Тороп держался, но из последних сил. Вепрь был опытнее и гораздо сильнее него. Два раза Тороп уже падал, но успевал вскочить до того, как опускался топор Вепря. Наконец, понимая, что в прямом бою ему не одолеть самба, Тороп поддался, подставил меч так, что Вепрю удалось выбить клинок. Самб зловеще ухмыльнулся, неторопливо взмахнул топором, открываясь, а Тороп метнул в его незащищенную грудь нож и отскочил в сторону. Вепрь вздрогнул, как дуб, получивший удар, подрубающий его, и рухнул. Тороп подхватил свой меч.
- Держись, Тороп! - услышал он.
Так кричать мог только один человек - Дилинг. Тороп поискал его глазами, но не нашел. Зато увидел, что, возвышаясь над скрежетом и лязгом, над кровью, над стонами раненых и злобным шипением живых воинов, на жертвеннике стоит с факелом княжна Анна. Ее широко распахнутые глаза были устремлены прямо на него, на Торопа. И в глазах этих были и страх, и мольба, и изумление.
Тороп с утроившейся силой развалил голову подвернувшемуся витингу и ринулся вперед.
Дилинг был совсем рядом.
Занеся меч над одним из самбов, который разрубил надвое барстука, как полено, он замешкался, разглядев белые крылья на куртке. Тот же, уловив сбоку движение, ударил в развороте наугад. Удар пришелся на шею. Меч Балварна разрубил Дилингу шейные мышцы и гортань.
- Эх!.. - выдохнул Дилинг вместе с кровью, прежде чем упасть.
- Ты?! - поразился Балварн, подхватывая его.
Дилинг скривил губы в улыбке. Он что-то хотел сказать, но изо рта с красными пузырями вылетело только бульканье и свист. Тогда он указал себе на живот.
На нем было два пояса. Один с серебряными грифонами, уже знакомый Балварну.
- Так это он? - спросил Балварн.
Дилинг не ответил. Умер.
А в Тависке у Виндии ожил шар. От него стало исходить слабое теплое свечение. Оно разгоралось, постепенно затмевая свет масляных ламп. Потом появилось белое ядро и в нем - разгоряченное схваткой лицо Торопа. Оно было совсем не таким, к какому привыкла Виндия, не лицом покорного Этскиуна. В нем была надменная ярость - гордая печать, отличавшая потомственных воинов, превыше всего ценивших свою спесь и свободу.
Виндия придвинулась так близко, что рисковала коснуться ядра, а это было очень опасно. Но не одно только лицо Торопа заинтересовало Виндию. Что-то было еще, чего она пока не видела, но к чему уже чувствовала лютую ненависть.
Там было еще одно лицо. Лицо юной жрицы бога Лиго.
Издав хриплый, как треснутое дерево под ветром, звук, Виндия задохнулась. Ей не хватило воздуха. Потом она закричала, протяжно и с подвыванием. Виндия выла, и тем, кто слышал ее вой, сеймину Тависка, казалось, что кожа их рвется и сползает сама собой.
Эхо еще гуляло по замку, а Виндия стояла, вытянув перед собой руки, и шептала заклинания. Она обратилась к богам. Она отдавала им свою власть над Гянтаром и отдавалась сама.
Изображение над шаром стало дрожать, меркнуть, а сам он раскалился, зашипел и треснул, рассыпаясь на множество кусков.
В недрах храмового холма заурчало, заворочалось так, что витинги и барстуки попадали наземь. Страшной силы удар сотряс гору, она раскололась, и каменное святилище с грохотом провалилось в трещину, краем прошедшую прямо под ногами Торопа. Он оступился и упал бы туда вслед за камнями и жрицей, но Балварн схватил его за ворот кольчуги.
Люди и карлики бросились в стороны от трещины, прочь по склонам холма. Сражение закончилось тем, что его участники разбежались кто куда.
Гора, продолжая громыхать, закрылась.
Глава 22
Говорить было не о чем. Тороп чувствовал себя так, будто очнулся от долгого мучительного бредового сна, и разобраться, насколько его отдельные видения реальны, был не в силах.
Балварн хотел было спросить его: зачем все это понадобилось? Но не стал. Этот чужеземец, в глазах которого еще не полностью остыл мутный огонь сумасшествия, был неприятен ему. Из-за него погибли два великих витинга, и их не вернуть, сколько ни выясняй, зачем и почему это случилось.
Всю дорогу молчали.
Ночью переходить Конское болото было опасно. Они заночевали в Шоневике у знакомого Балварну торговца лошадьми. Тот узнал в трупе Дилинга, но лишних вопросов задавать не стал. Дал по куску лайтяна, по жбану пива и оставил их на сеновале.
