскребли по уху, по щеке, и вот уже невозможно смотреть, вот уже нечем дышать… Несколькими секундами позже Веселов умер.
Нефрит смотрел на все это с надеждой и страхом. Он проснулся ночью и понял, что происходит какое-то движение камней - каждый Камень мог бы почувствовать это. Глаза с трудом привыкали к рассеянному тусклому свету единственной масляной лампы. Сначала он увидел, как постепенно зарастает маленькими кабошонами взрывчатка в центре зала. Он смотрел и не верил своим глазам, потому что никогда не верил в сказки. "Такого не может быть", - думал Нефрит про себя. Потом он понял, что кабошоны скапливаются повсюду, где могут остаться незаметными. Он чувствовал слабое движение под досками пола, в углах, на потолке. Нефрит не знал, хорошо это или плохо, но его успокаивало то, что солдаты потеряли возможность взорвать детей мгновенно.
Утром, после команды Веселова, принц забыл о кабошонах. Он думал только о двух мальчишках, которые сейчас потеряют жизнь, потеряют в том числе и потому, что он, Нефрит, не устроил вовремя побег, не вернулся в столицу и не настоял на том, чтобы в село вошли войска.
Теперь он смотрел, как гибнут солдаты, как кабошоны из разных камней покрывают их ровным слоем, как кто-то пытается стрелять, но жуки уже повсюду и самые маленькие вывели оружие из строя, намертво сковали пальцы. Нефрит вытягивал руки, словно пытаясь обнять детей, но их было слишком много, и каждый из них во все глаза смотрел туда, куда смотреть им было нельзя.
Нефрит понимал, что не все еще кончено. Здесь, в зале, находилось солдат пятьдесят - шестьдесят. Жуки покрыли их всех, но поток кабошонов стремительно иссякал, они застывали на трупах, будто ракушки, облепившие затонувший корабль, и дальше уже не двигались. А там, на улице, ждали снайперы, разведчики, патрули и просто солдаты, расквартированные в селе.
Жуки остановились, вот и последний из них перестал шевелиться, и дети будто очнулись, смогли, наконец, отвести взгляд от чудовищного зрелища. Кто-то завизжал, попытался бежать. Нефрит закричал, начал приказывать, в конце концов, просто ловить детей за полы одежды и рукава. Страх, что выбежавших детей застрелят снайперы, придал ему энергии и убедительности, и он смог остановить и успокоить всех.
- Нам надо оставаться на месте и ждать, - говорил он детям тем же тоном, каким рассказывал сказки. - Нас уже спасают. На улице опасно, бежать туда нельзя ни в коем случае.
Дети снова уселись на ковры и подушки.
В середине прошедшей ночи большой стол из палатки совета перекочевал в лес. Его установили на четырех плоских камнях за елями, так, чтобы, встав на него, Кабошон мог видеть усадьбу, оставаясь незамеченным. Он стоял на широкой дубовой крышке и что-то тихонько бормотал, раскидывая время от времени руки. К утру лицо его стало серым от напряжения, на лбу выступили капли пота, руки, возведенные вверх, заметно дрожали. Потом Кабошон упал, и сначала Павел решил, что его настигла снайперская пуля. Старика подхватили на руки, он повернул голову к королю и прошептал:
- Я… что мог… спешите…
Кабошон потерял сознание. Обморок был так глубок, что все пять лекарей, прибывших в лагерь, только качали головами: на старика не действовали никакие лекарства.
После того, как Кабошон прошептал "спешите", Павел очнулся. Он не закричал - заорал:
- По коням! Вперед! За мной!
Сам вскочил на чудесного белого коня, привязанного у палатки, и только краем глаза увидел, как из леса, будто горох из прохудившегося мешка, высыпаются всадники.