- Сегодня с утра в мастерскую не пойду, - объявил Петр. - Старая мыленка, что еще родители ставили, от дома далеко, да и маловата. Хочу поставить рядом, так, чтоб из дома в каждый момент по переходу пройти. Потап обещал подсобить, сегодня и начнем, да со Спиридоном, - на все руки мастер вырос. Кузнец Капитон говорил намедни, что и у него многому научился парень. Сам пришел, попросил, тот и не возражал - ему помощь в кузне, а парню учеба. Я-то думал, он после работы к парням с девчатами бежит, ан нет, учиться идет. Он, оказывается, уже сам меч хороший выковать может. Все хочет как мой, старинный, да не получается еще. А уж кольчугу сработать и вовсе не умеет. Злится, говорит Капитон, но учитель считает, что торопится парень, не все сразу дается.
Аграфена с удивлением слушала мужа.
- Вот чертенок, ничего дома не говорил, а я все думала, что это рубахи его в копоти, да припалены бывают.
Петр усмехнулся.
- Не ругай его. Кузнец говорит, хочет он явиться перед нами с собственным мечом и в кольчуге тонкой, чтобы все подивились его умению. Потому и не говорил ничего. Ну и ты сделай вид, что не знаешь ничего, небось не баловством занимается.
Петр погладил жену по волосам, цвета светлого золота, которые на ночь она заплетала в свободную косу, чтоб не путались, заметил:
- Что-то мы сегодня совсем заленились, поздно уже, прямо как бояре в пуховиках греемся.
Аграфена засмеялась.
- Кто боярин, а кто и холоп - я уж давно поднималась, в печи каша допревает и молоко на столе ждет. Я еще и слишком рано встала, сготовила все, да и прилегла, так заснула сладко - сон приснился, родители наши, царствие им небесное, веселые такие. Сколь уж лет миновало, а мне все их не хватает. Две матери у нас было, два отца.
- Да, действительно так, - ответил Петр. - Немногие люди так близко, по-родственному жили, как мы с ними, упокой Господи их души.
Вынырнув из пухового гнезда, умывшись, одевшись, приготовившись встретить новый день с его трудами и заботами, они вышли в первую, общую комнату. Здесь стояла печка, готовилась еда, наполняя все вокруг приятными запахами. Почти одновременно с ними вошли Спиридон с Алешей, переговариваясь, что пахнет из печи вкусно и не худо бы перекусить.
В сенях послышался привычный грохот, то пришел Потап, которому не хватало всегда места, и он, прежде чем зайти сносил пару-тройку вещей, висевших по стенам. На это уже перестали обращать внимание, принимая как неизбежную часть Потапова прихода. Увидев, что семья только приступает к трапезе, плотник грозно загремел:
- Уже солнце скоро на склоне будет, а вы все чревоугодием занимаетесь, да песни бесовские распеваете.
Алешка со Спиридоном прыснули смехом, представив картину распевания песен вчетвером, за что получили оба по подзатыльнику от Аграфены, Петр же возмущенно посмотрел на Потапа:
- Ты что мелешь языком своим? Вошел, не поздоровался, да еще беса поминаешь.
- Да пошутил я, что-то строг ты нынче, - проворчал Потап, усаживаясь за стол. - Я вообще-то поел, но молока с вами похлебаю, да корочку хлеба возьму, если хозяевам не жалко.
Аграфена поставила перед ним кружку, ее доставали с полки только с приходом плотника, щедро налила молока, отрезала ломоть битого каравая, тесто для которого взбивала на сливках, подвинула слегка засахарившийся мед. Потап, хоть всегда плотно закусывал дома перед выходом, никогда не отказывался от стряпни Аграфены, тайно признаваясь, так, чтобы до Полины не дошло, - многое готовит она лучше жены.
После завтрака Потап со своими плотницкими инструментами, Петр со Спиридоном вышли во двор, обсуждая планы строительства. Аграфена медленно, с рассеянной полуулыбкой, едва трогавшей уголки губ, убрала со стола, одела Алешку и отправила во двор к мужчинам, играть там с Николушкой, который пришел вслед за отцом.
