Глава 7
- Серо всё кругом, - задумчиво обронил один из завсегдатаев таверны, глядя в окно. Мелкий промозглый дождик противно стучал по крышам, и пепельного цвета тучи закрывали всё небо.
- Это всё, мать их, власть новая, - понизив голос и оглянувшись по сторонам, ответил ему собутыльник. - Как припёрлись в своих рясах, так и дождик мочит. Видать, богов прогневали чем.
- Не, брат, это как графа прирезали, так и боги обиделись. Чай, власть-то у нас от богов стояла, а мы эту самую власть и скинули. Как бы еще большей беды не вышло. Правильно народ этого стражника повесил.
За окном, печатая шаг, прошли четверо бойцов в черных одеяниях поверх доспехов. Собеседники, завидев их, сразу замолкли и уставились в свои кружки.
- Как на прошлой седмице одного типчика в подворотне сталью накормили, так сейчас по четверо ходят, - осклабился первый, не поднимая головы. Второй тихонько рассмеялся.
- Слышал давеча от племянника, что они сейчас по деревням ездят да с каждого двора по мешку зерна требуют. На дальнем хуторе мужики их на вилы поднять решили, так им спалили и хутор, и их самих вместе с бабами, детей разве что в город забрали, на воспитание, - мужик тяжело вздохнул и сплюнул прямо на пол.
Его собутыльник опустошил свою кружку и с грохотом поставил её на стол.
- Герда! Герда, налей мне ещё пива!
Хозяйка таверны оглядела зал. Необычно пусто для этого времени суток, но ничего не поделать. Все сидят по домам, ожидая, пока всё наладится.
- Ты мне как за пиво станешь платить, так и налью! - крикнула она в ответ.
- Да ладно тебе, всё равно никого нет, - улыбнулся ей мужчина.
Герда неохотно взяла кружку из-под стойки, но в это время в таверну вошёл заросший толстяк в засаленном кафтане.
- Вот, он есть! - она поставила кружку обратно, и, перекинув грязное полотенце через руку, отправилась к новому посетителю.
Толстяк сидел, опершись головой на кулак, всем своим видом выражая вселенскую скорбь.
- Что вам принести? - обратилась к нему Герда. - Максимиллиан, это вы? Что вы здесь делаете? Что с вами?
- Уйди, - мрачно ответил торговец. - Я разорён. Из-за этих, - он махнул рукой в сторону площади.
Герда стояла, округлив глаза. Пальцы её машинально теребили грязное полотенце. Оба завсегдатая повернулись к ним, чтоб лучше видеть и слышать происходящее.
- Уходи, я тебе говорю, - прорычал толстяк. - Хотя нет, принеси мне самой крепкой выпивки.
Женщина убежала в подсобку, и вскоре вернулась с небольшим кувшином и кружкой.
- Хлебное вино, самое крепкое, какое есть, - поставила она посуду на стол.
Максимиллиан жестом отправил её восвояси и одним махом влил в себя кружку вина. И ещё. И ещё одну.
- А знаете, что самое мерзкое? - слегка захмелев после выпитого, спросил торговец у почти пустого зала. - Знаете? А то, что эти мрази сейчас радуются, пока в городе процветает серость, безбожие и разврат! И они нагревают на этом руки! Словно наш славный Мариград это дойная корова, которую...
Герда в ужасе подбежала к гостю и закрыла ему рот крепкой ладонью. Толстяк еще полсекунды что-то мычал, но быстро сдался.
- Что ты такое говоришь!? Тебя же повесят как изменника! И нас повесят за содействие! Тише с такими разговорами в моём заведении!
Два собутыльника переглянулись, и на их лица синхронно легла едва заметная улыбка.
По стенам кабинета плясали тени. В камине бодро потрескивали сухие дрова, и пламя лишь слегка разгоняло мрак. За столом, подбитым тёмным сукном, сгорбился мужчина в чёрной рясе, опираясь на сложенные костяшки пальцев.
- Похоже, всё идёт не так, как мы предполагали, брат, - вполголоса произнёс мужчина, нервно постукивая пальцами. - Народ всё меньше поддерживает наше дело, и всё больше жаждет нас прогнать. Разве об этом мы мечтали?
