Моран-1 попытался открыть дискуссию на тему "бывает ли труп мужчина или женщина", но тут Ирина Сергеевна сказала:
- Вы не будете против, если я приглашу вас на кухню? В комнате отдыхает мой муж, и мне не хотелось бы его тревожить.
- Ира, кто пришел? - донесся из комнаты голос мужа (очевидно, телепата).
Ирина Сергеевна вытянула девичью стройную шею и нежным голоском прокричала:
- Это ко мне, по делу.
Муж отозвался невнятным бурчанием и включил телевизор.
Проходя вслед за Ириной Сергеевной на кухоньку, Моран не удержался и оглядел себя в ростовое зеркало, висевшее в прихожей.
Да. Несомненно хорош. Стройный и высокий. Несколько извилист, надо бы последить за осанкой. Хотя - кто их знает, преподавателей из финансово-экономического университета? Может, они все там двусмысленные и извилистые. Этого никто не проверял.
Продолжим, однако. Костюм. Костюм - это три четверти мужчины, если не семь восьмых. Об этом Моран прочитал в глянцевом журнале. Решил вот опробовать. Не все же пресса лжет.
Итак, костюм - безупречная диагональ, безупречный пошив, вообще все безупречно. Стрелочки на брюках, все такое. Галстук элегантный. Куплено сегодня утром. Эту операцию Моран продумывал дня два, пока наконец не сообразил, как поступить. Он прихватил пачку денег, зашел в дорогой магазин, незаметно ткнул шприцом со снотворным в охранника, который пытался не впустить субъекта в рваных трениках, и, размахивая деньгами, устремился к первой же продавщице.
Он нарочно выбрал немолодую. Эта не с клиентом кокетничать будет, а займется делом. Сразу.
- Вы должны меня одеть, - сказал ей Моран, шлепая деньги ей в ладонь. - Я должен выглядеть идеально.
Она посмотрела на деньги, потом на Морана. Толстая пачка пятисотрублевых купюр не произвела на нее, казалось, никакого впечатления, лицо продавщицы сделалось еще более кислым.
- Вы ведь продавщица? - уточнил Моран на всякий случай. - Вот и продайте.
- Я консультант, - поведала она уксусно. - Идемте.
Она запихала его в кабинку, заставила раздеться, причем ее нимало не смутило отсутствие у Морана нижнего белья (а тролли, даже из высших, никаких трусов не носят, считая это эльфячьим предрассудком). Она просто принесла ему костюм, велела надеть, затем снять, принесла другой, третий, потом вернулась к первому, потом заменила пиджак, и так мучила Морана полтора часа кряду.
Моран все сносил стоически. Он и сам работал в сфере услуг и знал непреложное правило: чем больше заплатил клиент, тем злее издевается над ним исполнитель. Эта кислая тетка-консультант соблюдала правила.
В конце концов она остановилась.
- Вот это подходит идеально, - сказала она.
Моран даже не поверил, что пытка закончена. Всегда кажется: раз ты выдержал столько, значит, можешь выдержать чуть-чуть больше.
Самопознание, понимаете ли.
- Теперь галстук и рубашка, - хрипло прошептал Моран.
С этим проблем не возникло. Ну, почти. Из кабинки Моран вылупился новой личностью. И прямиком направился к Ковалевым. Ботинки на нем и без того были хорошие.
На Ирину Сергеевну костюм, несомненно, произвел отличное впечатление. Респектабельный профессор был приглашен на чай.
Чай у Ирины Сергеевны был, во-первых, с ароматическими добавками, во-вторых, из дорогой коробки, в-третьих, она даже не предложила сахара. Это говорило об утонченном вкусе. И о некоторой категоричности характера. А также о том, что она считает визитера себе ровней. Человеком, способным оценить подобный чай.
Моран принял чашку, отхлебнул, тонко, понимающе улыбнулся, но промолчал. Ирина Сергеевна оценила эту сдержанность. Уселась напротив Морана. Тонкий парок из чашки поглаживал ее подбородок.
Моран выпрямился на табурете. Момент настал, каждая клеточка в теле Морана вопила на свой лад, кто визгливо, кто басовито: пора, пора, переходи к делу, бери быка за рога, вперед, валяй, в атаку, та-та-та-та-а-а!!!
- Как вы понимаете… - начал Моран и деликатно запнулся.
- Ирина Сергеевна, - подсказала госпожа Ковалева, выказывая тем самым гиперготовность к коммуникации (что бы делал Джурич Моран без того глянцевого журнала!).