Состояние какой-то расслабленности, внутреннего покоя владело ею уже много дней. Время постепенно отодвигало случившиеся невзгоды, горе, - забыть их было нельзя, но все же они как бы покрывались дымкой, освобождая душу от тяжких оков.
Днем и ночью молила она Бога, чтобы страшное не повторилось, чтобы миновало лихо ее семью, всех близких людей. Она перестала ждать с трепетом известий о Петре, Спиридоне, Потапе, Алешке, - потому что они были рядом, на глазах, ничто им не угрожало. Аграфена постепенно утверждалась в мысли, что покой, царивший в первые годы их семейной жизни, снова вернулся, и будет теперь нерушим всегда.
Скоро весна, снег сойдет, наступит время сбора новых трав, необходимых ей для лечения всех недугов. Поэтому она решила убраться в своем хранилище - небольшом, легком, покрытом замысловатым узором, сбитом из пород дерева разных цветов, сундучке, - подарке Потапа на Крещение, в первый год ее жизни в доме Петра. Свекор выковал замочек с длинным резным, удивительного изящества ключом. Прикрепляя его, шутил:
- Это только твой ларец, храни в нем свои тайны от мужа, не пускай любопытного. Каждая женщина должна их иметь.
Петр возмущался:
- Ты чему, отец, жену мою учишь? Это какие секреты у жены, которая "да убоится мужа своего"?
Уже серьезно отвечал Иван Иванович сыну:
- Сердечко жены твоей для тебя открыто, да и всегда будет так. Повезло нам с дочкой, а тебе с женой несказанно. А замочек все ж пусть будет, никакая ее маленькая тайна обиды принести не может.
Бабушка Аграфены, добрая, ко всем жалостливая старушка, лечила нуждающихся травами, умела заговаривать болезни, снимать порчу. У нее в избе всегда толокся народ страждущий, платы за труд она не брала, а поначалу "вечная" благодарность быстро улетучивалась, и недавние смиренные просители, забыв о добре, презрительно, а частенько и злобно, называли ее потворной бабой-колдуньей.
Не желая внучке такой судьбы, она научила Аграфену только знанию целебных трав, да упредила, что и это умение не должна показывать. Чужих лечить только в крайних случаях, помогать в болезни лишь близким, от которых нельзя ждать обвинения в колдовстве.
Вернувшись в спальню, Аграфена выдвинула сундучок из-под столика, стоявшего в углу, с обычным приятным чувством открыла замочек ключом, висевшим на крючке, что Петр прибил к ножке стола. "Вот тебе и тайны от мужа", - с улыбкой вспомнила слова свекра.
Как только крышка откинулась, разнесся запах сухих трав, каждая из которых была набита в свой холщовый мешочек. Вот цвет шиповника, настойка из которого зовется гуфиля, помогает сердцу, обновляет кровь. Земляничные ягоды, настоянные особым образом, излечивают печень, легкие, помогают при проказе. Трава собинка, растущая на болотах, с синими цветками, красными листьями и корнями - если муж с женой ссорятся, а ее давать понемногу с вином, будут дружно жить.
Много было таких мешочков, и каждый она узнавала то по запаху, то по виду травы, или самого узелка. Часть растений, потерявших целебную силу от времени, откладывала, чтобы выбросить и в нужное время пополнить запас, другая трава хранится долго, как вероника, что можно двадцать, а то и тридцать лет хранить.
На дне сундучка лежал Лечебник, описывающий многие травы, которые она не собирала, даже если те приносили пользу. К примеру, страшная трава сова, увидев которую в лесу или в поле, человек мог с ума сойти или заблудиться.
Там же был припрятан и Лунник, хранящий предсказания относительно различных жизненных вопросов по каждому дню лунного календаря, объясняющий, когда может сбыться сон. Эту строго запрещенную книгу она не показывала даже Петру, все собиралась сжечь, да жалко было - единственная вещь, оставшаяся от бабушки, которая случайно ее не уничтожила.
