1
Если нет дождя, первородная Габриэла гуляет каждый день; когда она выходит, калитки в беседках запирают, но это случается ближе к вечеру, а утром нижний сад открыт и свободен. Сегодня ясно и солнечно, сегодня сестра Ирэны и Валентина придут в лабиринт…
- Ты осунулась, - укорила, усаживаясь за стол, роскошная. - Пожалуй, травы нужны не только мне.
- Я…
Мэллит потупилась, придумывая отговорку, но нареченная Юлианой замечала многое и объясняла все.
- Ты не выспалась, - решила она, - и у тебя снова были кошмары от духоты. Скажи, чтобы тебе заварили мелиссы с кошачьим корнем, и ложись.
- Да, здесь душно.
- Ничего, проветрят, а ты пока сходи, подыши, только закутайся потеплее. Солнце уже не греет.
- Я посмотрю на птиц.
Листва на деревьях стала редкой и золотой, залитый светом парк казался вышитой шалью, каменные дорожки подсохли, по их краям возвышались красно-желтые груды листьев и зеленые - еловых ветвей. Садовники готовились к зиме, они начали свою работу, когда прекратились дожди. За несколько дней усердные прошли полпути от верхней стены к лабиринту и теперь возились около липовых галерей. Замыслу Мэллит рабочие не мешали, перед появлением безумной они соберут свои тачки и уйдут, а сейчас пусть смотрят и думают, что барышня решила загадать желание, как загадывают женщины замка.
Лабиринт был пуст. Солнце золотило мертвые тростники, но голос их остался прежним, сухим и вкрадчивым, как шорох змеиной чешуи. Это место помнило многое, еще одна смерть его не удивит, но каналы ненадежны. Где-то они глубоки, а где-то - нет; если нареченная Габриэлой не утонет сразу, она будет биться и кричать, ее услышат, прибегут спасать - и спасут… Убить на тропинке и столкнуть уже мертвую? Первородную не поднять, тело придется тащить по каменистой дорожке, на нем останутся следы, как и на кромке обрыва, их до конца не затереть. Мэллит второй день вспоминала песнь о неверной жене, что, вступив в сговор с любовником, зарезала супруга. Преступную разоблачили, потому что слабосильный любовник, прежде чем бросить труп в воду, проволок его по берегу. Кроме того, мешок падает не так, как живое существо. Мертвец, он тот же мешок, а вниз не спуститься и не поправить - берег слишком крут.
Тростники вкрадчиво шуршали, словно давая совет, только гоганни не могла его понять. Она брела залитой солнцем дорожкой и думала, думала, думала… Девушка не держала зла на потерявшую любовь, она сама могла стать такой же исполненной яда змеей - но долги нужно платить. Она должна многим, и первородному Валентину больше, чем прочим - кому же, как не ей, отвести нависшую над полковником угрозу? Проклятье надо снять, а времени остается только на смерть.
Мэллит вздохнула и ускорила шаг, она шла все быстрее, словно спеша на исходящий из сердца лабиринта зов, она больше не пыталась размышлять. Ничтожная поймет, что и как делать, как понимали многие до нее, а луна поможет. Луна, воля Кабиохова и Создатель, который должен защитить полковника Придда, пусть и руками недостойной.
Заветный пруд покрывали листья - казалось, со дна всплыли брошенные туда драгоценности. Дорожка жалась к низкому берегу, можно было подойти и омыть руки в грустной, как осень, воде и не оставить следов; это гоганни устраивало, но как быть с самым трудным? Силой засунуть безумную под воду и удерживать, пока не захлебнется, - вряд ли достанет сил. Столкнуть так далеко, что запутается в платье и не выберется? Для этого нужен нареченный Йоганном. И все равно будут крики, борьба, брызги, а даже если получится… Кто-нибудь да задумается, почему первородная оказалась посреди пруда, кто-нибудь увидит лужу и мокрые следы, и как объяснить промокшую одежду, синяки и царапины, а без них не обойдется.
В то, что графиня Борн напала на гостью, не поверят: безумная ненавидит лишь свою кровь. Значит, не должно быть ни синяков, ни царапин, не должно быть борьбы… Тогда получается, что в воду названная Габриэлой должна уйти тихо и лучше всего еще живой. Подходящее место, где почти не было тростника, Мэллит нашла быстро. Полуденные лучи достигали дна, там среди камней виднелись монеты и украшения. Плата за любовь, за счастье, за удачу. Повинуясь порыву, Мэллит отцепила скреплявшую плащ застежку.
