И небрежно взмахнул пухлой ладонью у моего лица. Ладонь была чистая, холеная, от нее шел какой-то цветочный запах. Ромашка, что ли. Короткие толстые пальцы. Почему это так врезалось мне в память?
Только многолетняя спортивная привычка мгновенно мобилизовать ресурсы организма спасла меня от позорного падения. Паралич уступил место ватной слабости. Но я умела это преодолевать. Очень хорошо умела. После сотни километров высокого каденса тоже, знаете ли, некомфортно себя чувствуешь, выжатый лимон – образец свежести по сравнению с выложившимся велогонщиком. Но после этого нужно, не свалившись с ног, дождаться финиша всех участников, оглашения результатов, пережить церемонию награждения, даже если приз тебя миновал, и своим ходом добраться до дома. Наши гонки не Тур-де-Франс, участников на финише не ждут автомобили с персональными врачами. Большой спорт пришлось оставить из-за серьезной травмы колена десять лет назад, но с велосипедом я не распрощалась. Квалификацию мне уже не пройти, однако форму держу… Мой облегченный вздох – и густая бровь дядечки-преподавателя поползла вверх.
– Сильная воля, – сказал он. – И очень слабый Дар. Опасное сочетание. Очень опасное. Но ты ведь неглупая женщина, ученица. Ты ведь меня понимаешь?
– Понимаю… учитель. – Я опустила взгляд: не хватало еще, чтобы он догадался о моем истинном отношении к происходящему. – Могу ли я забрать свое имущество?
– Можешь. У тебя один шаг солнца на сборы.
"Шаг солнца"… Градус, что ли? Четыре минуты? Придется поторопиться, тем более что Ирочка начала приходить в себя. Сейчас мне предстоит пережить кое-что похлеще урока местного языка, или я ничего не понимаю в "йуных девах", не испорченных реальной жизнью.
Однако я жива, хотя была готова к смерти.
Яркое, ни с чем не сравнимое осознание жизни пришло неожиданно. Руки машинально "вправляли" подседельный штырь в раму и навешивали рюкзак на спину, а голова была пуста. Точнее, звенела от постоянного гудения, слышимого мне одной. Готовясь умирать, я оборвала связи с миром, который любила и потеряла, и с миром, что встретил меня так негостеприимно. Теперь оба властно напомнили о себе – солнечными бликами на листве, ветерком в лицо, памятью о любимом человеке… сигналами от органов чувств, в конце концов. Я зажмурилась, сдерживая мгновенно вскипевшие слезы. Удалось не сразу. В носу подозрительно захлюпало и запахло кровью… Ах да, этот "прынц" что-то говорил про кровь из носу… Сбросила надетый было рюкзак со своим комплектом велопутешественника и достала пакет влажных салфеток. Нужно утереться, не стоит появляться на дороге в соплях и кровавых разводах под носом. Могут не так понять.
Возвратившаяся жизнь напомнила о себе еще кое-чем, а именно – Ирочкиной истерикой. Стоило выкатить велосипед с поклажей на дорогу, как это чудо, прикрывая курточкой и сумочкой порванную солдатом кофту, начало сверлить меня злобным взглядом. Сопли и потекшая тушь придавали, однако, этой злобности какой-то абсурдный комизм.
– Это все ты… ты накаркала! – Ирочка пыталась одновременно топать рядышком, всхлипывать от жалости к себе и пыхтеть от ненависти ко мне. Выглядело это еще комичнее, чем симпатичная мордашка в черных потеках раскисшей косметики.
– Старая ворона даром не каркнет, – пробурчала я, игнорируя и ее истерику, и реакцию аборигенов, узревших велосипед, который я вела, придерживая за вынос одной рукой.
– Ты все заранее знала! – истерика тем временем набирала обороты. – Умная какая нашлась… Ты… Ты просто завидуешь мне, да! Потому что я моложе! Старуха! Ты мне противоречила из зависти!
Да, да, конечно. Баба-яга всегда против, кто ж спорит. Дядечка-учитель уже смотрел на меня с подозрением. Ответив ему злобной ухмылочкой: мол, еще не вечер, встретила молчаливое понимание. А Ира, не видя явного сопротивления, раздухарилась вовсю.
– Вы все, старые стервы, нам завидуете! – Ух как глазки-то заблестели! – Думаете, что мы дуры! Поучаете, нудите над ухом… Опыт у вас, блин… На хрена мне ваш опыт, если свой есть? Это моя жизнь, и не фиг в нее своим свиным рылом тыкаться!
Все. После этого закидона самое время применять грубое хирургическое вмешательство, иначе болезнь быстро перейдет в терминальную фазу.