Все другие книги подобного содержания, были брошены в огонь, чтобы не принесли вреда семье, особенно внучке Аграфене, которая любила их читать. Сгорел Громник, собранный византийским императором Ираклием из книг астрологов, описывающий события, которые могут произойти в зависимости от месяца и стороны света, откуда послышался гром. Та же судьба постигала Рафли, гадательную книгу пророка и царя Давида, пришедшую из страны персов. Она толковала будущее по цифрам на гадательной доске, на которые падал брошенный шарик…
А уж совсем скрытно, на самом дне сундучка, лежал хрустальный флакон с плотно притертой крышкой, покрытый мелким узором, каждая грань которого отсвечивала чистыми красками на солнце. Вспомнила Аграфена яркий свет многих свечей в комнате, - бабушка не любила темноты, - горе свое в ожидании неизбежной утраты любимого человека, тихие разговоры с нею, даже почувствовала, как наяву, сухую горячую руку старушки.
В тот вечер бабушка говорила о том, что внучка будет очень счастлива в жизни, как это выпадает только очень немногим, но и платить за счастье придется цену немалую. Когда Грушенька, - так ее звала только она, - спрашивала, откуда это известно бабушке, та улыбалась, говоря, что разные картины встают перед глазами, да и раньше немало гадала на будущее девочки. Потом неожиданно замолчала и, полежав немного, ясным голосом произнесла:
- Сегодня, сейчас видимся мы с тобой на этом свете в последний раз. Там, в другом мире встретимся, но будет это очень, очень нескоро.
Грушенька залилась слезами, стала успокаивать старушку, говоря, не может она покинуть внучку, то улыбнулась только:
- Не плачь, не бойся, мне же бояться нечего. Людям старалась делать только хорошее, а там как Бог рассудит. Прежде чем позовешь всех, возьми в головах сверток.
Аграфена исполнила указание, достав из-под подушки увернутый в полотенце небольшой предмет. Бабушка развернула его, и в свечах разноцветным огнем полыхнул удивительной формы флакончик. Груша ахнула от такой красоты, бабушка же, протягивая его девочке, сказала:
- Долго я думала, давать ли тебе это, или сжечь, как я сожгла книги, неугодные церкви. В этом пузырьке содержится смесь разных трав, наших и доставленных из стран, о которых мы и не слышали. Привез мне его из далекого путешествия брат, умерший молодым. Заключено здесь средство чудодейственное, его можно использовать только три раза, когда жизни твоей или другого человека будет угрожать опасность от дьявола или его созданий. Запомни крепко - только для обороны оно предназначено. Если же зло уже совершено, то мстить с его помощью бесполезно. Видела я в гаданиях многое из твоей будущей жизни, и решила все же оставить зелье. Тебе оно может пригодиться. Ты умна, рассудительна, сердцем чиста, зла никому не сделаешь. Да для людей оно безопасно. Храни его так, чтобы никто не знал, применяй же его только в крайней надобности.
Так и лежал пузырек, завернутый в белый платочек, долгие годы в сундуке Аграфены. Петр не знал ни о нем, ни о травнике.
Здесь же лежало золотое монисто матери, удивительной красоты бусы свекрови, в которых перемежался светлый и черный янтарь, другие, более дешевые украшения. В особой, крошечной коробочке - три прозрачных бриллианта, подаренных свекром и отцом вместе, когда родился Алеша.
Петр по этому случаю подарил золотое узорное кольцо, тоже уложенное в ларчик. Иван Иванович в свое время предлагал закопать драгоценности, раз она их не носит, рядом с золотом, под яблоней, - но Аграфена не согласилась. Ей доставляло удовольствие нечастое любование ими, такими разными, но одинаково прекрасными.
Уложив свои сокровища, закрыла сундучок и вышла во двор, посмотреть, чем заняты остальные. На крыльце Аграфена остановилась, зажмурившись от яркого весеннего солнца, и чуть не задохнулась от чистоты и резкой свежести воздуха.
