- От кого это зависит? От Рокэ?
- Регент занят другими делами, баронесса, и он очень далеко. - Так далеко, что даже выходцам не найти! - Судьбу Лаик решит герцог Ноймаринен. Сударыня, граф Ариго и барон Райнштайнер очень ценили генерала Вейзеля. Они хотят засвидетельствовать вам свое почтение.
- После службы. Скажите им, что мне не нужны соболезнования, пусть лучше расскажут про Мельников луг, они ведь там были оба. Я хочу знать все, но это уместно за столом, когда мужчины пьют и вспоминают. Рокэ мог выпить очень много, а вы?
- Меньше, но тоже достаточно.
Свести по длинной крутой лестнице беременную, как бы та ни храбрилась, непросто. Ступени были высокими и узкими, и Ли спускался боком, готовясь в любой миг подхватить баронессу. Не упал никто. Внизу уже ждал беловолосый священник, которого так и тянуло назвать жрецом, да и пропорции храма криком кричали о гальтарских временах, а вот убранство было новым. Относительно. Такое литье вошло в моду уже после Двадцатилетней.
Тонущий в рябиновых и еловых ветках гроб был закрыт - прошло слишком много времени, чтобы смотреть в лицо умершего. В ногах, как и положено, лежали шпага и перевязь, в головах стояло кресло для вдовы и скамеечка для приемной дочери, остальных ждали недлинные, обитые траурным бархатом лавки - Франциск разрешил своим последователям разговаривать с Создателем сидя, но и стоять при этом не запретил. Дворцовый этикет предписывал скорбеть, оставаясь на ногах, однако баронесса Вейзель и графиня Гирке рассудили иначе. Лионель, придерживая шпагу, сел слева от изголовья. Места хватило бы еще на троих, но рядом устроился только Придд, хозяйка куда-то пропала, а Райнштайнер с Ариго расположились напротив, так что Савиньяк мог видеть не только Юлиану, но и генеральские физиономии. Райнштайнер казался сосредоточенным, Ариго - растерянным и слегка пьяным. Задние скамьи заняли эскорт и слуги - всего человек тридцать, очень скромное прощание.
Проводить Вейзеля, дай им возможность, явилась бы вся Марагона и вся Западная армия, и это не считая земляков и родни. Бергеры, впрочем, еще соберутся у фамильной усыпальницы, когда артиллерист вернется домой. Маркграф, как и положено варвару-агму, устроит пир со стрельбой, но горевать будет искренне. Вот в Савиньяк на отцовские похороны сбежалась вся знать, и только Леворукий с Росио знали, как вдове и наследнику хотелось вышвырнуть прочь едва ли не половину гостей во главе с тессорием и кансилльером. Вытерпели, чудом не захлебнувшись в лживом сочувствии. Потом Ли узнал, что вдова не пролила ни слезинки, да и наследник был подозрительно спокоен и вообще слишком долго ехал… Долго, кто спорит. Пока об убийстве известили командующего, пока разыскали капитана Лэкдеми, пока тот месил грязь по раскисшим дорогам, пробиваясь в ставку маршала…
- Плохо дело, - сказал тогда фок Варзов и с бессильной злостью оттолкнул лежащее перед ним яблоко; оно покатилось, сбив лежащие на краю стола грифели. Ли бросился их собирать, он уже слышал про взбесившегося Борна и решил, что "плохо" - это значит идти и стрелять не в дриксов, а в своих. В однокорытников, сослуживцев, собутыльников, сдуру ввязавшихся в нужный разве что Эйнрехту с Паоной мятеж.
- Арно погиб, - резко бросил маршал. - Ездил в Борн уговаривать - и погиб. Две пули - в живот и в голову… Вторая, слава Создателю, - наповал. Тело отдали, уже везут в Савиньяк…
Почему-то он продолжал собирать эти кошачьи грифели и собрал все, последний был синим. Новый граф Савиньяк положил его на стол и, подчиняясь приказу, сел, чтобы слушать дальше. Фок Варзов никогда не считал нужным обкладывать младших ватой, Рокэ не случайно угодил в оруженосцы именно к нему - последний сын соберано Алваро, только что потерявший мать… Ноймаринен отказался от маркиза Алвасете, сказав, что не сможет выбросить из головы Карлоса и дриксенские пули. Пуля, убившая отца, числилась талигойской.
