- К Проэмперадору, и к кошкам приличия! У нас Излом, и я вас наконец нашел. По дороге сюда я завернул в церковь и спросил… Для свадьбы без помолвки нужно разрешение короля или кардинала, но если Проэмперадор решает вопросы войны и мира, этот он тоже как-нибудь решит.
- Вы хотите?..
- Я хочу умереть вашим мужем, сударыня. То есть я умирать совсем не хочу, но браслет мне нужен. И вам тоже. Я должен на вас жениться прежде, чем уеду, иначе мы друг друга потеряем.
- Почему вы так говорите?
- Не знаю. Еще раз, нет или да?
Она не ответила, просто протянула руку - ни кольца, ни браслета, даже вдовьего, на ней не было, только зажатая в холодных пальцах дубовая веточка. Жермон ее высвободил и бережно вставил в одну из ваз, к рыжим, не желающим признавать зиму цветам.
3
Когда показались первые дома, желание сбежать, зажав нос, сменилось куда более сильным желанием выхватить пистолет и очертя голову броситься вперед. Руперт так и поступил бы, будь он пресловутым капитаном рейтар. Тронув для некоторого успокоения ольстру, лейтенант перевел мориска с рыси на шаг и выпалил:
- Брат Орест, как хотите, но что-то не так либо со мной, либо с этим городишком!
- Я бы не исключал ни одной из названных возможностей, а также их объединения.
Монах рассеянно коснулся груди, и Руппи вспомнил холод эйнрехтской ночи и обнаружившийся под снятым балахоном арсенал. Оказавшись в армии, адрианианец стал носить палаш открыто, но вряд ли ограничивался лишь им.
- Поводов для тревоги я пока не вижу, но будем бдительны.
Высказавшись, "лев" замолчал, предоставив действовать офицеру. Злосчастный городок стоял смирно, дымы над ним не клубились, колокол не звонил, воронье не кружило, да и с чего бы?
Можно было пройтись по домам и расспросить местных: Гельбе было под фрошерами не столь долго, чтобы здесь забыли родной язык, но что-то словно под локоть толкало.
- Симон, - негромко окликнул Руппи "слугу", - ты говорил, Целлер - человек толковый?
- Точно так, но леноват.
- Остаетесь с эскортом здесь, ты - за старшего. Услышите что-то странное - один ждет, другой идет и смотрит, только тихо. При необходимости доложите… тому, кому сочтете нужным. Ясно?
- Сделаем, сударь. Осмелюсь доложить… Негоже вам только со святым отцом. Не по уставу.
- Шварцготвотрум! - Никуда не денешься: Фельсенбургу при особе Бруно шляться без свиты негоже. - Вы, двое, со мной.
Тракт вливался в более или менее широкую улицу, и Руперт, кивнув адрианианцу, просто поехал вперед, надеясь выбраться к рынку. Так и оказалось - обогнули укрывшийся за крепким забором дом и увидели явно торговую площадь. Вороной раздраженно замотал головой: мориску здесь не нравилось, Руппи - тоже.
Местных видно не было, разве что у бесколёсной телеги лежало, сидело и чесалось с полдюжины ничейных псов. Собаки молчали, зато с дальнего конца площади, где клубилась не слишком густая толпа, доносились обрывки каких-то тирад. Голос был один - похоже, кто-то держал речь перед подобием строя. Вылезших к рынку лоуварденцев было больше батальона, но ощутимо меньше полка. Там же сгрудились фуражиры, обозники, артиллеристы и даже кучка рейтар. Охранения бездельники не выставили, но мирной картина не казалась.
- Надо бы послушать. - Брат Орест говорил негромко и быстро. - Для начала.
- Согласен.
Спешиваться Фельсенбург счел излишним. Велев солдатам ждать у собачьей телеги и освободив на всякий случай правую руку, он тронул Морока коленом, и жеребец послушно зашагал к не замечающей пополнения толпе.
Голос, все тот же - сильный, хриплый, низкий, продолжал вещать. Стоящие не так чтобы плотно зеваки перед всадниками расступались, и вскоре Руппи увидел широкую спину, обтянутую синим мундиром конного мушкетерского полка. Человек стоял, чуть наклонившись вперед, иногда он потрясал кулаком и топал ногой. Шляпы оратор не носил, но шитый золотом воротник изобличал офицера.
