В том, что опальной царице Наталье Кирилловне пришла на ум Дуня Лопухина, ничего удивительного не было - и шести лет не прошло, как она, царева вдова, жила круглый год в Кремле и имела при себе до трех сотен женской прислуги, тогда и Дунюшка успела пожить среди юных боярышен царицыной свиты. Странно было иное - ведь царь должен выбирать себе невесту из многих красавиц. Раньше отовсюду девок хороших родов в Кремль свозили и они там неделями жили, сам покойный государь так-то оба раза женился. А чтобы царица тайно, в простом возке, по невесту отправилась?.. Без свахи? И сразу же сговорили? Да разве же так правят царскую радость?
Очевидно, Дунюшка от всего шума и гвалта несколько опамятовалась и заметила наконец, что на лавке под высоким слюдяным окном, не достигая головами даже до занавески, смирно сидят рядком Аксиньюшка и Аленка.
- Аленушка, подруженька! - Дуня оттолкнула мамку Захарьевну и устремилась к окну. - Что делается, Аленушка?! Я тебя с собой в Верх возьму! Аленушка, счастье-то!..
Аленка, вскочив, ухватила Дуню за руку.
- Бежим в крестовую, Дунюшка! - не попросила, потребовала она. - Помолимся вместе!
- Аленушка! - Глаза у царевой невесты были шалые. - У него кудри черные, брови соболиные! Он всех выше, статнее!..
Но у двери подружек перехватила Кулачиха.
- Никуда ты, матушка Авдотья Ларионовна, из своей светлицы не пойдешь! Тут под строгой охраной сидеть будешь, покуда в Верх не возьмут! Чтобы не сказали, что у нас по недосмотру цареву невесту испортили! А ты, постница!..
Она замахнулась было на Аленку, но Дунюшка отвела ее руку. И так посмотрела в глаза Кулачихе, что та отступила и поклонилась - не то чтобы очень низко, а сразу с достоинством и покорностью, каковые объединить в одном поклоне ей до сих пор никогда не удавалось.
- Я, Дунюшка, за кокошниками схожу, чтобы мелкий жемчуг спороть, - торопливо, чтобы из-за нее не возникло бабьей смуты, сказала Аленка и добавила со значением: - Рубашку женихову государю вышивать!
Она выскочила из светлицы.
Переходами она пробежала в сени и увидела там хозяина, Лариона Аврамыча с младшим братом Сергеем Аврамычем. Оба, статные и крепкие, в похожих шубах, одинаково выставляли вперед плоские и широкие бороды, так что человеку непривычному недолго было и спутать.
- За сестрой Авдотьей послано, - говорил Ларион Аврамыч, - за братом Петром послано…
- Всех, всех собери немедля, - тряся бородой, твердил, словно мелкие гвозди вбивал, Сергей Аврамыч. - С холопьями конными, со всей оружейной казной, сколько ее у кого дома есть. Заклюют, если девку не убережем, сошлют, куда Макар телят не гонял…
- Да уймись ты! - прикрикнул на него старший брат. - Пока Дуньку в Верх не заберут - сам с саблей буду ночью по двору ездить!
- Дуньку? - переспросил младший братец. - Государыню всея Руси великую княгиню Авдотью Ларионовну - более она тебе не Дунька!
- Авдотья, да не Ларионовна. Государыня Наталья Кирилловна, уезжая, сказала, что мне теперь, видно, не Ларионом, а уж Федором быть.
- Федором? Ну, Федором - это еще ладно… - с некоторым сомнением сказал Сергей Аврамыч. - Вон когда у Салтыковых Прасковью в Верх брали, за государя Ивана, Лександра Салтыков тоже на Федора имя переменил. С чего они там, в Верху, взяли, что все царские тести непременно должны Федорами быть?
Аленка, не решаясь пройти мимо осанистых бояр, подумала, что беда невелика - царского тестя могли назвать и как-нибудь похуже.
Тут на лестнице послышался топот, и в сени взошел еще один брат Лопухин - Василий. А всего их было шестеро.
- Господи, благослови! Дождались светлого дня! - возгласил он, раскидывая широкие объятия. - Дождались! Не напрасно батюшка в дворецких у государыни столько лет прослужил! Запомнила она, матушка, честную службу! Теперь нам, Лопухиным, - простор!
