Возле "Дракона и Орла" - другое упражнение. Хоромина серого камня выстояла: горцы внутрь так и не попали. Здесь носы и челюсти не посворачиваешь! Капля крови обернется реками… Так уж повелось: против саксов верхние кланы выставляют сотни, против соседей - тысячи. Одно хорошо - усобицу полагают не доблестью, бедствием. Потому вышибалы и держатся: стоят грудь в грудь, дышат в чужие усы чесноком и луком. Тут паритет: воины кланов благоухают не меньше. Зато запах соленых кабачков да огурчиков - это равнинное. Наверху не вызревают: холодно…
Несколько минут напряженного топтания - и в дверь уже может проскользнуть небольшое существо. Сида, например… Осмотрит залу.
- Почтенные купцы, благородные господа! Приношу извинения за возможные неудобства. Прошу всех, кто посетил мой город по торговым делам, обратить внимание, как одеты возмутители спокойствия. Пледы в клетку, да… Если вы отдадите распоряжение своим приказчикам не продавать некоторые товары людям, на которых хоть ленточка этих цветов, полагаю, грубияны с гор сообразят, что не следует беспокоить торговое сословие!
Дальше - добрые драки и игра в подземку по–очереди. Потери: рыцари еще на ногах, но двое оруженосцев остались залечивать раны в освобожденных от варваров заведениях. Liberar Caer Sidhi di barbari! Голос сзади:
- Леди Немайн, может, петь рано? Мы и кулаками управимся! А что несколько синяков получили, не беда.
- Не беда, - соглашается сида. - Но, пусть защита желудков наших граждан дело нужное, пора задуматься и о наполненности своих. Да и спать мне пора, солнце уже высоко. Гейс!
Вот и донжон отворили, на пороге что–то тараторит Луковка. Немайн вникать не стала. Разобраться можно и выспавшись. Теперь важней, чтобы Нион разослала по городу своих девочек: болтать, прицениваться, тратить медяки на всевозможные мелочи. За побитыми проследить: куда пойдут, что скажут. Поскрипывание лифта. Навстречу - два чудовища в стеганых поддоспешниках, набитых конским волосом, лица из стали, в руках - тускло поблескивают кривые клинки… Толстой кожи перчатки вскидывают личины, под которыми - милые личики. Сестры, камбрийка и римлянка! Учебное оружие для Анастасии тяжеловато, приходится учиться с затупленным боевым, отсюда и защита. Говорят, вечером нужно устроить церемонию признания базилиссы: в соборе, с патриархом, иноземными послами и мерсийским королем инкогнито… Надо - значит, надо.
- Отлично. Подробностей не нужно, я вам доверяю полностью, - зевок удалось подавить. А что спать сестре–сиде хочется, поймут по свисшим ушам. - Успехи как?
Девушки переглянулись. Ответили - хором:
- Учусь…
Смеются. Уточняют:
- Я у святой и вечной - греческому!
- Я у великолепной - фехтованию!
Смеются! А ей, Немайн, сейчас нужен кусок мяса - вот такущий! - и постель…
Будит, как всегда, Луковка. Светило еще высоко, но сон слетает, едва ладонь пробегает по изрезанной огамическими буквами дощечке.
- На порог подбросили, - сообщает, - девочки заметили кто. Следим…
В записке значится: верни клану деньги, которые Плант Инир потратил на пергамент и чернила для запрещенных тобой грамоток. Не согласишься - дороже выйдет. Все заезжие дома станут очень шумными и неспокойными местами. В тех, куда горцев пускают, будут драки меж посетителями. В тех, куда не пускают, Иниры перекроют входы и выходы. Горожанам станет негде столоваться!
Подписи нет.
Кулаки сами сжимаются. А Нион улыбается:
- Глупые они, - говорит, - знают же: сида Немайн никому дани не платила и не будет.
Права. И все–таки - что–то тут не так. Проскочил какой–то оттенок на лицах во время безответного вопроса… Немайн вздохнула.
- Пошли за Анной и Эйрой. Сама приходи. И базилиссу Анастасию пригласи. Мне совет нужен. Может, я что–то неправильно поняла, не по–камбрийски. И… кто из рыцарских жен родом с холмов?
