Джекоб поднял Лису на руки. Тем временем и Вилл уже вскочил в седло, но все еще как зачарованный не сводил с гоилов глаз.
- Вилл! - гаркнул Джекоб во все горло. - Скачи же, черт тебя подери!
Брат даже не оглянулся. Казалось, он позабыл и его, и Клару.
- Вилл! - звонко выкрикнула Клара, в полном ужасе от разыгравшегося побоища.
Но лишь когда Джекоб дернул его лошадь за повод, Вилл очнулся.
- Да скачи же ты! - заорал Джекоб снова. - Скачи и не оглядывайся!
Только тогда его брат наконец-то пришпорил лошадь.
О ПОЛЬЗЕ ДОЧЕРЕЙ
Побежденная. Тереза Аустрийская стояла у окна и смотрела вниз на дворцовую стражу. Часовые прохаживались у ворот как ни в чем не бывало. Весь город жил своей жизнью как ни в чем не бывало. А между тем - она проиграла войну. Впервые. И каждую ночь ей снится, как она барахтается в кровавой жиже, а та застывает багряно-красной коркой, каменной кожей ее врага.
Ее министры и генералы вот уже полчаса объясняют ей, почему именно она проиграла войну. Стоят перед ней в зале приемов, сияя орденами, которые она им вручила, и на нее же пытаются свалить вину за поражение. "У гоилов винтовки лучше. У них поезда быстрей". Хотя на самом деле войну выиграл гоильский король с карнеоловой кожей, потому что разбирается в стратегии лучше их всех, вместе взятых. А еще потому, что у него в полюбовницах фея, которая впервые за последние триста лет предоставила колдовские чары королю в услужение.
Перед воротами остановилась карета, из нее вышли трое гоилов. Скажите, как дипломатично. Даже не в мундирах. С каким наслаждением она бы приказала сейчас страже схватить истуканов и прикончить прямо во дворе, как поступал с ними еще ее дед. Да не те времена. Теперь уже гоилы кого хочешь приканчивают. Потому и сядут сейчас вместе со своими советниками за ее стол, будут прихлебывать чай из ее серебряных чашек и обсуждать условия ее капитуляции. Часовые распахнули ворота, и едва гоилы вступили на дворцовую площадь, императрица отвернулась от окна.
Они все еще что-то талдычат, все эти бесполезные, орденоносные генералы, а с обитых золотым шелком стен на них взирают ее предки. Вон там, у двери, портрет отца. Сухопарый, прямой, как аист, в вечной войне с родным братом, королем Лотрингии, с сыном которого, Дроздобородом, потом много лет воевала она сама. Рядом дед висит, который тоже, как гоильский король, с феей любовь крутил и в конце концов от сердечной тоски утопился - прямо за дворцом, в пруду с водяными лилиями. Этот вообще приказал запечатлеть себя на единороге, коего изображала его любимая лошадь, с рогом нарвала на лбу. Посмешище, а не портрет, то ли дело следующий, он Терезе куда больше нравится. Это был портрет ее прадеда вместе с его старшим братом, тем самым, кого лишили наследства, потому что он слишком алхимией увлекался. Живописец так мастерски передал его незрячий взгляд, что отец возмущался, зато она еще девочкой не раз вставала перед портретом на стул, чтобы получше разглядеть мелкие шрамы вокруг слепых глаз. А ослеп он, по преданию, после одного из опытов, когда хотел превратить собственное сердце в золото, но все равно на портрете он, единственный из всех ее предков, улыбается, благодаря чему она долго еще верила, что опыт удался и у него в груди и вправду билось золотое сердце.
Мужчины. Сплошь. Кто сумасшедший, кто нет. Одни только мужчины.
Столетия подряд на аустрийском троне восседали одни мужики, а кончилось это лишь потому, что ее отец, наплодив четырех дочерей, так и не сподобился зачать сына.
И у нее вот тоже сына нет. Да и дочь только одна. Однако у нее и в мыслях не было превращать свою дочь в товар, как поступил папаша с ее младшими сестрами. Одну Дроздобороду - в Лотрингию, в этот жуткий замок, другую - ее помешанному на охоте кузену с Альбиона, а младшую - и вовсе какому-то восточному царьку, тот вообще двух прежних жен уже похоронить успел.
