Глава 15
Шло время. В Ульмигании наступила та отвратительная пора, когда холодные туманы чередуются с промозглым западным ветром, а бесконечные дожди сменяет мокрый секущий снег. Когда деревья, вяло сопротивляясь ураганам, жалко трепещут ветками, а птицы и грызуны жмутся к человеческому жилью.
Барстуки, надежно законопатив входы в свои норы мхом, завалились в редко прерываемый сон. Правда, не все. Часть из них, позевывая и моргая от недосыпу глазами, все еще возилась в Тависке, заканчивая перестройку нескольких залов, сводившуюся в основном к углублению полов и переделке мебели под размеры нового короля. Еще две сотни карликов, набранных из охотников Самбии, Вармии и Натангии, усиленно обучались приемам владения мечом и военной науке под началом самого Гянтара.
Он почти совсем пришел в себя. "Почти", потому что хоть его физическое состояние и приводило в восторг барстуков, с обожанием взиравших, как послушна сталь их королю, сказать то же о его душе было нельзя. Часто он задумывался, и тогда взгляд его застывал, а мысль блуждала в каких-то далях, и трудно было вывести Гянтара из оцепенения.
Барстуки заметили, с какой тревогой следит за мужем в такие мгновения Виндия, старавшаяся всегда быть рядом. Ни то, ни другое не казалось карликам необычным. Странности в поведении короля легко объяснялись его божественным происхождением, а постоянно настороженное присутствие Виндии - ее любовью к нему. Барстуки и сами полюбили короля, вполне поверили в легенду о духе Гянтаре и привыкли покорно ждать, когда он вернется из задумчивости и обратит на них внимание.
А королю Гянтару часто было не по себе. Он знал, что когда-то летал над землей, сражался с драконами, помнил ту вспышку молнии, которая расколола сосну… Виндия рассказала, с каким трудом ей удалось вызвать его из куска янтаря и дать живое тело. И все же…
Иногда что-то, неуловимым дуновением коснувшись - обрывком запаха, далеким звуком, неожиданным блеском куска позолоты, - вызывало мучительное ощущение потери. И Гянтар замирал в надежде поймать ускользающую нить призрачного напоминания о чем-то, то ли забытом, то ли незнаемом.
У него не было снов. Иногда, впрочем, что-то похожее на сновидения подступалось к нему ночью, но, еще не успев разобрать - что же это было? - он просыпался и видел перед собой большие внимательные глаза Виндии.
- Что, милый, - спрашивала она, - тебя что-то потревожило?
- Нет, - отвечал он, успокаиваясь, прижимался к ее гибкому телу и засыпал.
Вот эти проблески в его полностью обновленном сознании, слабые искры, которые невозможно погасить до конца, это было единственным, что беспокоило Виндию. Все остальное шло как нельзя лучше.
Виндии было известно, что Крива, увлекшись разорением Польши, посылает туда дружину за дружиной и ему не до таких мелочей, как сгинувший где-то на косе славянин и жившая там же, в Паустре, мятежная вайделотка. А узнать ему о переменах в мире барстуков было не от кого, поскольку не занятые в Тависке карлики залегли в спячку. Того же единственного, кто так стремился к золотой шапке короля и дружбе с Кривой, настигла страшная смерть. В самом начале зимы к нему в нору забралась гигантская гадюка и сожрала его со всеми домочадцами. Гадюка напомнила барстукам самые жуткие саги о временах драконов и Анге и уползла, не тронув больше ни одного жилища. Старейшиной Самбии стал Гунтавт, и Виндия с этого момента была уверена, что до весны, пока не кончится спячка карликов, никому из людей не станут известны ее планы. Нет, она не собиралась объявлять войну пруссам, слишком хорошо понимая, чем это может кончиться. Но весной, когда тысячи карликов наводнят Самбию, заперев Криву в его логове, Виндия предъявит Ульмигании короля Гянтара - великого воина божественного происхождения, ее сына и мужа. Короля, достойного править священными землями белых великанов, чтобы возродить былое величие страны.
Она слишком многого лишилась, связав себя с человеком, но теперь не жалела об этом. Чего стоит бессмертие, если приходится влачить его в пустыне? Теперь Виндия была смертна и не знала своего часа, но у нее оставалось Знание, и она могла его употребить.
Время шло. Слякоть сменялась морозами, а их, в свою очередь, сдувал морской ветер. Потом он слабел, и холод вновь сковывал землю.
Прусские витинги ненадолго появлялись в своих деревнях, лечили раны, делили добычу и снова уходили на юг. Гянтар занимался в Тависке с барстуками в кожаных охотничьих шапочках воинскими искусствами. Виндия, не спуская с него глаз, обдумывала планы, величия которых пока никому не дано было знать.
Так прошла зима.
