- Вот именно, надо думать, - еще более раздраженно ответил Сын Клана. - А потом уже лупить в дверь. Это мой слуга. Припозднился, паршивец, побоялся меня будить, вот в окно и влез.
С той стороны воцарилась тишина. Вор обнял себя за плечи, чтобы унять дрожь.
- Хотите обыскать мою комнату? - язвительно поинтересовался молодой господин.
- Во имя Безликих, нет! - испугался "краб" по ту сторону двери. - Умоляем нас простить! Уже уходим, уходим, доброй ночи!
Удаляясь, застучали сапоги.
Знатный постоялец зажег от свечного огарка еще одну свечу, стоявшую на полке, и в комнате стало светлее.
Вор поспешно встал: немыслимо было сидеть в присутствии этого человека. Впервые он видел так близко Сына Клана. Высшая знать страны…
Спаситель истолковал жест воришки по-своему:
- Не спеши. Они наверняка обшаривают двор. Пока побудь моим гостем. - И любезно представился: - Ларш Ночная Волна из Клана Спрута, Ветвь Щупальца.
Вор, внезапно превратившийся в гостя, низко поклонился и назвался в ответ:
- Мирвик Городской Воробей из Семейства Эршис.
- Как? - восхитился хозяин комнаты и всплеснул руками, едва не уронив подсвечник. - Ой, как тебя хорошо отец назвал! До чего имя подходит!
Мирвик от души улыбнулся в ответ, чувствуя, как уходят напряжение и страх.
Он и сам знал, что имя ему подходит. Мелкий, востроносый, темноглазый, с вечно взъерошенными русыми волосами, он и впрямь походил на смешную уличную птаху, а привычка чуть склонять голову набок, заглядывая в лицо собеседнику, довершала образ.
- А то! - подхватил парень необидную господскую шутку. - Собираю крохи между чайками и воронами!
И оба засмеялись этой фразе, понятной только в Аршмире.
В порту и на припортовых улицах царили чайки, до того обнаглевшие, что выхватывали у людей из рук еду. Дальше от берега власть держали вороны, не менее вороватые и злобные. В Аршмире бытовала фраза "идти от чаек к воронам" - то есть от набережной в глубь города.
Ларш представил себе, как среди злобных, сбитых в сплоченные стаи, драчливых птиц пытается выжить мелкий юркий воробей. И сказал с неожиданным для самого себя участием:
- Крохи-то собирать, вижу, бывает опасно?
- А то! Сто лет жизни господину, выручил… топал бы я сейчас в тюрьму. А после первого судебного дня греметь бы цепью до Рудного кряжа.
- Ну, сразу уж цепью греметь! После первого ареста на рудники не отправляют.
- После первого… ну… попадался уже, кнута отведал…
Повисло неловкое молчание.
Тут бы Мирвику и заткнуться: с чего ему откровенничать перед высокородным господином? Не выдали тебя, ворюга, страже, так скажи спасибо и пошел вон…
Но потрясение от счастливой развязки еще шипело в груди отливной волной. И на излете этого небывалого приключения, которое вот-вот закончится, Мирвик выпалил:
- Да уж рад не рад, а вертись, раз за тебя отец и дед все решили! Я еще у мамки на руках орал, а люди уже говорили: "Еще один вор на свет народился!"
Ларш с новым интересом глянул на собеседника:
- Что, семейное ремесло?
- Оно самое, будь оно неладно… - Мирвику стало стыдно за свою вспышку. Какое дело господину до бед уличного бродяги? Но заткнуться посреди беседы было невежливо, и парень продолжил, стараясь казаться беспечным: - Да оно бы ничего, в Аршмире таких много - и живут себе, удачей похваляются, добыче радуются, а что придется сдохнуть на руднике или в удавке, так уж это на роду написано. И мне бы так, отец с дедом не дурнее меня были. Да, видно, Серая Старуха мою колыбель повернула…
- Что? - вскинулся Ларш. - Как ты сказал?..
Воришка дернулся в испуге: неужели прогневал господина?