Уже устроившись спать, Балварн сказал:
- Да, я забыл тебе сказать, его жена беременна.
Тороп не ответил. Балварн подумал, что он уснул, и решил, что скажет об этом утром.
Однако утром, едва он заговорил о Милдене, Тороп ответил, что уже слышал это вечером. Они опять замолчали.
Туман все держался. Редкие березы на болоте плавали в воздухе. Тороп никак не мог отделаться от чувства, что бредовый сон не окончательно рассеялся. Он подумал, что ни в одном из русских княжеств нет таких плотных и бесконечных туманов.
Милдена не плакала и не голосила. Она все выплакала ночью, когда поняла, что если и увидит Дилинга, то вот таким - с мертвой желтоватой кожей на лице и перепачканного кровью.
Костер складывать не стали. Выкопали могилу. Тороп убил оружие Дилинга и положил с ним рядом. Милдена предложила зарезать и сверяписа, но Тороп не дал. "Пригодится", - сказал он.
Когда все условности были соблюдены и витинги собрались забросать землей тело Дилинга, Милдена бросилась к ним.
- Не надо… - исступленно бормотала она. - Не закапывайте, я сама…
Тороп посмотрел на Балварна, но тот только развел руками. Решив, что это часть ритуала, Тороп не стал настаивать, хотя и думал, что Милдене, в ее положении, кидать землю вовсе не стоит.
На тризне он сказал ей:
- Поедешь со мной.
- Нет, - мотнула она головой.
Балварн отвернулся.
- Почему? - спросил Тороп.
Милдена упрямо промолчала.
- Она собирается уйти в Страну предков вместе с Дилингом, - сказал Балварн.
- Как это? - опешил Тороп.
- Она потому и не дала нам закрыть равис.
- Это правда? - спросил Тороп у Милдены.
- Прусские женно часто так поступают, - вместо нее ответил Балварн.
- Я не позволю этого сделать, - сказал Тороп. - По обычаю моего народа, если воин умирает, младший брат должен взять его жену и заботиться о детях. Ты беременна, а кроме Дилинга, на этом свете у меня больше никого не было. Поедешь со мной.
- Куда? - спросила наконец Милдена.
- Посмотрим. Земля большая, найдется и нам место.
- Я провожу вас до границы, - сказал Балварн.
Только на другой день, когда они добрались до Немана, туман поредел. Над Жмудью уже стояло солнце.
Глава 23
Виндия ушла из Тависка. Когда и как - сама не знала. Несколько дней где-то бродила, а опомнилась на берегу моря. Она сидела на валуне посреди большой лужи, намытой последним штормом, в изорванном и мокром пурпурном платье.
Туман размыл горизонт и стер границы между морем, небом и сушей. Было тихо и пусто.
Виндия посмотрела в лужу и увидела там древнюю морщинистую старуху с ввалившимися глазами, длинным носом и редкими серыми свалявшимися волосами. Рукой, похожей на сухую ветку, она провела по этому лицу, ощупывая его морщины, убеждаясь, что это ее лицо и что она уже никогда ничего с ним не сможет сделать. Виндия старилась. И так быстро, что если б ей вздумалось посидеть на камне до завтра, то она уже не смогла бы с него встать.
Вайделотка поднялась и пошла в море. Она входила в него все глубже и глубже, но не делала никаких попыток поплыть.
Глава 24
Гунтавт стал королем барстуков и, несмотря на усложнившиеся отношения с Кривой из-за участия карликов в штурме храма Лиго, правил очень долго и мудро, стараясь больше никогда не иметь дел с людьми. Это он завещал и потомкам. Они придерживались завета, благодаря чему благополучно дожили в Ульмигании до наших дней.
А о самой попытке похищения жрицы Лиго поведал нам Христиан Оливский, бывший в то время в плену у Верховного Жреца пруссов. Пробудет он там еще четырнадцать лет, пока князь Вепря Ванграп в жестокой стычке с витингами охраны Кривы не отобьет монаха. Князь этот претерпит удивительную эволюцию сознания, в результате чего уведет свой род на юго-запад Пруссии и там, в замке Фогельзанд, примет крещение и станет известен под именем Альбрехта фон Эбура, одного из первых прусских вождей, выступивших на стороне Ордена и Христовой Церкви.