Кто лучше женщин умеет читать чувства по лицам?
Немайн снова бежит - не давят к земле доспехи, и меча на поясе нет, вместо него в руке привычная тяжесть ивового посоха. И одета, как обычно - в любимое, дареное, зеленое. По пустякам все равно не стоит останавливать, но если дело не пустяк? Сида останавливается в ответ на окрик. Дергает ухом.
- Смотритель ветряка? Помню тебя. Слушаю, но недолго: тороплюсь.
Значит, обычное нытье пожилого человека придется отложить пока в сторонку. Сказать главное.
- Мне на рынке отрез ткани не продали. Сказали, твой приказ… За что? Я хороший…
Уверенно говорит. И совсем не прячет от лишенных белков глаз прижатую деревянной фибулой ленту в красно–желто–черную клетку.
- Хороший? А вот девушка идет - она плохая?
- Да я вообще этой девицы не знаю, леди сида.
Действительно, удивлен.
- Зато она знает, что люди в такой же, как у тебя на плече, клетке заставили ее мать встать на два часа раньше и лечь на два часа позже, чтобы приготовить пищу ее отцу, братьям и ей с сестрой. А потом бегать по городу, разносить обед каждой из кровинок. Зато она как раз в суконной лавке первую половину дня работает! Вторую - учится. Твой клан ее обидел - тебе и отвечать.
- Но я–то хороший…
- Ты хороший. Так сними ленту. Все тебе продадут. Не хочешь? А ведь если твои горожане–соседи поссорятся с твоей горной родней, тебе придется выбирать. Если ты, конечно, их не помиришь.
- Но старшина…
- Я сказала. А старшина служит клану, не клан старшине. Или у верховских уже не так?
Перехватила посох поудобнее и побежала дальше. Смотритель ветряка глядел вслед, пока сида не завернула с прямой улицы на круговую, потом вздохнул. Потрогал пальцами ленту. Потеребил. И решительно зашагал в сторону рынка.
Новый день, заведение старое. Стены потрепаны, внутри из горожан лишь крепкий народ, что не опасается горских кулаков. Ни пледов, ни клановых лент: под булавками и фибулами цвета города - как на знамени баталии во время учений. Белый - цвет друидов и сиды. Небесный - цвет Богородицы. Купола над собором еще не поднялись, но будут как вечерняя синева. С золотыми звездами, не иначе!
Почему одели городские цвета? Никто не желает впутывать родной клан в возможную кровную месть. Да и не у каждого горожанина за спиной клан. У греков, например, пока нет.
Лица суровы, из кружек тянет горечью паленого ячменя. Если горцы обидят хоть кого… Если произнесут хоть какое поношение в адрес заведения или его хозяина… Увы. Иниры осмотрелись. Сникли - ненадолго. И ну свариться между собой! В воздухе такие речения повисли, что детей и девок - долой! А там и кулаки пошли в ход. Друг друга волтузят, но мебель трещит, и пол, того и гляди, подломится. В такой притон с семьей не заглянешь, да и спокойному ремесленнику обедать с оглядкой неловко. А придраться не к чему!
Но вот одна из трех дверей трактира распахивается. Да, из трех, не из пяти - так и заведение поменьше рангом, чем "Голова Грифона", в которой до зимнего похода хозяином был Дэффид ап Ллиувеллин. Отец сиды! На пороге - сама.
- Мяса мне, жареного, - Немайн говорит громче обычного, но вовсе не кричит. А слышно отлично. - Свининки, пожалуй.
- Окорок, леди сида? Долю героя?
- Нет. Мне еще не хватало тут всех изобидеть или, хуже того, поубивать… Давай ребрышки!
И вкусно, и сакрального смысла никакого. Впрочем, и доля героя вряд ли вызвала бы возражения. Никто не усомнился, что маленькая сида способна уложить хоть всех богатырей Британии. Считают великой и ужасной - это хорошо, и почти правда. Но считают и древней богиней. Не тобой. Раньше, когда главным было - выжить, в глаза не бросалось, слух не резало… Теперь против шерсти, или словно уши надрали как следует. И неприятно, и стыдно, и неловко как–то!
