Веселин между тем вложил в руки вождя меч из козарской добычи с узорчатым клинком и рукоятью из рыбьего зуба. Золота и драгоценных каменьев на нем было поменьше, чем на мече, подаренном Зореню, но все равно стоил он целое состояние.
– Пусть этот меч в твоих руках верно служит роду и земле славов, – с этими словами он вложил меч в руки Серда, который с плохо скрытым страхом смотрел на бесценный дар. – И народу. И поднимись. Не гоже воеводе славов стоять на коленях.
Серд, несмотря на свой немалый вес, легко поднялся.
– Вождь, этот меч…
– Нашел достойные руки, – прервал его Стас, догадавшись, что воеводу смутило множество золота и камней на оружии. – А на эти побрякушки плюнь. И пойдем отсюда. Зачем мешать ребятам? Пусть лошадка обретет хозяина.
Серд на деревянных ногах послушно зашагал за ним, все еще пребывая в растерянности.
Зорень, не забывший еще Соколянь и суровый, непримиримый голос Стаса, которым он изгонял воеводу из рода, тоже был ошеломлен неожиданным развитием событий и с удивлением смотрел на него.
– Амнистия, Зорень, – улыбнулся Стас. – Все течет, все изменяется.
Войтик с широкой улыбкой на лице подошел к Серду и по-приятельски хлопнул ладонью по окольчуженной груди.
– Знатный бой, Серд. С возвращеньицем.
С другой стороны к Серду подходил Веселин. Торопился, чтобы не опоздать Хруст.
Добряк Веселин доверчиво улыбался, не скрывая своей радости, и молчал. А Хруст от души стиснул его руку в своих ладонях.
– Давайте досмотрим. И другим дадим, – попросил Стас. – А эмоции оставим на потом. Все-таки за наших лошадок дерутся. И лучники уже отстрелялись.
– Так все уже закончилось, командир, – прогремел Войтик. – Дозволь и нам показать Волчий род людям.
– Войтик, друг мой. Это не ко мне. Это как конязь Пересмысл скажет. Он хозяин.
Пересмысл пошептался с конязьями.
– Я согласен. Твои вои могут показать свое воинское умение, – объявил решение Пересмысл.
Стас повернулся к Хрусту:
– Не осрамите, ребятки. Люди смотрят.
– Все будет тип-топ, командир.
Стас повернулся к Зореню и громко, так, чтобы услышали Хруст и Войтик, сказал:
– Вернемся в Волчок, Толяна размажу по стене посада и отскребать не дам, а язык прибью к воротам детинца эльфийской заговоренной стрелой, чтобы не сняли.
Покосился за спину, сощурился.
Войтик показывал свой пудовый кулак Хрусту.
– Орлы, разборка на потом. А то зрители разбегутся.
Войтик чертом взлетел в седло своего застоявшегося жеребца и вынесся в центр поля. Черный, как дьявольская ночь, жеребец вскинулся на дыбы и заплясал на месте.
– Лучники на конец поля! – прогремел его голос. – Луки к бою! Стрелы клади!
С десяток только что отстрелявшихся лучников поспешили занять позицию, указанную этим звероподобным гигантом.
Войтик бросил коня в галоп, проскакал по кругу и остановился на противоположной стороне поля. Взвизгнул меч…
– С шуйцы по одному, целься в глаз! – Меч перелетел в левую руку и рухнул вниз, разрубая невидимого врага до самого паха. Голос гремел, заставляя сжиматься сердца. Ослушаться было невозможно. Щелкнула тетива…
Затихли "трибуны". Послышался испуганный женский вскрик.
Неуловимое движение. Стрела хрустнула между пальцев руки Войтика. Еще одна… обломки стрел посыпались, как ореховые скорлупки, под ноги его коня.
– Разом! Тяни…
Сразу десяток стрел нацелились в лицо.
Движение кистью, конец меча прошел по кругу, собрал стрелы в пучок и бережно уронил их на землю.
– Разом, тяни!
И снова меч ловит стрелы и роняет их вниз.
А жеребец уже проносится ветром по кругу, разбрасывая комья земли. Войтик наклонился, подхватил, стоящее у телеги копье, с размаху всадил его в то место, где только что стояли лучники.