- Ну, в народе так говорят, - поспешил он объяснить. - Мол, Хозяйка Зла тайком подберется к колыбели, повернет ее - и растет потом ребенок не в мать, не в отца…
- Я знаю, - взял себя в руки Ларш. - Просто я… просто сегодня мне пришлось услышать эту поговорку…
* * *
Седеющие темные волосы, пронзительные зеленые глаза, высокие скулы, крючковатый нос, сердито сжатые губы… Ульфанш Серебряный Корабль, Хранитель города Аршмира, и в хорошем настроении внушает окружающим трепет, а уж в ярости…
- Тебе Многоликая в детстве колыбель повернула! Иначе как бы мог в Морском Клане вырасти трусливый щенок, который боится моря?!
Ларш стискивает зубы. Посмел бы это сказать другой человек!.. Но ведь не бросишь вызов на Поединок Чести брату отца, который несколько лет заботится об осиротевшем и оставшемся без гроша племяннике.
- Со времен Двенадцати Магов, - продолжает громыхать дядя Ульфанш, - Спруты, Акулы и Альбатросы - Морские Кланы! Назови хоть кого-то из твоей родни, кто ни разу не вышел в море! Ну, назови!
"Тетушка Аштвинна", - едва не срывается с языка юного Спрута, но он вовремя сдерживается: дядя сейчас явно шуток не понимает.
- Твой отец погиб в боевом рейде! А тебя укачивает, да? В шлюпке сознание теряешь? Подумаешь, беда какая!
Ларш безнадежно молчит. Он уже пробовал объяснить дяде, что дело не в морской болезни. Он согласен травить за борт, согласен на подкашивающихся ногах ходить по проклятой палубе и с трудом вспоминать собственное имя. Не это самое жуткое. Но как справиться с ужасом при мысли о том, что под ногами у тебя бездонная пропасть, что лишь ненадежные доски отделяют тебя от вязкой, заманивающей вглубь черноты? От этого кошмара цепенеет тело, путаются мысли, обрывается дыхание…
Разве растолкуешь это человеку, который в возрасте Ларша уже чистил морские пути от пиратов? Человеку, который не раз ходил на абордаж и тушил пожар на своем судне? Человеку, которого дважды снимали с обломков разбитого корабля?
Ульфанш, моряк и потомок моряков, истинный Спрут, хмуро глянул на племянника. Повертел на пальце массивное кольцо с темно-зеленым камнем, которое носил не снимая: символ власти Хранителя!
Молчание потупившегося юнца он принял за раскаяние.
- Закончим этот разговор. "Плавник" - надежное каботажное судно. Пойдешь вторым помощником. Я попрошу капитана быть снисходительнее и терпеливее. Короткие рейсы вдоль берега, почти все время суша на глазах… даже такой трусишка справится!
Ну вот, опять! Но второй раз Ларш не намерен молча глотать это слово!
Вскинув голову, он отчеканил:
- У меня уже было два Поединка Чести, я любому забью в глотку слово "трус"! Дядя, я не хочу и дальше сидеть у тебя на шее. Всё, о чем я прошу, - дай мне должность. На суше. Любую. Я справлюсь.
Ведь может, может! И в таможню пристроил бы по одному слову, и у себя во дворце место бы племяннику нашел…
Так нет же! Насупился, скривил тонкие губы:
- Так ты ничего не понял, мальчишка?.. Что ж, ты нуждаешься в хорошем уроке. Клянусь Безымянными, ты его получишь!
* * *
Спрут тряхнул головой, отгоняя неприятное воспоминание, и сказал с чувством:
- Эти семейные ремесла… из поколения в поколение… просто рабство, иначе и не назовешь!
- А то! - горько отозвался Мирвик. - А ведь не везде так! Ежели, скажем, в семье музыкантов растет ребенок, который скрипку от барабана по звуку не отличит, его не мучают всякими флейтами да лютнями, другое дело найдут! А тут… если еще мелкий, сам воровать не можешь, так хоть на углу стой да ветер слушай, пока старшие воруют…
"А кто родился в Морском Клане, обязан выходить в море на смех селедкам…" - подумал Ларш. Пристально глянул на воришку, который неожиданно оказался собратом по несчастью, и строго спросил:
- Работу искал?
- А то!..
- Последний раз - где?