- Понимаете ли, Ирина Сергеевна, быть взрослой дочери отцом… то есть матерью… - Он улыбнулся пошире, но вовремя вспомнил о своих клыках и сдержал улыбку на уровне "четверки", выражаясь по-дантистски. - Да, это комиссия, Создатель. - Он вздохнул, надеясь, что это прозвучит не слишком лицемерно.
Ирина Сергеевна кивнула и позволила себе первый глоток из чашки. Следующий же идиот, который выскажется против соблюдения ритуалов, будет Мораном выпотрошен, а кишки нечестивца, намотанные на палку, отправятся в грязную реку Охта на корм радиоактивным рыбам. Сплошное удовольствие - обмениваться едва уловимыми сигналами одобрения-понимания с тонко чувствующим и воспитанным партнером. Отпадает необходимость в половине слов.
Правда, дружить с подобным человеком Моран бы не стал, но сейчас не это является темой обсуждения.
- Простите, - спохватился Моран. - Я не представился. Джурич Моран.
Он протянул визитку.
Этот жест он подсмотрел в фильмах. Поразительно легковерие людей: они верят не документам, а визиткам. Достаточно просто назваться груздем и напечатать это на карточке черным по белому, - и вот уже любой кузов готов тебя принять, не задавая лишних вопросов. В Истинном Мире верят на слово, не требуя бумаг, но это лишь потому, что там привыкли видеть личность, а не ее характеристики, часто отрывочные и не имеющие прочных связей между собой.
На карточке, которую Моран отпечатал в единственном экземпляре, прибегнув для того к услугам близлежащего интернет-кафе, значилось:
"М. Джурич. Профессор. Университет экономики и финансов. Консультации абитуриентов".
Ирина Сергеевна положила карточку рядом с блюдцем на стол, пригладила ее пальцем. Еще один сигнал. Моран ответил на него глотком чая. Ирина Сергеевна опустила ресницы и тотчас подняла их.
- Ваша дочь дома? - спросил Моран.
Ирина Сергеевна вздрогнула, как будто ее грубо пробудили от приятного сна. Очень хорошо, пора уже переходить к решительным действиям, а на одних ритуалах далеко не уедешь.
- Нет, - чуть недовольным тоном ответила Ирина Сергеевна, - Дианочка пошла к подруге. У них, - она голосом выделила некоторое недовольство "ими", - очень богатая библиотека. Девочки вместе занимаются.
Моран кивнул. Он понимает. Это ведь так важно - сдать экзамены. Балл учитывается.
- Я уже не первый год преподаю, - сказал Моран, намекая на то, что его преподавательский стаж весьма велик. - И знаю, как необходима бывает базовая подготовка. Даже если она не имеет прямого отношения к предмету. Наша обязанность, как вы понимаете, научить учиться. Мы вводим студентов в библиотеку знаний, показываем им полки классификаций, на которых стоят книги сведений.
Метафора была сложной, но Ирина Сергеевна поняла.
- Да, да, приучить к труду, - это необходимо. Вот, например, я - юрист. Моя мама никогда не позволяла мне пропускать занятия в школе. Даже если температура. Однажды я просто упала по дороге в школу. А когда было наводнение, я отправилась на занятия по колено в воде. Мне дали резиновые сапоги и заставили идти. Уроков, конечно, не было…
Она немного размякла, и Моран ощутил легкое разочарование. Партнер по игре дал слабину. Ладно. В таком случае нанесем "удар милосердия".
- Я встретил Деяниру… то есть Диану, простите, эти античные имена!.. - Оплошность. По липу Ирины Сергеевны Моран понял, что допустил серьезную оплошность. И быстро прибавил: - Кстати, Джурич - сербская фамилия.
- Да? Как интересно, - сказала она, уже без стеснения попивая чай.
Определенно размякла. Оплошность можно даже не исправлять. С утонченной леди этот номер бы не прошел - выставила бы его из дома, холодно и элегантно. А эта продолжает пить чай. Элегантность наносная.
- Диана интересовалась условиями поступления в наш университет, - объяснил Джурич Моран. - Я поговорил с этой девушкой у деканата, и мне показалось, что будет обидно, если она не поступит в наш вуз. У нее хорошие задатки, она пытлива, внимательна. А мы даем фундаментальное образование. После нашего университета можно работать в любой сфере экономики. К тому же, - он чуть подался вперед, - реально поступление на бесплатное отделение. Вы понимаете?
- Да, - сказала Ирина Сергеевна и посмотрела на Морана неожиданно тяжелым взглядом. - Сколько вы берете?