- Помощи, - попросила кого-то гоганни. - Возьми и позволь мне сохранить первородного Валентина, как он сохранил меня. Я готова принять, что заслужила, и я приму.
Она просила на талиг, она пыталась говорить так, как говорят среди здешних рябин и елей. Только бы поняли, только бы приняли жертву…
Серебряный, украшенный сердоликом лист опустился на дно, на прощанье по-рыбьи плеснув, и Мэллит нашла, что так искала! Девушка будто вживую увидела груду трепещущих карпов и дубинку в руках младшего из поваров. Уснувшая рыба теряет целебные свойства и обретает дурные, поэтому ее держат в садках и глушат уже на разделочном столе. Человека тоже можно оглушить. Дубинкой, камнем… колотушкой для отбивания мяса. В замке такие есть - тяжелые, с крепкой рукоятью, они висят в кладовой при кухне. Взять лучше прямо сейчас, воспользовавшись предобеденной суетой, но сперва нужно найти место помельче, и хорошо бы там из воды торчал камень… Камень, о который можно удариться.
Ей повезло - на другой стороне пруда, в шаге от берега, виднелись два валуна, точно две головы: дальняя, лысая и серая, и ближняя, пониже, едва прикрытая водой. Если пожелать взойти на второй камень, если поскользнуться на первом…
Мэллит тронула звездочку на шее и шагнула на зеленое от водорослей темя. Оно было скользким, достаточно скользким, чтобы с него упасть, оставалось привести сюда безумную и вынудить повернуться спиной. А еще украсть молоток и уйти так, чтобы роскошная не хватилась, а слуги не заметили, но сперва - кража, ложь потом.
Кухни встретили едким дымом сгоревшего хлеба, гневным криком старшего и плачем виновников. Гоганни возблагодарила принявших дар, кем бы они ни были, и взяла то, за чем приходила. Пристроив добычу под плащом, девушка выскользнула вон. Ее никто не заметил, и это было добрым предзнаменованием.
2
В Агарисе Мэллит покидала дом отца и возвращалась назад тайком, ей везло, хотя она вначале была просто глупа, а затем обезумела от любви. Уходя из талигойского дворца, она искала смерти, чтобы лишить перв… недостойного Альдо Щита, а нашла жизнь, сперва непрошеную, теперь полную смысла и долгов. Сегодня она вновь - Щит, а ее магия - хитрость и осторожность.
Девушка закрыла сундук, куда сунула добытый молоток, и задумалась. С первой трудностью она столкнулась уже на лестнице, пытаясь пристроить колотушку поудобней, что оказалось не так-то просто, к тому же рука под плащом привлекает внимание. Кто-то заботливый решит, что Мелхен скрывает ожог, и попросит показать. А вдруг потребуются обе руки? А вдруг она споткнется и молоток выпадет на глазах первородной Габриэлы? Сунуть за поясок можно, но неудобно, за корсаж не спрячешь, в юбках не закрепишь, а вот подвесить, пожалуй, можно.
Купленная роскошной широкая марагонская тесьма казалась прочной, но на всякий случай Мэллит перекинула ее через спинку стула и дважды изо всех сил дернула - тесьма выдержала. Девушка взяла нитку с иголкой и изнутри плаща соорудила петлю, в которую и приладила колотушку. Примерила, походила по комнате, рассмотрела себя в зеркале и осталась довольна: "подвеска" почти не мешала, не выпадала и полностью терялась в складках, но оставлять ее в спальне все равно не стоило.
Роскошная возилась в своей комнате - готовилась к обеду. Мэллит, перекинув плащ через руку, выскользнула в гостиную, а оттуда - на лестницу и дальше, в глухой узкий коридор. Маленькую опрятную комнатку, выходившую единственным окном на стену, девушка обнаружила, когда увидела, как по лестнице поднимается капитан Давенпорт. Избегая встречи с ненужным, девушка шмыгнула в темноту. Первая же дверь открылась, и беглянка оказалась в пустующей спальне для прислуги, в Озерном замке такие комнаты убирали, но не запирали, гоганни это устраивало.
