Наваждение продлилось недолго. Точно незримой рукой сдернули с леса странную тень. Робко щебетнула невидимая птичка, за ней другая… и вот уже весь лес наполнился привычным дневным шумом. Рядом раздался полувсхлип-полувздох. В последний момент удалось Василию удержать от падения грузное тело волхва.
- Вот так… - со свистом вырвалось из груди Белояна. - Вот так. Пока удерживаю. Но они с каждым разом все сильнее… Боюсь не сдюжу. Чую не последнюю роль и ты здесь сыграешь…
От последних слов волхва повеяло таким ледяным холодом, что Василий невольно поежился. Слава богам - солнышко пригревает.
Архимандрит Василий с интересом наблюдал за работой Феодосия. Никогда прежде магу не доводилось видеть столь странных обрядов. За столетия уже успел понять, что все его познания в магии на самом деле песчинка в неоглядной пустыне. И все равно, каждый раз сталкиваясь с чем-то неизвестным, поражался многообразию и гибкости древнего искусства.
В полумраке небольшой комнаты, отбрасывала на стены зловещие багровые отблески небольшая жаровня. С тихим шипением поднимались клубы дыма от сжигаемых снадобий и трав. Облаченный в длинный балахон, Феодосий, воздел сжатые кулаки вверх. Глубокий капюшон полностью скрывал лицо старого мага, но архимандриту казалось что он отчетливо видит напряженное лицо и застывший, немигающий взгляд.
- Ашураздам нарзаг! - донеслось из-под капюшона. - Разатом притан свен. Ашураздам саворот!
Архимандрит мысленно покачал головой. Этот язык был ему незнаком. Из какой же седой древности, старый маг принес эти заклинания?
- Сирагизам рот, иримат чет! Гирт Ашураздам!
Воздух в комнате сгустился, потяжелел. Тело старого мага воспарило над полом. Полы балахона развевались словно в порывах сильного ветра. Сила заклинания была такова, что Василий в какой-то момент оглох, ослеп, потерял ориентацию. Словно кто-то невидимый высасывал все магические соки из его тела. Рот распахнулся в неслышимом крике… и все кончилось.
Василий бросился к рухнувшему камнем Феодосию. Откинув капюшон с морщинистого лица, с тревогой всмотрелся в потухшие старческие глаза.
- Не получилось… - губы старца растянулись в некое подобие улыбки. - Но чувствую, если объединим мощь - не устоит…
- Кто не устоит, Старейший? - с тревогой уточнил архимандрит.
- Тот кто нам противостоит… Я видел его миг… - Феодосий содрогнулся. - Узнай все о маге с головой медведя.
- Да, - протянул оправившийся от незримой схватки Белоян. - Видишь, брат, какие дела ныне творятся? Неужто ль, никогда они Русь в покое не оставят? Не могут никак понять, что талисмана им как собственных ушей….
- Какого талисмана?
- Долгая это история, - отмахнулся волхв. - Потом как-нибудь на досуге… Спеши, Василий Игнатьевич. Князь и слушать не хочет о заговоре царьградцев. Пока сам не увидит, мы его не убедим. Так что, упреди заставы во что бы то ни стало! И вот еще…
Маленькие глазки пристально впились в Василия. Василий невольно поежился.
- Избавить тебя от власти вина, увы, мне не дано… - вздохнул волхв. - Но кое-что в моих силах.
Волхв отвязал от пояса небольшую баклажку. Василий уж давно глаза вывернул, косясь на нее. Теплилась в душе надежда - вдруг, да вино окажется, а добрый волхв глотнуть даст.
- На-кось, испей, - протянул баклажку Белоян. - Да не трясись ты так. Не вино то…
Но Василий и сам уже это понял. Жидкость в баклажке на вкус напоминала настойку из старых, не стираных онучей… Пожалуй, с большой добавкой болотной жижи.
- Я те выплюну! - опередил порыв Василия, Белоян. - Глотай, давай. Как уже сказал, от пристрастия к вину не избавлю, а вот прежнюю уверенность в своих силах, вернуть это снадобье поможет. Силушка, я смотрю, тебя не покинула, но многие пахари да кузнецы не слабже будут. А что их от богатыря отличает?