- В театре.
- Где-где?!
- Ну, не актером, ясное дело! Мне подсказали, что им человек нужен - декорации ставить, зал подметать, в светильники масло наливать. Я и сунулся…
- И что?
- И как всегда. Вроде и народу на площади немного было, когда меня пороли, а поди ж ты… куда ни ткнешься, везде встретится гад, который на это дело любовался. Причем глазастый и памятливый гад. Ну, сказали мне, чтоб я валил промышлять в порт или на рынок. Дураки, между прочим: уж на них-то я работал бы без денег, за угол и кормежку.
- Любишь театр? - оживился Ларш.
- А то! Я у них все пьесы пересмотрел. Есть деньги - так по-людски, на скамье, а нет денег - можно втихаря пролезть. "Принца-изгнанника" шесть раз глядел!
- А "Воля Безымянных"? Помнишь, Раушарни играет отца той девушки…
- А то! Поднимает этак руки и говорит: "Все ветры времени песком забвенья позор мой не сумеют занести…"
- Здорово! Только руки он не поднимает, а вот так простирает перед собой…
- Нет, простирает потом, когда упрашивает дочку вернуться домой…
- Не спорь, я в ложе сидел, оттуда лучше видно!
- Господин в ложе, а я на потолочной балке, над самой сценой!
Двое страстных театралов на миг забыли свои горести. И было это совсем не удивительно, ибо театр, любимое дитя Аршмира, кружил голову и пленял душу почти всем горожанам, от Хранителя до мусорщика.
- Так! - Сын Клана взглядом нашел свою рубаху. - Сейчас оденусь - и пойдем.
- Куда? - струсил воришка.
- В театр. Будем тебя к делу пристраивать. - Спрут уже натягивал рубаху. - Мне помочь нельзя, так хоть тебе попробуем.
От восторженного изумления воришка пропустил мимо ушей странные слова господина о том, что ему нельзя помочь.
- Меня?.. В театр?.. А… Да… - Мирвик глянул за окно, где начало светать. - Господин думает, что они в такую рань уже встали?
- Плохо ты их знаешь! - хохотнул Ларш. - Они еще и не ложились!
* * *
Они еще не ложились - главные актеры труппы, ее гордость и хозяева театра. Они сидели вчетвером за столом, на котором вперемешку с остатками ужина разбросаны были перья и исписанные листы бумаги. Рядом с опрокинутым кувшином стояла чернильница.
Вид у корифеев сцены был измученный и несчастный. Особенно тонул в унынии великий трагик Раушарни Огненный Голос. Он по привычке играл, подчеркивая свое мрачное настроение картинной позой: уронил лицо в ладони, безнадежно опустил плечи.
Остальные, беря со стола то один, то другой лист, пробегали глазами написанное, отшвыривали листки, вертели в руках перья, перебрасывались тоскливыми репликами.
Когда раздался стук в дверь, Раушарни раздраженно вскинул голову и приказал:
- Пузо, глянь, кого там демоны принесли.
Румяный толстенький комик, не обижающийся на прозвище Пузо, лениво направился к двери и приоткрыл ее. В коридоре было темно, и в щель Пузо разглядел лишь одного из пришедших.
- Там опять эта воровская рожа, что насчет работы! - вознегодовал комик.
- Так дай ему по уху! - распорядился Раушарни своим великолепным голосом, прославившим актера далеко за пределами Аршмира.
- Эй, Раушарни, а мне тоже - по уху? - весело прозвучало из-за двери, и в комнату, небрежно отодвинув комика, вошел Ларш. За ним проскользнул Мирвик и застыл позади своего знатного покровителя.
Застыл не от скромности, а от потрясения. Темный коридор, по которому его и господина проводил зевающий старый сторож, вывел, оказывается, в волшебный мир: на сцену! Да-да, стол стоял прямо на сцене, у самых кулис! Мирвик завороженно взирал на темный провал зрительного зала и уже чувствовал себя избранником судьбы - просто потому, что побывал здесь…
Появление Сына Клана было встречено приветственными воплями. Тут же были перетряхнуты все кувшины на столе, обнаружен один почти полный, из него был торжественно наполнен кубок для дорогого гостя. Актеры потеснились, радушно давая Ларшу место за столом.