Речь продолжалась. Первое, что разобрал в словесном потоке Фельсенбург, было "варитская доблесть", вторым прилетел "завет Торстена".
- Слыхали? - спросил не отстававший адрианианец, и Руппи кивнул: вот она, зараза, добралась. Где святой Торстен, там и кит. Собственно, кит был уже здесь. На воткнутом в землю флаге, при котором торчали часовые в мундирах опять-таки конных мушкетеров, тех самых, что, согласно диспозиции, ждали через два дня. А они поторопились - правда, вряд ли всем полком.
- Слева, - шепнул брат Орест, - у домов, с полдесятка верхом. Похоже, пока все.
- Значит, рванули вперед основных сил.
Офицер, знаменщик и конвой - не так уж и много… Но была драка, каких-то офицеров побили. Каких-то или… всех?
Солдаты в строю, если это убожество можно назвать "прекрасным дриксенским строем"; праздношатающиеся и вовсе что хотят, то и делают, зато никого из начальства! Удрали? Попрятались? Под арестом? Мертвы? Как бы то ни было, китовник распинается, и никто его не обрывает.
- У стены, - снова доложил монах, - трупы. Чьи, не разобрать.
Очень может быть - тех, кто не желал слушать о варитском величии, но тебе-то что делать? Удрать можно, никто и не чихнет, а дальше? Курьера - к Бруно, самому - к Рейферу? Наоборот? Привести рейтар - полсуток, не меньше, за это время, если фрошеры с Рауфом не путают, десяток китовников обернется парой батальонов, вот этих самых, внимающих. А если еще и на местных перекинется?
- …вам не дают пустить кровь извечным врагам! Кто не дает? Враг! Враг худший, чем марагские свиньи, и потому сперва мы покончим с ним. Хватит с нас забывших законы неженок и врунов! Только мы! Мы, вариты и потомки варитов…
Отрывистая, с "проглоченными" концами слов речь выдавала уроженца Северной Марагоны - само собой, не марага. Этому перемирие поперек горла и без Марге, так, может, он никакой и не бесноватый, а вроде Плютта? Рвется резать кипрейщиков, да гад Бруно не дает? Но унять крикуна все равно нужно. Унять, а потом образумить солдат.
- Его нужно остановить, - снимает с языка брат Орест. - И желательно немедленно.
- Как? Божьим словом?
- …беспощадность! Запомните, первый наш враг - изменники-лжевариты! Они отказались от своих обычаев! Они предали мечи и зажгли вонючие свечи! Мы очистим Золотые земли от мусора, но сперва очистимся сами. К змею перевязи и бритые морды! К змею - чужие титулы! К змею - кесарскую тухлятину! Кто чист кровью и живет по завету Торстена, тот и прав! Кто прав и силен, тот и вождь! Я уже показал вам, что значит порядок. Теперь вы увидите, что такое победа! Что такое право варита! Я очистил ваш полк от гнили, теперь мы вместе очистим другие полки. Вместе нас много! Вместе мы - дружина, как в прежние золотые времена…
Прежние времена - что от них осталось-то, кроме сказок? Хотя и от сказок бывает прок…
Темные ели Фельсенбурга, летнее солнце, на маминых коленях книга с массивными застежками - "Песнь о златовласой волшебнице Кунигунде" маме подарил отец. Для мамы главное - любовь Кунигунды и Зигмунда, для семилетнего Руппи - бой без щитов…
- Пора! - рычит марагонец. - Даю вам на сборы…
Даешь, говоришь? Ну, спасибо, любезный!
Тычок в конский бок вышел сильнее, чем хотелось. Недовольный Морок ржет, делает лансаду и, удержанный всадником, замирает в двух шагах от крикуна.
- А так ли ты доблестен, чтобы звать за собой? - бросает Руппи в лицо обернувшемуся китовнику. - Как наши предки решали такие вопросы, знаешь? Или сказать?