Нет. Она хотела возвести дочь на трон. Увидеть ее портрет на этих стенах, в золотой раме, среди всех этих мужиков. Амалия Аустрийская, дочь Терезы, которая мечтала когда-то, что народ назовет ее Великой. Но сейчас у нее просто нет другого выхода. Иначе в кровавой жиже утонут они обе. Она сама. Ее дочь. Ее народ. Ее трон. И этот город, и вся страна, включая всех этих сановных болванов, которые все еще силятся объяснить ей, почему не сумели выиграть для нее эту войну. Отец - тот велел бы их всех казнить на месте, и дело с концом, но толку что? Другие будут не лучше. Их кровь не вернет ей ни павших солдат, ни потерянных провинций, где уже хозяйничают гоилы, ни ее чести, утопленной в трясине четырех безнадежно проигранных сражений.
- Кончено.
Одно лишь слово, но в тот же миг мертвая тишина воцарилась в зале, где смертные приговоры еще ее прадед подписывал. Власть. Пьянит не хуже доброго вина.
Как сразу втянулись в шеи все эти спесивые головы. Ты только погляди, Тереза. Разве не упоительно было бы все их поотшибать?
Императрица чуть тронула диадему из эльфового стекла, которую носила еще ее прабабка, и мановением руки подозвала одного из карликов. Это были единственные в стране карлики, еще носившие бороды. Слуги, стражи, поверенные. Уже много поколений на службе у их рода и все в том же, что и двести лет назад, наряде. Сюртуки черного бархата, кружевные жабо и смешные широченные штаны. Жутко старомодно, да и безвкусно, но спорить о традициях с карликами столь же бесполезно, как со священником о религии.
- Пиши, - приказала она.
Карлик вскарабкался на бледно-золотое парчовое кресло. Писать ему приходилось, стоя на коленях. Оберон. Ее любимец, самый умный из всех. Ручонка, в которой он держал вечное перо, казалась крохотной, как у мальчика, но она-то знает: этими ручками он разбивает железные цепи не хуже, чем ее повара яйца.
- Мы, ее величество Тереза, императрица Аустрийская… - Предки смотрели на нее с осуждением, да только что им ведомо о королях, порожденных земными недрами, и феях, превращающих человеческую кожу в камень, лишь бы уподобить всех людей своему возлюбленному? - …желая положить конец войне и заключить мир между нашими великими народами, предлагаем королю гоилов руку нашей дочери Амалии для высочайшего супружеского союза.
И разом лопнула тишина. Ее слова будто раскололи стеклянный дом, в котором все они сидели в заточении. Но удар-то нанес король гоилов. А она всего-навсего отдаст теперь за него свою дочь.
Императрица резко повернулась к ним спиной, и взволнованный гомон разом стих. Направляясь к высоким дверям, она слышала только шорох своего платья. Казалось, высоченные эти двери прорублены не для людей, а для великанов, окончательно истребленных шестьдесят лет назад стараниями ее прадеда.
Власть. Как доброе вино, когда она есть. И как яд, когда ее теряешь. Этот разъедающий яд она, Тереза, уже чувствует.
Проиграла.
СОННОЕ ЦАРСТВО
- Да он просто не просыпается. - Голос звучал тревожно. И знакомо. Лиса.
- Не беспокойся, он всего лишь спит. - И этот голос он тоже знает. Клара.
Просыпайся, Джекоб. Чьи-то легкие пальцы прикоснулись к его горячему плечу. Он открыл глаза и сразу увидел над собой серебряный месяц, укутавшийся в облако, словно решив спрятаться от своего красного близнеца. Сквозь облако месяц заглядывал в темный двор замка. В стеклах высоких стрельчатых окон мерцали звезды, и ни в одном из них не было света. Не горели фонари над дверями и заросшими надвратными арками. Не шмыгали в пристройках слуги, а брусчатку двора укрыл мягкий ковер прелой листвы, которую, казалось, уже сто лет не выметали.
- Наконец-то. Я думала, ты уже никогда не проснешься.
Лиса ткнулась мокрым носом ему в плечо, и Джекоб застонал.
- Тише ты, Лиса!