– Заткнись, курица!!! – рявкнула я так, что рыжая аж присела от акустического удара. Обозники уже на нас посматривали, а тут я всей кожей ощутила взгляды. Аудитория не понимала по-русски, но происходящее, кажется, не требовало перевода. – Виноватых ищешь? Достань зеркало и посмотрись! Принцев тебе подавай? Магические академии? Вот тебе принц, вот тебе волшебничек, оба в наличии! Беги, покоряй и блистай способностями, вдруг сжалятся, в казарму не сразу сбагрят! Там тебе не только шаблон порвут!
Видимо, мне очень плохо удался контроль над собой. Особенно над мимикой. Иначе с чего бы Ирочкина ненависть вдруг сменилась таким откровенным страхом? М-да… Так-то я человек не злой, но достали меня конкретно.
– Но… они же… ты… – сдавленно пискнула девчонка. У нее были такие глаза, будто мое лицо вдруг сползло, как плохо надетая маска, а из-под него выглянул оскаленный череп.
– Молчать! – Да, давно пора напомнить, кто тут старший по дурдому. – Кто ты такая, чтобы на меня батон крошить?! Никто и звать никак! Я в ярмо влезла, чтобы твою задницу прикрыть, хотя ничего тебе не должна, кроме пары затрещин!.. Шагом марш! Отстанешь – пеняй на себя! Хоть слово еще вякнешь – удавлю! Из жалости!
Воображаю, какая каша сейчас в Ирочкиной голове. Без единого матерного слова ее, что называется, опустили ниже плинтуса. Что ж, это тебе, детка, не Фейсбук, где неудобный коммент можно потереть и забыть, а его автора затроллить. Это реальная жизнь, и птичка-"ответка", в отличие от интернетов, прилетает во плоти. Учись жить, пока не поздно.
Самое странное, что рыжая за все полчаса пути до селения действительно не произнесла ни звука. Сдавленные всхлипывания не в счет. Полпути она провела, утираясь платочком, остальное время снова посвятила тараканам по имени Обидка и Самокопус. Выволочка явно пошла ей на пользу. Хотя разве это выволочка? Так, цветочки в состоянии бутонов. Не начнет становиться человеком – получит полной корзиной ягодок по голове. Устрою ее тараканам тотальный геноцид. Впрочем, если я ошиблась и вместо Обидки она тесно общается с насекомым по имени Страшная Мстя… Что ж, я не стану мешать естественному отбору. Премию Дарвина тоже должен кто-то получать…
Когда я услышала, что это сельцо назвали городом, сначала не поверила собственным ушам. А потом поняла, что неверно оценила степень средневековости мира, в который нас угораздило попасть. Вот так я себе и представляла Темные века в заштатном городишке. Везде царил его величество серый цвет. Улица – застывший памятник дождям, прошедшим недели две назад. На окраинах – обшарпанные, серые от грязи лачуги-мазанки под соломенной кровлей, крошечные оконные проемы без намека на раму со стеклом, занавески из серых лоскутьев, двери сляпаны из кривых жердей, позади которых виднелись все те же серые тряпки. Дети в серых рубашонках с драными подолами, галдящей стайкой бежавшие за нашим обозом с корзинками, куда собирали свежий конский навоз. Сгибающиеся в поклоне унылые взрослые в серых одеждах, на лицах заметен испуг. Трущобы очень быстро перешли в более зажиточный квартальчик, но и там картина предстала безрадостная. Уж на что я дилетант в таких вещах, но то, что деревянным домам местных бюргеров не меньше двухсот лет, на мой взгляд, было очевидно. Избушки на курьих ножках. Там мох, там рассохшееся до жемчужной серости дерево, там висящая на одной петле ставня или перекошенная створка ворот. Здешние обитатели одевались не в серое, но это не умаляло унылости и их лиц, на которых был все тот же испуг, скрываемый все тем же поклоном. Здесь я увидела кошек. Вообще меня удивило отсутствие собак. Верные спутники человека с первобытных времен, непременный атрибут бедных кварталов, а тут – их полное отсутствие. Кошки, впрочем, не впечатляли. Тощие, серо-полосатые, пугливые. Ничуть не похожие на холеных домашних любимцев или наглых королей помоек. Значит, есть у них какой-то страх. Если не собаки, то кто? Люди?
