Я кивнул, а потом, заметив краем глаза движение, выбросил вперед руку и выстрелил. Выстрел отбросил рыжеусого к стене. Он замер, выронив из рук револьвер, - кровавый ручеек протянулся из правого уголка его рта.
- Вижу, все в порядке, - протянул Грищенков.
- Крошев мертв.
- Что ж… Это как на войне, всегда есть потери.
Интересно, а если бы эта пуля досталась мне, меня бы тоже списали как "потери". Хотя вряд ли. Только я знал дорогу к сокровищам, поэтому убивать меня не было никакого смысла.
Из темноты выступил Гуггенхайм:
- Где коротышка?
Грищенков пожал плечами:
- Смылся. Только далеко ему не уйти. Коня у него нет, а тут со всех сторон пустыня. Даже если идти пешком, то придет куда-либо он лишь к утру.
- А золото?
- Две подводы, груженные слитками. Вельский их пока посторожит. Что ж, - Грищенков выудил из кармана штанов небольшую стальную фляжку, свинтил крышку, - за успешное начало нашего предприятия, - отхлебнув, он потом протянул фляжку мне.
Коньяк показался мне безвкусным, словно вода. А может, всему виной адреналин в крови? Меня все еще трясло.
- А вы, Григорий Арсеньевич, не промах. К тому же теперь я перед вами в долгу, - и Грищенков кивнул в сторону мертвого рыжеусого. - Ну, ничего, сочтемся. Наша жизнь полна опасностей, так что за возвратом долга дело не станет.
- Что дальше?
- В дорогу, господа. Да, и не забудьте прихватить труп Крошева. Не нужно оставлять лишних следов.
- Но мы хотели… - попытался возразить я.
- Совершенно верно. Однако мы должны поспешить. И, как вы, Григорий Арсеньевич, должны помнить, мы найдем подводы с золотом случайно, совершенно случайно. А если шпики обнаружат тело господина Крошева, они, чего доброго, и на нас могут выйти. В здешних краях не так-то много людей, которые с оружием в руках могут… - Впрочем, что они могут, он так и не договорил, потому что на пороге неожиданно появился здоровенный детина в белом мундире, портупее и синих штанах с красными лампасами. Полицейский! Вот только его нам не хватало. И откуда он только взялся?
Остановившись на пороге, он с удивлением обвел взглядом нас, замерших, словно в немой сцене гоголевского "Ревизора", а потом глаза его округлились, и, поняв, что не в то время попал не в то место, он попятился, медленно потянувшись к кобуре.
- Что тут происхо… - Вот только договорить он не успел. Грищенков выстрелил. Красный цветок расцвел на белоснежном мундире. Полицейский качнулся назад, взмахнул руками, словно стараясь удержать равновесие, и рухнул во тьму.
- Вы что, сдурели! - бросился я к Грищенкову, но тот лишь отмахнулся от меня как от назойливой мухи. Он стоял, напряженно вглядываясь в ночную тьму.
- Фараоны по одному ночью не ездят. У него должен быть напарник. И он, скорее всего, сейчас пулей летит в город, чтобы доложить о непотребствах, которые тут творятся.
- Какой напарник! - взвился я. - Вы только что пристрелили служителя закона, одного из тех, кто давал присягу царю-батюшке…
- … и царице-матушке, - фыркнул Грищенков. - Не дурите, Григорий Арсеньевич, а то я в вас сильно разочаруюсь… Прочь излишнюю сентиментальность… А теперь дубль два - грузите Крошева на одну из подвод, нам нужно как можно быстрее убираться отсюда. Иначе придется воевать с регулярными войсками. А вы, Григорий, - он вновь повернулся в мою сторону, - не робейте. Деньги требуют жертв. Вперед… вперед…
Однако теперь у меня не было страстного желания помогать ему с золотом, пусть даже потом оно пойдет на благотворительные нужды. Тем не менее я помог Гуггенхайму. Под пристальным взглядом Грищенкова мы отнесли несчастного Крошева во двор. Там и в самом деле стояли две подводы, запряженные дородными тяжеловозами. В обеих лежали зеленые ящики, накрытые грязными мешками.