4
Мушкетер, надо отдать ему должное, не растерялся, а возликовал. Еще бы, ведь к нему прямо в руки валилось то, чего так не хватало для полного успеха. Затрясти на глазах будущих дружин наглого штабного щенка - это не только доказать свою силу, это окончательно оторвать полк от армии и подчинить себе!
Обведя собравшихся вояк горделивым взглядом, китовник повелительно взмахнул рукой и, расправив плечи, направился к центру площади, всем своим видом показывая, как ему не терпится прикончить соперника.
Эдакой уверенности обзавидовался бы сам Торстен, про сомнения которого сочинили аж пять песен. Одна другой кровавей, к слову сказать.
Фельсенбург, в отличие от варита, не торопился, зачем? Лейтенант спешился, лишь когда противник, остановившись точно посреди лишенного торговцев и покупателей рынка, повернулся и сбросил мундир.
- Мой Врагоруб привык к крови погуще, - объявил он, пробуя сапогом землю, - но и такая выпивка сойдет.
Угрожающе блеснул обнаженный клинок. Руппи вгляделся и присвистнул. Китовник, несомненно, был мушкетером, но вместо положенной по уставу шпаги таскал здоровенный рейтарский палаш с широким клинком и затейливой гардой-корзинкой. Если б не она, Врагоруб сошел бы за меч времен фрошерского Франциска. Шпага Руппи, хоть и боевая, была полегче. И "попроворней". Неплохое преимущество, особенно в сочетании со школой Ринге и уроками Вальдеса, но варитить так варитить, а палаш брата Ореста не уступал капитанскому, разве что "корзина", защищавшая кисть, была другой формы, попроще.
- Брат Орест, - громко и весело попросил лейтенант, - ваш клинок сейчас больше к месту. Не одолжите? Под залог моей красотки.
Адрианианец приподнял брови. Едва заметно, но намек Фельсенбург понял: чужое оружие вместо своего, привычного, может дорого обойтись. Это было истинной правдой, но Руппи уже понесло. Лейтенант лихо подмигнул монаху, и тот неторопливо вынул из ножен свой палаш.
- Как пожелаете, брат мой.
Взвесить клинок в руке, на мгновение поймать солнце, проверить баланс… Удар крест-накрест рассекает воздух. Тот в ответ ободряюще свистит. Отлично!
Руппи шел к предвкушающему триумф сопернику и не мог сдержать улыбки. Хорошо сработанное оружие удобно лежало в руке, предвещая отличный бой, и разве что не пело, а перед глазами всплывали бабушкины шпалеры. Древние неистовые воины, священный круг, смертельный поединок… Ты так хотел носить шлем и махать огромным мечом! В семь лет. Позже появились мечты посолидней.
- Вы бы, лейтенант, исповедались. - Зубы у противника были крепкими и белыми. - Я готов подождать. Недолго.
- Для начала запомни, - отрезал Руппи, покачивая в руке оружие, столь похожее на мечи предков, - вежливого "вы" вариты не знали. Это пришло от фрошеров. Надо думать, они хорошо тебя напугали, иначе с чего бы ты сбежал в тыл?
Ответный рык превзошел все ожидания, но Руппи не вслушивался, его занимали лишь глаза. Белые от ярости, закатившиеся, те самые.
Значит - бесноватый, значит - все правильно! Себя лейтенант не видел, только свою тень, слившуюся с тенью китовника в чудовищные песочные часы. Площадь слушала замысловатую капитанскую брань и ждала крови, поединок для нее был не просто зрелищем. Брат Орест со шпагой Руппи спокойно стоял в первом ряду. Кому он, хотелось бы знать, доверил лошадей? Площадь ждала и дождалась. Китовник выорал, что хотел, и теперь был готов убивать, но оставлять за ним последнее слово?
- Я за свою кровь ручаюсь, а вот с кем согрешила твоя бабушка, уж не с марагом ли?
На смуглом лице злоба, ярость, желание не просто прикончить, а раздавить. Зарычит и бросится? Нет, берет себя в руки. Он - бесноватый, это так, но он не безумен, как тот фрошерский капитан… Два капитана, и оба взбесились. Смешно, ну ведь смешно же! Да и покойный Эбби ходил в том же чине… Как все же опасно быть капитаном, если ты свинья.
