В суматохе самое время было затеряться в толпе и незаметно сойти на берег, но, глядя, сколько на пристани полицейских, Лясота понимал, что момент упущен. Если бы знать заранее, он бы мог сойти с парохода в числе первых, а потом просто остаться на берегу с горожанами. А если сейчас начать прокладывать себе путь сквозь толпу, кто-то да обратит внимание. Тем более - это он понял, прислушиваясь к возмущенным возгласам остальных пассажиров, - им всем почему-то запретили покидать пароход.
Ничего не оставалось, кроме как стоять вместе со всеми на нижней палубе и наблюдать, как лодки обходят застывший на стремнине пароход. Как две из них отстают, борясь с течением, как остальные медлят, поджидая отставших, как потом солдаты и полицейские неловко карабкаются на борт, залезая друг другу на плечи, передавая заряженные ружья и палаши. Громкий согласный крик, вырвавшийся из десятков глоток, прокатился над рекой в тот миг, когда заряженное ружье одного из солдат выстрелило. В воду плюхнулось тело. Послышались возбужденные голоса: "Поймали? Схватили? Застрелили?"
"Его там нет!" - осенило Лясоту внезапно, когда он со своего места наблюдал за разбегающимися по палубе солдатами. Кто бы ни был убийца, содравший кожу с человека, он уже покинул пароход. Когда и как ему удалось улизнуть - неизвестно. Не поэтому ли никого не выпускали с "Царицы Елизаветы"?
Убийца среди них? Чудовище перебралось с одного парохода на другой? Лясота украдкой огляделся по сторонам. Этого не может быть. Он бы почувствовал. Понял… Жаль, что он потерял большую часть того, что когда-то составляло часть его натуры. Сохрани он хотя бы половину того, что в иные времена гордо именовалось Силами, все пошло бы по-иному. Вся его жизнь сложилась бы не так.
"И не было бы тех девяти лет", - сказал он себе и внезапно не к месту вспомнил старика-биарма.
Охотник, подобравший замерзающего чужака в лесотундре, отвез его в зимовье к местному шаману. Согбенный в три погибели старик долго смотрел на заросшего, грязного, тощего, почерневшего от пережитого парня, а потом тихо дотронулся коричневым узловатым пальцем до его лба, как будто пытался открыть невидимую дверцу.
- Зря стараешься, старик, - сказал тогда Лясота. - Оно ушло навсегда. И мне теперь ничего не нужно, кроме…
- Ты сам не знаешь, что тебе нужно, - к его полному изумлению, на чистейшем русском языке ответил тогда шаман. - Придет время - поймешь. А оно здесь. Заперто, но здесь…
- Заперто, - вынужден был согласиться Лясота. - Навсегда. Ключ уничтожен.
- Ключ только потерян, - поправил шаман. - Придет время - ты его отыщешь. Пока - ешь, пей, живи. Будь гостем.
- А потом? Что потом, старик?
- Потом ты вернешься на прежний путь. Когда-то давно ты свернул не туда. Но скоро настанет пора, когда ты отыщешь нужную тропу.
Привезший Лясоту биарм отвел чужака в свою ярангу, и уже там до сытого, размякшего в тепле беглеца дошло, что старый шаман не произнес ни одного слова вслух. Все, сказанное им, звучало у него в голове.
И вот сейчас, стоя на палубе парохода, он ясно ощутил и понял, что имел в виду старый шаман. Своя дорога. Когда-то Лясота много бы дал за то, чтобы еще раз ступить на нее. Но нужно ли возвращаться назад? Ему тридцать лет. За спиной почти девять лет - каторга, побег, скитания по Закаменью… А впереди его ждет любимая все эти годы женщина. Ее прощальный взгляд и крик до сих пор сохранились в памяти. Где она сейчас? Жива ли? Ждет?
"Жива, - уверенно сказал кто-то внутри. - Ждет…"
И он не имеет права обмануть ее ожиданий.
Задумавшись, погрузившись в свои чувства, он внезапно ощутил кое-что еще. Волну неприкрытой злобы и холодного циничного расчета, долетевшую до него издалека.
"Это там!" - догадался он и устремил взгляд на "Цесаревича Андрея".
На пароходе было заметно оживление. Солдаты и полицейские сновали туда-сюда, заглядывая во все углы, распахивая все двери. Над водой далеко разносились приглушенные расстоянием звуки - топот ног, грохот и стук, голоса. Один раз кто-то закричал, потом раздался резкий хлопок выстрела. Зрители заволновались.
- Поймали? Схватили? Кто стрелял? - зашумели вокруг. - Эй, чего там происходит-то? Мне ж не видно!