Плащ вместе с колотушкой немедленно очутился в резном гардеробе, трудней было приоткрыть окно, но Мэллит справилась, после чего помчалась в кухню убедиться, что Эмилия с Эдуардом пришли за подносами с едой. Если все пойдет, как обычно, то… это случится сегодня; нет - в запасе еще несколько суток. Помех ничтожная не испугалась бы, но что-то твердило ей - нынешний день нельзя терять. Ветер прогнал облака, заветный пруд принял подарок, и впервые за все проведенное в Озерном замке время сгорел хлеб, позволяя незаметно взять молоток. Это не могло быть случайным, улыбки судьбы коротки и редки, значит, нужно успеть!
- Теперь ты горишь, - озаботилась роскошная, когда Мэллит садилась за стол, и добрые слова открыли дорогу лжи.
- Нет, - солгала девушка, - мне холодно… Они слишком выстудили комнаты. Они усердны.
- Холодно? - Нареченная Юлианой сперва удивилась, потом доброе лицо стало озабоченным. - Иди-ка сюда!
Гоганни подошла, уже зная, что ей будут трогать лоб и слушать, как на запястье бьется жила. Роскошная не читала в душах и не знала причины, ее руки ощущали лишь следствие.
- У тебя жар, - решила она. - Не сильный, но полежать нужно.
- Я лягу, - согласилась гоганни, - но я боюсь уснуть и увидеть кровь.
- Выпей сонный отвар, он тебя успокоит.
Питье Мэллит, назвав горячим, унесла к себе, задвинула засовы на обеих дверях и села, ожидая, когда нареченная Юлианой ляжет. Она всегда ложилась после обеда и вставала уже в сумерках; сегодня, в день удачи, по-другому быть не могло. Часов в комнатке не имелось, но Мэллит знала, что, ложась, роскошная ее окликнет, - так и стало.
- Мелхен… - Голос был ласков и спокоен. - Девочка моя, ты спишь?
Мелхен спит, Мелхен выпила снадобье и крепко спит, она проспит до вечера. Гоганни открыла большую книгу о цветах и прочла, не пропуская ни единого слова, десять страниц. Десять страниц - четверть часа. Пора! К озеру надо прийти первой.
Девушка осторожно потянула на себя тяжелую раму. Ветер дул с другой стороны, а здесь было затишье, и на оплетающих стены черных лозах держались пятипалые листья - алые, светло-желтые, багряные. Снять головную ленту, сбросить туфли, продеть ленту сквозь пряжки, повесить связку на шею, вскочить на подоконник, шагнуть на тянущийся вдоль гостевых спален карниз… Хорошо, что окна выходят не во двор, а в пустой, теперь пустой цветник. Уходить из отцовского дома было трудней, правда, немного мешают мокрые плети, но они же и помогут, если соскользнет нога. Не соскользнула. Мэллит спокойно юркнула в заранее приоткрытое окно.
3
Бывают дни невезения, а бывают дни удачи. Сегодня по всем признакам был один из них, и девушка торопилась. Закутавшись в плащ, она спустилась в сад и исчезла в желтом чреве галереи. Слуги, обедавшие после господ, доедали сладкие пироги и сплетничали, вновь приниматься за работу они не торопились. Гоганни никто не увидел, ей даже не понадобилось перелезать через ограду - беседка была отперта, значит, первородная Габриэла еще не выходила.
Светлые поляны манили памятью лета, но Мэллит напрямик не пошла - хозяйка могла стоять у окна, любуясь на ставшие ее сердцем сады, она заметила бы на золоте мертвых трав темную букашку. Девушка двинулась вдоль ограды нижнего парка, зная, что от взглядов сверху ее скрывают ветви, а войти в лабиринт со стороны озера даже удобней.
На берегу серые утки спорили с зеленоголовыми селезнями, и, вторя птицам, тихо плескалась вода. Мэллит присела на корточки и омочила руки в чистом холоде, прося входящую в силу Луну о помощи. Поднялась, тронула мокрыми пальцами виски, выдернула из петли колотушку, вернула назад и осталась довольна своей выдумкой. Справа тянулась синяя с серебряными росчерками гладь, слева, отрезая прошлое, бледной стеной встали тростники лабиринта. Гоганни смотрела на них, пока из сухой чащи не взмыла утиная стайка. В том, что их спугнула первородная, Мэллит не усомнилась ни на миг; если в чем и были сомнения, так это в силе собственных рук, но Луна поможет и полковник Придд останется жив.