Унылая серая харчевенка, отмечавшая границу престижного квартала, где наверняка жили сливки уездного общества, распространяла ненавистный с детства запах прогорклой квашеной капусты. Ну, если здесь так кормят в престижном ресторане, то что же подают в дешевой забегаловке, встречавшей путников у городской черты? Боюсь даже представлять… Кстати, никакого намека на стены с башнями, ворота и прочую средневековую фортификацию. Должно ли это означать, что тут не воюют или воюют не так, как было принято в нашем Средневековье? Все возможно. Раз тут имеется магия, то и войны, соответственно, могут идти с применением магического оружия, которому те стены на один фаербол. Гадать не буду, лучше присмотрюсь повнимательнее. У нас магии нет, но фортификация как вид обороны потеряла всякое значение только с появлением ядерного оружия. Что сразу наводит на невеселые ассоциации… Так. К черту лысому эти мысли. Лучше полюбоваться на престижные дома местной тусовки. Дома крепкие, добротные. Не дерево – тесаный камень. Тоже серый. Темно-красная черепица вносила приятный диссонанс в унылую симфонию серости. И все впечатление тут же испортила площадь… Я все понимаю: провинция, глухой медвежий угол, богом забытая дыра, клоповник и так далее. Но чтобы даже убогих размеров центральная площадь была не вымощена хотя бы досками – извините. Что это – жлобство или лень? Или ждут персонального повеления… кто у них тут главный, в короне и на белом коне? Так ведь до морковкина заговенья можно ждать. Представляю, в какое болото превращается эта площадь во время осенних дождей или весенней распутицы.
Здесь, на площади, обоз наконец остановился. Рыдван дядечки-учителя, за которым мы с Ирочкой следовали в качестве приобретения, сдал в сторону, и нам пришлось прижаться к стене, чтобы не угодить под колеса. Пока бородач цветисто и многословно выражал свое почтение "принцу", который, скорее всего, никакой не принц, а чуть более крупная шишка, чем он сам, с нами поравнялась телега. Наконец я получила возможность разглядеть условных пленных. Привязанными к телеге оказались мужчина и мальчишка лет десяти, оба приземистые, коренастые, в местных серых тряпках. Угрюмые лица обоих были изуродованы свежими кровоподтеками. На нас пленники не смотрели. Они вообще ни на кого не смотрели. А в телеге сидел парень немногим старше Ирочки, но в представительной темной униформе с шевроном "Охрана". Парень имел весьма бледный вид, на скуле синячище, губа разбита, но в его карих глазах не было ни наглости местных власть имущих, ни унылой обреченности аборигенов, не относящихся к властным структурам. Здоровьишко не ахти, но ум живой.
– Привет, девчонки, – поздоровался он первым по-русски. – Вы откуда?
– Харьков, – коротко отрекомендовалась я. – Мы обе. А ты?
– А я тульский. Меня Игорь зовут. Я в супермаркете работаю, со смены шел, а тут такая херь приключилась…
В его речи действительно не было признаков южного говора, свойственного великороссам Ставрополья и Украины. Из короткого рассказа Игоря стало ясно, что мы нашли собрата по несчастью. И будущего – точнее, уже настоящего – ученика вон того "принца" местного разлива.
– Эти вот, которые на привязи, – он кивнул на пленников, – мужик-то молодец, хоть и бычара. Я к ним на двор свалился, аккурат когда вон те отмороженные в шлемах его бабу посреди двора разложили. Он за дрын, и сынок его туда же. Ну и я сгоряча одному в шлеме вломил. Так они нам всем люлей выписали, а бабу все равно того… Потом этот явился… учитель хренов, – весьма многообещающий взгляд в спину обрученосца. – Палкой в мою сторону ткнул, она и засветись. Приказал меня на телегу грузить. Потом бляху серебряную сунул… Ну, вы ж в курсе теперь.
– Да уж, – процедила я. После "серебряной бляхи" у меня еще минут десять дрожали конечности. – Стоп. Если этот твой учитель с лошади не слезает, значит, собирается дальше ехать.
– Похоже на то, – согласился Игорь. – Жалко. Мы ж земляки, а тут раздергают нас по разным местам…
– Я – Стана. А это Ира, – представилась я сама и представила свою хмурую спутницу. – Если что, сможешь нас найти. Ты же знаешь, где искать.
Игорь окинул Ирку оценивающим взглядом… Ну, блин, если он сейчас растает от вида плачущего ангелочка – его тараканам тоже несдобровать.
– Слышь, Ируха, – сказал он. – Не куксись. Все пучком. Наорали на тебя, так за дело же, не попусту. Держись ее, – кивок в мою сторону, – не пропадешь.
– Меня что, тут каждый встречный учить будет? – прошипела Ира.
– Дура ты, Ируха… Ну, все, пока, девчонки. Кажется, едем.
Возница нахлестнул лошадку. Телега дернулась, стронувшись с места, Игорь поморщился – видимо, отметелили его знатно, – а привязанные бунтари, отец с сыном, покорно двинулись следом. Не нужно было телепатических способностей, чтобы уловить исходящее от них… даже не отчаяние – полное безразличие к дальнейшему. То же выражали и их глаза. Они еще дышали, ходили, смотрели – а уже мертвы. Так бывает, если человек твердо знает, что ему не жить. Безнадега. Полная и абсолютная, без малейшего проблеска надежды.