- Не стоит сомневаться в мудрости Пастыря, брат, - ответил ему собеседник в таком же одеянии. Его смуглая кожа жирно блестела в свете камина, а густые чёрные усы топорщились в обе стороны. - Если так происходит, значит, это угодно богам.
- Оставь эту чушь для неофитов и проповедников, Карббал. Если богам угодно, чтоб в наших людей дети бросали камнями, вместо того, чтоб благодарить за освобождение от феодального гнета, то в пекло таких богов.
- Заткнись, - резко выплюнул тот. - Всё же ты недостаточно умён, чтоб понимать всю суть нашего дела. Твое понимание как раз на уровне неофитов и проповедников. Причем, самых худших проповедников, - Карббал стал нервно мерять шагами комнату. Три шага вперед, разворот, четыре шага и снова разворот. - Мельник, пойми, ты должен меньше думать о людях, и больше думать о нашем деле. Никаких сожалений, помнишь?
- Помню. Без сожалений, - мужчина оторвал голову от кулаков и поднял руку одновременно со словами. Собеседник повторил жест в точности до мелочей. - Я не сожалею о содеянном и всем сердцем хочу приближения полной нашей власти, но ведь такие методы не прибавляют нам сторонников. Как бы чего не вышло.
Карббал расхохотался в ответ.
- А что может выйти? Все влиятельные граждане куплены, стража целиком наша, вооруженные патрули на улицах охраняют спокойствие горожан, - явно кого-то передразнивая, произнес он. - Голозадые крестьяне не представляют угрозы. Больше работайте на местах, с населением, и всё будет хорошо.
- Работайте на местах? - закипел Мельник. - С населением? Поджигая хаты с детьми? То есть, затаптывать лошадями баб - это работа на местах? А выпытывать у крестьян, где ухоронки и тайники, это работа с населением? Ты знаешь, в армии у нас это называлось одним простым словом. Разбой. И мы разбойников вешали вдоль дороги, чтоб неповадно было.
- Вступая сюда, ты отринул прошлое. И армию, и свои прошлые заслуги, и поступки. Не забывай, - спокойно ответил Карббал и заученно продекламировал: - Государство есть аппарат насилия в руках господствующего класса.
- Хватит, я прекрасно помню всё, чему нас учил Пастырь, - раздражённо процедил мужчина, разгибаясь от долгого сидения и похрустывая суставами. - Сбросить феодальный гнет, освободить крестьян, горожан и ремесленников, и прочее, и прочее. Только не говорил он о том, что придется для этого тех же самых крестьян убивать. Не для того я высокие посты бросил, чтоб холопов резать. Не для того.
- Что брошено - не вернёшь уже. Не заставляй меня задумываться о возможной измене.
Мельник устало потёр переносицу.
- Не тебе говорить об измене, Карббал, когда у тебя в покоях каждый день служанки новые. Измена как есть. Отступничество от всех принципов аскезы и прямое нарушение устава братства. Так что не тебе говорить об измене. Я доложу о нашей беседе Пастырю.
Карббал побагровел от злости, но сумел промолчать. Мельник поднялся из-за стола, прошёл к камину и подбросил в огонь пару поленьев, размешав чёрно-красные угли.
- До встречи, брат, - сквозь зубы проскрипел Карббал.
- До встречи, - вторил ему собеседник, усаживаясь обратно за стол. Там его ждали бумаги. Он срезал застывшую оплывину воска со свечи, запалил фитиль и принялся за работу.
Максимиллиан проснулся от того, что у него затекла шея. Жутко болела голова, и несколько минут он пробовал понять, где находится. Бревенчатый закопчённый потолок и крик петуха где-то за окном подсказывали, что он в деревне, но толстяк ясно помнил, что из города не выходил. Кое-как сумев разлепить ссохшиеся губы, он попытался сказать хоть слово, но из горла вырвался тихий свист. Нечеловеческим усилием заставив себя повернуться набок, он увидел прикроватную тумбочку и дверь. Таверна, понял он.