Напряглись на деревьях почки, зазвенели, радуясь высокому солнцу, синицы, барстуки все чаще открывали входы в норы, проветривая жилища. Их жены и дети прогуливались по лесу, выискивая свежую поросль кислицы. Под корой деревьев быстрее начали двигаться соки, а в жилах тварей беспокойнее бурлила кровь. До собрания Совета старейшин оставалось меньше месяца. И вдруг, поддавшись общему весеннему нетерпению, Виндия резко изменила своим планам, решив поторопить события.
Глава 16
Верховному Жрецу нужно было очень мало времени для сна. Обычно он ложился за полночь, а вставал с малиновками. Христиан Оливский как достойное оценил это качество, ибо и сам не привык долго тешить сном тело и предпочитал посвящать время молитвам.
Несостоявшийся епископ и Крива бок о бок сидели на бревнышке у подножия Ромовы и наслаждались трелями зарянок и горихвосток, празднующих приход весны.
Два дня назад Христиан напросился к Жрецу погостить, и тот милостиво разрешил ему посетить главное прусское святилище. Одни боги знают, чем руководствовался Крива, допуская христианского священника в место, которое мог видеть не каждый прусс, но своего он, похоже, добился. Христиан Оливский был потрясен величием языческого алтаря. В воспоминаниях он подробно описывает и гигантский вечнозеленый дуб за пурпурным пологом, и обиталища трех богов в его ветвях, и даже самих Перкуна, Потримпа и Пикола, якобы одновременно взглянувших на него огненными очами.
Теперь, оправившись от первых впечатлений, Христиан чинно размышлял о преимуществах и недостатках этой веры. Высказывать что-либо вслух он не собирался, помня, как легко здесь вырывают сердце у живого человека. Зима, проведенная в Пруссии, полностью перевернула его представления об этой стране. Он уже понимал, что проповеди тут не произведут впечатления. Обвинять пруссов в идолопоклонничестве смешно: у них, оказывается, вовсе нет никаких идолов. Убеждать, что их три бога хуже, чем один христианский, - глупо. Нужно очень хорошо знать народ, который собираешься в чем-то убедить. Вот что понял Христиан Оливский за зиму. И чем больше он приглядывался к пруссам, тем яснее обнаруживалась скудость его познаний о них. Он давно перестал проповедовать и посвятил все время наблюдениям и запискам, которые делал соком бузины на кусочках холста.
Христиана распирало от любопытства, и он о многом хотел бы спросить Верховного Жреца, но больше помалкивал, интересуясь мелочами.
- Как зовется у вас эта птица? - спрашивал, к примеру, Христиан, указывая на дятла, пристроившегося к сухой березе.
- Женикс, - лениво отвечал Крива.
- Очень интересно… - говорил Христиан. - А есть ли у вас в Пруссии, уважаемый Жрец, большие города?
И Крива, хоть и не резво, но охотно рассказывал о деревнях и городищах, о том, кто и как там живет.
Они сидели, поглядывали на снующих в еще голом лесу птичек и белок и беседовали.
- Наши храмы, - говорил Христиан, - высокие, с каменными стенами. А вот у вас, насколько я заметил, прямо в лесу, ничем не скрытые. Это отчего?
Крива не ответил, Христиан подумал было, что чем-то оскорбил его, и искательно заглянул в лицо Жрецу. Но тот, вытянув бритую голову на старой морщинистой шее, прислушивался. Рот его приоткрылся, и Христиан подумал, что лицо этого язычника напоминает морду хищного зверя. Ему даже показалось, что тот рычит. Но нет, не показалось - Крива действительно оскалился и рычал, вглядываясь в заросли орешника. Христиан посмотрел в ту же сторону - и обомлел.
Оттуда ползло что-то, что можно было бы назвать змеей, если б не невероятные размеры. Она была толщиной с хорошее бревно, а длину ее невозможно было разобрать. Хвост скрывался еще в кустах, тогда как голова была уже в нескольких шагах от священников. На блестящей спине отчетливо виднелся черный зигзагообразный рисунок.
Христиан почувствовал острые режущие спазмы в мочевом пузыре. Змея подняла голову, напоминавшую ведро, и посмотрела на него равнодушными стеклянными глазами.
- Матка бозка! - сказал Христиан и обернулся к Криве. Тут его ждало не меньшее потрясение.
Крива стоял на четвереньках, весь в рыжей вздыбленной шерсти, и только морда его еще походила на человечье лицо. Впрочем, только одно мгновение. В следующее она стала мордой огромного пса с оскаленной пастью.