Клара помогла ему сесть. Она успела сделать ему перевязку, но плечо болело сильнее прежнего. Мародеры… Бандиты… Вместе с болью вернулась и память, вот только одного он припомнить не мог - когда и как он потерял сознание.
- Не нравится мне твоя рана. - Клара выпрямилась. - Парочка таблеток из нашего мира сейчас бы нам очень не помешала…
- Ничего, само пройдет. - Он почувствовал, как Лиса преданно трется головой об его руку. - Где это мы?
- Другого пристанища я не нашла. Какой-то замок заброшенный. Людей, по крайней мере живых, я тут еще не видела.
Лиса разворошила лапами палую листву. Из-под листьев показался башмак.
Джекоб огляделся. Тут и там пухлое одеяло листвы бугрилось подозрительными горками, видимо скрывая под собой и другие распростертые тела.
Куда же это их занесло?
Пытаясь подняться, он оперся было о стену, но, чертыхнувшись, тут же отдернул руку. Каменная кладка заросла шиповником сплошь. Колючие побеги укутали весь замок пушистой игольчатой шубой.
- Розочки, - пробормотал он, срывая цветок шиповника с туго сплетшихся ветвей. - Я столько лет этот замок искал! Чертоги Спящей красавицы… Императрица выложила бы мне за это целое состояние.
Клара, не веря себе, обвела глазами безлюдный замковый двор. Замок Спящей красавицы. Подумать только…
- По слухам, каждый, кто тут переночует, найдет свою настоящую любовь. Только, похоже, - Джекоб оглядел темные окна, - королевич так сюда и не добрался.
Или так и висит до сих пор на колючках вместе с запутавшимися в живой изгороди пташками.
И тут же прямо среди розовых цветков на глаза ему попалась иссохшая человеческая рука. Незаметно, пока Клара не увидела, Джекоб прикрыл ее ветвями.
Где-то под оградой прошуршала мышь, Лиса кинулась было за ней, но, заскулив, беспомощно остановилась.
- Что с тобой? - спросила Клара.
Лиса лизнула себя в бок.
- Да беспалый меня пнул.
- Дай-ка посмотреть. - Клара склонилась над ней, осторожно прощупывая шелковистый мех.
- Сбрось-ка свою шубу, Лиса, - посоветовал Джекоб. - Она людей привыкла лечить, не лисиц.
После минутного колебания Лиса все же послушалась, и Клара в изумлении воззрилась на девушку в диковинном платье, будто сотканном из лучей красной луны.
"Да что же это за мир такой? - безмолвно вопрошало ее лицо, когда она оглянулась на Джекоба. - Если мех превращается в кожу, а кожа в камень, чему тогда вообще верить?" Испуг. Оторопь. И зачарованность. Все это вместе было написано в ее взгляде. Подходя к Лисе, она непроизвольно обхватила себя за плечи, словно боясь и на себе вместо кожи ощутить звериный мех.
- Где Вилл? - спросил Джекоб.
Клара указала на башню возле ворот.
- Он уже больше часа там, наверху. - Помолчав, Клара добавила: - И ни слова не проронил с тех пор, как этих увидел.
Ей не понадобилось объяснять, кого она имеет в виду.
Нигде заросли шиповника не разгулялись с такой необузданной силой, как на круглых стенах башни. Необычные, темно-красные цветки казались в ночи почти черными и, как будто не желая замечать наступление осени, наполняли холодный воздух тяжелым, сладким дурманом.
Поднимаясь по узенькой винтовой лестнице, Джекоб смутно догадывался, что он там, наверху, обнаружит. Гибкие колючие ветви цапали его за одежду, да и сапоги то и дело приходилось выдергивать из колючих силков, но в конце концов он очутился в той самой светелке, где почти два века назад фея на день рождения вручила принцессе свой подарок.
Прялка все еще стояла возле узенькой бедной кровати, сколоченной для кого угодно, только не для королевской дочки. Тело девушки, все еще почивавшей тут непробудным сном, было усыпано цветочными лепестками. Заклятие феи не позволило ему состариться, однако кожа пожелтела, словно пергамент, как и белое платье, в которое нарядилась принцесса в тот злополучный день почти два века назад. Жемчуга, которыми было расшито платье, все еще мерцали перламутровой белизной, но кружевные оборки побурели, как и усыпавшие царский шелк лепестки.