Мы с трудом закинули тело на телегу. На вид Крошев казался худощавым и не слишком высоким, но на деле был очень тяжел.
- Торопитесь, торопитесь, - подгонял нас Грищенков. - Вы учтите, что господа социалисты народ отчаянный. Они ни бога, ни черта не боятся. А один из них сбежал, и если вы думаете, что много лучше попасть к ним, чем к официальным представителям закона, вы глубоко ошибаетесь. Эти люди пощады не знают, и руки у них по локоть в крови.
- Ничего я не считаю, - взвился я. - Может, хватит пугать?
Грищенков в ответ лишь фыркнул:
- Я не пугаю. Я предупреждаю: лучше им в руки не попадаться. Пойду загляну в чайхану, ничего мы тут не забыли?
И он решительным шагом направился в здание. Гуггенхайм забросил свой ручной пулемет на телегу, вынул серебряный портсигар, закурил папиросу на длинном мундштуке. Когда он зажигал спичку, я увидел, что руки у него трясутся.
Он посмотрел на меня, заметил, что я разглядываю его руки, и неожиданно заговорил. Говорил он тихо, почти шепотом, и тем не менее мне казалось, что слова его разносятся по всему двору, громким эхом отдавая в холмах.
- Ты, Григорий, может, и не поймешь меня. Да оно и не надо… Только я хочу тебе сказать, Роман Устинович - страшенный человек. Таких, как он, сами черти боятся. Ты не смотри, что он такой обходительный и мягкий. Он, если ему выгодно будет, и мне, и тебе в спину пулю пустит. Так что держи ухо востро…
И отвернулся.
Я хотел было спросить его, что он имеет в виду. Хотел попросить объяснить, за что он так не любит Грищенкова. Но только я открыл рот, чтобы задать первый из мучивших меня вопросов, как Гуггенхайм добавил:
- И помни, Григорий, я тебе ничего не говорил, - и, повернувшись, он бросил папиросу, а сам вскочил на козлы. - Погнали.
Золото мы перевезли в один двор на окраине города. Хозяевами развалюхи был старик туркмен и его дочь - тощая карга не первой молодости. Я даже сначала подумал, что это мать старика, но Вельский, давний знакомый семьи, заверил меня, что все наоборот. Мы загнали обе телеги в покосившийся сарай.
- Зачем менять это золото, а потом ехать куда-то на поиски сокровищ? - фыркнул Вельский, помогая мне и Грищенкову заталкивать в сарай вторую телегу.
- Потому что это золото казенное. Мы не сможем ни продать его, ни правильно им распорядиться. Никто, кроме местных бандитов, не примет у нас русское золото. Оно клейменое. А сокровища пустыни ничьи. Заполучи мы их, ни у властей, ни у бандитов не возникнет вопросов. А это золото будут искать, будут искать все, и даже если мы начнем переплавлять его и сбывать мелкими партиями, все равно рано или поздно нас схватят. О сокровищах Гоцлара ходят легенды, но никто их не видел, и никто не станет охотиться на тех, кто их раздобудет.
Что же до русского золота, то это как красная тряпка для бешеного быка. К концу дня весь город будет точно знать, сколько похищено слитков, и если к тому времени мы не сбудем эти телеги, то я и ломаного гроша не дам за наши головы. Власти свалят на нас и нашу вину, и вину бомбистов, а те, в свою очередь, с врагами не церемонятся. Так что не можем мы никак это золото себе оставить. А то, что в обмен получим, тоже лучше не светить, чтобы никто не стал неприятных вопросов задавать.
Наконец телега встала на предназначенное ей место, после чего Грищенков отправился "на разведку", а заодно свел со двора коней. Тяжеловозы - примета знатная и могла привлечь не столько полицию, как экспроприаторов-социалистов, а выяснять нам с ними отношения было не резон.
Мы же втроем: я, Гуггенхайм и Вельский, отправились спать, устроившись в маленькой комнате на втором этаже развалюхи, на драных матрасах. Возвращаться в гостиничные номера было небезопасно. К тому же золото находилось на всеобщем обозрении, и случись что с ним, мы были бы в курсе.
