Эйра отбрасывает со лба светло–русую прядь. Выбиваются волосы, не слушаются - с тех самых пор, как девушка укоротила косу в знак траура по отцу.
- Понятно? Три раза показали.
- Да…
- Повтори.
Анастасия вовсе не уверена, что ей понятно.
- Я боюсь, что не удержу руку… И - мы же на воде. Корабль покачивает…
- Ничего страшного, Майни ловкая… А чтобы тебя успокоить… Смотри! Хха!
Снова удар. Эйра быстра, как тигрица, но сида в последнее мгновение отшатнулась, ее рука выпрямилась - чуть быстрей, и глазом не поймать! - и вот учебный меч навис над спиной не успевшей выпрямиться противницы.
- А зачем тогда?
- Не всякий сможет уклониться. И не всякий будет ждать - от римлянки. Так, стоишь уже правильно. Ну!
Самое трудное - удержать разбежавшееся оружие. У Насти получается. Хорошо, значит, можно показать, как защитить себя в случае, если удар не достиг цели. Только - позже… От обеих сестер валит жар, еле дышат. У самой ноги гудят. Так что желающие задать вопрос только кстати.
- Перерыв. Могущественный Эмилий, у тебя ко мне разговор?
Быстрый взгляд Анастасии - искоса, из–под ресниц. С этим тоже нужно что–то делать. Девочке шестнадцать лет, но впервые за четыре года она чувствует себя защищенной. Оттаивают, поднимаются из глубины сердца чувства - и те, каких прежде не было. Что ж, если это первая любовь - счастливой ей не быть. То–то римлянин, заметив девичий взгляд, деревенеет. Превращается в уставного истукана.
- Святые и вечные, радуйтесь! Будет ли мне дозволено поговорить с хранительницей Республики?
Он всегда говорит - "Республики" и никогда - "республики Глентуи". Не оставляет надежды, что Немайн однажды сорвет воск с рубина на пальце, сожмет кулачок и скажет: "Римом правлю я!"
Не дождется. Пусть она допустила оплошность, ненароком превратив признание Анастасии в двойное признание, империя ей совсем не нужна. Немайн хочется жить - удобно, так, как ей нравится. Уютный и безопасный дом для себя и сына, любимая работа - крупномасштабное строительство, хорошие люди вокруг… Хорошие в ее понимании, а не по понятиям седьмого века. Этого хватит. А для этого хватит хорошего, сильного города. И никаких империй!
Впрочем, это вовсе не означает, что римлянин в ее мире - лишний. Наоборот. Один из тех, кого она рада видеть рядом.
Сейчас Эмилий вытянулся в струнку… а ее ноги еле держат. Приходится опереться на фальшборт. Сделать вид, что ползущий мимо берег - очень интересен.
- Слушаю тебя.
- Почему ты учишь святую и вечную именно так?
Немайн разглядывает ползущую мимо сетку из полей. Здесь, в низине, все уже боронованы и засеяны. В иные семена легли по старинке, разбросанные рукой. По иным прошли сеялки. В другое время кланы отвергли бы новизну, но теперь рвут сеялки и жатки из рук - за серебро, за расписки, в долг под будущий урожай.
После зимнего похода за Северном их ждет общая земля. Земля, которая, по традиции, станет чьей–то, только разрыхленная бороной и зазеленевшая всходами. Каждому клану хочется ухватить побольше! Особая сладость - сделать это из–под носа у переселенцев, даже у родичей–бриттов из Бретани, Думнонии и Стратклайда, или ирландцев–десси.
Последних больше всего: на родине их считают за народ второго сорта, потомков побежденных, здесь, в Камбрии, за королевский клан. Оттого первое, что делает десси, переселившись на новые земли - шьет себе штаны, чтобы показать: он камбриец, пускай и ирландских кровей…
Немало приплывает и римлян из Африки. Эмилий тому примером. Год назад явился как товарищ купца. Потом - взялся помочь со снабжением армии в походе и скупкой трофеев. Когда он прирос к холмам? Скорее всего, в тот день, когда не смог отдать врагу мост, на котором лежала искалеченная камбрийка. Эйлет, сестра Немайн. Тогда маска купца слетела, и рыцарей Уэссекса встретил разведчик–трапезит. Воин, сотня которых приравнивалась по силе к ополчению крупной провинции. Лучший из таких воинов. Как раз - сотник, жалованием и положением равный легату в обычном войске.