Интересно, Игорь это заметил?
Я обратила внимание кое на что еще: с удалением процессии "принца" явственно слышимый мной гул начал постепенно стихать. Остался негромкий фон. Что это вообще такое? Я слышу, Ира – нет… Вот черт, не спросила у Игоря. Ладно, у меня теперь учитель есть, постараюсь поаккуратнее разведать у него. Выводы, сделанные мной из того немногого, что увидели по пути и в этом микрогороде, были не слишком приятны. Мирок тут гнилой. Не нужно даже вникать в подробности: там, где одни люди запуганы до оловянных глаз, а другие чрезмерно наглы, где никому в голову не приходит хоть как-то украсить свой дом, дело неладно. Нет, боже меня упаси лезть со своим уставом в этот убогий монастырь. В борьбе одиночки с системой можно смело ставить на систему. Что-то можно изменить только тогда, когда внутри этой системы есть желание изменений и силы на них же. Ну, или тупо явиться с большой армией, все завоевать и установить свои законы. Опять же одиночке ничего из перечисленного не по зубам. Придется поиграть в Штирлица – принять правила игры и стать частью системы. Только тогда смогу хоть немножко разобраться в ее устройстве, и, быть может, найдется лазеечка. Раз я магичка, то действовать придется магическими способами. Буду прилежно учиться. Авось чего-нибудь путного намагичу.
Остается одна, но большая проблема – Ира. Стоит, хнычет. Слова Игоря здорово ее зацепили, да и стресс до сих пор выходит. Мне проще: загрузила голову информацией и перерабатываю, не до стрессов. Оно, конечно, позже аукнется, но не так страшно, как Ире аукается сейчас. Будь она моей дочкой, наверное, я бы ее пожалела. Увы, я не мать, а злая тетка. Жалеть не буду. Но и рычать не по делу тоже незачем.
– Я что, правда такая дура, да? – тихонечко прорыдала она, размазывая слезы и остатки косметики по покрасневшему лицу. Торжество тараканчика Самокопуса продолжалось.
– Нет, – честно ответила я. – Но ведешь себя по-дурацки. На, вытрись и успокойся.
Этак на нее весь запас влажных салфеток уйдет. Ну да ладно. Купить новые тут все равно негде, будем утираться кусочками полотна. Введем новую моду, а то тут относительно богатые дамы, гулявшие по площади, и те через пальцы на землю сморкаются. Такое дремучее средневековье, что скулы сводит.
Краем глаза, кстати, заметила, что трое солдат из дюжины остались здесь. Повинуясь небрежному жесту бородача, они понуро поплелись к дверям ближайшего серого дома с красной черепицей. Причем двое шли сами и помогали третьему. Ага, один с закутанной грязной тряпицей рожей – это мой "крестник" – поддерживает второго, которого я отоварила седлом. Был бы мозг – было бы сотрясение, а так – что ему сделается? Третий, с синяками во все табло – вероятно, тот, кому "вломил" Игорь. Солдатушки, бравы ребятушки, блин… Что ж, будет случай оценить уровень здешней медицины. Я не я, если их тут не в починку местному коновалу оставили.
Стоп.
Двоих простолюдинов, напавших на солдат, явно поволокли на суд и казнь. А Игорь и я, совершившие точно такое же преступление, не только не на эшафоте, но даже не связаны и относительно свободны. Это, простите, что за избирательность законов? Мы теперь – кто?
У Игоря обнаружился, как они говорят, Дар. Именно так и говорят, с большой буквы, с придыханием. И у меня Дар. Нам сошло с рук то, чего не простили местным. Вот спорю на свой велосипед – не имеющим Дара.
Снова задаю вопрос: кто мы теперь?
А вот и тот, кто даст ответы. Пусть он об этом еще не догадывается. Возможно, прав у учеников немного, но одно из них – право задавать учителю вопросы – еще никто не отменял. Разумеется, со всем возможным почтением, никаких понтов. Если мои выводы верны, понты здесь – привилегия избранных… Обернувшись к нам, учитель стер с лица выражение властного господина, распоряжающегося слугами, и "надел" физиономию эдакого добродушного дядечки, озабоченного нашей будущностью. Чем он озабочен на самом деле, после будем разбираться. Он явно сделал первый ход в игре, правила которой придется постигать, так сказать, в процессе.
– Что же ты тут стоишь, ученица? – Из бороды сверкала на редкость здоровыми белыми зубами добродушненькая улыбка.
– Не знаю, куда мне идти, учитель. – Акцент у меня наверняка еще тот, но почтительность в голосе присутствует. Я еще прощупаю допустимые пределы этой почтительности, с ней лучше не перебарщивать.