Мои спутники сразу же уснули, я же долго ворочался, не находя себе места, да так и не уснул. Лежал и думал о разном, то и дело вспоминая события предыдущей ночи и прикидывая, что же из всего этого в итоге может получиться.
С одной стороны, мы сделали благородное дело - лишили социалистов их добычи, а это значит, что меньше взрывов прогремит в Санкт-Петербурге, Москве и Киеве. С другой - я вспомнил удивленное лицо убитого нами полицейского и трупы женщины и ребенка. Подумав об этом, я испытывал почти нестерпимое желание взять ноги в руки и бежать куда глаза глядят, подальше от Грищенкова с его авантюрами, от полицейских в белых мундирах и от социалистов-революционеров. А потом меня пронзила пренеприятнейшая мысль о том, что по сути я виноват во всем, что произошло. Ведь если бы я не рассказал Грищенкову о Гоцларе, ничего бы и не случилось. И не было бы двух телег с золотом, кучи трупов и проблем, от одной мысли о которых у меня начинало нестерпимо ломить затылок.
Не в силах уснуть, я прихватил папиросы, которые оставил на подоконнике Гуггенхайм. Я не курил, но чувствовал, что момент такой, что в самую пору закурить. Спичек рядом с папиросами не оказалось, и я отправился на поиски хозяев дома. Уже на пороге кухни я услышал голоса. Говорили хозяева на своем языке, но поскольку после общения с демоном я стал своего рода полиглотом, я, прежде чем войти, прислушался. То, что я услышал, мне очень не понравилось.
- Я все сделала, как ты сказал, послала Алима к Паше. Он скажет, что русские привезли ящики.
- Хорошо. Только планы у русских изменились. Их старший пошел не к белым мундирам, а к Паше.
- И что?
- Если они договорятся, то мы своей доли не получим.
- Значит, нужно идти к белым мундирам.
- Но они обманут и оберут нас.
- Тогда надо идти к Сулейману, они не станут обманывать его - он мулла.
- А мы в результате получим гроши.
- Иначе мы можем вообще ничего не получить. Беги к Сулейману, расскажи ему все. Он решит, как подступиться к белым мундирам. И помни: лучше быть нищим другом муллы и благословленным Аллахом, чем с русским золотом, но проклятым всеми…
Дальше я не слушал. Развернувшись, я, стараясь двигаться совершенно бесшумно, направился назад к "своим" подельникам. Нет, конечно, я мог бы ворваться на кухню и пристрелить обоих. В конце концов, после того, что случилось той ночью, плюс-минус труп ничего не решает. Если честно, я в первый момент захотел именно так и поступить. Но, во-первых, выстрелы услышали бы соседи, а во вторых… у меня перед глазами все еще была та мертвая женщина. И я не хотел больше никого убивать. Слишком много смертей. Даже если мы добудем сокровища Гоцлара, я никогда не забуду, какую чудовищную цену нам пришлось за них заплатить.
Поднявшись назад, я с удивлением обнаружил одного Вельского. Гуггенхайм исчез.
Я растолкал спящего.
Тот сел на матрасе и уставился на меня мутными красными глазами.
- Чего тебе, Гришка? - беззлобно пробормотал он, пытаясь разлепить смежившиеся веки.
- Уходить надо, - пулей выпалил я.
Вельский с интересом поднял голову и посмотрел мне в глаза, потом, тяжело вздохнув, потянулся и снова уткнулся взглядом в пол.
- Вот и господин Гуггенхайм изволили отбыть.
- Собирайтесь, - схватил я его за плечо. - Скорее. Хозяева собираются донести на нас в полицию. Скоро тут полным-полно будет солдат. Надо бежать.
Вельский вновь с недоумением посмотрел на меня.
- Бежать? Куда? Зачем? А золото? А Грищенков? Он же отправился договориться.
- Пошли, - торопил я. - Черт с ним, с золотом. Грищенков увидит полицейских, не сунется. Пошли. На каторге золото не понадобится.