Сгорали свечи, над курильницами вился дымок, более горький, чем на юге, вздыхал неожиданный в такой глуши, но очень хороший орган, а Лионель, хоть и видел все, вернулся в другой храм и в другое время. Рядом молчала мать, кусал губы Эмиль, ничего не понимал одетый в черное Арно и грозовой тучей застил свет Бертрам. Валмона матери тоже пытались припомнить… Мужчины замолчали после первой же дуэли, затем Ли одного за другим прикончил любовника одной распустившей язык дряни и брата другой. Этот намек поняли даже Колиньяры.
Органные стоны уступили место слову. Франциск был прав, переведя богослужения на язык, понятный каждому крестьянину, но сегодня Ли предпочел бы гальтарскую службу или, того лучше, морисскую, хотя багряноземельцы своим богам вряд ли поют.
Заученные в детстве фразы будоражили память, былое кидалось на грудь неотвязным злющим псом, но Савиньяк раз за разом отпихивал залитую отцовской кровью морду. Он не имел права помнить больше, чем нужно, и приехал в Альт-Вельдер не за прошлым. Договор с Бруно прикрывал спину, армия и гарнизоны начинали избавляться от грязи, но залатать пробоину - еще не значит пристать к берегу. Несвихнувшаяся часть Талига получила передышку, только вряд ли долгую.
Эпинэ и Левий увели часть горожан - ту, которую задело меньше всего, и теперь они стали заботой Бертрама. Заодно беженцы оттянут на себя самую настырную часть бесноватых, и в столице установится, а может, уже установилась какая-то власть, которой нужно город кормить. Где брать провизию? Разумеется, в окрестностях, постепенно отдаляясь от Олларии и растаскивая зелень туда, куда она сама еще не добралась. В Альт-Вельдере играл орган, а в десятках городков и сёл вчерашние соседи безвозвратно делились на мародеров, беженцев и тех, кто готов драться, но поди различи их в закипающем котле, которым становится внутренность Кольца Эрнани. Такая мирная, такая зажиточная, ни разу между Франциском и Альдо не видевшая ни чужой армии, ни мятежа… А ведь не будь полоумного анакса, Оллария получила бы наглотавшегося зелени Штанцлера. Это было бы похуже вождя всех варитов!
Память снова показала зубы, потому что кансилльер принялся вредить после казни Борна, для спасения которого не шевельнул и пальцем. Тогдашнему Ли было не до политики, но позже он попытался разобраться в том, что произошло, почти сожалея о своем отказе присутствовать на допросах. Сильвестр предлагал молодому графу пропуск в Багерлее, однако Ли ответил, что доверяет суду и приедет только на казнь. Эти слова и вытащили его из Торки. Так, по крайней мере, утверждал дядюшка Гораций, и он же рассказал, что на вопрос о причине убийства Борн ответил: "Савиньяк меня убедил сложить оружие". Хурии сочли это издевательством, но иного ответа они не дождались. Предводитель мятежников держался твердо, а Сильвестр в те поры склонялся к милосердию. Не будь убийства, да еще столь подлого, Борн отделался бы заключением, однако граф предпочел отрезать себе дорогу назад. Эмиль считал это трусостью, Ли отмалчивался, но сам мостов не жег никогда, как и Алва.
Орган вновь завел что-то умиротворяющее, грустное и знакомое. Вариации на эту тему звучали в доме Капуль-Гизайлей… Мать жалела баронессу и саму по себе, и вместе с Эпинэ, Лионель тоже предпочел бы, чтобы красавица осталась жива. Жена Констанса многое видела и многое запоминала, а рассказы барона теперь стали важней его антиков. Бросающие столицы и шарахающиеся от моря холтийцы, сгинувшее без следа Саймурское царство, жмущийся к берегу султанат, три ринувшихся на сушу моря, что слились в людской памяти в единый потоп… Искать во всем скрытый смысл глупо, не искать - еще глупее. Чтобы "стать" Фридрихом, Ли не только расспрашивал шпионов и дипломатов, но и читал посвященные "Неистовому" оды и добывал копии с заказанных принцем миниатюр. Что было важным, а что - дурной тратой денег и времени, Савиньяк не знал, но бой у Ор-Гаролис он выиграл. Понять высший промысел совсем не то, что разгадать замысел дурака, однако понять необходимо.