Забавная мысль мелькнула и исчезла, растворившись в поднимающейся изнутри ярости. Холодной, расчетливой и при этом шалой, будто пляшущее по льдам солнце. Ночь и звезды хороши, но насколько все же правильней убивать днем.
Мгновения неподвижности, стихающий гул… Напряжение, кажется, можно резать ножом, как сыр, но это ненадолго.
- Ты послал кесарию к змею и с ней вместе отправил туда свой чин. Ты не капитан, не офицер, не воин. Ты - никто.
Теперь они стояли лицом к лицу, упершись друг в друга тяжелыми взглядами, будто готовые к драке коты, что, стращая противника, тоже орут. Но коты иногда отступают. Тут не отступит никто, а кто выживет, тот выживет - и в себя, и в победу верят оба.
5
Китовник и Фельсенбург одновременно шагнули вперед с клинками наготове. Тело подчинилось разуму, сдержав неистовое желание ударить первым.
- Э-эх-х! - Чужая сталь метнулась к голове, грозя снести половину черепа.
- Ха! - Лязг и скрежет металла по металлу. Принятый на защиту удар отдается в руке. Мушкетер силен, но и Руппи не слабее. А теперь - ответ, получай!
Сухопутчик и моряк кружат друг вокруг друга, не разрывая дистанции, удары сыплются градом в обе стороны. Из-за тяжести оружия схватка не столь виртуозна, как у эйнрехтских мастеров клинка, зато яростна.
Двое рубятся от души, с искрами, звоном и хэканьем, будто время в самом деле потекло вспять, выплюнув на базарную площадь не доведших свой бой до конца кровников. Китовник держится, не выказывая ни единого признака слабости, лишь меняется выражение лица. Сквозь злую радость, грибами, что прорывают палые листья, прорастает упорство. Мрачное, сосредоточенное, тяжелое. До голубчика доходит: легкой победе не бывать, но мысли о проигрыше он не допускает. С чего бы? Он умел, он быстр, он - будущий вождь… Как бы не так!
- Ты - падаль!
Короткая, на три-четыре вздоха, пауза. Мушкетер рычит, Фельсенбург просто усмехается, и снова в круговорот атак и защит, как в омут. Танец длится. Ноги и клинок не тяжелеют, дыхание не сбивается, пот не заливает глаза, напротив, гривастой волной накатывает дикая, неистовая радость, укрепляя силы, даря выносливость, убыстряя движения. Вперед, флот, вперед! "Сквозь шторм и снег!", сквозь пронизанную светом осень… Стоп. Хватит - сходиться с "бесноватым" вплотную незачем. Борьба и тем более драка нужны ему, но не тебе! Дистанцию… Держать дистанцию, а мушкетер чем дальше, тем больше лезет в ближний бой, и это можно использовать!
Шорох подошв по сухой серой земле, как бы мерзавец не угостил ею - правил поединка это не нарушит…
- Ну-ка, мараг, держись!
Посыпавшиеся на китовника удары не были ни точными, ни особо сильными, да Руппи к этому и не стремился. Просто танцевал. Дразнил, обманывал, завлекал. Кошка играла с мышью по имени Смерть. Кошка знала, что делает, смерть - нет…
Справа, снизу вверх. Слева, от плеча, опять справа.
Наглый щенок зарвался, вошел в раж и вот-вот подставится. Китовник ждет, изо всех сил не давая сбить себя с позиции. Конечно, ждет - ведь рубиться в таком темпе без передыху долго нельзя. Ты об этом забыл, мушкетер помнит. Он умен, он опытен, он будет велик… Сейчас выдохшийся наглец прервет атаку, и тогда…
Ну-ка, еще раз в голову. Отбил, теперь косо вниз, в бедро, и получай свою паузу! Есть! Китовник рвется вперед, как пришпоренный, чтобы смять, проткнуть насквозь, уничтожить. Проворот, противник пролетает мимо и уже не успевает закрыться. То, что зимой не сработало против Арно, теперь вышло почти идеально - пусть не изысканный укол, а кровавый, с хрустом разрубаемых костей, удар, но цели-то он достигает!
Бесноватый вздрагивает, скрючивается. И тут же, толком не повернувшись и непримиримо рыкнув, выбрасывает свой палаш в отчаянной попытке достать врага. Достать-то достал, но укол выходит слабым. Зато руку ты, белоглазый, подставил!