Хлебное вино настойчиво просилось наружу, и бывший торговец был вынужден поспешить во двор. Чем и когда он платил за комнату, Макс не помнил, и денег ни в кошельке, ни в поясе не оказалось. Заплатить за ночлег нечем, и за выпивку тоже. Похоже, его ждёт очень неприятный разговор с Гердой.
Почёсывая спутавшиеся волосы, он ввалился в зал. Внутри было пусто, и только одинокая служанка протирала пыль.
- А где Герда? - с недоумением вопросил толстяк, тупо уставившись на девушку.
- На рынок ушла, - не отрываясь от работы, ответила служанка. - Велела вам вот это передать, как проснетёсь.
Девушка быстро вложила в рыхлую ладонь смятый клочок бумаги.
- Господин, позвольте ещё совет?
Максимиллиан неопределённо кивнул, пряча записку в карман.
- Будьте осторожнее, ради всего святого.
Он снова кивнул и, отойдя от окон, с тихим шуршанием развернул записку. На ней корявым мелким почерком было написано:
Приходи в аптеку Бергтера, спроси микстуру от заворота кишок. Это важно.
Толстяк смял записку и бросил обратно в карман. Служанка, не обращая на него внимания, старательно продолжала свою работу. Макс, источая сивушный запах перегара, отправился на улицу.
Солнце сегодня светило особенно ярко. Тучи куда-то пропали за ночь, и теперь небо сверкало необычной для осени голубизной. Многочисленные лужи покрылись тонкой корочкой льда, и дети, весело смеясь, бегали по хрустящему льду.
Аптека находилась неподалёку от площади, и сладковатое зловоние разлагающихся висельников, казалось, было повсюду. Бергтер, низкий мужичок с залысинами на седой голове, стоял за стойкой спиной к двери и проверял имеющиеся препараты, ежеминутно сверяясь с толстой тетрадью в кожаном переплёте. Казалось, он уже привык к запаху и не обращал на него внимания. В отличие от Максимиллиана, который то и дело подавлял приступы тошноты.
- Послушай, Гвидо... - несколько неприязненно пробормотал толстяк. Он всегда недолюбливал этого скользкого аптекаря, который, по слухам, приторговывал опием, белилами и полынной настойкой, которые дурманят голову. - Гвидо, мне нужна микстура от заворота кишок.
Аптекарь нехотя обернулся и ощупал Максимиллиана липким подозрительным взглядом. Наконец, он повернулся обратно к полкам и нарочито небрежно произнёс:
- Кажется, в подсобке где-то была. Пошли за мной.
Максимиллиан протиснулся между стойкой и стеной и прошёл следом за аптекарем, который юркнул в подсобку, словно крыса в нору. Повсюду стояли ящики с пузырьками и бутылками, на верёвках под потолком сушились лекарственные растения и незнакомые Максу корешки, плоды и ягоды.
Бергтер остановился перед одним из ящиков и ногой отпихнул его в сторону. Взору Максимиллиана открылся люк.
- Полезай, - скомандовал Гвидо, мотнув лысой головой в сторону люка.
- Зачем? - недоуменно спросил толстяк, разглядывая дощатую крышку с прибитым кольцом.
- Полезай, а не спрашивай, - устало вздохнул аптекарь, помогая открыть лаз. Внизу было темно, но слышались тихие голоса.
Толстяк подобрался и попытался спуститься вниз. Ступеньки жалобно скрипели, но испытание выдержали достойно. Бергтер закрыл люк, и сверху послышались торопливые шаги.
Внизу оказалось достаточно просторно. На столе горело несколько фитилей, тускло освещая лица собравшихся, которые вели какое-то обсуждение. Вдоль стен, как и наверху, стояли полки и ящики с бутылками, порошками и припарками. Книжный шкаф притулился к другой стене, а рядом с ним на столике стояли реторты, колбы, пробирки и дистилляторы. Пахло травами, особенно выделялся запах полыни. Похоже, здесь у Гвидо была тайная лаборатория.
- Понимаете, надо действовать уже сейчас! - нетерпеливо ворчал широкий бородатый мужик, похожий на портового рабочего. - Пока мы медлим и думаем, они убивают и жгут!
Почти каждое слово он сопровождал резким хлопком ладони по столу. Максимиллиан стоял у лестницы и слушал.