Пес подобрался и прыгнул, норовя вцепиться гадюке сверху позади головы. Но, видно, шкура была толстой - клыки пса скользнули, а сам он отлетел в сторону. Вслед метнулась, блеснув длинными зубами, и голова змеи. Пес извернулся и, избежав укуса, сам вцепился ей в шею снизу. И хотя пластины там были широкими, как на рыцарском панцире, каким-то образом псу удавалось удержаться на них, пока змея, мотая головой и вздымая с гулким звуком гигантские кольца, пробовала скинуть его. Наконец ей это удалось, и пес кубарем откатился к ближайшему дереву, ударившись о него всем телом. Видно было, что ему трудно подняться и от гибели его отделяют едва уловимые мгновения. Широко распахнутая пасть нависла над ним, и смертоносные зубы уже готовы были вонзиться. Но, неизвестно откуда, возник полуголый воин, и с криком всадил в гадюку меч. Длинной тенью, как вскинутое ураганом дерево, метнулся ее хвост, сбивая с ног витинга, тот упал, и зубы змеи вспороли ему живот двумя ровными линиями. Оттуда, как из лопнувшего бурдюка, вывалились внутренности.
Змея, яростно тряся жалом, повернулась к псу, но того уже не было у дерева.
С шипением, какое бывает только у моря в шторм, гадюка, не взглянув на Христиана, уползла. По желтой траве за ней тянулся кровавый след.
Через некоторое время, у дерева, возле которого упал пес, появился Верховный Жрец. Припадая на один бок, он доковылял до витинга, посмотрел на его кишки, потом поднял голову к Христиану.
- Уползла… - с неясной интонацией сказал он, глядя сквозь Христиана. - Что бы это все могло значить?
Христиан Оливский хотел бы что-то сказать, но почувствовал, что язык ему не повинуется. Еще он понял, что штаны его мокры, и с них капает.
Глава 17
К вечеру у ручья, над которым стоял подземный замок Тависк, появился небольшой отряд из шести самбов. Спешившись, медленно двигались они вдоль речушки, тщательно осматривая берега. Дойдя до бобровой запруды, они вдруг увидели, как с крутого откоса на правой стороне к ним спускается светящийся желтым светом витинг.
Самбы были не из пугливых, к тому же Крива предупредил, что вайделотка, укрывшаяся как раз в этом месте, способна напустить любое наваждение. Они вытащили мечи и стали ждать.
Смеркалось.
Витинг спустился к самой воде и громко, отчетливо сказал:
- Я, великий дух Гянтар и король барстуков, объявляю вам: это земля моего народа и проход по ней возможен только с моего позволения. Немедленно уходите.
- Чей король? - удивился один из самбов.
- Может, ты и король, - резко сказал другой. - А только здесь еще Самбия, страна витингов, и…
Договорить ему не дал маленький, как охотничья стрела дротик, вылетевший прямо из бобровой плотины и вонзившийся самбу в горло. Он издал хриплый звук, взялся рукой за дротик и, изумленно посмотрев на Гянтара, упал головой в ручей. Оставшиеся самбы прикрылись скайтанами и, сгрудившись, стали озираться. Но, кроме светящегося короля барстуков, они больше никого не видели.
- Кавкс! Что здесь происходит? - выругался тот, что заговорил первым, - куметис отряда.
- Я повторяю, немедленно поворачивайтесь и уходите, иначе всем вам придется сложить здесь головы! - звонким молодым голосом сказал светящийся витинг.
- Вперед! - скомандовал куметис, и самбы, выставив скайтаны, двинулись к ручью. Не ступив и шага, один из них вскрикнул и рухнул на землю, схватившись за ногу. В падении он заметил, как скользнула от его ноги в сгущавшиеся сумерки маленькая, будто заячья, фигурка. Собравшийся было подхватить товарища, ближайший к нему витинг нелепо взмахнул руками и, промахнувшись, упал лицом вниз. Из его спины торчал тонкий дротик.
Оставшиеся на ногах самбы, поняв, что нападения можно ожидать с любой стороны, встали спиной к спине.
- О боги! - простонал один из упавших самбов. - У меня перерезаны жисла!
Двое других уже ничего не могли сказать.
Но несмотря на то, что у него оставалось только три меча, а невидимая опасность подстерегала со всех сторон, куметис не собирался отступать. И не сделал бы этого, не появись кругом множества карликовых воинов с дротиками и мечами в руках. Они, как грибы, выросли на крутом правом берегу ручья, на левом, позади самбов, на бобровой плотине и даже в самом ручье. Везде были барстуки в лоснящихся кожаных шапочках и с оружием.
Самбы прежде встречали барстуков и даже знали, как отличить по шапкам ремесленников от пастухов, но никогда никто из людей не видел карликов в таком количестве. Они стояли молча, ощетинившись своими игрушечными мечами.
Куметис не испугался. Это чувство не было знакомо самбам. Но решимость барстуков защищать свои владения ошарашила его. Ничего похожего он и ожидать не мог. Его послали за отбившейся от рук вайделоткой, и вдруг выясняется, что вместо нее здесь сидят какие-то крошечные человечки со своим блестящим королем и собираются перерезать его воинов.