– Принц, Хруст…
Два лука, две руки… щелканье стрел слилось в непрерывный гул. С трудом можно было различить, как мечутся руки, набрасывая стрелы на тетиву. Никогда еще не видели в Предславской земле, что так быстро можно метать стрелы. Стрелы прочертили две дорожки в воздухе. И с удивлением все увидели ровную линию, подрагивающих оперением на ратовище копья, стрел.
А конь Войтика чертил новый круг и на плече его висел круглый червленый щит со стальным умбоном в центре.
– Веселин…
Из-под волчовки Веселина веером вылетели десять ножей. Сверкнув ослепительными искорками, с дробным перестуком впились в дерево щита, пробив толстую красную кожу вокруг умбона.
Пересмысл в испуге наклонил голову. Веселин с прежней добродушной и застенчивой улыбкой стоял за спиной Стаса.
Взрыв восторга зрителей заставил покраснеть его еще больше.
– Веселин! Лови сдачу!
Войтик разогнал коня и на полном галопе отправил в него свой, чуть не в локоть длиной, боевой нож. "Трибуны" ахнули. А Предславский конязь снова невольно сунулся головой в колени.
Веселин дернулся. Нож застрял в его кулаке.
И вздох облегчения прокатился над толпой зрителей.
– Потеряешь нож, Войтик, а где возьмешь такой же, – со спокойным равнодушием проговорил Веселин. – Держи…
И запустил нож с размаха в шального воеводу.
Дикий конь плясал в десятке метров от помоста с конязьями. Лешачий хохот Войтика. Конь взвился на дыбы. Щелчок. И нож отправился за голенище сапога.
Удивление конязей сменилось ужасом. Никогда еще не приходилось им видеть, чтобы люди играючи перекидывались смертью и дико веселились при этом.
На губах Стаса играла едва заметная улыбка.
– Ко мне, волчата! – проревел Войтик.
Замелькали перед глазами волчовки.
Летели бойцы на грозный зов своего командира, появляясь словно из-под земли. Кувыркаясь в воздухе, почти не касаясь поля, на одном дыхании вылетели на середину поля, заставив в который раз замереть зрителей в восторге и ужасе.
– К мечу!
И закрутилась смертельная карусель. Взвились в воздух до блеска начищенные мечи и исчезли в неистовом вихре бешеных атак. От всей души старались обоерукие разведчики Войтика, чтобы не ударить в грязь лицом, совершенно забыв о том, что волчовка на плечах – плохая защита от меча. Иногда казалось, что воины пропадают из виду, оставляя вместо себя мерцающее сияние и вихри кружащейся над землей пыли.
Пивень, с плохо скрываемой усмешкой, повернулся к Горденю Златковичу.
– Неплохие ребята, конязь?
Гордень сверкнул глазами, но промолчал, сделав вид, что не расслышал вопроса.
Усмехнулся и Зорень.
– Мечи в ножны!
Клинки взлетели над головами и со стуком упали в ножны. Завертелись в воздухе, как малые дети и пропали из виду. Растаяли, словно и не было их никогда. Только пыль вьется там, где только что гулял смертельный вихрь.
Пересмысл повернулся к Стасу:
– Теперь я понял, почему ты не выставил своих бойцов на поединки.
А Войтик снова разгонял коня.
– Хруст! Копье!
Не раздумывая, Хруст отправил ему навстречу копье.
Жеребец летел, запрокидывая голову. Неуловимое движение и Войтик стоит ногами на седле. Сверкают лезвия мечей. Качнулся, взмахнул руками, чтобы не упасть. Копье пролетело мимо. Вздох. Не понятно: облегчения от того, что не упал, или разочарования от того, что копье пролетело мимо.
А Войтик уже в седле. Конь, выплясывая, прыгнул на дыбы. Копье, коснувшись земли, рассыпалось, искрошенное его мечами на множество кусочков.
Толкнул жеребца пятками с такой силой, что всем послышался хруст лошадиных боков. Конь гигантским прыжком подлетел к навесу и снова взвился на дыбы.
– Войтик, замучаешь лошадку, – попенял ему Стас. – Поменялся бы с ней местами. Все полегче бы было.