Служба продолжалась, спасибо хоть память унялась и думать больше не мешала; только в самом конце, подавая руку баронессе, Ли вспомнил брошенный по кэналлийскому обычаю к ногам матери синий плащ. Вдова маршала Савиньяка его подняла и накинула себе на плечи, принимая служение длиной в одну из двух жизней - ее или Рокэ.
- Ей ничем не помочь, - вздохнул дядюшка Гораций, когда мать ушла.
Рокэ не спорил.
- Все, что я могу - это отобрать у дриксов Гельбе, - сказал он, - и я отберу.
Через девять лет он это сделал, еще через три - пропал.
Небо над Альт-Вельдером успело стать густо-синим, как грифель, которым фок Варзов обозначал врагов. Стареющая луна смотрелась в еще не подернувшиеся ледком лужи, а над башней, что-то обещая, повисла крупная звезда.
Дамы в сопровождении брата хозяйки ушли, чтобы, согласно бергерскому обычаю, вернуться, когда мужчины поднимут первую чашу. Двери западного флигеля были распахнуты, окна ярко освещены - Придды знали толк в самых разных традициях.
- Все сделано очень достойно, - сообщил барон Райнштайнер, - нам остается лишь занять место за столом, не так ли?
- Да, - подтвердил Лионель, потому что бергеру требовалось подтверждение командора Горной Марки. - Кстати, господа, вы ведь слышали, что Вальдес собирается обойти Бирюзовые земли и плыть на восток, пока достанет пресной воды?
Ариго откровенно удивился, Райнштайнер не удивился, но уточнил:
- Я слышал, как об этом говорил молодой Фельсенбург, и нахожу эту затею приемлемой, но несвоевременной. Вы полагаете иначе?
- Я хочу понять, почему этого и еще многого другого никто не сделал до сих пор. Идемте, господа, негоже заставлять дам ждать.
Глава 5
Талиг. Альт-Вельдер
400 год К. С. 6-й день Осенних Ветров
1
Бергерская тризна не задалась, вместо нее случился добродетельный провинциальный обед, на таких Ли в юности сиживал не единожды. Иногда подобные трапезы спасают свеженькие женские личики, иногда - мастерство поваров и местные деликатесы. На сей раз повезло и с тем, и с другим. Хозяйка была хороша, гоганни в бергерских ленточках - прелестна, но всего лучше оказалась утка с шафраном, впрочем, выдержанная "Змеиная кровь" была ее достойна. Савиньяк отдавал должное и тому, и другому, однако привнесенная хозяевами изысканность явно смущала офицеров бергерского конвоя, а беднягу Ариго и вовсе лишила свойственного ему аппетита. Райнштайнер преспокойно ел и пил, но молча, гоганни Мелхен раскрывала ротик, лишь отправляя в него кусочек съестного, а Придд с сестрой беседу поддерживали, но не вели, да этого и не требовалось. Говорила баронесса Вейзель, и она имела на это право. Хотя бы на это.
Ли не знал, как и когда его собственная мать впервые увидела отца, что он сказал, что она ответила… Хотел бы знать? Теперь - да. Проэмперадор слушал об отплясавшем свое марагонском празднике и видел, как к пышущей здоровьем и уверенностью в своих чарах девице подходит чопорный капитан. Пара знакомится, чинно ест знаменитые пирожки, дефилирует мимо телеги с игрушечными бедами, присматривается к танцующим, входит в круг. Они не торопятся - любовь ведет их широкой, проторенной тысячами бергерских башмаков тропой, но это несомненно любовь. Она длится год за годом, пока ее не обрывает пуля. Нелепая, случайная, беспощадная.
- …Курт вспомнил о наших поисках. Конечно, имя "Рокэ" в Бергмарке - редкость, но наши сыновья будут служить Талигу.
- Несомненно, сударыня. Итак, генерал Вейзель велел назвать сына Рокэ?