В любой другой компании это выглядело бы недопустимой фамильярностью: в Великом Грайане не было никого знатнее потомков Двенадцати Магов, каждый из которых в незапамятные времена взял себе имя зверя или птицы и передал его детям и внукам своим.
Но актеры - люди особые. Город Аршмир любил театр и забаловал его донельзя. Аршмирская "золотая молодежь" часто устраивала вечеринки для труппы и напропалую волочилась за актрисами, и Ларш, хотя был в городе не так давно, не отставал от прочих.
Однако на этот раз юноша не спешил садиться за стол.
- Раушарни, что ж ты хорошего парнишку обижаешь? - упрекнул он главу труппы. - Неужели для него работы не найдется?
- Мы уже взяли метельщика! - отрезал Раушарни.
Мирвик охнул, но Ларш не сдавался:
- Тогда, может, другое занятие ему подберешь?
Раушарни чуть склонил набок свою красивую, благородной лепки голову с орлиными чертами лица и великолепной седой шевелюрой.
- Ворюге-то? - возвысил он голос. - Тот, право, поступает неразумно, кто позволяет подлому коварству не то что в дом свой заползти, но даже приблизиться к порогу своему!
Мирвик, внезапно оказавшийся воплощением подлого коварства, удивленно покрутил головой. А Ларш просиял:
- Браво! Это из "Цены предательства", верно? И сам ты талант, и труппа у тебя замечательная! И дом вам для театра мой дядя подарил просто отличный! И декорации у вас красивые! И музыканты почти не фальшивят! Вот только занавес никуда не годится. Прямо скажу: полы мыть таким занавесом.
Раушарни скрипнул зубами: молодой господин ударил в больное место. А Ларш продолжал с милым простодушием:
- Говорят, вы его сшили из лоскутов, которые от старых нарядов остались? А правда, что он разлезается в клочья всякий раз, когда вы его поднимаете? И что после каждого спектакля вы его всей труппой латаете прямо на сцене?
Раушарни гневно засверкал глазами. Добродушный Пузо прикусил губу. Игравший воинов Афтан Тополиный Щит нахмурился так грозно, что на сцене сорвал бы за такую гримасу аплодисменты. А задремавший в сторонке Лейфати Веселый Аметист, первый любовник труппы, проснулся, прислушался - и по-детски обиженно захлопал глазами.
- А я-то, - продолжал Ларш, - уже почти уговорил тетушку Аштвинну заказать для театра новый занавес… с золотыми кистями, между прочим! Э-эх, что об этом говорить! Пойдем, Мирвик, не уважают нас тут.
И направился к двери. Мирвик без единого слова последовал за ним. Парень не спешил отчаиваться. Как и всякий, кому доводилось шататься по рынку, он прекрасно понимал значение слова "торговаться".
- Прошу господина подождать… - послышалось им вслед.
Раушарни встал из-за стола. Задумчиво взъерошил свои густые седые волосы. Перед глазами артиста стояло видение блистательного занавеса. Каким он будет: зеленым, синим, алым? Видение меняло цвета и оттенки, но неизменными оставались толстые плетеные шнуры, увенчанные пышными золотыми кистями.
- А ну, повернись! - приказал актер Мирвику. Тот подчинился. Раушарни оглядел его с головы до ног, как на невольничьем рынке.
- Для стражника и воина мелковат, - вынес он свой вердикт. - Но годится в толпу народа. Или в шайку разбойников.
- Может даже наемного убийцу представить, которые без слов, - подсказал доброжелательный Пузо, - если малость подучить.
Афтан с пробудившимся интересом бросил оценивающий взор на тощего бродяжку:
- Для наемного убийцы статью не вышел. Разве что отравителем или слугой на пиру.
- Гонцом еще можно, - внес свою лепту Лейфати.
Бродяга приосанился. Никогда еще в своих мечтаниях он не залетал так высоко.
- Принят! - буркнул наконец Раушарни. - Про твое жалованье потолкуем после, когда у меня выдастся свободное время.