Войтик расплылся в самой обаятельной из своих улыбок, от которой у многих душа похолодела.
– Слав, этот прохвост затевает пакость, – прошептал ему в ухо Зорень, с подозрением глядя в сторону Войтика.
Как ни тихо были произнесены эти слова, "прохвост" Войтик их услышал, и улыбка на его лице стала еще обаятельней.
– Бой без оружия! – проревел он. – Можно по одному, а можно кучей на одного… вождя Слава!
Наклонился с седла, заглянул в лицо чистыми, невинными глазами и доверительно прошептал так, что шепот эхом прокатился по всему полю.
– Вижу, заскучал без дела, командир. Разомнешься?
Стас зыркнул на него глазами.
– Знает, подлец, когда и чем угостить! – расслышал Зорень. – Когда отвертеться нельзя. И аппетита нет. Ну, погоди же у меня, варначья твоя душа!
– Так я же от нее, родимой! От всей, можно сказать… елы-палы!
Поймал на себе насмешливый взгляд Горденя, сочувствующий Зореня.
– Ты, Слав, только без членовредительства. Не покалечь ребятишек.
Встретил смеющийся взгляд Серда.
– Вот, Серд, выучил на свою голову. Раньше тебя конскими подковами кормил, а теперь меня ими потчует, – скорбно пожаловался он и двинулся в поле.
Дрогнула губа, приоткрыв ровные белые зубы. Полыхнули и налились холодной зеленью глаза. Глухой волчий рык вырвался из груди. Походя взмахнул рукой, коротко рубанул ребром ладони копье стража, с опаской отодвинувшегося от него, и верхняя часть копья отлетела в сторону, срубленная, как топором.
Смельчаков в поле поубавилось.
Шаг, другой…
Поравнялся с Войтиком. Поманил пальцем.
Войтик наклонился. Стремительный бросок. Парень отделился от седла, мелькнул в воздухе гигантской тенью, перевернулся через голову и встал на ноги. Покрутил головой, приходя в себя от нечаянного полета и заржал, по-лошадиному запрокидывая голову.
– Командир, как ты так со мной? Как с мальцом. Во мне же одного дурного мяса больше центнера. И с копьецом…
– Это тебе за "елы-палы", а за остальное – дома и без свидетелей.
Но хитрец уже понял, что грозит ему Стас для виду, и развеселился еще больше:
– А обратно посадить можешь?
Зря просил.
Стас исчез из вида, а Войтика подняла в воздухе неведомая сила, раскрутила над головой многопудовое тело и мягко воткнула обратно в седло.
– Не мог отказать, дружище. Ну, что тут поделаешь?
От группы бойцов отделилось еще четверо.
– Командир, пока со мной прохлаждаешься и зубы моешь, драться не с кем будет. Ждут-пождут да и разбегутся…
Войтика хоть мордой в земле вываляй, все равно Войтиком останется.
– Ребята, вы сразу разом, дружно со всех сторон наваливайтесь, – добродушно посоветовал Войтик, вертясь в седле. – У него две руки, как у всех нормальных людей, а вас эвон сколько! А рук, если все пересчитать, так и того больше.
Послушались…
Навалились разом.
Но Стас был быстрее.
Звериный прыжок вперед. И пропал… пропустил удар вдоль груди, подправил рукой. Поворот на пятке. И плечом вперед провел по дуге. Встретились лбами. И легли без звука. Обнялись, как братья. Короткий шаг вперед. Левой за запястье и правой – толчок в грудь. И тебе полежать не вредно. Отдохни. А теперь уступим дорожку ребятам. Явно спешат. Почему бы не помочь? Вот здесь помягче. Еще один поворот. Последний боец, сам того не понимая, заплясал вокруг него, зачем-то развернулся и повалился вперед спиной.
Что и как происходило в поле – долго еще будет загадкой для бойцов и зрителей. Все видели, как подходили к вождю парни. Все видели, как он шагнул им навстречу. И куда делся потом? И почему здоровенные ребята между двумя ударами сердца сами складывались потом в кучу? Колдун?
Постоял над ними, пожал плечами, развел от досады руками.
И пошел к помосту.