Тороп с Милденой поселились в славном городе Пскове. У Милдены вскоре родился сын, которого она назвала Висигайл. Правда, так его там никто не звал, а звали по-русски - Василько. От Торопа у Милдены будет дочь - Анна. И жили бы они все долго и счастливо, если б в 1242 году не набежали на Псков татары Александра Ярославича. Защищая Псков, погиб Тороп. Татар поначалу прогнали, но псковичи решили с помощью ливонских рыцарей отомстить поганым и бесславно сложили головы на Чудском озере. После этого Псков, оставшийся беззащитным, ждали еще большие беды. Милдену с дочерью вместе с другими псковитянками Ярославич сжег в одном из храмов города. Василько оказался в Риге. Затем, на какое-то время его следы теряются, но после, совершенно неожиданно, обнаруживаются в Пруссии. И самое удивительное, что сын убитого Торопом Вепря - Ванграп - Альбрехт фон Эбур, встретится здесь с Василько, воспитанным Торопом сыном Дилинга. Их судьбы странно и причудливо переплетутся, но ни один, ни другой так и не узнают друг друга.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Жрец
Никакому народу нельзя безнаказанно так резко отличаться от своих соседей.
Э. Лависс "Очерки по истории Пруссии"
Еще с тех времен, когда в замке Гермау жили крестоносцы, там появился призрак. Каждый год 20 декабря в полночь из подвалов замка выходил рыцарь в латах, с двуручным мечом. Всю ночь призрак бродил в окрестностях замка, а с первыми петухами исчезал в подземельях. Говорят, что ночи эти были необычайно темными и ненастными и мало кто из жителей поселка отваживался высунуть нос из дома.
Рассказывают, что в 1670 году некий молодой человек по имени Ганс из бедной, но честной дворянской семьи Клаук, поддавшись на уговоры польских контрабандистов, выкрал из карьера близ Пальмникена два шеффеля янтаря. Выкрасть-то выкрал, но продать мешки с янтарем не успел - был пойман с поличным. Тут надобно напомнить, что Янтарный суд, как и Янтарная палата, находились в то время в замке Гермау.
Сидит Ганс в подвале замка и ждет суда. В приговоре можно было не сомневаться. За это преступление что простолюдина, что барона ждало одно - виселица, построенная специально для таких, как он, на холме Гальгенберг, у Кирпенена. И вдруг дверь его камеры открывается и к Гансу входит рыцарь в латах, какие носили еще во времена крестоносцев. О чем они договаривались, никто не знает. Известно только, что в ту ночь Ганс Клаук объявился дома и рассказал, что из замка его вывел призрак через подземный коридор, ведущий под болотом из Гермау до Кирпенена, вход в который был к тому времени уже утерян. В плату за спасение рыцарь потребовал от Ганса, чтобы он в третью ночь привел к замку какого-то человека. Какого - Ганс не сказал. Этот Ганс был довольно сообразительный малый. Рассудив, что того человека, который нужен призраку, он может и не найти, а распорядители Янтарного суда того и гляди явятся по его душу, он решил бежать куда-нибудь подальше и от судей, и от призрака. И бежал.
Два дня о Клауке ничего не было слышно. На третье утро крестьяне поселка Кирпенен, выгонявшие коров на пастбище, увидели труп Ганса, болтающийся на виселице на холме Гальгенберг. Тут же выяснилось, что Янтарный суд не имел к этой казни никакого отношения.
Глава 1
С того дня, когда Герман Зальца с шестью рыцарями и оруженосцами перешел Вислу и ступил на земли священной Ульмигании, прошло двадцать пять лет. Четверть века война с косой и факелом гуляла по Пруссии. К зиме 1254 года в западной и южной части страны уже стояло более трех десятков замков, к стенам которых жались городки и поселки колонистов. Жили в них голодно и в непрестанном страхе. В любое мгновение воздух вокруг укреплений мог взорваться звоном мечей, и замок со всеми его обитателями сметался дружиной пруссов. Потом следовала ответная атака братьев Ордена, за ней - долгие переговоры, плохо выполняемые посулы и обещания с обеих сторон - и мирный договор. Замок переходил в те или другие руки, отстраивался, у стен появлялись хижины крестьян и ремесленников. И вдруг, как молния, без всякого предупреждения одна из сторон налетала на другую в этом или ином месте. И так - вся четверть века. Только Самбия продолжала жить по законам, завещанным пруссам королем Вайдевутом. Оказалось, что преодолеть небольшую речку Преголлу несравнимо труднее, чем полноводную Вислу. Вся мощь Немецкого Ордена госпиталя Пресвятой Девы Марии, регулярно подпитываемая высокородными крестоносцами Римской империи и наемниками, ничего не могла поделать с одним стариком - Верховным Жрецом пруссов, засевшим где-то среди дюн на полуострове Витланд, и племенем, мужчины которого считали себя прямыми потомками второго сына короля Вайдевута - Великого Воина Само, племенем, самими богами приставленного к охране Ромовы. В ту зиму Орден ждал, что армия короля Богемии Отакара, которую тот собрал со всего цивилизованного мира, поможет, наконец, сломить сопротивление самбов. Но пока король вторую неделю сидел в Бальге и вместе с Оттоном Бранденбургским и прочими крестоносцами - герцогами и маркграфами, не просыхая от пьянства, готовился к походу, самбы вихрем прошли по Натангии и Бартии и разорили несколько замков. Среди прочих - и считавшийся неприступным Кройцбург. И ушли на полуостров так же молниеносно, как появились, уводя с собой около сотни женщин и детей. Орден выслал в погоню два десятка рыцарей с оруженосцами и кнехтами под предводительством брата Вольрада. Но, едва переправившись через реку, крестоносцы столкнулись с отрядом князя Налубе. Половина рыцарей была тут же уничтожена, а остальные, воспользовавшись наступившими ночными сумерками, ушли и исчезли. Четыре дня о них ничего не было известно. Орден отправил две экспедиции, но только одна из них смогла переправиться на правый берег реки, однако в районе прусского городища Твангсте оказалась наголову разбита самбами и была вынуждена вернуться. Только тогда до магистра фон Хиршберха дошло, что найти в Самбии пропавших монахов мог только тот, кто знал эти леса и дюны лучше, чем "Отче наш", кто не боялся самбийских туманных ночей вместе с их витингами и дьявольского происхождения диковинными тварями.