Топор Потапа стучал за домом, там же был и Спиридонка, а Петр с детьми, все в снегу, - видно, прокатились вместе с горки, - старательно мастерили домик для птиц, и поправляли скривившуюся за зиму кормушку. Шест, на котором держалось сооружение, Петр обил железом, чтобы пестрый охотник-кот с приятелями не лазил поживиться свеженькой добычей.
И вдруг как темная пелена нависла перед глазами, закрыв картину, которой любовалось ее сердце. Нет, не может быть, чтобы эта мирная жизнь, покой, счастье продолжались долго, а уж тем более всегда. Но она тут же одернула себя, перекрестилась, отгоняя наваждение.
Подумала, что следует радоваться той минуте, в которой живешь, и нельзя портить ее тревогами о грядущем несчастье. Если ему суждено прийти, оно появится в назначенный срок, - тогда и борись с ним. А сегодня Бог даровал светлый день, не порти же его неблагодарностью. Темнота рассеялась, и снова солнце согрело сердце, растопив мгновение назад возникший там кусок льда, мертвенно тяжелого и холодного.
Смеясь, она сбежала с крыльца, как девчонка, скатала основательный снежок и запустила им прямо в Петра. Норовила попасть в плечо, да тут он наклонился, и мокрый шар угодил в голову, сбив шапку наземь. Петр, не заметивший, как она спустилась, и не ожидавший нападения, стал озираться со смешным видом, что развеселило ее еще больше. Дети тоже заливались смехом.
Петр с криком: "Вперед, огонь по неприятелю", с помощью мальчишек стал обстреливать ее снежными ядрами, от которых она ловко уворачивалась. Привлеченные гамом, появились Потап со Спиридоном, осыпанные стружками, держа в руках топоры. Отбросив инструменты, приняли сторону Аграфены, и та стала за них прятаться.
Они как будто вернулись в детство, забыв о взрослых заботах. Конечно, ничего подобного они не позволили бы себе, живя в городе, но здесь, в своем заовражье, как в крепости, вдалеке от всех, они были свободны и раскованы. Тем неожиданнее в их гомон врезался чужой голос, пронзительный, как звук, издаваемый гвоздем, которым с силой проводят по железу, и такой же неприятный. От него, казалось, поднимаются волоски на руках и ломит зубы.
- Забыли о Божьем страхе, о смирении, нечестивцы, о словах Господа: "На чем тебя застану, по тому и сужу". А застанет он вас на бесовском вашем веселье, где баба простоволосая двух мужиков обнимает, да притискивается к ним! На глазах детей своих, которых, видно, такими же грешниками воспитали, творите дела богоотвратные, распутство, пляски да прыгание, наглые да непристойные! Духам лукавым, бесам нечистым поклоняетесь, за это нашлет на вас Бог болезни страшные, покрючит руки-ноги, горбами одарит! В святом Евангелии сказано: "Узкий и скорбный путь, вводящий в жизнь вечную, но широкий и просторный, вводящий в пагубу". Вы восстали против Бога, за то проклятие ляжет на тела ваши, на дома ваши, детей ваших, на чувства и всю жизнь! Сатана погасит, как светильники, свет очей ваших.
Поистине чудовищные слова эти выкрикивал маленький тощий человек, с непокрытой головой и развевающимися под ветерком жидкими прядями волос, видно, столь долго пребывающими на голове владельца, что стали не седыми, белыми, а зеленовато-желтыми.
Из-под выпуклого лба фанатичным блеском сверкали бледно-серые глаза, цветом похожие на легкую пыль, что скапливается вдоль дороги. Конец крючковатого носа почти заглядывал в беззубый рот, губы запали, как и щеки, ничем не поддерживаемые изнутри. Злоба и отсутствие зубов превращали слюну в пену, повисшую в углах рта.
Одет он был в древние, порыжевшие сапоги, подошва одного из них держалась при помощи веревки, тяжелый грязный торлоп, штаны из усчины, грубая ткань которых местами носила заплатки, а кое-где просвечивало исподнее. И сапоги, и торлоп явно с чужого плеча. На сгибе руки, которой он гневно указывал то на собравшихся, то на небо, болталась нищенская торба.