Вилл замер возле единственного окна, словно королевич, все-таки пробравшийся в замок. Он обернулся, и Джекоб сразу увидел, что камень переполз ему уже на лоб, а глаза брата отсвечивают золотом. Из всего, что можно у них украсть, мародеры похитили самое драгоценное. Время.
- И никаких тебе "И жили долго и счастливо до самой смерти…" - бросил Вилл, указывая глазами на принцессу. - Это ведь тоже заклятие феи. - Он прислонился к голой каменной стене. - Ну как тебе, лучше?
- Да, - не моргнув глазом, соврал Джекоб. - А ты как?
Вилл ответил не сразу. Но когда наконец ответил, голос его звучал холодно и ровно, словно заговорил не он сам, а его новая кожа.
- У меня лицо как полированный камень. Ночи становятся светлее, а тебя я услышал задолго до того, как ты стал подниматься по лестнице. И я чувствую это уже не только кожей. - Он на секунду умолк. - Я чувствую это у себя внутри.
Он подошел к кровати и уставился на иссохшее тело.
- Я все на свете позабыл. Тебя. Клару. Самого себя. Хотел только одного: к ним.
Джекоб тщетно искал слова, но так и не нашел.
- Это и есть то, что меня ждет? Скажи мне правду? - Вилл смотрел на него в упор. - Я не только буду выглядеть, как они. Я стану, как они, верно?
У Джекоба на языке вертелись одни лживые отговорки, все эти "да брось, Вилл", "все будет хорошо", но он так и не смог ничего из себя выдавить. Взгляд брата не позволил.
- Хочешь знать, какие они? - Вилл снял лепесток с пакляных волос принцессы. - Гневные. Их гнев распирает тебя изнутри, как пламя. Но одновременно они и камень. Они чуют камень под собой, в земле, и слышат его дыхание.
Он взглянул на черные ногти у себя на руке.
- Они - сама тьма, - добавил он тихо. - И огненный жар. А красная луна - это их солнце.
Джекоб содрогнулся, услышав камень в голосе брата.
Скажи что-нибудь, Джекоб. Что-нибудь. Как же тихо в этой темной светелке.
- Ты не станешь, как они, - вымолвил он наконец. - Я не допущу.
- Как? - Опять этот взгляд, умудренный не по годам. - Это правда то, что ты сказал бандитам? Что ты меня к другой фее ведешь?
- Да.
- И она такая же опасная, как та, что сотворила вот это? - Вилл погладил пергаментное лицо принцессы. - Глянь в окошко. Там мертвецы в колючках висят. Думаешь, я хочу, чтобы ты из-за меня кончил так же? - Но взгляд Вилла говорил совсем другое. "Помоги мне, Джекоб, - молил этот взгляд. - Помоги!"
Джекоб отвел брата от ложа покойницы.
- Фея, к которой я тебя веду, совсем другая, - сказал он. "Ты уверен, Джекоб?" - прошипел кто-то внутри, но он и слушать не стал. Всю надежду, всю, сколько есть, он постарался вложить сейчас в свой голос. И всю уверенность, которую так жаждал расслышать брат. - Она нам поможет, Вилл! Я тебе обещаю.
Смотри-ка, все еще действует. Надежда так же легко высветлила лицо брата, как недавно его исказил гнев. Братья. Старший и младший. Ничего не изменилось. Пока ничего.
МЯГКАЯ ПЛОТЬ
Трехпалый детина с рожей мясника заговорил первым. Отчего это люди просто обожают последнюю мразь производить в вожаки? Его трусость Хентцау разглядел сразу столь же ясно, как водянистую голубизну его глаз. Но кое-что интересное, о чем моль не успела поведать, он все-таки им рассказал.
Нефритовый гоил был не один. С ним была девчонка, а еще, что важней, при нем был вроде как брат, который вбил себе в голову, что сможет камень вытравить. Если трехпалый не врет, этот брат намеревался отвести нефритового гоила к Красной Фее. Кстати, неглупая мысль. Эта фея ненавидит свою темную сестру ничуть не меньше, чем все остальные. Однако Хентцау уверен: снять заклятие ей не по плечу. Темная Фея гораздо сильней всех своих сестер, вместе взятых.