- Его сил хватило только на то, чтобы прошептать "Рокэ". Этот глупый Трогге ничего не понял, ему почудилось, что Курт зовет Первого маршала, такая нелепость! Хотя Трогге не мог знать, о чем мы говорили утром. Мы встретились на марагонском празднике, и потеряли друг друга мы тоже в Марагоне…
Графиня Савиньяк молчала, шокируя соседей своей бесчувственностью; баронесса Вейзель говорила и говорила, возвращаясь к истокам своего счастья, чтобы вновь спуститься берегом к устью. Лионель приподнял бокал:
- За вашу первую встречу, сударыня.
Вдова благосклонно кивнула, рассказ продолжался, иногда его прерывали тосты, иногда слуги. Подавали новые блюда, меняли посуду, но выставленное на стол вино не спешило кончаться - бергеры то ли скромничали, то ли не любили "этой южной кислятины". Ничего, в Агмштадте наверстают. Конец трапезе положили напольные часы, как и многое в этом замке, созданные вскоре после Двадцатилетней. Изукрашенные серебряными осетрами и лентами водорослей, они били и раньше, но в этот раз все отчего-то замолчали, прервав и так полумертвую беседу. Когда звон затих, баронесса Вейзель поднялась, следом вскочила ее приемная дочь, и сразу же начали вставать мужчины; сидеть осталась лишь хозяйка замка, показывая, что за этим столом распоряжается не она.
- Благодарю вас всех, - вдова медленно переводила взгляд с лица на лицо, - и приглашаю в наш дом, когда военные смогут оставить армию. Я доверяю маркграфу встретить моего мужа, а мы с Мелхен пока останемся здесь. Курт велел бы мне именно это. Генерал Райнштайнер, я не сомневаюсь, что вы определили в эскорт хороших солдат, и подтверждаю ваш выбор. Мы до вашего отъезда еще увидимся, но я говорю сейчас, а вы - слышите. Покойной всем ночи. Господин командор?
- К вашим услугам, сударыня.
Она в самом деле устала, это чувствовалось и по походке, еще более тяжелой, чем днем, и по молчанию, которое не нарушали ни гоганни, ни плывущая впереди графиня Гирке. Серебряный шандал в ее руке наверняка вышел из той же мастерской, что и часы. Тогдашние Альт-Вельдеры обладали неплохим вкусом и думали о потомках, а теперь их не осталось, разве что титул получит один из братьев Придда.
Женщина со свечами бесшумно поднималась по лестнице, она вполне могла сойти за призрак, обстоятельства к этому располагали.
- Бедная девочка, - вздохнула баронесса, - у этого озера она зачахнет. Я так ей и сказала.
Если ответить нечего, лучше не отвечать. Савиньяк промолчал, это было нетрудно - они почти пришли. У двери госпожа Юлиана неожиданно привстала на цыпочки и поцеловала Проэмперадора в лоб.
- Тебе надо выспаться, - велела она. - Вы все недосыпаете, от этого развивается сердечная болезнь.
- Нашей семье, сударыня, это не свойственно, но я последую вашему совету.
Две женщины исчезают в приоткрывшемся проеме. Третья остается. Это кстати, если только она не уподобится Фриде.
2
Жермон поднялся из-за стола в твердой уверенности, что сыт, однако через полчаса иллюзия рассеялась: Ариго был голоден, как торский волк после недельного бурана. Увы, в отведенных генералу комнатах имелись книги, но не еда. Голодающий совсем уже собрался спуститься в конюшни и пошарить в седельных сумках - помешал Райнштайнер. Барон отобедал на совесть и теперь решил поговорить, Жермон ничего против не имел и лишь спросил, не найдется ли у друга чего-нибудь съестного.
- Я видел, что ты плохо ешь, - кивнул бергер, - и зашел узнать, как ты себя чувствуешь, но твой внешний вид рассеял мои опасения. Тебе не понравилось, как здесь готовят? Это удивительно, в Альт-Вельдере отличная кухня, хоть и необычная для этих мест.
- Да! - с готовностью подтвердил Ариго, не пробовавший подобных уток даже в гвардейской юности, но почему-то ограничившийся всего одной птицей. - Сам не знаю, с чего я решил, что сыт. Так у тебя ничего нет?
- Я распорядился об ужине, - невозмутимо сообщил барон. - Правда, я не думал, что он пригодится немедленно. Герман, у нас слишком мало времени, чтобы ложиться спать вместе с беременной вдовой. Надеюсь, ты понял, что я имел в виду одновременность отхода ко сну. Я хотел кое-что предложить, но сперва тебе следует перекусить.