Увидев незнакомца, Аграфена сразу набросила на голову платок, которым покрывала плечи, когда вышла на мороз. Петр же, во всей речи услышав только оскорбления в адрес жены, двинулся к побирушке. Тот оставался на улице, не заходя за невысокую земляную гряду, окружающую двор. Здесь Аграфена весной сажала неприхотливые цветы всевозможных сортов, каждый из которых цвел в разное время, - так что цветущий барьер огораживал дом с ранней весны почти до снега.
И мысль о цветах этих, чья красота и свежесть словно отражали духовную чистоту Грани, еще больше привела кожевника в ярость. Он весь побагровел от гнева.
- Ты кто такой, чтобы позорить честных, работящих людей, жену мою, о которой худого слова никто за всю жизнь не сказал, детей невинных? Разве Бог запретил отдыхать, искренне веселью предаваясь, никого не обижая и не оскорбляя? Если бы не дряхлость твоя, ответил бы за свои слова паскудные, швырнул бы тебя так, что и через овраг бы перелетел - да там и остался лежать, кучей поротья грязного.
Но Аграфена, со двора которой с пустыми руками не уходил ни один нищий, хоть и неприятны были ей неожиданные слова старца, источавшего ненависть и злобу, остановила Петра, обращаясь к страннику, который, как показалось ей, попросту был безумен:
- Добрый человек, здесь собралась только наша семья. Гостей не ждали, потому мы и позволили себе повеселиться слишком шумно, да и я по-домашнему была одета. Дети же наши воспитаны в любви к Богу, почитании и преклонении перед ним, ничем не согрешили они. Потому и проклятия твои несправедливы и от правды далеки, это ты должен обратиться к Господу и просить прощения за злобу свою.
Но даже Аграфена не могла пересилить себя и пригласить его в дом, потому продолжала:
- Подожди, я соберу тебе еды в дорогу, да теплую шапку, сапоги положу.
Но старец только смотрел на всех пристально, с выражением страшной ненависти. Ничего не ответив на слова Аграфены, только погрозив сухим кулачком размером с яблоко, повернулся и направился в обход оврага, часто останавливаясь и плюя через плечо.
Веселье умерло. Дети, не понявшие многих слов, но испугавшиеся крика и выражения лица говорящего, дружно заревели. И хоть всем была неприятна эта сцена, особенно был потрясен случившимся Потап. Постояв в оцепенении некоторое время, пока Петр и Аграфена утешали мальчиков, он произнес:
- Вы слышали? Старец проклял нас, это так просто не обойдется. Сам царь с большим уважением относится к юродивому Василию, который, независимо от того, холод ли, жара ли, ходит голый совсем, да разные предсказания говорит. Если уж царь так к ним относится, то нам, людям простым, и вовсе их бояться надо. А он вона как заговорил, и надо же было нам так некстати развеселиться. Господи, спаси и помилуй нас, грешных.
Тут все увидели подходившего ко двору отца Михаила, и Потап, с вытаращенными от ужаса глазами, стал пересказывать ему случившееся, сетуя, что проклял их святой человек. Выслушав его, а также рассказ Петра и Спиридона, священник ответил:
- Не всякий нищий да странник святой. Я, как сюда шел, повстречал этого старца. Так он, увидев священника, скромного слугу Божьего, стал кричать ненавистно что-то непонятное, да плеваться, кулаком грозить. Возможно, это просто больной, а может и тот, о котором писал Стоглавый собор. Вы знаете, он созывался в пятьдесят первом году, отвечал на вопросы самого царя. В одной из ста глав, книги, там составленной, пишется, что "по погостам и селам ходят ложные пророки, мужики и жонки, трясутся и убиваются, сказывают, что им является святые Пятница и Анастасия, и велят им заповедовать христианам канон завечивати, они же заповедуют богомерзкие дела творить". Не похож старец тот на богоугодного путника, слишком много зла в нем.
Аграфена воскликнула:
- Отец Михаил, придите к нам домой, Христа ради, отслужите молебен, чтобы дом наш и мы сами очистились от всего мерзкого, что наслал на нас этот старик.