Он пытался спасти легенду - потом. Сочинил байку: мол, это сестра древней сиды - героиня, а я так, раны ей перевязал. Обманул всякого, кто верит в древнюю сиду. А значит, не Немайн!
И не ее сестер. Эйлет рассказала все, как было. А о чем промолчала, сказали глаза и жесты, напряженная спина и внезапная рассеянность. Признаться любимому не решилась, а тот взял и уплыл. Прощался холодно, как с чужой, будто и не стояли рядом - сперва в одном строю, потом спина к спине, потом - он над ней, как утес, укрывший застигнутую грозой странницу. Слез не было, только тихая скорбь: "Кому я нужна, однорукая?"
Немайн, которую римский разведчик уже тогда счел за базилиссу Августину, он говорил иное.
- Я не уверен, что вернусь, но поступить иначе - не могу. Не могу жить под личиной - с единственной, которой готов доверить спину. Не могу нарушить присягу и служить тебе, притворяясь, что верен другому императору. Потому явлюсь в Карфаген, скажу, что мне нужна отставка, и будь, что будет. И если от прежней службы меня избавит железо - скажи сестре, что бессердечный чужак из Африки не стоит ее слез…
Возвратился. Живой, веселый, свободный - радостной и пьянящей волей, которая не от чего, а для чего. Сейчас от этой воли осталась половина. Эмилий снова на службе. У маленькой республики теперь есть магистр оффиций, который настолько ошалел от появления второй императрицы и признания первой, что безропотно присягнул обеим. Теперь вот смотрит, как две коронованные особы размахивают тяжелым и тупым с тем, чтобы научиться владеть изящным и острым. Солдатский способ! Но почему девушку в пурпуре следует учить, как рекрута?
На лбу учительницы повязка белая. Как говорит сида - теперь, после нового крещения, даже для римлян - Немайн: "Жадная я". Британский пурпур дешевле средиземноморского, но на унцию краски все равно приходится извести тысячи моллюсков. Уши прижаты, глаза прищурены - обычный человек. И слова - обычные для правительницы. Разве что мудрые не по возрасту…
- Человекоубийство, - говорит Немайн, - не должно стать для моей сестры любимым занятием, а искусство фехтования способно увлечь. Отвлечь от куда более важных и интересных наук. Так пусть останется скучной рутиной, набором повторяющихся изо дня в день приемов. Императрице стоит понимать простого воина, натасканного без изысков. Таких в любой армии - большинство… Ой, смотри! Подарки разбежались!
Дверь, ведущая к устроенным в кормовой надстройке каютам, с тихим скрипом приотворилась. В щелку показалась черная точка носа, за ней последовала острая мордочка, покрытая короткой палевой шерстью, черные бусинки глаз. И, наконец, уши. Всем ушам уши! Мягкие, приминающиеся о препятствия - зато каждое с голову зверька. На их фоне и обычная лисья гордость, хвост, кажется малозначительной деталью.
Зверек сел. Зевнул, показав набор острых белых зубов… почти как у сиды. Хищник, хоть и меньше кошки. Поворот, взмах пушистого хвоста - и вот игрушечный лис выволакивает на палубу то, что сразу через дверь протащить не сумел - крысу. Здоровенную, едва не больше его самого.
- Не разбежались, - поправилась Немайн, - начали службу. Спасибо тебе за них, Эмилий! Лучше всяких кошек… А уж миленькие…
Улыбнулась - так, что вся взрослость и серьезность осыпались, как акация в мороз.
Новоиспеченный магистр оффиций пожал плечами. Немайн просила именно котов. Говорила, что камбрийская манера отпугивать диких крыс домашними очень повредила во время последней чумы. Ей лучше знать, но кошку в Африке оказалось не отыскать и днем с огнем. Египетская животина, а в Египте уже пять лет, как арабы хозяйничают. Эмилий справедливо рассудил, что пустынная лисичка, фенек, которую жители Карфагена держали как крысолова, подойдет не хуже. Не ошибся.