Немайн хмыкнула, снова прищелкнула пальцами. На сей раз ее почтил вниманием уже не хозяин - ему нельзя, он и других уважить обязан - девчонка. Видимо, дочь. Платье с карманами - "как у сиды", только белое. По рукавам и подолу - узкая полоска местного нестойкого пурпура.
- Пока заказ готов будет, принеси мне кофе и сыра с гренками, - сказала сида, - в Башне сегодня ужинать не буду. Сама видишь, какое зрелище. Лучше, чем в Колизее…
Подняла руку, кисть в воздухе крутнулась: гулять, так гулять! Ноги - со стороны жест залихватский, на деле точно выверенный, чтобы ничего, кроме ткани шоссов, не показать - на стол. Острые зубы хрустят горячими гренками. Уши чуть поджаты: все же горцы так шумят, что побелка с потолка сыплется. В остальном - безразлична. Видно, в древней Ирландии в заезжих домах такая гульба была обычным делом. А захочет что сказать - ее голос сквозь любой гам проходит, как нож сквозь масло.
- Ставлю милиарисий против истертого медяка, что здоровый и рыжий устоит на ногах до конца!
Но даже один к десяти - кто будет спорить с богиней, пусть и крещеной? Нет, навстречу - голос из–за стойки. Расцеловала бы!
- Держу, великолепная! Если стараться, любую скалу можно оглоушить!
Хозяин - молодец. Действительно, римлянин. Понял… А сама - не сразу додумалась. Смех и грех - когда стало ясно, что происходит, самый умный совет дала Анастасия, которую никто не учил править - и вообще не учил целых четыре года. Девочка осталась умницей, римлянкой и христианкой. Сказала:
- А как в таких случая поступали Отцы Церкви или старые императоры?
Так Немайн и припомнила одну из первых историй, которую ей довелось услышать в Камбрии. О том, как римляне с поединками почти покончили. Нет, запрещать не стали. Поняли: вредные бритты назло оккупантам друг дружку перережут. А кто налог в казну уплатит? Кто воинов выставит в лучшие легионы Империи? Что было делать?
Наместник додумался. Полного запрета на поединки устанавливать не стал. Наоборот, драться разрешил - на арене ипподрома, в назначенное время. Ослушникам - такой штраф, что семьи по миру пойдут.
И вот выходят поединщики биться насмерть, до отрезанной головы и приготовления татлума… а на трибунах солдаты и горожане. Пришли на кровушку полюбоваться. Жрут лепешки, прихватили кувшины с вином и пивом. Пальцами тычут, гогочут, подначивают. Да, безымянный наместник из старой байки куда мудрей хитроумного кардинала Ришелье!
Вот и все. Дело сделано, теперь горцы - не помеха, а развлечение. Посетители не к драке готовятся, а обсуждают, как ловчей сцену для драк выгородить, чтобы всем видно было, чтобы мест в зале не стало меньше, и что придется повысить оплату вышибалам - за верховскую вредность…
Клановые воины еще не поняли, что превратились в ярмарочных шутов. Мельтешат кулаки, тяжелое дыхание, хэканье, боевые кличи возносятся к потолку… Долго это не продлится. Продолжать веселье Инирам не позволит их же хваленая гордость. Это понял и неприметный человечек, что забился в самый уголок. Откидывает капюшон… Да он рыжее сиды: голова словно пламенем охвачена. Шаги не слышны в гаме. Встал. Смотрит… Немайн ноги со стола скинула. Снова не скучающая патрицианка, следящая за гладиаторским боем - правительница.
- Назовись.
В ответ - пожатие плеч. Да он думает, что знаком! Считает ясновидящей? Или себя - знаменитостью?
- Робин Тот Самый к твоим услугам… Великая, чем тебе Добрый Малый–то не угодил? В прошлый раз, признаю, дурака свалял: мешал воинской забаве. Но что теперь тебе не по нраву? Или из Глентуи должно уйти веселье фэйри?