- Погоди, не мельтеши, - Вельский медленно встал, одернул френч. - Никуда мы отсюда не уйдем. Или…
Но договорить он не успел. Со скрипом распахнулись ворота, и во двор степенным шагом вошли три верблюда. А с ними Грищенков и несколько азиатов.
- И что все это значит? - удивился я.
- Думаю, босс договорился с людьми Акур-паши.
- Но ведь мы хотели вернуть государево золото!
Вельский посмотрел на меня так, словно я был малым неразумным ребенком.
- И как ты, Григорий, себе это представляешь? Фискалы не выпустили бы нас… Да и губернатор скорее удавится, чем заплатит положенную четверть вознаграждения. Нет уж… Проще договориться с бандитами. Они увезут золото в Афганистан, поменяют на гашиш, и пусть потом царские ищейки сводят с ними счеты. А мы выйдем чистыми из этой игры и, как я подозреваю, с большим наваром…
Он хотел еще что-то добавить, но тут на пороге появился Грищенков.
- Чего расселись? Давайте вниз и помогайте грузить ящики. Чем быстрее эти верблюды уберутся со двора, тем будет лучше.
- Но… - начал было я.
- О хозяевах не беспокойся, - улыбнулся Грищенков. - Я знал, что они попытаются выдать нас белым мундирам, и люди Акур-паши позаботились о них.
И дав понять, что разговор окончен, он повернулся, чтобы вернуться назад во двор. Я хотел остановить его, задать ему кучу вопросов. Почему Акур-паша? Зачем продавать ему за бесценок золото, за которое уже заплатило жизнями столько людей? Почему мы не пошли в полицию, как это было оговорено заранее?.. И так далее. Однако получилось так, что вопросов было слишком много. В какой-то миг я растерялся, не зная, с чего начать, а потом подходящий момент оказался упущен, и мне ничего не оставалось, как помогать грузить ящики с золотом.
В конце концов, надо было как-то выбираться из создавшейся ситуации. Грищенков предложил выбор, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Но прежде чем выйти во двор грузить ящики, я заглянул в дом. Старик и его дочь были в той же комнате, где я оставил их. Они лежали на полу в лужах крови - у обоих было перерезано горло. Но когда Грищенков успел? Он ведь только что зашел на двор, а потом сразу поднялся к нам. Да и не в его стиле резать людям глотки. Я, например, не смог бы его представить в этой роли. Пристрелить азеров, как бешеных псов, да, это в его стиле, но резать ножом… А может, это дело рук Гуггенхайма? Вечно он чем-то недовольный… А может, тут был еще кто-то? Человек Акур-паши, который присматривал за хозяевами? Тогда куда делся этот ассасин?
Со двора меня вновь позвали, и мне пришлось торопливым шагом бежать на погрузку. В конце концов, чем быстрее мы избавимся от золотых слитков, тем спокойнее будет.
- Äber, äber! - кричали туркмены. Они выстроились цепочкой и быстро передавали ящики из рук в руки. Мы же принялись снимать ящики с подвод и передавать первому из цепочки - здоровенному азиату в огромной мохнатой шапке - настоящем рассаднике вшей.
Погрузка заняла минут пять, не больше. И за все это время я так и не успел перекинуться с Грищенковым ни единым словом. А после, когда погрузка закончилась, он исчез вместе с башибузуками и верблюдами. И вновь мы остались вдвоем с Вельским, который, недолго сомневаясь, отправился назад, на второй этаж хибары, спать. Помню, я тогда поразился стальной выдержке этого человека. Пойти и спокойно лечь спать, когда его ищут полицейские всей округи, а внизу, на первом этаже, плавают в крови два трупа.
К тому же я не был уверен, что ассасин, прикончивший хозяев, покинул здание, а зная злобный характер афгулов, стоило держать ухо востро. Мне, например, совершенно не хотелось, чтобы кто-то мне сонному перерезал горло.