Когда он поставил перед Немайн большую корзину с фенеками, та с минуту молчала, глядела, как ушастые лисята возятся друг с другом. Только руки на груди в замочек сложила.
- Каваааиий…
На почтительный вопрос, что значит это слово - не славянское, не аварское, не арабское, не персидское, выдала прищур и "понятный" ответ:
- Ня!
- А что такое "ня"?
- Ня - это каваий…
То, что местные жители называют сидовским объяснением. Фенеков немедленно окрестили "холмовыми лисами". За то, что такие же, как Немайн, ушастые! Здесь, на корабле, их почти половина - нужно раздаривать, парами. Глядишь, успеют размножиться до следующей большой эпидемии. Тогда зараза ударит по Камбрии и Мерсии гораздо слабее, чем по крысолюбивым народам.
Лис может быть доволен: подвиг оценили. Серое–кровавое за бортом, зато охотника гладят в четыре девичьи руки. Уже не дети - те бы затискали до полусмерти. А так - всего лишь повод распахнуть пасть и лизнуть в нос черноволосый и круглоухий вариант святой и вечной.
- Не забудь подарить пару лисичек моей старшей сестре.
Эмилий кивает.
Для него это означает - построй дом, который нужно было бы защищать от крыс. Введи в него хозяйку. И - будь счастлив! О которой сестре идет речь, переспрашивать не нужно. Ну, разве, чуть заметно мотнуть головой в сторону, откуда раздается веселое воркование.
- Поговорю, - соглашается Немайн. Жест она поняла верно. - Не будет святая и вечная пытаться отбить тебя у той, что доброго мужа на поле боя выслужила. Просто… пойми ее. Ты - первый встреченный ею за годы верный римлянин. Не тюремщик, не предатель. Ты тоже выбрал нашу Камбрию. Общность судьбы. Любовь нам тут не нужна, а вот дружбу стоит вырастить!
Резко повернулась, кричит:
- Кто играет с лисятами, те не устали! Продолжаем занятия! Удар и уход усвоили, можно двигаться дальше.
- А как можно… дальше?
- По–разному. Мы женщины, потому для нас правильнее выбирать вариант, требующий скорее ловкости, обращающий силу врага - в свою. Вот, например… Эйра, играем?
В ответ - тяжелый выдох и резкое движение меча. Снова мимо! Раз! Немайн уклонилась, бросила вперед руку с оружием - два! - но соперница на сей раз оказалась достаточно быстра, и клинок сиды с режущим ухо лязгом ушел к доскам палубы. Эйра развернулась - коса тяжело хлещет по плечам, острое жало, сбросив с себя чужую силу, рванулось к шее сестры - и замерло лишь тогда, когда Анастасия была готова кричать от ужаса. Три!
- Рассмотрела?
Кивок. На лице ни кровинки… Что, похоже на настоящий бой? Поняла, что им - обеим, лишь немного старшим - приходилось убивать, и не раз? Этого и тебе не избежать. Не сталью убьешь, так чернилами. Не чернилами, так словом. И - смотри. Все то же самое, только быстрей! Теперь острие отвернет, сбитое с пути рукой Немайн. Вот почему на боевые перчатки идет такая толстая кожа.
Сида вскинула оружие. Вновь - несостоявшаяся угроза, остановленная смерть. Четыре!
- Хорошо видно? Танцуем еще раз, сначала!
Теперь продолжение - ближний бой. Захват, лезвие, подведенное под высокую грудь… Анастасия вспомнила - сестра кормит, хоть и не рожала. Пять! И, если начать сначала, а под захват нырнуть - уже другой меч окажется у иного горла. Шесть! Кажется, они могут продолжать бесконечно - пока хватит сил и воздуха в легких.
Вот так же схватились Анна с Эйрой, когда пришло время решать - на кого оставить город, пока Немайн будет навещать в Кер–Мирддине родню и гулять аж на двух королевских свадьбах. Тогда вместо железа поединок шел на словах. И Эйре удалось провести атаку - правильную, но половинчатую. Уже теперь ей горько: только и удастся, что повидаться с мамой и сестрами да на свадьбах попировать. А потом - обратно в город, не стоит ему оставаться без принадлежащих к семье глаз. Немайн же еще погостит - ради политики и торговли, и тут к ней присоединится Анна. Поможет, а заодно и продолжит ненадолго прерванную учебу.