Остров, на котором они живут, никто из гоилов в глаза не видал, а уж тем паче не ступал на него. Темная Фея хранит тайны своих сестер, хоть те ее и изгнали, а кроме того, каждый знает: к феям попадает лишь тот, кого они хотят видеть.
- И как он намерен ее найти?
- Он не сказал, - заикаясь от страха, выдавил трехпалый.
Хентцау только кивнул своим солдатам. Сам он терпеть не может бить по мягкому мясу. Убивать людей он умеет, но старается не прикасаться. Зато у Нессер с этим никаких затруднений.
Она двинула трехпалого прямо в рожу, и Хентцау тут же взглядом ее одернул. Люди убили ее сестру, поэтому Нессер иногда слишком усердствует. В первую секунду он прочел в ее глазах строптивую непокорность, но она тут же потупилась. Все они за это время перемазались ненавистью, как слизью.
- Он не сказал, - лепетал трехпалый. - Клянусь.
Белый от страха, он и впрямь был похож на слизняка. Хентцау с отвращением отвернулся. Он не сомневался: эти сказали все, что знают, и только из-за них нефритовый гоил от них ушел.
- Расстрелять, - презрительно бросил он, выходя на улицу.
Выстрелы грянули в тишине как-то особенно громко. Как нечто чужое и неуместное. Винтовки, паровые машины, поезда - Хентцау до сих пор чувствовал во всем этом что-то противное природе. Стареет, в этом все дело. Зрение совсем никуда, слишком много он видел солнечного света, а от грохота битв слух ослаб настолько, что Нессер приходится повышать голос, когда она с ним разговаривает. Король, правда, делает вид, будто ничего не замечает. Он-то помнит: Хентцау состарился не где-нибудь, а у него на службе. Зато Темная Фея - уж она-то позаботится, чтобы остальные все его немочи заметили, особенно когда узнает, как из-за какой-то шайки оборванцев он нефритового гоила упустил.
Хентцау все еще видит его как сейчас: лицом наполовину гоил, наполовину человек, кожа вся в прожилках благороднейшего из камней, самого святого камня на свете. Да нет, это не он. Не может такого быть. Подделка вроде деревянных божков, которых мошенники сусальной позолотой обклеивают и глупым старушонкам всучивают, выдавая за чистое золото. "Спешите видеть, нефритовый гоил явился, чтобы сделать короля непобедимым. Только слишком глубоко не режьте, а то наткнетесь на человечье мясо". Ну да, так оно и есть. Очередная уловка феи, лишь бы внушить, что без нее им никак не обойтись.
Хентцау вглядывался в подступающую ночь, и даже тьма казалась ему стеной нефрита.
А что, если ты ошибаешься, Хентцау? Что, если он - настоящий? Что, если судьба твоего короля и вправду от него зависит? А ты его упустил…
Когда следопыт наконец вернулся, даже Хентцау своими подслеповатыми глазами сразу увидел: он потерял след. Прежде за такое он бы его на месте убил, но время научило его обуздывать гнев, дремлющий во всех гоилах, - пусть и вполовину не так мастерски, как овладел этим искусством король. Единственная ниточка, оставшаяся у них теперь в руках, - это россказни про фею. А это значит: в который раз смирив гордость, унизиться перед Темной Феей, слать гонца, спрашивать дорогу. Одна мысль об этом была нестерпимей, чем весь холод подступающей ночи.
- Ты отыщешь мне след! - заорал он на следопыта. - Как только рассветет. Три лошади, одна лиса. Что тут сложного!
Он уже перебирал в уме, кого бы послать к фее, когда к нему подошла Нессер. Ей было всего тринадцать. В этом возрасте гоилы уже давно считаются взрослыми, но большинство начинают военную службу лишь с четырнадцати. Она не особенно преуспела ни в искусстве сабельного боя, ни в стрельбе, но с лихвой восполняла обе эти слабости невероятной отвагой. Впрочем, в таком возрасте не ведать страха и считать себя бессмертным, даже если у тебя в жилах не течет кровь фей, - дело обычное. Он по себе помнит.