С трудом глотающий отвратительное пойло, Василий лишь мыкнул неразборчиво.
- А отличает, - нравоучительно продолжил волхв, - уверенность в себе. Да навык воинский. Навыка-то у тебя хоть отбавляй, а вот веру в себя потерял… Тут я тебе и помогу. Вновь богатырем тебя, конечно, никакое снадобье не сделает, но коли страха поменьше будет, и сам в богатыри вернешься… Допил? Вот и славненько.
Василий, с трудом сдерживая рвущийся наружу желудок, молча вернул баклажку волхву.
- Что ж, - Белоян вздохнул. - Ступай, Василий Игнатьевич. Удачи желать не буду. Коли сможешь себя перебороть, вновь сильным стать, она тебе не понадобиться. А не сможешь… то и удача тебе не поможет…
- Что-то снадобье твое не действует, - хмыкнул прислушиваясь к себе Василий. -
Какой был, такой и остался…
- А ты, Василий Игнатьевич и не почувствуешь это. Зелье тебя уже изменило. Поймешь, когда время придет. Ступай.
Василий неловко потоптался на месте. Идти надо, но уж больно неохота вновь одному по лесу шастать. А здесь, хоть с этим медвежьемордым перемолвиться можно.
- Куда идти-то? - оттягивая миг расставания спросил Василий. - Я уж и заплутал почти…
- Иди, вон в том направлении, - указал тяжелой рукой волхв. - Через три дня аккурат на дорогу выйдешь. По ней и пойдешь далее. Коли что, у людей дорогу спросишь. Язык он ведь не только до Киева, а и от него завести может.
- Три дня по лесу? - засомневался Василий. - А не заплутаю?
- Не заплутаешь, - уверенно сказал волхв. - Я лешим словечко замолвлю. Они тебе сбиться не дадут.
- Ну что ж. Коли так, то прощай, волхв. Не держи зла, если что не так. Пойду…
Не дожидаясь ответа, Василий развернулся в указанную сторону. Долго еще его спина мелькала меж толстых, коричневых стволов. И все это время, Белоян пристально всматривался в эту широкую спину. Что-то предстоит вынести этому пьянице?
- Но, волчья сыть! - срывал злость на коне Чернобой. - Шевелись, мешок с костями. Еще наддай!
Легко можно было понять его раздражение. Пьяница, за голову которого уже было получено полновесным царьградским золотом, как сквозь землю провалился. У стражей на воротах Киева удалось узнать в какую сторону он направился. Но ни в одной деревеньке, что лежали по этой дороге, никто и слыхом не слыхивал о таком. Видно, либо стражи напутали, либо не пошел пьяница по дороге. Но не через лес же… А если, все-таки, через лес?
Чернобой с такой силой осадил коня, что бедное животное с жалобным ржанием встало на дыбы, и обиженно заколотило передними копытами воздух. Железная узда чуть не в кровь рвала конские губы. Рядом, с такой же поспешностью, останавливали своих коней подручные Чернобоя.
- Лабута, - окликнул одного из них Чернобой. Огромный, заросший до самых глаз, черной бородой мужик, мигом оказался по правую руку. - Лабута, если он через лес пошел, как думаешь, где выйдет?
- А чо ему через лес переться? - не понял Лабута. - Мало, что ноги переломать можно, так и лешие в этом лесу людев не любят…
- Я спросил, где выйти может? - нахмурился Чернобой.
- Ну… - поспешно начал соображать насмерть перепуганный Лабута. Не дай бог, разозлиться вожак, такое сотворит что и не вымолвишь в страхе. - Ежели не заблудиться… На закат идти, аккурат во владенья Охлябы выйдет.
- Сколько ему идти?
- Дня три, не меньше. Лес-то непролазный.
- Значит три дня… - задумался Чернобой. - А мы за сколько туда поспеем?
- Мы за сколько? - задумчиво переспросил Лабута. - Через лес на конях и думать нечего. А в обход… Не меньше седьмицы. Коням тоже отдых нужен.
- Значит так, Лабута, - угрожающе сдвинул брови Чернобой. - Либо ты приводишь нас через пять дней к Охлябе, либо…
Не дожидаясь, пока Чернобой закончит свое обещание, Лабута развернул коня, и что было сил погнал по одному ему ведомым тропкам, ведущим в обход непроходимого леса.