У Ванграпа - рыцаря Альбрехта фон Эбура, как называли его братья Ордена, не было ни оруженосцев, ни кнехтов-пехотинцев, поэтому его дружина могла делать самые длинные и стремительные переходы и появляться в самых неожиданных местах. Кроме того, он служил Ордену, но не был посвящен в братство и потому мог позволить себе не согласовывать все свои планы с орденским начальством, а значит, не бояться шпионов и действовать так, как ему подсказывало чутье потомственного воина. А оно ему говорило, что Вольрад увел своих людей не на запад к устью реки, где было ближе до замков Бранденбург и Бальга и где его наверняка ждали самбы, а на восток, к границе Самбии с Надровией, в мало разведанный Дикий лес, куда, как полагали пруссы, крестоносцы не осмелятся сунуться. Хитрый Вольрад - фогт без замка - вряд ли станет рисковать своей шкурой и лезть напролом сквозь прусские засеки, - думал Ванграп. Будучи кастеляном Ленценберга, тот однажды пригласил к себе на дружескую пирушку двенадцать вождей вармов и натангов. А когда те перепились и уснули, он запер замок и сжег его вместе с вождями и их челядью. Так что теперь ему просто необходимо быть еще более изворотливым, чтобы не попасть в руки пруссов-язычников. Уж они-то найдут применение его шкуре и черепу.
В том, что Вольрад ушел на восток, Ванграп не сомневался. Его смущало другое - почему он до сих пор не объявился? Пошли пятые сутки с момента его исчезновения. За это время не только до Надровии, можно было добраться до Жмуди. Кое-кто из братии считал, что поиски пропавшего отряда уже бессмысленны - пруссы вместе с дымом костров отправили крестоносцев к своим богам. Но если бы это случилось, Ванграп узнал бы первым. Это для крестоносцев и пилигримов Пруссия - большая таинственная страна, Ванграп был у себя дома. И все же он переправил на правый берег Преголлы двух лазутчиков. Те должны были идти вдоль реки на восток вровень с дружиной Ванграпа и в случае обнаружения следов Вольрада подать знак криком сойки. Так они дошли почти до самой Деймы. С холма, на котором остановился Ванграп, сквозь голые деревья был виден хорошо укрепленный пограничный замок самбов Тапиов. Чуть дальше был поселок, но виднелись только его дымы, поднимавшиеся над черными бревенчатыми стенами крепости.
Юный Линко, зажимая рот рукой, сдавленно закашлялся.
"Все-таки не надо было брать его с собой", - в который уже раз подумал Ванграп.
Витинг таял на глазах. Совсем молодой - три года, как начал отращивать волосы - Линко показал себя в боях очень неплохо. Еще окончательно не сложившись силой, он заменял ее ловкостью и умением обращаться с оружием. Ему одинаково легко давалось владение и мечом, и трезубцем. А уж метнуть копье или топор в цель, как он, редко кому удавалось. С легкостью он освоил и незнакомый пруссам арбалет. К сожалению, парня радовал не только блеск стали. Так же жаден он был и до женщин. Тем более что и они старались не пропустить его мимо. Не мудрено - среди колонистов женщин было втрое, а то и вчетверо больше, чем мужчин. Слишком многих мужей скосила война. В чьей-то постели Линко и подцепил чахотку. Ему бы лечиться, но любой вайделот скорее дал бы Линко змеиного яду, чем лекарственный отвар, а орденские братья, как и витинги, хорошо разбирались только в ранах.