Великолепный - Руппи сам в этот миг собой любовался - косой удар, и перерубленная в локте рука падает наземь, так и не выпустив замысловатой рукояти. Все, победа, только этого мало! Нужно что-то еще, чтобы больше ни одна сволочь!..
Китовник слабеет, его колени подкашиваются, но левая рука все равно тянется подобрать Врагоруб. Что ж, так еще удобней. Последний, завершающий удар - по склоненной шее и со всей силы. Снова хруст и влажное чмоканье рассекаемой плоти… Ничего ж себе! Бьет алый фонтан, отсеченную голову отбрасывает на пару шагов, и она, откатившись от тела, таращится в небо уже мертвыми глазами. Шея - это же не рука! Как?! Потом, все потом… Сейчас Зигмундом из маминой книжки подхватить отрубленную башку и поднять за волосы как можно выше. Кровь мерно капает на землю и пачкает сапоги. "Дурная кровь", вот уж точно. Площадь молчит, ждет, ей… мало?!
- Вот он! - Фельсенбург трясет варварским трофеем. - А вот цена его воплей. Не знаю, кем он был, но я - Руперт фок Фельсенбург, прямой потомок Торстена! И мне не нужна эта снулая рыбина и присосавшийся к ней Марге! И вам она не нужна. А ну подайте мне эту тряпку. Живо!
Подчинятся? Попробуют убить? И куда девать этот кочан? А никуда! Отслужившая свое голова летит к бывшему хозяину, отскакивает от обтянутой взмокшей рубахой груди, утыкается носом в землю, будто нюхает. Смешно…
- Господин лейтенант… - Капрал-пехотинец подносит знамя с китом. Не из страха: приказ сильнейшего - закон. И еще трое крутятся рядом и смотрят на вожака, с обожанием смотрят. Вот ведь гадость!
С хрустом переламывается древко - если б не хватило силы, вышло бы глупо, но ведь хватило же! Кит не вышит, когда б они успели, - намалеван на полотне, хоть и со тщанием. Вытереть сапоги, швырнуть под ноги, обвести глазами площадь.
- Кто-нибудь еще хочет в Торстенов круг? В священный круг варитов? Кто-нибудь хочет, чтоб и эти земли оделись льдом?!
Не хочет никто, и никто не уходит, они все еще чего-то ждут. От него ждут. А китовников у стены не видно, удрали.
Подходит адрианианец, протягивает платок.
- Зажмите как следует. Рану зажмите. Куда вас?
- В запястье. Так, чуть царапнуло… Брат Орест, что это за чудо с отрубанием головы?
- Клинок орденской выделки. Сталь получше обычной, но и удар у вас вышел - просто загляденье. Вот и результат.
- Я старался. Пошлите за Симоном, он мне нужен тут, и где Морок?
- За углом с солдатами. Вам требуется конь?
- Да вроде нет…
Фридрих вечно вещал с коня, но сейчас это было бы нелепо, не в атаку же болванов звать.
- Полк, в строй!
Строятся торопливо, но четко и слаженно - не новобранцы, и это самое скверное. Если зараза доберется до ветеранов, армии конец, и как бы не вместе с кесарией.
- Брат Ротгер, не лучше ли вам взять вашу шпагу?
- Лучше.
А ведь такое у Торстена тоже было. Вышедшая из повиновения отцовская дружина и возжелавший власти то ли дядя, то ли двоюродный дед. Торстен его прикончил и принялся сомневаться, стоит ли снимать с отца королевский пояс или подождать несколько лет… А голубчики уже в строю, и с ними нужно что-то делать. Песня о Торстене, словно в насмешку, повторяется даже в мелочах. Значит, иди и пой, хотя без панциря, шлема и раскрашенного в родовые цвета щита какой ты, к кошкам, воитель, так, юнец незаслуженный… Ну да какой есть.
- Лоуварденцы! Вы, кажется, были дриксами? Вы дрались у Мельникова… У Трех Курганов, честно дрались. Где ваше знамя? Знамя, которое вы прославили? И где, наконец, ваши офицеры?!