Глава 6
Полянка появилась так внезапно, что Василий даже растерялся. Вроде только что шел по непроходимой чаще, и вдруг лес кончился, как обрубленный острым топором. Даже не обрубленный, а точно кусок выщипнули. На полянке, точно в центре, стояла неказистая избушка. Таких по Руси тысячи. Таких-то, таких, но что-то неправильное в ней было. Долго старался Василий понять, что не так. Наконец осенило - избушка-то стоит, но ни сарая рядом, ни баньки. Но если без сарая прожить можно - не держат, знать, хозяева никакой живности, то вот без баньки русскому человеку и жизнь не жизнь. Это только степняки годами не моются. А русский человек и гостей наперед угощения банькой попотчует, и сам хворь веничком добрым прогонит.
Василий задумчиво поскреб затылок. Пройти бы мимо - кто знает, что в этой избушке оказаться может. Но уж больно любопытство разыгралось. Так и тянуло постучать в хлипкую дверцу. Наконец, махнул рукой на свои страхи. Авось…
Громко топая, дабы не напугать хозяев, коли таковые имеются, Василий приблизился к избушке, прислушался. Рука поднятая для стука замерла на пол пути. Из-за закрытой двери до его слуха донеслось негромкое женское пение. Невольно заслушался Василий, взгрустнул. Именно эту песню пела и его мать, когда долгими зимними вечерами пряла пряжу. Услужливое воображение мигом нарисовало картину сидящей за прялкой немолодой женщины. Так ясно это представилось, что даже неловко стало за свою недавнюю опаску. Ободренный этой песней Василий громко постучал в дверь.
- Эй, хозяюшка, дозволь прохожему водицы испить.
- Заходи, коль не шутишь, - незамедлительно донесся ответ.
Согнувшись почти пополам, Василий с трудом протиснулся в низкую дверцу. Поморгал, привыкая к потемкам.
- Гой еси, хозяюшка! - жизнерадостно пробасил Василий. - Прости, если напугал. Дай только водицы испить, да пойду я своей дорогой.
- Гой еси, Василий Игнатьевич! Проходи, гостем будешь.
От удивления, Василий забывшись, резко выпрямился. Кудлатая голова с треском врезалась в низкий потолок. Хозяйка избушки рассмеялась:
- Удивлен, что знаю твое имя? Не удивляйся. Мне многое ведомо. Лучше садись к столу, поешь. А то ведь весь день ни крошки во рту…
Только сейчас его нос уловил соблазнительный запах жареного мяса. Сглотнув набежавшую слюну, Василий тем не менее решился спросить:
- А ты, хозяюшка, не Баба Яга будешь?
- Неужели похожа? - обиделась та. - Вроде и не стара еще…
Василий с сомнением оглядел женщину. И то правда - не стара. Молодкой правда не назовешь, но и не старше его пожалуй будет. Вот только, кто знает, как Баба Яга выглядеть должна. Сам-то Василий не разу ее не встречал, а вот рассказывали разное. Вроде даже может глаза отвести, в другом обличье предстать…
Но уж больно вкусно пахло мясом. Махнув рукой на все сомнения, он тяжело опустился на добротную лавку. Руки сразу потянулись к большому чугунку и быстро переложили добрую половину его содержимого во вместительную миску.
Угощение оказалось небогатым - мясо жареное, да репа пареная. Но с голоду, для богатырского желудка - а после белоянова зелья Василий потихоньку начинал ощущать себя богатырем - лучше всяких разносолов, пожалуй, будет. Но все же прежде чем кусок мяса влетел в рот, снова спросил:
- А откуда знаешь, что весь день ни крошки во рту?
Вместо ответа загадочная женщина только рассмеялась.
Мясо, оказавшееся на пробу медвежатиной, таяло во рту, как лед на жаре, наполняя уставшие мышцы новой кипящей силой. Пареная репа только подчеркивала всю нежность и аромат молодого мяса.
Пока Василий жадно насыщался, женщина молча сидела подперев подбородок рукой время от времени подкладывая в стремительно пустевшую миску куски повкуснее.