- Государь молод и глуп, - сказав это весьма отчетливо, Сергей Аврамыч оскалился, беззвучно смеясь. - Государь в Преображенском, как дитя малое, потешными ребятками тешится. Шесть сотен бездельников и дармоедов по окрестным оврагам гоняет под барабан, свирелку да рожок! От дворцовой службы отрывает. Еще немного - и, почитай, полк образуется!
- Молчи, не сглазь!.. - напустились на него старшие братцы. - И подоле бы провозжался с теми холопами государь Петр Алексеич!
- Не образумит его женитьба, ох, не образумит, - радуясь цареву беспутству, продолжал младший Лопухин. - Дунюшка хоть девица и спелая, однако норовом он не в покойного государя - не станет дома сидеть да детей плодить, помяните мое слово.
- Дунюшка наша на два года постарше, сумеет управиться, - сказал Петр Аврамыч.
- На три, - поправил царский тесть. - За то и взята. Наталья Кирилловна, матушка наша, извелась - от рук отбилось чадо… А в чадушке - сажень росту! Однако, что это мы в сенях? Я вот велю в столовой горнице стол накрыть! Пойдем, братики, пойдем, выпьем - возрадуемся…
Аленка, дождавшись их ухода, проскочила в покои, которые занимали Ларион Аврамыч с Натальей Осиповной, и обрадовалась - хоть там было тихо и пусто.
Она подняла тяжелую сундучную крышку и достала завернутые в холстины два указанных кокошника. Затем присела в задумчивости на тот же сундук.
Дунюшка станет царевой невестой!
Ее поселят до венчанья в Вознесенском монастыре, как положено, и одному Богу ведомо - удастся ли Аленке навестить ее там. Беречь ведь станут яростно! Есть кому испортить невесту государя Петра, есть. Правительница Софья, небось, локти себе кусать станет, как проведает, что Дуню Лопухину за братца Петрушу сговорили. Сейчас-то она всем заправляет с советничками своими, князем Василием Голицыным и Федькой Шакловитым, а на Москве не зря поговаривают, что и с тем, и с другим вышло у нее блудное дело. И царя Петра с царем Иваном она лишь тогда зовет, когда заморских послов принимать надо или большим крестным ходом идти.
Хитрит Софья - поспешила братца своего Иванушку женить, чтобы он первым наследника престолу дал. У государя Алексея Михайлыча от Марьи Милославской тринадцать, кабы не соврать, было чад, а потом троих родила ему молодая Наталья Нарышкина. Софья и разумеет, что царь из Иванушки - как из собачьего хвоста сито, разумом Иванушка скорбен, и не хочет, чтобы ее родня власть упустила. Оба они с Иванушкой - от рода Милославских, и покойный государь Федор, и все царевны-сестры, весь Терем, - от рода Милославских, а Петр - от рода Нарышкиных.
Дождалась Наталья Кирилловна, вырос бойкий да разумный сынок - и перехитрила она Софью. Теперь оба государя-соправителя будут женатые, а стало быть, и взрослые мужи. Иванушке-то безразлично, а для Петра женитьба - дело важное, отлагательства не терпящее. Одно - царенок, что потешных по оврагам гоняет, другое - муж, а ежели еще Дуня первая родит чадо мужского полу - так и вовсе победа одержана!
Софья-то хитра - женила Иванушку на Прасковье Салтыковой да и озаботилась, чтобы оказался у государя Ивана в постельничьих Васька Юшков - красавец черномазый. А Наталья-то Кирилловна хитрее - Дунюшку высмотрела. Уж коли Дунюшка государю сынов не нарожает, то кто же? Дуня тихая, ласковая, послушная, рукодельница, красавица - чего же еще?
Одно плохо - не сманить теперь Дунюшку в обитель. И раньше-то на это надежды было мало… Да и какая из нее невеста Христова?
Тут на ум Аленке ни с того ни с сего пришел радостный крик, которым проводила ее с монастырского двора безумная Марфушка:
- Убиенному женой станешь! За убиенного пойдешь!
Вдруг Аленка поняла, что эти слова означают.
Марфушка предвидела, что ей предстоит стать Христовой невестой.
Аленка и сама хотела того.
Сейчас же, сидя на сундуке с двумя кокошниками в руках, она вдруг поняла, что Марфушкино предсказание сбудется не так уж скоро. Ведь ежели Дунюшка возьмет ее с собой, в Верх, и поселит там с царицыными мастерицами, что чудеса творят в знаменитой царицыной Светлице, то на богомолье отпроситься - и то будет немалая морока.