Войтик предусмотрительно подвинул коня в сторону.
– Заканчивать пора, Войтик.
– А Хруст? Не могу же я Хруста обидеть.
– Хорошо! Хруст, и точка.
– Хруст! Поняй! Ребята, вот тот, разбитый стараниями моего друга Веселина, щит подвесьте… – поискал глазами подходящее место, – а хотя бы и вон на то дерево.
А Хруст, управляя конем только коленями, разгонял его в стремительном звонком галопе. И в бедный щит посыпались стрелы. Конь, не чувствуя повода, не скакал, летел вокруг поля. А Хруст летал вокруг коня. Нырял под брюхо, бил из-под шеи. Сваливался с седла, бежал рядом, прикрываясь конем, и разил стрелами врага. Снова прыгал в седло, падал вниз, вставал на седло ногами и бил, бил, бил… пока не опустел тул.
И люди не знали, куда смотреть и за чем следить. За Хрустом, Бог знает – что вытворяющем с лошадью. И на лошади. Или за стрелами, яростно уничтожающими щит.
– Все, стрелы кончились!
А жеребец Хруста, раздувая в бешенстве ноздри, входил в очередной круг. И Хруст снова прыгнул ногами на седло, повернулся боком и оглушительно, с переливами засвистал, приводя в дикий восторг мальчишек, парней и молодых мужиков. Никто не заметил, когда в его руке появились ножи, но все увидели, как взмахнул воевода рукой, выпустив из ладони сразу с десяток. С глухим чавкающим стуком вонзились они в щит. И щит, не выдержав удара, с грохотом свалился на землю, заставив улыбнуться этого, не знающего промаха, бойца.
И тогда все разглядели, что воевода совсем еще молод.
– Кончай, Хруст, безобразничать. Остановись! Переломаешь все, переколотишь, перебьешь, а людям еще жить, – Войтик посмотрел на упавший щит и сокрушенно покачал головой.
Хруст с видимым сожалением натянул повод, согнал с лица улыбку и степенным шагом отъехал в сторону, ловя на себе восхищенные взгляды.
– А конязья-то призадумались! – долетел до Стаса приглушенный шепот Серда.
– Им бы давно задуматься надо. Только, мнится мне, разучились они. Мозги жиром заплыли, – так же сдержанно ответил ему Пивень. – Думают, что глухие боры, болота и горы беду стороной отведут. А не отведут, если мы не сдюжим.
– Думаешь, не сдюжим? С такими воями? – засомневался Серд. – Да один Хруст сотни стоит.
– Может, и больше стоит Хруст, да не в числе дело, – устало возразил волхв и сорвался с места: – Войтик! Дурья твоя башка! Что творишь, идолище?
Войтик, размахивая руками, мчался прямо на помост, нещадно охаживая конские бока пятками. Жеребец, с налитыми от бешенства кровью глазами, раздувал ноздри и, роняя клочья пены, стремительно вырастал перед глазами конязей, заслоняя могучей грудью опустевшее поле.
Последний взмах.
Жеребец, тяжело поводя боками, застыл на месте, мотнул сухой головой, клацнул зубами, норовя грызануть всадника за колено.
В крайних столбах торчали, обтянутые кожей, рукояти ножей.
Стас внимательно посмотрел на столбы.
Почти по рукоять вогнал ножи Войтик, забубенная головушка.
– Кудеяр! – со вздохом проговорил Стас и покачал головой, глядя на довольное лицо Войтика.
– Кто? – недоуменно спросил Зорень.
– Кудеяр? Друг царя. Богатырь и бражник. Забубенная головушка. Бежал от царской милости на большую дорогу, разбойничал во всю ширь славянской необъятной души, а под старость подался в монахи – грехи замаливать.
– Куда?
– В монахи… – рассеянно пояснил Стас, окидывая взглядом поле. Зрители все еще не спешили покидать зрелище. – У вас это добро еще не завелось. Разве что, волхвы-отшельники?
Повернулся к молчаливо-задумчивым конязьям.
– Вечером, господа мои, приглашаю на пир честной. Конязь Пересмысл любезно уступает нам свои палаты. Грешно победителей без пира отпускать. Хруст, Войтик – форма одежды парадная… сударь волхв, займись застольем. У меня пока со знанием здешних обычаев туговато. А брат Зорень, я думаю, в совете не откажет.