Нервничая, я ходил из угла в угол, не зная, что и предпринять. Больше всего мне хотелось повернуться и исчезнуть, навсегда забыв и о Грищенкове, и о золоте. Но Гоцлар, город Древних - вот что влекло меня, и не столько даже своими сокровищами, сколько мистическими тайнами, которые ожидали за его стенами.
Я должен был найти этот город… Если бы я тогда знал, скольким еще придется умереть ради дороги в Гоцлар…
Однако возвращаюсь к тому злополучному дню. С час я метался по комнатам пустого дома. А потом в ворота громко постучали.
- Открывайте, полиция!
Эти слова хлестнули меня словно кнутом.
- Ваш товарищ господин Гуггенхайм нам все рассказал. Сдавайтесь, и мы не станем стрелять.
Подлый предатель!
Я схватился за револьвер, а потом понял, что все бессмысленно. В самом деле надо сдаваться и надеяться лишь на здравомыслие полицейских чинов. Но Вельский! Я сломя голову бросился к нему в комнату, но… не успел.
Мой приятель уже бросил за ворота первую гранату. Я видел, как она, крутясь в воздухе, полетела за ворота, а потом там что-то грохнуло, раздались крики боли и проклятия, потянуло черным пороховым дымом.
- Что ж, Григорий, - Вельский повернулся ко мне и глаза его горели недобрым светом. - Началось! Все как и обещал Грищенков. Пошли, надо уходить.
- Но… - начал было я, но осекся, потому что Вельский внимательно посмотрел на меня. Очень внимательно, зло посмотрел, и я сразу понял, что если не стану делать, что он говорит, то пулю или нож в спину получу непременно.
- Пошли, пошли… - подтолкнул меня Вельский.
Словно в каком-то тумане, спустился я вниз, где нас ждали два человека в длинных черных одеждах и чалмах. Их лица были закрыты черными платками. У каждого за широкий черный кушак был заткнут кривой нож в красивых чеканных ножнах. Один держал на плече ручной пулемет, второй откинул люк, оказавшийся под ковриком. Знаком он пригласил нас спускаться.
- Кто это?
- Ассасины Акур-паши, - и Вельский подтолкнул меня к люку. - Это старые ходы. Они идут под всем городом. Их выкопали еще при Тимуре.
Понимая, что времени искать других путей отступления нет, я нырнул во тьму. Ноги сами нащупали ступени старинной каменной винтовой лестницы, которая оказалась много короче, чем я рассчитывал. Следом за мной скатился Вельский. Ход был не таким уж узким и низким, как я ожидал. Да и сама кладка выглядела древней, такой же древней, как под храмом, где томился Старец. Скорее всего, все эти катакомбы вырыли примерно в одно и то же время.
Вельский запалил один из заранее заготовленных факелов и решительным шагом направился во тьму. Я на мгновение замешкался, заметив странный ящик, лежавший под лестницей, по которой спускался один из ассасинов. Знакомый такой ящичек, только вот где я его видел. А потом меня осенило. Это же армейский динамит! И в этом ящике его хватит, чтобы не то что дом, а весь квартал поднять на воздух.
Я хотел было остановиться, понимая, что далеко нам от полиции не уйти, но Вельский, обернувшись, окликнул меня, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Мы отошли, наверное, метров на триста, когда сзади громыхнуло. На мгновение земля ушла у меня из-под ног, и я повалился на колено, но Вельский тут же помог мне подняться.
- Вот и всё. Теперь все будут считать нас покойниками.
Мы прошли еще метров сто, потом был еще один люк, и мы оказались во дворе совершенно другого, столь же бедного дома. Возле люка нас ждал Грищенков, а чуть поодаль… Я даже не поверил своим глазам. Там стояло несколько коней с набитыми седельными сумками и пара вьючных мулов. Экспедиция в Гоцлар должна была состояться, вот только какой ценой!
Как только мы вылезли, Грищенков, ни слова не говоря, запалил от папироски фитиль на палочке динамита, а потом зашвырнул его в люк, откуда вот-вот должны были появиться ассасины Акур-паши.
- Старому разбойнику вовсе незачем знать, что мы остались в живых, - улыбнулся Грищенков.