Потревоженные утки давно смешались с кормящимися у берега сородичами, однако Мэллит не спешила ступать на усыпанную мелкими камешками дорожку, дав безумной время отослать служанку, а нареченной Эмилией - дойти до беседки и запереть теперь уже запретный сад. По обе стороны входа в лабиринт стояли две скамьи, возле первой доцветало странное растение, похожее на вдруг заалевшую мяту. Гоганни сорвала и размяла в пальцах листок, он пах пряно и горько, напоминая смешанную с перцем полынь. Алая трава, если в ней нет яда и чрезмерной резкости, сможет отбить запах тины у озерных рыб…
Хруст гравия, еле слышный в шорохе тростника, заставил девушку оглянуться. Первородная Габриэла неспешно шла к озеру, она еще не видела гоганни, но здешний берег слишком топок, чтобы успешно исполнить задуманное. Мэллит откинула капюшон и села на скамью, ожидая, что ее окликнут, и готовясь ответить.
- Ты опять здесь, девочка? - Первородная казалось слегка удивленной. - Как же тебя тянет покой…
- Я в первый раз вижу такой цветок. - Мэллит раскрыла ладонь с красными листочками. - Это яд?
- Увы, нет. - Габриэла тоже откинула капюшон. - Это искрянка. Летом она топит берег в крови, хочешь увидеть это и другое - оставайся со мной.
- Я нужна баронессе Вейзель. - Мэллит, словно сожалея, покачала головой. - Как я могу ее оставить, ведь она теперь одна…
- И пусть. - Первородная улыбнулась. - Пойдем отсюда. Озеро ловит слишком много солнца.
- В сердце тростников вода не режет глаза, - тихо согласилась гоганни, - там спокойно.
- "Сердце тростников"… - повторила безумная. - Сердце… Оно утонуло, вокруг него вырос тростник. Сердце помнит, оно рассказывает о чужом доме, и тот снится и снится… Меня заперли в чужом сне, но разве это предательство первое? Так ты не любишь моего брата?
- Я не могу любить.
- Ах да, ты говорила… Почему ты не ненавидишь?
- Он умер.
- Ну и что? Нельзя прощать, запомни это. Никогда и никого не прощай, тогда ты останешься и запрешь за ними двери. За всеми. Пусть воют по ту сторону, пусть грызут засовы… Пусть тянут за собой свою кровь и своих любовников! Ты знаешь, как ты красива? Красоте нужна или любовь, или ненависть, без них ты станешь такой, как она!
- "Она"? - переспросила Мэллит. Впереди блестит пруд, но у этого берега слишком много тростника и ни одного камня. - Графиня Гирке?
- Она так и не стала Гирке, она предпочла поседеть… А ведь все было очень просто. Любить мужа или ненавидеть, а она выбрала цветы… Ей бы ненавидеть тех, кто ее отдал и взял, но она стала собакой и сторожит мое сердце. Глупо, ведь я его променяла, только Ирэна вообще глупа, она решила меня жалеть. Тебе меня жаль?
- Я… вас не знаю.
Ее нужно взять под руку и отвести к двум камням. Иначе она так и будет стоять и говорить, а потом придет Эмилия…
- Не знаешь? Тебя нес на руках мой брат, что он тебе говорил?
- Полковник Придд не хотел, чтобы я разбила ноги. Он ничего не рассказал.
- Он - негодяй, они оба негодяи… Один недоплатил, второй заплатит за двоих. Жаль, Валентин не хочет полюбить тебя. Я была бы рада.
- Мне не нужно, чтобы меня любили! - Мэллит взяла безумную под руку, так в Талиге ведут знатных дам, так везде прикасаются к змеям. - Я видела, на дне что-то блестит, но ведь это не сердце?
- Нет, конечно же, нет…
- Но я видела.