"Нет, - подумал куметис. - Так мы не договаривались! Если Криве нужно что-то от барстуков, пусть сам с ними и разбирается".
- Эй, барстуки, - сказал он. - Я пришел вовсе не за тем, чтобы вас обидеть. Нам с вами нечего делить, мои родовые территории южнее. Мы уходим.
Их король повернулся и спокойно, будто это его уже не касается, пошел вверх по склону. Барстуки расступились, давая самбам вынести павших. Никто больше не произнес ни слова.
Когда Гянтар вернулся в Тависк, Виндия металась по залу, не находя себе места от злости.
- Ты отпустил их? - крикнула она, увидев Гянтара. - Ты отпустил их!..
- Зачем нам лишняя кровь? - пожал плечами Гянтар.
- Ты не хочешь крови? - нервно засмеялась Виндия. - Так знай же - еще не взойдет Дейнайна, как Крива утопит в ней и Тависк, и весь твой народ. Не надо было отпускать самбов!
- Тебе не надо было раньше времени выпускать свою змею, - сказал Гянтар. - Хорошо, я догоню их.
Он снял со стены меч, подпоясался им и выбежал.
И вдруг что-то остро и холодно полоснуло Виндию по сердцу.
- Нет! - закричала она. - Не уходи, вернись!
С криком она побежала за ним, но, выскочив на поверхность, услышала только удалявшийся в темноте леса стук копыт сверяписа.
Захватив с собой Гунтавта с десятком барстуков, на боевых, приученных к лязгу железа алне Гянтар помчался прямо к Ромове, надеясь перехватить самбов перед ней. Барстуки показали ему дорогу, по которой, вероятнее всего, могли проехать самбы, и Гянтар, расставив дозоры по обе стороны от нее, укрылся в лесу на склоне холма.
Была тихая светлая ночь. Небо цвело звездами, обещая такую же хорошую погоду, как накануне. Зеркальная половинка луны плавала в кронах деревьев.
Гянтар вдохнул густой, с запахом прелых листьев воздух, и, как часто в последнее время, к нему пришло зыбкое ощущение того, что все это уже было, и не в прошлой, духовной жизни, а недавно, чуть ли не давеча. Вместе с этим появилось чувство свободы. Будто что-то тяжелое и чужое свалилось и больше не нужно его нести, а надо только отвернуться и уйти куда глаза глядят.
Гянтару казалось, что это темнота и тишь так на него действуют. Он думал: вот здесь, под холмом, идет дорога, и он должен убить на ней трех самбийских витингов, иначе его народ ждут неисчислимые беды, и это - действительность. А чувство ускользающих воспоминаний, борьба с ними - все это уже вошло у него в привычку.
Ночью самбы по дороге не прошли.
Перед рассветом, вызвав Гунтавта криком совы, Гянтар убедился, что ни один из барстуков не заметил ничего подозрительного. Самбы не могли их обойти, потому что вряд ли догадывались о засаде. Значит, они решили сначала отвезти в деревню своих товарищей, а объяснения с Кривой оставили на утро - подумал Гянтар.
Холм, на склоне которого он прятался, начинался от дороги и шел куда-то далеко вверх. Гянтар, рассудив, что с него должны быть хорошо видны окрестности, спешился, чтобы не трудить лишний раз лошадь, и стал подниматься в гору.
Чем выше он заходил, тем четче становились его подозрения в том, что лес кем-то ухожен. Там было мало кустарников и привычной для дубовых и грабовых чащоб густой поросли. Не было следов бурелома. Будто кто следил за сухостоем и вовремя убирал упавшие деревья.
Гянтар поднимался долго. Когда он наконец добрался до вершины, то не сразу решился выйти на нее. Сначала его насторожил просвет между деревьями, суливший немалое открытое пространство. Потихоньку похлопывая сверяписа по холке, отчего тот стал ступать осторожнее, Гянтар подошел настолько, чтобы можно было разглядеть поляну, не выходя из-за деревьев.
Это была большая круглая площадка, как для карья-войтис, только вместо учебных станков посреди поляны высилось сооружение из огромных плоских валунов, собранных таким образом, что некоторые из них являли собой стены, а другие - кровлю. Камни были так велики, что трудно было представить, кто мог нагромоздить их на вершине холма. По углам этой столопободной громады, словно дозорные, стояли стройные бледнокожие буки. Стволы их в утреннем солнце отливали серебром, а ветви, тронутые первыми лучами, розовели. Земля вокруг зеленела короткой свежей травой без единого желтого пучка пырея, явно выкошенного осенью.
Стараясь держаться за деревьями, Гянтар стал обходить поляну. Ему показалось, что сбоку каменной громады он слышит какие-то звуки.