- Нужно внедрить к ним своего человека, разведать планы, и только потом переходить к активным действиям, Мирон, - устало повторял долговязый парень с забинтованной головой. Пантей, из цеха сапожников, узнал его толстяк.
- И кого ты собрался внедрять? Кто согласится этим собакам служить? - тихо рычал Мирон.
- Да хоть я сам, неважно. Главное, разузнать побольше, и использовать это правильно, - спокойно отвечал парень.
- Ты? - Мирон даже расхохотался от удивления. - Ты, Пантей? После всего, что они тебе сделали? Тебя же весь город предателем заклеймит, боги проклянут за жену и дочку!
Парень стоял, сжимая кулаки.
- Так я хотя бы смогу отомстить им всем. А если мы просто пойдём убивать каждого чернорясника на улицах, нас быстро схватят и повесят, - процедил он сквозь зубы.
- Мирон прав, медлить нельзя, - раздался звонкий женский голос откуда-то из темноты.
Толстяк с удивлением узнал этот голос. Вот куда, оказывается, ходит Фрида почти каждый день. А не к колодцу, как она говорит.
- И ты туда же? - Пантей нервно повёл плечами.
- Я думаю, нужно дождаться императорских войск, - произнёс Максимиллиан, стараясь разрядить конфликт.
- А это ещё кто такой? - со злостью прорычал Мирон, резко оборачиваясь к лестнице.
- Это Максимиллиан, самый уважаемый купец города, - подала голос Герда.
- Был купец, - усмехнулся толстяк. - Наши общие "друзья" конфисковали весь товар и взяли с меня, как они выразились, особый налог. Жадные мрази.
- А ты знаешь, купец, что император сейчас воюет с наёмниками своего братца-бастарда? Ему совсем не до нашего захолустного Пограничья, - отверг предложение толстяка Мирон.
- Что!? - у Макса глаза на лоб полезли от удивления.
- А вот что. Слухи давно ползли, а вчера ещё и караван из столицы пришёл. Рассказали.
Максимиллиан вздохнул и опустил плечи. Всё пропало. Пантей внимательно оглядел купца и одобрительно хмыкнул.
- Слушайте, а может, его внедрить? Никто не удивится. Жажда наживы, и купец готов хоть самим демонам служить. Торгаши, они такие.
Бывший купец тактично промолчал.
Вечером следующего дня Макс брёл по площади. Трупы наконец-то сняли, но он знал, что это ненадолго, и вскоре виселица опять заполнится. Впереди высилась чёрная громада замка, словно тоже укрытая поганой рясой. Скоро и Максу придется нацепить одеяние послушника. Каждый вечер захватчики читали во дворе замка свои проповеди. На улицах они тоже проповедовали, но тех, кто заинтересован, звали в замок.
- И возрадовался Отец, ибо равными стали дети его! И старшие, и младшие! Сыновья и дочери!
Толстяк немного опоздал, но никто не обратил внимания. Люди спокойно входили и уходили, послушав лживые речи о равенстве, свободе и всеобщем счастье. Такого не бывает, горько усмехнулся Максимиллиан.
Проповедник, худой как жердь, громогласно вещал с перевёрнутой бочки. И как только в таком тщедушном теле умещается такой голос, подумал купец.
- Счастье пролилось на землю, изобилие и процветание! - вдохновенно декламировал проповедник.
- Работать надо, а не баб с мужиками равнять, - вполголоса произнёс кто-то в толпе. На него тут же зашикали, но Максимиллан улыбнулся. Не все здесь одурманенные фанатики.
- И лишь та власть священна, сказал Отец, которая избрана народом и мною! И ни одно государство, ни один царь не устоит перед моей волей и волей моих избранников! Ибо святость моя дает им силу!
Толстяк со скучающим видом стоял у крепостной стены и разглядывал проходящих мимо чернорясников. Некоторые, по всей видимости, охранники, стояли в толпе и пристально следили за происходящим. Другие сновали из города в замок и обратно. С поручениями от своих "братьев", как понял Макс. Третьи просто стояли и слушали истории об Отце и его учении.