С чем с чем, а с этим Ариго был полностью согласен. Больше, чем есть, ему хотелось лишь говорить о графине Гирке, но это было неуместно. К тому же Ойген собрался порассуждать, и его рассуждения остановить было лишь немногим проще, чем разогнавшегося Катершванца. Непарного.
- Я с радостью что-нибудь проглочу, - кивнул Жермон, так как молчание Райнштайнер мог принять за отказ. - Наверное, я стеснялся. Три дамы и Проэмперадор - это для меня слишком.
Ойген показал зубы, подтверждая, что шутка принята, и они перебрались к бергеру, где вкусно пахло хорошей мясной подливой. Жермон ел, Райнштайнер катал хлебные шарики и повторял то, что Ариго слышал уже не раз.
- Несомненно, старинные поверья, как золотоземельские, так и привезенные агмами и варитами, имеют большое значение. - Ойген отправил очередной шарик в тарелку. - Я готов признать важность саграннских и даже холтийских легенд, но почему Савиньяк заговорил о затее Вальдеса, которая может осуществиться в лучшем случае через несколько лет? У тебя есть соображения?
- Откуда? - Жермон отодвинул ополовиненное блюдо, понимая, что иначе друг ляжет спать натощак. - Проще всего спросить самого Савиньяка, но я это делать отказываюсь.
- У тебя есть на это какие-то причины?
- Нет, - отмахнулся Ариго, - просто не хочу.
Он имел в виду лишь то, что сказал. Экспедиция Вальдеса и рассуждения Проэмперадора не значили ничего в сравнении с высокой прической и серебряными глазами. Ариго еще мог вполуха слушать про всяческое старье, время от времени глубокомысленно мыча, но не объясняться.
Ойген оставил в покое растерзанную горбушку и положил руку Жермону на плечо.
- Мне следовало сказать тебе это раньше, - покаялся он, - еще до прибытия маршала Эмиля, сейчас же это стало насущной необходимостью. Ты слишком близко к сердцу принял смену командующего, но тебе следует думать не о маршале фок Варзов, а об армии.
- Что? - растерялся Ариго, думавший лишь о молчаливой графине. - Ерунда какая-то!
- Попробую тебе объяснить, - утешил бергер. - Ты можешь ухаживать за хорошенькой девушкой. Тебе приятно с ней встречаться, покупать ей бусы и ленты. Она очень славная, но, когда речь заходит о браке, главным становится, сумеет ли она подарить тебе здорового ребенка и сможешь ли ты на нее положиться, когда начнутся неприятности. К командующему следует относиться еще более серьезно, ведь от него зависит гораздо больше, чем благополучие одной семьи и сохранение одного рода. Я понимаю, фок Варзов тебе дорог, однако Лионель Савиньяк надежен и видит то, что нужно. Он не принесет нам непозволительного второго поражения.
- Скажи лучше, что он понимает твои истории про погасшие маяки.
- Не понимает, но желает понять, и это тоже крайне важно. Ты стараешься быть несправедливым к Савиньяку, потому что испытываешь стыд перед бывшим командующим, а это фок Варзов должен испытывать стыд перед нами.
- Да не предвзят я! - от души гаркнул Жермон. - Ли я плохо помню… Бегали у нас по Гайярэ два козленка, поди разбери, кто - кто. Хотя мэтра Капотту один из них хорошо так уел…
Жермон в самом деле без труда привык к близнецам-маршалам, уже взрослым и обошедшим его на пару корпусов. С Эмилем никаких сложностей не возникло, да и Лионель генералу понравился, жалость и уважение к Вольфгангу этому отнюдь не мешали.
- Чем меньше ты будешь вспоминать мужа твоей матери, - Ойген был само назидание, - ее саму и твоих единоутробных братьев, тем лучше. Останься они живы, тебе пришлось бы отомстить за убийство отца, причем сделать это так, чтобы не повредить репутации королевы. К счастью, сейчас от тебя ничего подобного не требуется…
- Делать мне нечего!
- Хорошо, что ты это понимаешь. Напомни, о чем мы говорили.