"Фу, как грубо", - подумал Моран.
И тут же ощутил слабость в коленях. Он все продумал - и костюм, и манеру поведения, и визитную карточку, и профессорский монолог о фундаментальности образования. Он не знал только одного: сколько запросить за протекцию.
И брякнул:
- Полторы тысячи за урок. Занятия проходят в институте, в одной из аудиторий. Группы из трех - пяти человек. Всего - десять занятий. Заплатить можно в рассрочку, как вам удобнее.
Он помолчал и добавил:
- Я понимаю, что это недешево, зато я даю гарантии. Понимаете? Пять лет бесплатного обучения и престижная профессия в финале. И никакого макрамэ.
Второй прокол. Ирина Сергеевна напряглась, глаза ее сощурились:
- При чем тут макрамэ?
- Простите, - сказал Моран. - У нас в семье такая поговорка. Это началось с моей тетки. Она была старая дева и всю жизнь занималась плетением макрамэ. Оно у нас всюду висело, как паутина. Символ неудачной жизни, понимаете?
Ирина Сергеевна улыбнулась.
- У нас с вами на удивление похожие представления.
- Да, - фальшиво оживился Моран, - на удивление похожие. Даже странно, как такое могло выйти!
* * *
Деянира влетела к Морану около трех часов дня. Она запыхалась - видать, бежала по лестнице. Визитка, как бритва, просвистела по воздуху и впилась Морану в скулу.
- Это что такое, а? - спросила Деянира.
- Визитка, - проворчал Моран. - Стучаться надо. Или звонить. Для таких дел существует звонок. Его, между прочим, умные люди изобрели, чтобы другие пользовались.
- А вы не заперли, - парировала Деянира.
- Ну и что? - огрызнулся Моран. - А вдруг я здесь голый? Что тогда?
- Да ничего особенного, - ответила девушка. - Что я, голых мужиков не видела?
- Я тебе не мужик, - обиделся Моран.
- Знаю, - язвительно произнесла Деянира. - Вы - профессор М. Джурич. Из университета экономики и финансов. Даете уроки за бешеные деньги. - И вдруг топнула ногой: - Кто вам позволил дурачить мою маму?
- Дорогая Деянира, - сказал Моран, радуясь тому, что девушка, позволив себе рассердиться, упустила инициативу неприятного разговора, - милая Деянира, но ведь каждый человек желает быть обманутым. О, эти сладкие обманы! Твоя мать ничуть не пострадала. Я был чрезвычайно корректен и сногсшибательно вежлив. Я был в точности таким, каким она желала бы видеть профессора, готового за умеренную мзду помочь ее дочери с поступлением в институт.
- И я еще должна на вас работать! - кипела Деянира. Казалось, она абсолютно не замечала, что утратила инициативу неприятного разговора. Она просто злилась, без всяких там тонкостей и ритуалов. - Я должна, значит, на вас работать! А моя мама обязана вам за это еще и приплачивать! Ловко устроились, Джурич Моран!
- Этому тоже учат в нашем университете, - сказал Моран. - Закончив наш вуз, вы сможете ловко устраиваться где угодно и как угодно.
Девушка плюхнулась на стул. Огляделась вокруг, словно находилась в комнате впервые.
- Чашки так и не помыли, - с укоризной произнесла она. - Вы тут плесенью зарастете.
- Ну так перемой всю посуду, если такая брезгливая, - сказал Моран. - У меня лакеев нет.
Деянира унесла грязные пиалы в кухню, вернулась и разложила на столе рукоделие.
Моран устроился опять на диване, наблюдая за тем, как она работает. Он не произносил ни звука. Затаив дыхание, следил за движениями ее рук. Потом перевел взгляд на лицо. "Принято восхищаться руками мастера, - подумал Моран, - но, как я и подозревал, все это чушь. Конечно, ловкие, красивые руки - это весьма эстетично и льстит представлению людей о могуществе их расы. Но все же лицо говорит гораздо о большем. Забавно также, что у людей творческих, у пианистов там или скрипачей, когда они делают свою музыку, сами собой выходят совершенно зверские рожи. А на какого-нибудь сантехника или дояра любо-дорого бывает поглядеть, когда он за работой. Очевидно, одухотворенность каким-то образом распределяется между частями тела. Осталось вывести формулу и вычислить пропорции".
Деянира с ее ремеслом находилась в некоей точке равновесия. Она хороша была вся. Заботливые пальчики так трогательно-внимательны были к иголочке, к ниточке, к каждому миллиметрику узора, они обласкивали всю работу, и простая серая ткань расцветала, точно одинокое дитя, наконец-то обретшее заботливую мать. Не как земля расцветала, выталкивая наружу растения лишь потому, что пошел дождик, а как некое творение, в которое вложено куда больше, чем явлено впоследствии на свет.