Солнце уже клонилось к западу, а проповедник всё говорил, ни разу не остановившись отдохнуть или попить воды. Наконец, речь остановилась, и Макс даже слегка опешил от внезапно наступившей тишины. Толпа молча расходилась. Купец поспешил к проповеднику.
- Брат! Меня вдохновили твои речи! Могу ли я услышать ещё? - старательно изображая интерес, воззвал к нему толстяк.
- Приходи сюда завтра, и я расскажу ещё, - спокойным глубоким голосом ответил тот.
- Я хочу узнать больше, чем ты рассказываешь толпе! - объяснил свою просьбу Макс.
Проповедник почесал небритую шею, осматривая собеседника.
- У тебя знакомое лицо, - произнес он.
- Я был купцом. В цеху состоял. Теперь я стал соблюдать аскезу и отдал все свои сбережения на общее дело, - ответил Макс, нацепив маску дружелюбия. Внутри бурлила ненависть и злость, но он талантливо скрывал свои чувства.
- Пойдём за мной, брат, - добродушно улыбнулся проповедник, и Максимиллиан улыбнулся ему в ответ. Годы торговли научили толстяка мастерски контролировать эмоции и уверять явного врага в искренней дружбе. Вот и сейчас он небезуспешно демонстрировал всё своё умение.
С тех пор, как купец бывал в замке в последний раз, изменилось немногое. Всё так же на стенах висят картины в богато украшенных рамах, гобелены и гравюры, изящные подсвечники тонкой работы и шикарные люстры. Чересчур богато, до вульгарности, для тех, кто проповедует аскезу и равенство.
Проповедник вёл его наверх, в донжон. Туда, где заседала вся верхушка чернорясников, понял толстяк.
Кабинет казался смутно знакомым. Скорее всего, здесь Хуго принимал высокопоставленных гостей, и торговцу однажды посчастливилось быть среди них. Но сейчас в кабинете расположился один из девяти наместников, новых хозяев города. Он сидел за столом, который ломился от различных яств. Тут и целиком запечённая индейка, и чёрная икра, и даже заморские фрукты, которые Максимиллиан видел впервые. Он почувствовал, как слюна заполняет рот, ведь поужинать ему ещё не довелось.
Мужчина за столом рассеянно посмотрел на вошедших. По неопрятной бороде стекала капля вина, маленькие мутные глазки бегали из стороны в сторону. Рыхлое тело утопало в кресле, укрытое чёрным балахоном. В целом, он был похож на пивную бочку, увенчанную маленькой головой. Поглядев на хозяина кабинета, Макс подобрался и тихонько улыбнулся про себя. Оказывается, он ещё не самый толстый в этом городе.
- Ч-ч-чего в-вам надо? Армин, к-к-кто это? - растерянно спросил мужчина, явно стыдясь, что его увидели во время трапезы.
- Он хочет услышать больше. Я думаю, ему стоит показать одну из проповедей Пастыря.
Мужчина задумчиво поворошил редкую шевелюру.
- А ч-ч-чем он з-заслужил такую ч-ч-честь?
Теперь задумались гости.
- Пивовар, он пожертвовал всё своё состояние на наше общее дело. Без сожалений, - выкрутился Армин.
Макс степенно кивнул, зная, что это не так. К нему всего лишь пришли с обыском и под угрозой смерти заставили отдать всё, что он имел. Товары на складе, наличные деньги и драгоценности. Можно сказать, он купил себе жизнь.
Пивовар указал на дверь обглоданной косточкой.
- П-п-пастырь с-с-сейчас в п-подзем-мелье, его т-т-тревожить нельзя, - произнёс он.
Проповедник нахмурился. Макс удивлённо посмотрел на обоих чернорясников.
- Я могу подождать, сколько угодно, - тихо произнёс купец. Подземелья замка были известны дурной славой давным-давно. Граф Хуго и вовсе проводил там большую часть дня. Не хотелось бы оказаться там наедине с этими захватчиками.
- Ладно, придёшь завтра, хорошо? - Армин ласково улыбнулся своему протеже. - Наши двери всегда открыты для тебя.
Максимиллиан кивнул. Всё это очень настораживало, но он пообещал прийти снова.