- Побрякушки. Глупые женщины так выпрашивают счастье. Здесь был колодец со злом… Ты слыхала про зло, что приходит с закатом? Порой оно дает, что у него просишь… Это те, что желают добра, всегда забирают! Значит, ты не знаешь, как мне желали добра?
- Нет. - Первородная все же двинулась с места. До двух камней далеко, но время есть, и они дойдут. - Я знаю только ваше имя.
- Мое имя? Которое?
- Вас нарекли Габриэлой.
- Я - графиня Борн, девочка. Я была такой, как ты, когда мне надели браслет с дубовой ветвью. Меня не спрашивали, в нашем доме никого не спрашивают. Я сказала "да", как мне велели, и только потом увидела его глаза, зеленые, с солнечными крапинками. Я умерла, и я родилась…
Первородная замолчала, однако руки не отняла. Она вспоминала и шла умирать, тростники это знали, тростники и леденящая мертвые корни вода. В тихом шорохе не было ни жалости, ни голода, только ожидание неизбежного. Ожидание зимы…
- Как же мы с Карлом любили друг друга! - Безумная заговорила, когда дорога почти иссякла. - Наше счастье было ярче солнца, но нас сожгло не оно… Мой муж выполнил свою часть договора, а мой уже не отец - не пожелал. Я помню, Карл проводил герцога Придда до кареты, вернулся и сказал, что помощи не будет. Он почти смирился, но я не дала ему отступить! Я знала, что делать, и я делала; я просила, и мне отвечали, но Карл отправил меня в Васспард. К ним! В их холод, в туман… Муж хотел меня защитить, а это я защищала его! Я была молода, я поехала.
- Здесь красиво, - сказала Мэллит и остановилась. Найденные перед обедом валуны ждали, как и замершие тростники, и золотая вода.
- Уходи, - внезапно велела первородная, высвобождая руку. - Ты мне не нужна… Ты не слушаешь.
Мэллит ничего так не хотелось, как уйти, но смерть была уже в Озерном замке, она заберет Валентина, если прежде не насытится его безумной сестрой. Гоганни покачала головой.
- Я не уйду, но касаться горя тяжело.
- Оно не твое. - Голос стал суше пепла. - У тебя не может быть горя, так, мелочь… Потерянная серьга, никчемная обида. Горе не приходит без любви, но только оно меня удержало. Любовь и горе рождают ненависть, а ненависть может обменять сердце на смерть. Я смогла, ты - не сможешь, ты всего лишь обронила серьгу. С каким она была камнем?
Нужно было отвечать, и Мэллит ответила:
- Это был янтарь.
- Как твои глаза. Я подарю тебе ожерелье.
- Мне ничего не нужно.
- Разве? Тогда почему ты приходишь?
- Здесь красиво. - Мэллит сошла с тропы и двинулась к воде. - Я люблю быть одна.
- Да, ты свободна, тебя трудно поймать… - Первородная идет сама! Идет к воде… - Они ускользали от меня. Оба. Но я поклялась, когда мне перестали лгать про Карла… Я обещала ему остаться в Васспарде, пока он за мной не придет. Распускались листья, я ждала, а мне говорили, он занят. Он воюет… Он бежал в Гаунау. Его убили в Занхе, ты знала об этом?
- Нет.
- Лжешь.
- Я росла в… Алате. Графиня Гирке и полковник Придд не говорят со мной о своем доме.
- У них нет дома. Брата не будет. У сестры ничего не останется.
Первородная стояла уже возле самого среза воды. Лучшего места не найти - травянистый берег и каменистое дно. Мэллит поймала взгляд, серебряный и холодный.
- Мне жаль, что граф Борн погиб.
- Тебе все равно! - Первородная резко отвернулась. - Оставь меня.
Нареченная Габриэлой смотрела на дальний валун. Ночью был ветер, он принес из сада листья и осыпал ими воду и берег. Красные на сером камне, они предвещали кровь. Рука Мэллит нырнула под плащ, готовясь высвободить молоток. Сестра первородного молчала, солнце золотило ее волосы, даруя им цвет созревших каштанов. Густые и длинные, они были уложены так, что защищали затылок и макушку.
- Ты еще здесь? - Женщина у воды обернулась, гоганни вздрогнула и крепче сжала деревянную рукоять. - Тогда слушай. Ты будешь знать почему, и ты расскажешь.
- Нет.