Зорень еле заметно наклонил голову.
Приятно было услышать побратиму, что есть на свете и неизвестное вождю Станиславу.
А Стас терпеть не мог шумные многолюдные кампании. Много пьют, еще больше едят. Или наоборот. Много болтают, причем, не слушая никого, кроме себя. И стараются перекричать соседей.
Ему были больше по душе вечера вдвоем – втроем за бутылочкой старого незатейливого "портвешка", и неторопливая беседа под сигаретный дым и глухое ворчание забытого телевизора в углу тесной комнатенки. Все тихо, уютно. Все по-домашнему.
А последние годы его единственным собеседником был напарник и друг Леха, несмотря на изрядную разницу в возрасте.
И никаких тебе "ты меня уважаешь", и никакого покровительственного похлопывания по плечу…
Единственное, что его успокаивало, так это то, что непомерная спесь и высокомерие спасут его от их ладоней на своих плечах.
А вечером сидел со скучающим видом за столом, лениво потягивал сладкое вино и равнодушно посматривал на немыслимое убранство стола, который ломился от почти забытых в его веке кушаний, разносолов, золотой и серебряной посуды.
Пивень, под неусыпным глазом Зореня, размахнулся во всю ширь, не жалея козарской добычи, успокаивая себя тем, что все окупится рано или поздно сторицей. Если верить словам вождя.
Столы выставлены покоем, как где-то прочитал Стас.
Во главе стола на сей раз не Пересмысл, а он – хозяин пира. За спиной его недремное око, Веселин, добровольно взваливший на свои плечи все известные к тому времени придворные должности. И наверняка умудрился спрятать под нарядные одежды свои верные ножи.
На столах – молочные поросята, обложенные всякой всячиной, бараньи бока дразнятся румяной корочкой. Птицы и птички. Дичь выращенная в нормальных домашних условиях. Утки, гуси и разная мелочь, для которой еще и имени не придумано. В пере. И в противоестественной наготе. Тушами, тушками, кусками и кусочками. Жареное, печеное, вареное и томленое. Вина, настойки и наливки. В кувшинах, бочонках и бутылках.
Между столами еще стоит огромный стол. На нем кабанья, запеченная целиком туша, в окружении мелкого съедобного зверья.
За столами, а скоро и под столами, не одна сотня голов. Пьющих, жующих, кричащих. И снова пьющих…
А больше того – на площади перед теремом, куда выкатили бочки с брагой и медом.
Там угощение попроще, но выпивки побольше. Угощаются без всяких церемоний, ковшами.
Зорень ест немного, но разборчиво. Знает толк в пирах. Впереди еще не одна перемена. И для всего надо местечко в коняжеском желудке приберечь. Сразу видно бывалого человека.
Пивень с тоской поглядывает на все это безобразие.
– Не жалей, Старый, – шепнул ему прямо в волосатое ухо. – Пусть видят, что не голь перекатная приехала. Мы их еще научим репку чистить.
Слева в ухо бухтит Пересмысл.
За правым столом – волчата.
Войтик сметает со стола все, до чего может дотянуться его рука. Управляется с поросенком, заедая его всякой птичьей мелочью. Хруст деловито ему помогает, очищая ароматный бараний бок.
Не отстают от отцов-командиров и подчиненные.
Они и здесь, за пиршественным столом, не хотят отдавать поле.
Принц Бодрен за столом держится просто, не кичась своим монаршим происхождением.
Рядом с принцем – верный Рэдэльф. Привычно поглаживает пальцем кольцо, глядит задумчиво поверх столов. Что-то тревожит эльфа. Принц рядом, а смутен побратим.
Да и сам Стас стал ловить себя на том, что нет-нет, да потянется ладонь к груди. К тому месту, где греется ладанка с эльфийским камнем. Что-то непонятное происходит с ним. То сожмет душу ледяной холод, то опалит неистовым огнем.
За столом – гвалт невообразимый. Кто, что и о чем кричит? А кому слушать? В этом деле главное свое успеть прокричать! А услышат ли, дело пятое…