Лицо девушки было спокойным и сосредоточенным. Если бы все демиурги творили свои миры с таким лицом, мультивселенная была бы местом безусловного счастья и возвышенных созерцаний.
Моран понял, что может без конца любоваться Деянирой. Однако он был честен и потому по истечении полутора часов заворочался на диване и громко произнес:
- Ку-ку.
Девушка вздрогнула и перевела глаза на Морана.
- Что?
- Ну, часов-то с кукушкой у меня нет, - пояснил Моран, - однако я обязан дать тебе понять, что время бежит. Наше занятие окончено. Пусть твоя мама пометит плюсиком список своих долгов. Ты мне должна полторы тысячи. Ступай, Дианочка, я очень утомился. Эти абитуриенты - они так выматывают…
* * *
Оба сообщника быстро привыкли к обстоятельствам, которые они сами создали. Деянира теперь, не моргнув глазом, объявляла дома, что отправляется на занятия, и, сопровождаемая довольным взором матери ("Надо же, взялась за ум девочка! И как быстро выросла, а казалось бы - еще совсем недавно бегала во дворе с мячиком!.."), уходила к Морану Джуричу.
Ирина Сергеевна иногда тайком любовалась дочерью. Выглядывала в окно и смотрела, как Диана стремительно идет по набережной: легкая походка, руки в карманах, яркий цветной шарф выплясывает на плече. Кажется, если девушка вдруг вытащит руки из карманов, в мире что-то ахнет и взорвется. Не ребенок, а маленькая бомба.
Моран так привык к Деянире, что в конце концов вручил ей ключ.
- Приходи в любой момент, когда тебе захочется поработать на меня, - добавил он при этом. - Ну, мало ли, вдруг возникнет непреодолимая потребность погорбатиться, а заняться этим делом негде. Ну так приходи, не стесняйся. Если меня дома нет, ничего, все равно приходи. Можешь посуду помыть. У меня много интересной накопилось. Наверняка и китайская есть, только надо хорошенько отскоблить, под слоем плесени не видно.
И Деянира действительно приучилась приходить к Морану в любое удобное для нее время. Она даже иногда прогуливала школу. Сидела на диване, с наслаждением слушала, как похрустывают накрахмаленные чехлы, вдыхала слабый аромат свежести и старинной пыли, читала, вышивала.
И почти физически ощущала, как уходит все дальше так называемая реальная жизнь с ее реальными заботами: закончить школу, поступить в институт, найти мужа, сделать карьеру… Этот видеоряд в мыслях Деяниры неизменно заканчивался радиоприемником с гравировкой "Дорогому сослуживцу в день выхода на пенсию". Такие приемники всегда ловят лишь самые скучные радиопередачи. Деянира видела один совсем недавно, у подруги. Она не думала, что сохранились такие приемники и такие передачи. "Как будто в семидесятые попала", - думала Деянира. Хотя никаких семидесятых она, разумеется, никогда не видела. Только в кино. Эти тусклые годы с их пристальным вниманием к ничтожнейшим движениям человеческой души, - а что еще рассматривать в лупу, если ничего, кроме этих вот мелких душевных шевелений любимого персонажа русской словесности, "маленького человека", не было дано? И выцветшая желтая пленка объединения "Свема" как нельзя лучше соответствовала этому духу.
Деянира теперь отчетливо понимала, каким видится Ирине Сергеевне идеальная жизнь для ее дочери.
Фигушки.
Или, пообщавшись с Мораном, - хренушки.
Ничего этого не будет.
И вот что удивительно - Деянира ничего особенного не делала для того, чтобы ее бунт состоялся. Она просто приходила в квартиру старухи-процентщицы, забиралась на диван, привычно подобрав под себя ноги, иногда читала, иногда - разбирала нитки (их с каждым разом становилось все меньше), иногда - рассматривала поляроидные снимки, висящие у Морана на стене. И ни одной мысли не формулировала. Нарочно. Какие-то ментальные обрывки бесцельно текли через ее голову. Она не снисходила до того, чтобы остановиться на одном из них и попытаться придать ему целостность.
Ей было очень спокойно.
Ее жизнь изменилась навсегда, а она, во-первых, ничего для этого не сделала, а во-вторых, ничего по этому поводу не испытывала. Просто хорошо. Потому что все происходящее было абсолютно правильным.