"Веселье фэйри". Вот как теперь, оказывается, называют торговлю деривативами…
Немайн с интересом рассматривает гения. Человека, в седьмом веке додумавшегося до ценных бумаг, обеспеченных другими ценными бумагами. Совершившего при их выпуске ошибку, которую охотно совершали и в двадцать первом: забывшего, что от количества выпущенных бумаг денег не прибавится. А значит, обиженные явятся за его мордой - если найдут или поймают. Глаза честные–честные… Какими и должны быть у величайшего мошенника столетия!
- Рада приветствовать тебя. Я не великая, да и ты не столь уж мал: я тебе макушкой только до подмышки достану.
Вокруг - тишина. Никто не хихикнет, даже обидно. Драка закончилась. Зрители перестали делать ставки… что будет, когда о них вспомнят? Что сида смухлевала при помощи древних сил? Немайн полезла в карман. На стол лег серебристый кружок.
- Почтенный хозяин, я сорвала игру, извини. Вот мой проигрыш. Появилось занятие важней и дороже. Теперь, Робин, по твоему делу. Я не из тех сидов, что, забавляясь, приносят людям беду. А ты?
- Мои шутки бывают злыми, - сообщил тот, - но я никогда никого со света не сживал.
"В отличие от некоторых". Не сказал - намекнул.
- Я, бывало, убивала, - призналась Немайн, - должность такая. Не из забавы, по необходимости. Иногда следует остановить зло сталью.
- Или песней.
- Способов много.
- И почему я - зло? Ты ведь меня остановила.
- Остановила, как мастер - неумелого ученика. Чтобы каменной дробью глаза не выбило. Чтобы не вдохнул раскаленный воздух через стеклодувную трубку. Чтобы пилой не отхватило пальцы. Чтобы…
Она замолчала, как молчал весь трактир. Люди смотрели, силясь навечно запечатлеть редчайшее - нет, невозможное зрелище: растерянного Робина Доброго Малого. Мгновение… Потом - сарказм:
- Так ты обо мне заботилась?
- Нет. Недоучка или, как в твоем случае, самоучка может повредить не только себе. Кстати, поздравляю: мне пришлось озаботиться.
Робин кивнул. Есть с чем поздравлять, есть! Какой–то полукровка достиг силы, беспокоящей старых богов. Это лестно - и страшно. Прежняя, беззаботная, жизнь закончилась. Сам не заметил, как шагнул из деревенских побасенок в героическую легенду. А какая легенда ясна до конца, что ее героям, что слушающему старинные стихи? И какая заканчивается хорошо? Стал вспоминать… Вспомнил!
Снова встал. Поклонился.
- Здравствуйте, - сказал, - пустите меня в свою прекрасную Тару, о народ Дон! Я сын сида, вот только мать мне не сказала, которого…
Улыбнулся. Когда–то так попросился в поселение сидов Ллуд, отец Немайн. И со временем стал королем богов! Правда, Ллуд знал имя своего отца.
Эту легенду Немайн знала. Сама, отложив перевод Ветхого Завета на неопределенный срок, занялась сбором и - куда без того - правкой камбрийских и ирландских старин. Церкви пришлось принять как аргумент дохристианские кельтские кресты, что некогда стояли по всей Британии. Мол, древние евреи, избранный народ, и те не получали в древности подобных откровений… И если Ветхий Завет записан и переписан множество раз, не пропадет, то местные откровения следует перевести на пергамент раньше, чем прервется изустная традиция. Возражений особых не было: монастыри увлеченно занимались тем же самым и с удовольствием приняли заказы на копирование плодов своей работы.
Немайн решила, что история отечества должна проходить через весь курс обучения - от начальной школы до диплома о высшей квалификации, в последнем случае обретая черты теории государства и права или философии истории… Университетский курс еще не готов, а уже пригодился! Теперь ясно, как следует ответить. Сида раскрыла ладонь.
- Ворота Кер–Сиди не замкнуты, странник. Никаких споров и испытаний, как в старину, но умелые люди нам нужны не меньше, а больше. Вот только дело и шутки придется различать, - ухо Немайн дернулось. Да, шаги: давешняя девчушка тащит поднос с заказом. - Спасибо. Молодец, маленькая! Политика политикой, интерес интересом, а долг долгом…
- Какая же я маленькая! Тебя переросла!