Не переставая двигать челюстями, Василий обвел взглядом убранство избушки. Не оставляло ощущение чего-то неправильного. Все вещи в этой избе выглядели так, словно ими никогда не пользовались. И при этом они не были новыми. Василий не мог объяснить себе это, но даже прялка выглядела так, будто ее поставили для красоты, а кудель положили для правдивости.
- А где твой хозяин, хозяюшка? - в перерыве между двумя кусками поинтересовался он.
Она беспечно пожала плечами.
- Нет у меня хозяина. Я сама - Хозяйка.
- А не тяжело в хозяйстве, одной-то?
- Никак сватаешься, Василий Игнатьевич? - озорно рассмеялась женщина. - Смотри, вдруг всерьез восприму?
Василий аж куском подавился. Насилу откашлялся. Такой, палец в рот не клади. И он внимательно уставившись в миску начал жевать с удвоенным усердием.
Наконец Василий сыто откинувшись от стола с наслаждением потянулся.
- Спасибо, хозяюшка. Спасла от голодной смерти. Как и благодарить не знаю…
- Ну, Василий, коли отблагодарить хочешь, расскажи, куда путь дорогу держишь…
- А то сама не знаешь, хозяюшка… Прости не ведаю как тебя звать величать.
- Зови - Хозяюшкой. Не время пока тебе знать кто я. А что до твоего пути… Куда идешь - ведаю. А вот что на душе лежит, какие думы в голове таятся, с чем путь держишь - не знаю. Хватит моей силы чужие мысли читать, но вот сам-то ты, стал бы в чужие думки лезть?
Василий аж покраснел от такого вопроса. Это ж как интересно было бы - все мысли знать. Кто бы тогда посмел ему пакость учинить?
Женщина грустно улыбнулась угадав его мысли. Да и как не угадать, коль расплылась рожа в мечтательной улыбке.
- А представь, что у друга иль достойного человека возникла слабость минутная, а ты услышал это? Как после этого доверять такому будешь?
- Не может достойный человек смалодушничать… - обиделся Василий.
- Ой ли? - хитро прищурилась женщина. - Ужель, положа руку на сердце, поклясться сможешь, что ни в жизнь слабости не было?
Только открыл Василий рот, желая ответить гневно, да так и подавился словами. Верно говорит хозяйка - сам сколько раз сомневался, да не прав в мыслях был.
- Извини, Хозяюшка. Твоя правда. Тяжело потом было бы по-прежнему к такому человеку относиться.
Она снова улыбнулась. Только теперь улыбка была другой. Точно так улыбалась и мать, когда он, будучи совсем еще сопливым, споря с ней вдруг понимал то, что она объяснить ему пытается. И так уютно стало от этой улыбки, что и правда ощутил себя мальцом несмышленым. Даже носом шмыганул.
- Расскажу, все как на духу матушка. Может и правда - поможешь советом…
Закончив рассказ, Василий затая дыхание ждал что скажет Хозяйка. Высмеет, как князь, или поверит? Отчего-то очень хотелось что бы поверила. Может оттого, что сильно напоминала мать? Хозяйка не глядя на него задумчиво шевелила губами. Наконец она встрепенулась и отложила бездумно перебираемую кудель.
- И что теперь делать думаешь? - не глядя на него тихо спросила женщина. - По глазам вижу, готов у тебя ответ…
- А что делать? - тоскливо протянул Василий. - Пойду к заставам богатырским, упрежу. Может кто поверит…
- Ох, Васильюшка, - горестливо покачала головой женщина. - Не спрашивай как, но вижу - не поверят тебе. Опять посмеются…
- А посмеются… - брови Василия сшиблись на переносице, - Что ж… Пойду сам навстречу поганым!
- Думаешь, песчинка может перегородить бурную реку? - горько рассмеялась женщина.
- Перегородить не перегорожу, но хоть умру с честью! Коль упредить не сумел, все одно жить не смогу. Дубину в лесу выломаю и, коли не подведет, все меньше погани до Руси доберется!
- И сам пропадешь, и Руси этим не поможешь…
- Но хоть что-то то сделать нужно! - тоскливо воскликнул Василий. - Родная земля в опасности, не могу я в стороне отсиживаться.