Впрочем, сейчас не было времени беспокоиться о будущих неприятностях.
Как и положено перед всяким делом, Аленка нашла взглядом образа.
- Господи, помоги! - попросила она вслух.
Темные лики еле виднелись, окруженные серебряными окладами с припаянными самоцветами.
Дунюшка в предсвадебной суматохе обмирала от мечты о кудрявом женихе с соболиными бровями…
Аленкин жених глядел на нее, как из мрака в серебряное окошко.
И вдруг девушка поняла, что он у нее - иной, что свет исходит от его лика и золотых волос.
Озарение было мгновенным.
Как будто солнце глянуло из-под темных бровей глубокими, несколько впалыми и раскосыми глазами!
Аленка зажмурилась.
А когда она открыла глаза - лики взирали отрешенно и строго. И не было в них внезапной золотой радости…
А был укор - тебя, бестолковую, за делом послали, не сидеть зажмурясь!
Аленка вздохнула - уж очень всё сложилось быстро да некстати…
* * *
Впопыхах женили государя Петра Алексеича. Обвенчали его с Дуней Лопухиной 27 января 1689 года. А почему спешка? А потому, что супруга государя Ивана Алексеича, Прасковья Федоровна, всё не тяжелела да не тяжелела, а тут вдруг возьми и затяжелей. Наталья Кирилловна засуетилась. И без того морока, когда в государстве два как бы равноправных, а на деле одинаково бесправных царя. И без того только и жди пакостей от старшей сестрицы обоих государей, Софьи, которая с того дня как помер государь Алексей Михайлович и взошел на трон старший из царевичей, Федор Алексеич, загребала да загребала под себя власть. А коли у Ивана у первого появится наследник, то как бы любезная Софьюшка не исхитрилась да не сотворила так, что дитятку престол достанется. Разумеется, пока дитятко в разум войдет, править будет она - тетушка, как правила все эти годы при двух царях-отроках.
Всё шло к тому, чтобы Петра отстранить, да только родилась у Прасковьи 31 марта 1689 года девочка - царевна Марья. Пожила недолго - 13 февраля 1690 года и скончалась. И вовремя поторопилась умница Наталья Кирилловна - хоть государственного ума бог не дал, зато по-бабьи была хитра.
Петру не жениться хотелось, а делом заниматься. Дело же у него на Плещеевом озере под Переяславлем-Залесским, а это сто двадцать верст от Москвы. Раньше когда государь в богомольный поход подымался, то пять десятков колымаг, да сто телег обоза, да стрелецкий полк хорошо коли за две недели туда добирались. С великим достоинством ехали, не так-то - за три дня…
После того как в Измайловских амбарах, где хранилась рухлядь двоюродного дяди царского, Никиты Ивановича Романова, отыскалось суденышко, именуемое "бот" и способное ходить под парусом против ветра, стал Петр Алексеич искать ему воду под стать. У Яузы берега тесны, Просяной пруд в Измайлове немногим более того, устроенного в верховых кремлевских садах, где трехлетний Петруша на карбасике катался, чтобы батюшку Алексея Михайловича потешить.
Нашлась большая вода, нашлось и место, где ставить верфь, устье реки Трубеж, впадающей в Плещеево озеро. Тут только и развернуться! Озерцо - тридцать верст в окружности, глубина превеликая. А матушка женить собралась… Петр и разобрать не успел, каково быть женатым, как началась Масленица, за ней Великий пост - и им с Дуней уже стелили раздельно.
Как только в апреле высвободилось из-подо льда озеро, так Петр и ускакал свои корабли строить. Наталья Кирилловна беспокоилась сильно, а Дуня - того сильней! Прискакал - обрадовалась было, да только не миловаться, а потешных с барабанами и свирелками гонять по Лукьяновой пустоши. Три дня там пропадал и всех молодых спальников да стольников с собой увел, включая малолетнего князя Мишеньку Голицына. Его по младости в барабанную науку определил.
Лишь потом явился справить свою царскую радость - и с тех коротких майских ночей затяжелела Дуня.