Вот так. Тебя твоим же доводом! Робин хохочет. Немайн с удовольствием присоединяется. Следом за ней весь пиршественный зал взрывается весельем. Симфония, сквозь которую все равно слышен тоненький колокольчик сидовского хихиканья. Вот - смолк. Веселые слезы с глаз смахивает платочком уже хранительница. Истинная хозяйка холма!
- Робин, ребрышки будешь? На мой желудок тут многовато…
- Буду… Увы, серьезного человека из меня не выйдет. Я состою из шуток, - полуфэйри разводит руки в покаянии, полушутовском–полусерьезном. - И что делать с деньгами, что клан по моему совету извел на пергамент?
Немайн вздыхает. Вот он, знаменитый "вздох жадной росомахи".
- Сколько?
Услышав число, отмахнулась.
- Заработаешь и отдашь. А вот как заработать… Есть на примете персона, которую стоит как следует разыграть. И богата, и освинела последнее время так, что резать пора…
Робин аж недоглоданное ребрышко отложил.
- Резать - не ко мне.
- Сама бы справилась. Но, вот беда, иных лиц убивать не с руки, хотя заслужили трижды. Я тебе все расскажу - с глазу на глаз. Решишь сам. Хорошо?
Из трактира Защитница и Озорник ушли под руку, словно парочка. А как поладили - никто до поры не узнал… Торговлю с горцами город восстановил назавтра же. Правда, цены взлетели - специально для них - на десятую часть. И в церковный суд на лихву не пожалуешься: себе Немайн не берет ни медяка. Половина пострадавшим трактирам, другая - на постройку собора. И так - пока горцы весь ущерб от своих выходок не покроют!
Триада Четвертая
1
Переговоры идут, по старинной традиции, в заезжем доме. Комната особая, разговор в ней не подслушать: сама озаботилась. Рыцарь с оруженосцем и двое авар остались подпирать двери. Внутри - только двое.
Мебель низкая, так и степнякам почет, и древний британский обычай соблюден, и Немайн удобней сидеть на циновке или подушке - всю жизнь, хотя чужая память и пытается ввести в заблуждение. Авары не удивились. Шашку видели, у самих оружие такое же, разве с крестовиной. Их сильней впечатлила их же родная речь, льющаяся из уст хранительницы. Немайн уже жалеет, что потратила эффект при встрече во время высадки парка. Несколько слов - заверение в расположении, время и место встречи - а теперь приходится говорить с людьми весьма изворотливого ума, уже не смущенного ни неожиданной внешностью сиды, ни другими сюрпризами.
- Официальное признание будет носить формальный характер, - начала Немайн, - Анастасию я узнала. Потому теперь мы можем разговаривать так, как если бы церемония уже состоялась…
Баян слушает. Сидит по–степному, по–турецки. Так тоже можно, но даже в голову не пришло: Немайн переняла старобританскую манеру от Луковки, а та схожа с японской или китайской. Интересно, аварин заметил? Его народ сидит на шелковом пути и до распада тюркского каганата был частью державы, раскинувшейся от Черного моря до Амура.
А если нет - чему он про себя улыбается? Серьезен, но не от сидовых глаз спрятать иронию, что рвется изнутри наружу.
Просчитал, что скажет странная правительница города с зелеными крышами? Мог, еще как. У Немайн владение небольшое, но крепкое, с хорошими союзами, с молодой, но грозной славой. Главное, свое, неоспоренное! А у авар все женихи лишь претенденты на власть, не правители. В чужую свару ей лезть не хочется. Потому рыжая римлянка - или камбрийка, гречанка, армянка, персиянка даже, не угадать, как правильней! - предлагает то, что выгодно всему каганату. Например, отмену пошлин для аварских товаров, что пойдут вверх по рекам Камбрии, на местных кораблях, разумеется. И - ни слова о замужестве сестры. На прямой вопрос отвечает прямо и необидно: