* * *
- Мне кажется, это не очень хорошая идея, - нервозно произнесла Маша.
- Не скажу за идею, но ты, Маша, очень хороша! - вынесла вердикт Даша Чуб.
- Разве я похожа на Сару Бернар?
Маша тревожно смотрела в зеркало, но видела там не себя - картинно-красивое, искусственное создание.
- Не знаю, - почесала пухлый нос Чуб. - От тебя ща в глазах все плывет и искрится. Аж слепнешь… Вот этим вы точно похожи! Чего мы и добивались.
В чертах Маши и Сары было не много сходства. Единственное, что, пожалуй, роднило их, - сама неяркость, обычность их черт. Но, будучи великой, Бернар смогла доказать, что обычность - идеальное лицо для актрисы. На нем, как на чистом листе, можно нарисовать практически все: страх, радость, страдание, красоту, уродство, небесное совершенство… И, будучи красноречивой, Катя смогла убедить Ковалеву, что та способна повторить этот фокус.
Хоть, если честно, по-настоящему похожими в них были только три вещи - рыже-пушистые волосы, невысокий рост, худоба… и то, четвертое, что делало это отныне неважным.
Огненные кудри Маши рассыпались по плечам золотистыми волнами. Обнаженные руки увивали браслеты, похожие на обращенные в золото дикие виноградные лозы, - один начинался от пальцев и доходил до локтя, второй властно обвивал ей предплечье. Чело Киевицы венчала трехъярусная изумрудная диадема. Два крупных каплеобразных котла спускались на щеки. Двадцать шесть ожерелий из драгоценных камней переливались на шелковом платье цвета морской волны, перехваченном на бедрах широким золотым поясом с тремя рядами опалов и изумрудов.
- Я не узнаю себя! - почти проплакала Маша.
- И не надо. Нам нужно, чтоб он узнал тебя. - Чуб перевела взгляд на фото Великой актрисы в костюме Феодоры. Сара Бернар казалась закованной в непробиваемую броню из драгоценностей.
- Да, - присоединила свой взгляд Катерина. - Не удивительно, что пред ней не могли устоять. Она знала толк в украшениях. И в амулетах…
По дороге в Башню Катерина Михайловна заскочила домой, чтоб захватить свой кофр с драгоценностями. Полутораметровый кожаный шкаф-чемодан с трудом поднял наверх Катин шофер. Теперь его содержимое - ожерелья, колье, броши, браслеты, кольца и перстни, аграфы, фибулы, цепи - разбрелось по столам, диванам и креслам, вмиг сделав Башню Киевиц похожей на сказочную пещеру Али-Бабы.
- И ты не боишься, что тебя ограбят? - поинтересовалась Чуб.
- Боюсь, - призналась Катя. - За воров. Зачем мне лишние трупы? Круг Киевицы третьей степени, - подняла палец она. - Даже если Киев опять захватят татаро-монголы, мою квартиру они точно не тронут.
- Забираю свои слова обратно, - заявила Землепотрясная Даша. - Если имея все это, ты носишь постоянно лишь пять-десять колец, ты - суперскромная! И что, все-все-все эти цацки - магические? - Даша взглянула на свое эмалевое колечко от Сары Бернар, разрисованное крохотными водными лилиями.
- К сожалению, нет, - вздохнула Катя. - Потому это такая ценность - настоящий Модерн. Все это, - небрежно очертила она пальцами абрис Машиной изумрудной экипировки, - красивые и очень дорогие пустышки. Но пока не купишь, не выяснишь. Все зависит от мастерства ювелира. Модерн поставил цель до мельчайшей детали, до прожилки на листике скопировать природу. Но этого мало… Мало заварить чай из мяты, нужно извлечь из растения непобедимую силу. И Модерн похож на медицину. Как и при изготовлении лекарств, он отсекает все лишнее и извлекает из обычных природных вещей самую суть.
- Как и в театре.
- Что?
- То же самое в театре, - сказала Чуб. - Обычная история. Они любили друг друга, потом он ее бросил. А ты ревешь, как идиотка, потому что тебя ткнули носом в самую суть - как это больно. Так больно, что ты сам готов умереть. Ведь расставанье и есть смерть - большая ли, маленькая. Что-то рвется навечно. Наверное, в любом искусстве так. И не только в искусстве… Вот Маша, как думаешь, может, она ща такая красивая, потому что мы извлекли ее суть?
Катерина заинтересованно подняла левую бровь, оценивая прозвучавшую мысль, и уселась на диван рядом с Дашей. Обе дружно подперли подбородки руками, оглядывая стоящую пред ними золотую статую.
- Не смотрите на меня так… - взмолилась Маша. - Я ж не картина.
- Картинка! Настоящая картинка! - и не подумала отводить глаза Даша Чуб. - Я и не думала, что у тебя такие красивые волосы. И кожа такая белая-белая… Почему ты ее вечно прячешь?
- Ты и правда похожа на какую-то картину… известную, - Катя только устроилась поудобней. - Изумруды отменно подчеркнули глаза. Они стали такие зеленые… колдовские… ведьмацкие. И такие огромные. Тебе всегда изумруды нужно носить.
- Согласна, - подтвердила Землепотрясная. - Если Катя подарит тебе свои изумруды, носи их всегда! И даже во сне не снимай.
- Хорошо, я буду ходить в них в детскую кухню, - окрысилась Маша.
- Какая кухня?! Ты - богиня! Сама посмотри… - взвыла Чуб.
- Я уже видела, - отказалась от доппросмотра Ковалева, вмиг почувствовавшая себя отнюдь не красавицей, а новогодней елкой в окружении малых детей. - И мне все же кажется, что это плохая идея. Семен Могилевцев не может не заметить подмену. Он же любил Сару! Полжизни!
- Откуда ты знаешь, кого он на самом деле любил? Может, как раз вот этот бриллиантовый образ? - великомудро рассудила Даша. - Не забывай, он видел ее всего два-три раза в жизни.
- А фотографии?
- Да взгляни, она всюду разная. Она же актриса… К тому же Великая.
- Но я намного моложе, - швырнула Ковалева последний козырь. - В 1917-м Саре Бернар было 72 года!
- И это не помешало ей играть 13-летних Джульетт. Значит, и тебе помешать не должно.
- Пойми, - влилась Катя, - ты - не реальность. Ты - его сон. Кто видит во сне семидесятилетних старух? Ты - Принцесса Греза, явившаяся перед смертью своему верному рыцарю… Что с тобой, Маша?
- Почему ты сказала "Принцесса Греза?" - прошептала та, быстро сглотнув.
- Потому, - объяснила Дображанская, - что четыре алмазные лилии по эскизу Альфонса Мухá были изготовлены именно для спектакля "Принцесса Греза" по пьесе Эдмона Ростана. В роли этой самой принцессы Бернар и изображена на потолке Шоколадного домика. А почему ты спросила?
- "Принцесса Греза" - очень грустная пьеса, - сказала Маша. - О трубадуре, влюбившемся в Прекрасную Даму, которую он никогда не видел. Он шел к своей Принцессе всю жизнь, но увидел лишь перед смертью. Принцессу Грезу звали Мелисиндой.
- Мелисинда - Бернар. Все сходится! - возликовала Катя. - Могилевцев ждал ее всю жизнь, как тот трубадур. Потому и изобразил ее на потолке в этой роли.
- Я и не знала, Маша, что ты так сильнá в драматургии, - с уважением сказала Чуб. - Ты ж вроде не по литературе…
- "Принцесса Греза" - одно из самых известных произведений Михаила Врубеля. - Помедлив, Маша подошла к книжной полке, сняла художественный альбом и, открыв его на нужной странице, положила на стол.
Катя и Даша одновременно склонились над ней и так же одновременно охнули.
- Я ж говорила, - вскликнула Катя, - ты похожа на какую-то картину…
- Какое похожа? Это она! - воскликнула Чуб. - Точно она… Хоть раньше я б тебя тут ни в жизнь не узнала, - призналась она. - Ты здесь слишком красивая. Вот какой он тебя видел, твой Врубель! А ты говорила, забыл, не любил, видел два раза… Ты и была его Принцесса Греза! Он видел тебя - настоящей!
- В отличие от нас, он всегда знал, что ты красавица, - сказала Катя, разглядывая рожденную гением Врубеля прекрасную золотоволосую девушку, склонившуюся над умирающим трубадуром.
У врубелевской Принцессы Грезы были распущенные рыжие волосы, волнообразно струящиеся по платью цвета морской волны, на ее руках, плечах и груди сверкали украшенья с большими изумрудами…
В руках Греза сжимала цветок белой лилии.
* * *
- Нашла… - ткнула Чуб пальцем в строку пьесы. - Тут Принцесса говорит трубадуру, что означает ее лилия…
Когда я шла среди прекрасных лилий
И тихо мне одна из них кивала
Своей головкой, точно намекая,
Что поняла любовь моей души,
Я думала, что лишь она достойна
Узнать любви прекрасной нашей тайну,
И царственной и чистой, как она;
И лилии тогда я поверяла,
Что я тебя люблю.
- Полезно все же иногда читать книжки! - погладила Даша синий томик Ростана. - Лилия символизирует любовь Принцессы Грезы. И даря ее, она объясняется в любви умирающему.
- Катя, я еще хочу жить! - не сдержалась Маша. - Перестань все время смотреть на меня… Ты ж за рулем!
- Прости.
Везти изумрудную Грезу к Могилевцеву Катерина предпочла без шофера. Ее черное "вольво" свернуло на Владимирскую улицу.
- Хорошо, что стекла у меня затемненные, - сказала Дображанская. - А то, боюсь, твой блистательный вид мог спровоцировать пару аварий.
- Верно, - поддержала шутку Чуб. - Мы б Машку не довезли. Ее бы у нас по дороге украли.
- Перестаньте, - сказала Маша.
Но в животе поселилось теплое чувство… Воспоминанье о минувшей любви, а не о минувшей ошибке.
- Подведем итоги, - сказала Катерина. - Первое и самое главное - алмазная Лилия Бернар существует. Миллионер Семен Могилевцев был влюблен в Сару, построил для нее особняк и запечатлел ее на потолке. В детстве прапрадед жены депутата видел сквозь замочную скважину их объяснение, а может, и иные сцены интимного свойства - поцелуи, объятия, весь тот спектакль о трубадуре и Мелисинде, который, по ее собственному выражению, Дарья пропустила. А спустя много лет между Жоржем, ставшим истопником бывшего особняка Могилевцева, и неизвестным мужчиной произошла ссора. Как раз из-за Лилии, подаренной Могилевцеву Сарой…
- Он не говорил, что подаренной, - запротестовала Маша. - Жорж просто упомянул Мелисинду и хозяина дома. Быть может, прапрадед жены депутата не врал, и Сара подарила цветок ему.
- Десятилетнему мальчишке? - усомнилась Катя.
- Почему бы и нет? Подарила ж она кольцо нашей Даше. Кроме того, второй раз Бернар приезжала в Киев в 1909 году. К тому времени Жоржу было лет 28.
- А ей?
- А она, как мы знаем, до последнего меняла юных любовников, - напомнила Даша.
- Что ж… молодым любовникам пожилые дамы дарят драгоценности охотнее, чем старым поклонникам. Согласна. Сара могла подарить Лилию Жоржу Архангельскому, - признала Дображанская.
- И то, что после революции он оказался истопником в бывшем доме Могилевцева, могло быть простым совпадением, - резюмировала Маша. - Он хранил ее ценность. А потом рассказал "как на духу" свою историю одному из жильцов Шоколадки. И тот, с пистолетом, реквизировал Лилию как историческую ценность, которой место в музее, и донес на Жоржа прежде, чем тот успел донести на него. Так Архангельский пропал в лагерях. Вполне в духе 30-х годов, когда все писали доносы друг на друга, а под видом достояния республики выгребали даже святые дары из церквей…
Маша замолчала. Машина как раз проезжала огромную, безлюдную, наполненную воздухом и солнечным светом Софийскую площадь: улетающую в небо бледно-голубую колокольню, белую стену и 19 золотых куполов древнейшего из киевских соборов, на внутренней стене которого высилась "Нерушимая стена" Матерь Божья. Покровительница Города Киева и народа, жившего здесь со времен Древней Руси… устоявшая даже в роковые 30-е годы, когда Святой Город потерял десятки церквей, разобранных и взорванных большевиками.
"Вольво" миновало разрушенный "до основанья, а затем" воссозданный вновь Михайловский монастырь, проскочило висевшую на его стенах памятную табличку с бронзовым бюстом…
Но связать несколько оборванных мыслей в единый узор Ковалева не успела.
- Если все так, - сказала Катя, оставив за спиной Европейскую площадь, - тебе тем более нужно идти к Могилевцеву и спросить его…
- Что? - обеспокоилась Маша.
- "Помнишь мой подарок? Где он?"
- А если Сара подарила Лилию Жоржу, а ему ничего не дарила? Если он спросит: "Какой подарок?", - запаниковала студентка, - что я буду делать?
- Вот глупая, - прочирикала Чуб, - тогда подойдешь, поцелуешь его и скажешь: "Вот какой!"
- А если я никогда его не целовала? Как он вспомнит об этом?
- Ну, ты наивная… - Даша закатила глаза. - Тогда тем скорей проканает. Какой нормальный мужчина будет заморачиваться на женскую логику, когда его впервые целует любимая женщина.
- А как мы его усыпим? - сдалась Маша.
- Не проблема, - не оборачиваясь, Катя подняла руку с выставленным безымянным пальцем, обвитым кольцом с рубиново-красной головкой мака.
* * *
Издавна мак символизировал сон, но был не только символом, но и источником сна, наркотического, тревожного, сладкого. И, надев на руку усыпанное рубинами алое кольцо в стиле Модерн, фотографически точно копирующее беззащитную нежность и алую угрозу красного мака, Дображанская разом активизировала все его свойства.