- Нужно, - неожиданно легко согласилась хозяйка. - Только вот сможешь ли…
Она хитро прищурилась на ошалевшего от этих слов Василия.
- Все смогу! - бухнулся он на колени. - Коли ведомо тебе, как Руси помочь можно, умоляю, скажи!
- Не просто это сделать, очень непросто. - Задумчиво проговорила хозяйка отведя глаза. - Готов ли головой рискнуть?
- Готов, матушка! Только скажи, что делать нужно, а уж я… Не подведу!
- Ну, коли так… Скажу, а уж там все от тебя зависит. Сможешь - послужишь Руси достойно, а не сможешь… Накось, испей пока я говорить буду.
Василий послушно подхватил из рук загадочной женщины вместительный кувшин, и поудобнее устроился подле нее на полу.
- Слушай внимательно, соколик, - нараспев проговорила хозяйка. - Ведомо мне, что есть у Ящера в подземном мире кузня. Много чудесного оружия создают в ней искусные мастера. Есть там и мечи кладенцы, и самострельные луки, и брони неразрушимые… Все и не перечислишь. Но возжелал Ящер более чудесное оружие. Долго думали кузнецы и оружейники, чем Ящера удивить можно. Наконец принесли ему меч, лук и стрелы. Но не простое то было оружие. Скован был тот меч из ненависти русского народа к захватчикам, лук - из несгибаемости народа русского, а наконечники стрел из слез матерей, что не дождались своих сынов с застав богатырских. Тот, кто владеет этим оружием, может в одиночку супротив рати великой идти. Вот коли достанешь это оружие, то смело можешь идти на рать, как задумал. Только с ним сможешь Руси помочь…
- А как мне до оружия этого добраться? - заплетающимся языком еле выговорил Василий. Крепка оказалась брага. Глаза так и норовили закрыться. Только неимоверным усилием воли удавалось держать их открытыми.
- Дам я тебе клубочек волшебный. Он доведет тебя до входа в подземный мир. А уж там, все только от тебя зависит. На владения Ящера моя сила не распространяется. Но что смогу - сделаю.
Перед глазами уже плыло, но прежде чем провалиться в забытье, успел спросить:
- Кто ты, хозяюшка?
- Я - Мать, Землица Русская…
Девка появилась так внезапно, что Чернобой даже опешил. На безлюдной лесной дороге, одна, да и рожица симпатичная. Только наличие меча, да кольчуга с шеломом немного смущали - поляница что ли - но так даже интереснее.
Занятая своими мыслями, девушка заметила наемника только тогда, когда твердая рука грубо ухватила узду ее жеребца.
- Чем расстроена, красавица? - Насмешливо спросил Чернобой, с удовольствием отмечая растерянность девушки. - Может я, твою грусть разгоню?
Мотнув головой, девушка попыталась освободить коня от железной хватки. Не тут то было. Чернобой держал крепко.
- Пусти! - сердито выкрикнула девушка. - Пусти, говорю!
Чернобой только рассмеялся. Его люди успевшие окружить красивую всадницу выжидательно смотрели, дожидаясь команды. Только увалень Сигурд недовольно хмурился, не одобряя поведения Чернобоя.
- Что ж ты, красавица, - дурашливо протянул Чернобой. - Не хочешь приласкать усталого путника?
Глаза девушки вспыхнули гневом. Выхватив меч, она наотмашь рубанула по растянутому в улыбке лицу наемника. Звякнула сталь. Настороженно следивший за девушкой Чернобой вовремя вскинул руку защищая лицо. Клинок, скользнув по булатной пластине наручи плотно застрял в специальной щели. Рывок, и меч вырвался из рук девушки.
- Ах ты ж! - опоздало спохватился Лабута, и прежде чем Чернобой успел его остановить, метнул короткий топор в голову поляницы. Глухо звякнув обухом об шелом, топор сбил девушку с коня.
- Дурень ты, - снова рассмеялся Чернобой. - Неужто я сам с девкой не справлюсь?
Лабута виновато развел руками. Мол хотел как лучше.
- Ладно, - сказал Чернобой, обводя взглядом лица наемников. - Вот ты, Гордята, давай первым.