Над рекой Туи стоит немелодичный лязг. Вокруг лежит мир - почти первозданный, почти не преобразованный. Опасный, и потому - нужно учиться убивать, а не красиво играть со сталью. На палубе - пока учеба. Здесь - безопасно, здесь кусочек Кер–Сиди и кусочек Камбрии. Впрочем, Камбрия следит за поднимающимся вверх по течению кораблем - странным кораблем без парусов и весел. Глаза передают странное сооружение, как эстафетную палочку - один оторвался, другой захватил.
И не все взгляды - доброжелательны.
2
Добрый месяц Глэдис глушила горе хлопотами - и ничего, кроме хозяйства, видеть не видела. И все приговаривала, мол, хозяйство для семьи - главное. Но вот оглянулась - а семьи–то нет. Так, осколки, как от разбившейся чашки.
Шесть дочерей - а толку? У стойки торчит непонятная чужая рожа. Муж Гвен… А свадьбу и не вспомнить. Просуетилась. И в зале, будто, все чинно, но кресло у огня стоит пустое, а старая ветеранская компания словно усохла вполовину, да двадцать лет накинула. Сидят, перебрасывают слова про болячки. Взгляды в кружках ковыряются. Вот один, отведя глаза от "угольного", сообщит негромко, мол, Кадуаллон был голова. Тут с кружек схлебнут пену. И другой старый воин напомнит: старый Мейриг тоже был голова, хоть и ошибся разок. Тут делают по долгому глотку. И кто–нибудь напустит суровый вид, и скажет, что Дэффид был всем головам голова, хоть и не король. Старину вернул, и битву выиграл. И тут–то пьют до дна.
Потом берутся за молодежь. Первым поминают Кейра. Славный был парень, вежество имел, солидное общество почитал. А вот годовое колесо разок провернулось - и что? Это - Хозяин заезжего дома? Тогда кто за стойкой? Говорят, занят важными делами в Сенате. А по чести сказать - штаны протирает. Потому как все по–настоящему солидные люди собираются тут, у огонька. А никак не в деревянном строении с колоннами. Там - отребье. Гонцы. Которые послушают важничающего Кейра, послушают, да пошлют к старейшинам кланов. Чтоб те указали, соглашаться с очередной идейкой, или нет. А старейшины серьезный вопрос тоже не вдруг решат, с правильными людьми посоветуются. Вот как раз с теми, что греют немолодые кости у камина в "Голове Грифона".
Так что, подопри Кейр стену рядышком с ними - пользы было б больше. Конечно, здесь он был бы не "сиятельный принцепс", а мальчишка, до времени занявший место убитого тестя. Да власти, настоящей, у него прибавится.
А новенький за стойкой… Перво–наперво - гвентец. Гнется перед каждой серебрушкой, словно деревенский корчмарь. Купец заезжий ему важней правильного человека. Вот с ними он разговаривает. Разок–другой даже Сиан прислуживать посылал. Да, а она его в ответ. По–гречески, по–латински да по–ирландски. Ну и Неметониной дорожкой - полем, лесом, холмами да торфяником. А чего тот хотел? Кер–Мирддин не Кер–Вент. Порт! Тут дите и не такого нахватается. Так что подхватила девочка поднос, да отправилась честь оказывать тем, кого и отец обихаживал.
Может, только ради этой белой головки компания еще и собирается. Была б парнем, не посмотрели бы, что лет мало. Обронили бы по вескому слову - один в долине, иной в холмах, третий у моря. И был бы к исходу месяца у заезжего дома настоящий Хозяин. Ничего толком не умеющий, да. Но способный учиться.
А так есть два дурака: один в Сенате, один за стойкой. И кого из них меньше переучить встанет, неясно.
Вторая дочь, которой бы по старшинству мужа искать, рядом сидит. В огонь смотрит. Руку искалеченную баюкает. Словно ей не двадцать, а все сорок лет война накинула.