Катина машина второй раз за день подъехала к Шоколадному домику на Шелковичной. Прежде чем толкнуть дверь, Маша быстро прошептала заклятье, требуя именем Города показать им день и час хозяина дома, который им нужно узнать.
Трое вошли в просторный холл и остановились, даря себе миг для восторга… Особняк миллионера, готовый принять в свои объятия божественную звезду, пленял душу, поражал воображение. Все в нем сияло, все изумляло изыском и роскошью: мерцающий мрамор ступеней, чугунное кружево перил и нежнейший, похожий на морозное стекло витраж в окне, украшенный женской головкой со знакомым, слегка хищноватым профилем Сары.
На перворожденном потолке - целом, ослепительно белом, лепном - парили два лебедя - символ вечной любви. И Маша окончательно поняла, почему Шоколадному домику так нравилось быть ЗАГСом - он был построен как Дом Любви, он ждал ее, как и его хозяин… Но дождался лишь спустя сорок лет, став в 1960 году Дворцом Бракосочетания, радостно встречая сотни счастливых, влюбленных пар… Хозяин же, Семен Семенович Могилевцев, не дождался совсем… Никогда.
Мысль Маши оборвалась и смялась. Огромное венецианское зеркало на втором этаже отразило облик Великой актрисы.
"Сара?! - вспыхнуло в голове. - Вот что Дом скрыл от меня… Она все же была здесь!"
И лишь во второй миг Ковалева изумленно узнала в отражении себя - и даже не узнала, догадалась, увидев за своей спиной Катерину, высокую, черноволосую, с суровым лицом телохранителя и крестообразно сложенными на груди руками, насыщенными властными кольцами. И впервые Катя показалась ей не такой уж красивой…
Не в силах оторваться, Маша глядела в столетнее стекло на сияющую Принцессу Грезу и не могла ни признать, ни понять… Дом ли - лепной, резной, раззолоченный - стал ее идеальной оправой, заставив мерцать и сверкать, как драгоценный камень. Или дело было в самих драгоценностях: прекрасных, колдовских украшениях, делавших женщину такой же бесценной, прекрасной, волшебной, чарующей? И быть может, сейчас она просто не замечала себя, потому что смотрела на камни и принимала их блеск за свое сияние? Или дело было в вызванных Катей маковых грезах?
Или она действительно была такою всегда? И будет всегда на панно Михаила Врубеля, любившего - да, да, любившего ее!..
- Маша, нам нужно идти. - Дображанская мягко коснулась ее плеча.
С трудом оторвав взгляд от изумрудной Грезы, Маша шагнула в Мавританский зал. Синие стены были расписаны золотыми звездами. Многоцветные резные панели из гипса сияли охрой, корицей и золотом, Маше вдруг показалось, что они даже пахнут восточными специями. Объемный лепной потолок украшал орнамент из ажурных крестов и розовых звезд Давида. У стен стояла мягкая мебель под стать: диваны и кресла, обитые восточным шелком, повторяющим причудливые узоры на стенах.
Слева мелькнул парадный зал, сверкнула золотом массивная люстра с игривыми, сеющими любовь купидонами. Замыкающая процессию Даша с метлой в руке и рыжей кошкой на правом плече крутила головой, рассматривая картины, хрусталь и фарфор, лепнину и чудесный паркет из красного дерева, тяжелые портьеры и подозрительно пустые залы. В доме наверняка были слуги. Но вряд ли кто-то из них мог сдвинуться с места, воспротивившись власти руки Катерины Дображанской.
Он тоже не мог. Полузакрыв глаза, седобородый старик сидел в кресле с высокой готической спинкой. Зал в византийском стиле с деревянными панелями и тревожно-бардовыми стенами показался Маше мрачным и темным. На буфете в извивающейся золоченой подставке стоял календарь, и гостья увидела дату: 10 августа 1917 года. Только недавно она поминала ее: "Семен Могилевцев умер один в своем огромном доме, в августе 1917…".
- Вы уже здесь? - старик открыл глаза. - Только вы вошли в дом, я сразу услышал ваш запах…
Маша недоуменно моргнула. Стоящая в дверях Даша Чуб быстро понюхала свои белые волосы и прошептала одними губами:
- Это от меня… все еще пахнет духами Сары.
Но Машу удивило не это, а то, что ее появление не вызвало у старика никакого удивления - наоборот, лицо его враз стало умиротворенно-счастливым, будто то, чего он ждал всю свою жизнь, наконец-то свершилось. И Маша вмиг перестала сожалеть о Катиной афере… Не могло быть дурного в том, чтоб подарить умирающему на прощанье счастливый сон.
- Вы все же пришли… моя принцесса, - тихо сказал Могилевцев. - Ведь имя Сара означает принцесса.
- Вы вспоминали меня? - Маша опустилась на маленький пуфик у его ног.