Смекалистый Мирвик понял, что за этой фразой звучало: "Когда уйдет твой высокородный заступник". Но это не огорчило парня. Главное - его взяли в театр!
- А чем вы тут заняты? - поинтересовался Ларш. Он не чинясь уселся на скамью и взял наполненный кубок.
- Замыслили поставить "Двух наследников", - начал объяснять Раушарни, усевшись рядом. - Всем пьеса хороша, да вот беда - с женскими ролями того… скуповато.
- И наши бабенки злятся, - фыркнул Лейфати.
Мирвик, о котором все забыли, мог бы уже уйти. Но прямого "пошел вон!" не прозвучало, и он остался стоять у двери. Ему, честно говоря, было интересно.
- Вот мы и решили подправить пьесу, - продолжал великий трагик. - Есть там монолог: королева жалуется на наглость фаворитки супруга. Та, мол, ей в глаза дерзит. Мы этот монолог решили выкинуть, а вписать сцену, где соперницы ссорятся.
- Всю ночь бьемся, а получается свара рыночных торговок! - угрюмо бросил Афтан.
- А вы бы предложили самим актрисам эту сцену написать! - предложил Спрут.
Актеры расхохотались.
- Это Барилла с Джаленой? - восхитился "воин". - Они друг дружку сожрать готовы! Такого напишут…
- …что их прямо со сцены заберет стража, - закончил за него комик.
Смех утих. Актеры снова пригорюнились.
- А вот этот кусок вроде ничего… - жалобно протянул Лейфати.
- Это где "и адаманта ревность злая тверже"? - Раушарни даже не глянул в его сторону. - Коряво.
- Начнем сначала, - вздохнул Афтан. - Королева сокрушается: мол, я собой хороша, и наряд на мне богатый, и королю я верна - а поди ж ты, сменял меня на какую-то дрянь…
Все устало призадумались.
И тут от двери донеслось:
Ужели не воспета сладкозвучно
Моя краса придворным менестрелем?
Ужели белизну и нежность кожи
Искусные служанки не хранят?
Ужели в царственном моем уборе
Рубины и сапфиры не сияют?
Ужели на супружеское ложе
Взошла порочной я, утратив честь?
Ужели за плечом моим, как стража,
Не встали тени благородных предков?
Как мог владелец дивного алмаза
Сменять его на битое стекло?
Все изумленно обернулись к Мирвику. Тот сжался под взглядами.
- А ну, иди сюда, - неожиданно тихо сказал Раушарни.
Парень на подкашивающихся ногах пересек сцену.
- А это пойдет, - хмыкнул Лейфати. - Барилла это прочитает.
- Недурно, - кивнул воин.
Комик молча налил в свой кубок вина и протянул парню. Мирвик принял кубок обеими руками.
- Ты где научился этому? - спросил Раушарни.
- А то я ваших пьес не видел! - отозвался Мирвик, к которому вернулось нахальство, едва он понял, что его выходка принята благосклонно.
Он сказал правду. Театр был для него единственной отрадой в жизни, утешением, защитой от отчаяния. Парень словно стоял под чужим окном и глядел на иную жизнь - яркую, возвышенную, богатую страстями, порой жестокую и кровавую, но никогда не скучную. И люди на сцене говорили особым языком: звучным, стройно-размеренным, изысканным, без невнятного бормотания и грубой брани.
Сколько раз бездомный юнец, забираясь на ночевку в кусты между заборами, пробовал перед сном переложить на этот удивительный язык то, что слышал днем: льстивые речи кабатчика перед зашедшим в его заведение десятником стражи, ссору шлюх из-за богатого гостя, похвалы, которые рыночный торговец рассыпает своему товару…
- Ответ королевской любовницы можешь сочинить? - уважительно спросил Афтан.
- Сейчас, - кивнул Мирвик. Сдвинул брови и выдал, почти не раздумывая:
Пусть подмастерье в ювелирной лавке
Любуется огранкою рубинов.
Пусть менестрель с поклоном получает
Парчовый кошелек за мадригал.
Пусть восхищается придворный лекарь
Тем, как бела от притираний кожа.
Для сброда - хлам! Король ни с кем не делит
Улыбку, юность, нежность и любовь…