А Глэдис все суетится. Ну, горе у нее. Иные вовсе рассудка лишаются. Но сегодня - она идет к огню. Кланяется–здоровается, словно в былые времена. Будто и не случилось ничего, только седины в волосах прибавилось!
- Простите, люди добрые, что почет вам долго не оказывала, - говорит, - да и вы меня поймите - надо ж бабе вдовство свое оплакать. Горевать по мужу я не перестану, ясно, но вида больше не подам. На людях - отвыла.
Дождалась степенных кивков. Опустилась в кресло Немайн. Она мать, ей можно. Продолжила.
- Меня тут, почитай, не было. Потому хочу вашего слова - есть ли у моего дома теперь Хозяин?
- Нет, - отвечали ей.
Вздохнула. Но лицом посветлела.
- Не совсем, значит, слезы мне глаза занавесили. А вот скажите - если я на недельку–другую в Кер–Сиди отлучусь, королевство устоит?
Про хозяйство слова не сказала. Вспомнила - пока Хозяин заезжего дома дело делает, кланы любой убыток покроют.
- Так стоит же, - ей ответили, - а к Ушастой тебе съездить не можно, а нужно. Грех дочерей не проведать.
Сиан, что с подносом примчалась, сразу закричала:
- И я к Майни поеду! Возьми меня с собой.
- И меня.
Эйлет встала - и все годы, что ей война на плечи, как плед, набросила, вдруг на пол опали. Хватит. Набегалась! Вот посмотрит милому в глаза последний раз. И снова в бой, очертя голову. Правая рука цела, голова цела, клановая колесница ждет на ипподроме. Врагов - половина острова Придайн, пусть и меньшая теперь. А горе забудется, когда Майни на ее плечи сотую часть своих забот навесит.
- Возьму, - согласилась Глэдис, - а больше и некого. У Кейра этот, как его, регламент. Тулла без него не поедет. На хозяйстве останется Гвен.
- А за стойкой - невежа с востока… - буркнул один из старожилов. - Нет, Глэдис, зря вы с Дэффидом меньшую свою отделили. Земля землей, честь честью, но за стойкой рыжая сида смотрелась недурно. И с ушами весело выходило. И заведенный отцом порядок понимала.
- Верно, - откликнулся другой, и почесал лысину, - я вот с первого дня, как Немайнин к нам заявилась, понял - приживется. Да, именно как она Туллу от любви лечила… Потом, правда, когда дошло, кого вы в клан затащили, чуть штаны не испачкал. Но вот уже скучаю.
- Так навести ее на новом месте. От твоих земель до Кер–Сиди, наверное, ближе выйдет, чем досюда.
- Твоя правда, хозяйка. Вот именно так и поступлю!
Отсалютовал кружкой, принял ответный поклон. И, обождав, пока легкие, несмотря на возраст и горе, шаги затихнут, заметил:
- Глэдис дело сказала. Немайн - голова. Нельзя королевой зваться, стала хранительницей. Глядишь, и с заезжим домом матери чего насоветует.
Другой завсегдатай откликнется:
- А Глэдис сама - голова.
Третий возразит:
- Но две головы - лучше…
Вокруг - довольные кивки. Раз Глэдис сидит с ними у огня в кресле Немайн, значит, она и есть всему голова. Женщине нельзя зваться Хозяйкой заезжего дома, но дело не в названии, верно? А в том, кто по–доброму да по–умному поговорит с правильными людьми! Вот они - солидные, исполненные достоинства… А в те ворота, что повернуты к реке, уже вбегает - не человек, новость о двух ногах. Первым принести историю - не единственное счастье камбрийца, зато ценное: подворачивается не так уж часто. А больше всего оценят вести именно в "Голове". Даже если звучат они глупо…
- По реке мельница плывет! Против течения. Сама. Ей–богу, не вру…
Другая компания не поверила бы. Другая компания отправилась бы смотреть. Но здесь собрались люди мыслящие.
- Если против течения, - говорит один, - значит, снизу.
- Если снизу, - прибавляет другой, - значит, от Кер–Сиди.
- А раз от города Немайн, - завершает третий, - то удивляться нечему.