Противостояние между правительницей Софьей и Петром сохранялось, однако, по-прежнему. И конца-края ему не предвиделось. Правда, что было, то было: однажды оба государя и правительница объединились для важного дела - совместно послали грамоту купцам Строгановым по тому поводу, что у купцов-де есть в церквах хорошие певчие, так прислали бы в Кремль…
Но вообще дела у царской семьи складывались, как если бы посадские бабы склоку затеяли.
8 июля в Кремле положили устроить крестный ход с участием обоих царей, со святой иконой во главе. Когда собрались - оказалось, что и правительница Софья со свитой за иконой готова последовать. Когда такое бывало, чтобы царевны среди мужчин пешком хаживали? Петр рассердился, потребовал, чтобы сестрица удалилась в Терем. Она отказалась. Тогда Петр, возмутившись, прямо из Кремля ускакал в Коломенское…
А он и так-то на Москве был редким гостем.
25 июля его ждали в Терему к именинам тетки, Анны Михайловны, а он в этот день затеял переезжать из Коломенского в Преображенское. Сам - или государыня Наталья Кирилловна его надоумила? Бог весть…
Бабья склока заменила в те годы государево правление. И то, когда ж бывало, что в Кремле четыре царицы, одна царевна-правительница и два устраненных от дел юных царя: один - по умственной и телесной неспособности, другой - по молодости лет? А царицы - вот они! Самая старшая - вдова государя Алексея Михайловича, Наталья Кирилловна, роду Нарышкиных. Затем - вдова государя Федора Алексеича, Марфа Матвеевна, роду Апраксиных, что в обитель не ушла, а так в Верху и осталась. Затем - государыня Прасковья Федоровна, роду Салтыковых, супруга маломощного государя Ивана. И, наконец, государыня Авдотья Федоровна, Дуня, роду Лопухиных. И от того, как эти особы и их многочисленная родня между собой ссориться и мириться станут, судьба огромной державы зависит… Ни до, ни после такого не бывало.
27 июля государь Петр Алексеич отказался допустить к себе князя Василия Голицына и других воевод, пришедших благодарить за награды. И то - не он им те награды давал, а, как бы от имени обоих безвластных царей, Софья. А заслужили ли они царскую милость, вернувшись из неудачного Азовского похода, узнать мудрено. Те, кто поддерживал Софью, кричали, что поход удался. Те, кто был за Нарышкиных, кричали, соответственно, наоборот. Самое любопытное - по сей день неясно, что такого сотворил в походе воевода Голицын. Триста лет все были уверены, что он привел русское войско к поражению. А потом засомневались…
Собственно, у Софьи, уверенной в своих стрельцах, не было большой причины для беспокойства. Петр, дай ему волю, так бы и пропадал на Плещеевом озере со своими ботами, баркасами и любезным наставником Карстеном Брантом, которого еще при государе Алексее Михайловиче выписали из Голландии для постройки в Дединове кораблей, способных выходить в открытое море. Да, Тишайший государь тоже втихомолку морем бредил - он даже писал герцогу Курляндскому Якобу, осведомляясь, нельзя ли строить российские корабли в его гаванях. И любопытно, знал ли он, что по морям, омывающим берега Франции, Испании и Африки, шастают хищные корабли, несущие странный флаг - на красном поле черный рак с преогромными клешнями, и что те пираты подвластны именно Якобу?
Итак, затянувшееся противостояние. Но с чего вдруг Софье взбрело на ум, что Петр собирается с потешными брать приступом Кремль? Бояться за власть свойственно и монархам, и женщинам, но не до такой же степени? Сколько в Преображенском потешных и сколько на Москве стрелецких полков? Однако Софья сочла нужным пожаловаться стрелецким начальникам на то, что царица Наталья снова воду мутит, и в очередной раз пригрозить - коли она с сестрицами более стрельцам не годна, то теремные затворницы готовы дружно оставить свое бунташное государство. Куда бы они отправились, если бы стрельцам вдруг надоела обветшавшая за много лет угроза, - это, наверно, и самой Софье в голову не приходило.
К тому времени на Москве за ней числили двух избранников - князя Василия Голицына и Федьку Шакловитого, который и развил бешеную деятельность - собирал в Кремле сотни вооруженных стрельцов, посылал в Преображенское лазутчиков, толку от них не добился, сам туда отправился, был арестован людьми Петра, сразу же выпущен… Словом, мелкая возня, которая грозила этак затянуться надолго. Должно было произойти нечто, задуманное для нарушения опостылевшего равновесия.
Наступил август 1689 года.