На нижней палубе "Цесаревича Андрея" забегали солдаты и матросы. Слышался пронзительный женский крик - с какой-то пассажиркой случилась истерика. Лясоту возбужденная зрелищем толпа прижала к парапету, и он вынужден был схватиться за опорный столб, чтобы не упасть в воду. Мелькнула мысль, что это тоже выход - упасть, как бы удариться головой о борт и камнем уйти под воду. Плавал он хорошо. В этой суматохе не сразу закричат: "Человек за бортом!" Пока опомнятся, пока начнут искать тело, он отплывет далеко. Могло бы выгореть… Но момент был упущен. Зрители отхлынули в другую сторону. Но Лясота так и остался стоять у борта, держась за опорный столб и глядя на реку.
Он не мог отвести взгляда от воды. Почему-то синяя гладь, подернутая блестящей на вечернем солнце рябью, привлекала его внимание. Если бы не досадная задержка, "Царица Елизавета" уже часа полтора как отошла бы от пристани Дмитрова и двигалась дальше. Еще через два или три часа в кают-компании подали бы ужин. В сумерках наверху заиграл бы оркестр, а вдоль бортов зажгли фонари, и в ответ им замерцали бы сигнальные огни на бакенах. Музыка продолжалась бы до полуночи, и похожий на сказку пароход сбавил бы ход на самый малый, только чтобы не терять времени и как-то держаться против течения. Когда смолкла бы музыка, он бы мог…
Какая-то тень мелькнула в воде. Рыба? Такая большая? Нет, в Волге водятся огромные сомы, осетры в три аршина, белорыбица и щуки, способные откусить руку. Но таких он никогда не видел. Рыбы так не плавают. Рыбы вообще так не выглядят, если уж на то пошло.
Извиваясь всем телом и загребая воду передними конечностями, странное существо промелькнуло и ушло на глубину так быстро, что мысль о том, что это не рыба, пришла Лясоте уже после того, как оно пропало. Недоумевая, он протер глаза. Раньше ему случалось замечать то, что было скрыто от посторонних глаз, но это было давно, до того, как все случилось…
- Вы тоже это видели?
Незнакомый голос заставил подпрыгнуть от неожиданности. Лясота обернулся, уставившись на инквизитора, стоявшего в трех шагах от него. Холодные глаза излучали не только презрение ко всему человечеству, но и легкий интерес.
- Простите, что вы сказали? - Лясоте пришлось сделать над собой усилие, чтобы собеседник, чье лицо ему было знакомо, ни о чем не догадался.
- Вы видели это… существо? Интересное, не правда ли?
- Какое существо? Я ничего не видел! Я смотрел туда. - Лясота указал на пароход. Там все еще продолжалась возня, но суматоха, вызванная одиночным выстрелом, улеглась. - Интересно, поймают его или нет?
- Нет.
- Почему?
- Он ушел. И не говорите мне, что ничего не видели.
С этими словами инквизитор отошел, а Лясоту бросило в дрожь. Он помнил этого человека. Прекрасно помнил. Но узнал ли учитель бывшего ученика?
3
Мягкий стук лопастей и рокот мотора должен был успокаивать - "Царица Елизавета" четверть часа как отошла от пристани и теперь спешила изо всех сил, наверстывая упущенное. Но княжна Владислава не находила себе места.
Они втроем сидели в ресторане. Мама несколько пришла в себя - настолько, что села за столик и делала вид, что поглощена разделыванием жареного цыпленка. Княгиня Елена была бледна, ее потускневшие глаза вяло смотрели из-под припухших век. Она плохо себя чувствовала, и дочь старалась вести себя тише воды ниже травы, чтобы ее не раздражать.
За их столиком царило гробовое молчание, нарушаемое лишь звяканьем столовых приборов и время от времени плеском подливаемого в бокал князя Михаила вина. Для княжеского семейства здесь, в ресторане, был забронирован небольшой кабинет - отгороженный угол в стороне ото всех. Слышались приглушенные звуки оркестра, наигрывающего что-то медленное, спокойное. Звучали голоса - пассажиры тихо обсуждали дневное происшествие, но за столиком Загорских-Чарович не было сказано ни слова.
- Владислава! - внезапно позвала княгиня Елена, и девушка вздрогнула. Тишина оказалась нарушена слишком резко.
- Да, мама?
- Михаил Авксентьевич сказал мне, что сегодня днем ты была непочтительна с ним. - В беседах с третьими лицами княгиня Елена всегда звала супруга по имени и отчеству.
- Непочтительна? - захлопала глазами девушка. - Но…
- Не прикидывайся дурочкой, Владислава! - Княгиня отложила вилку и нож. - Михаил Авксентьевич пытается заботиться о тебе. Он любит тебя, а ты…
- А что я?
- Ты платишь ему черной неблагодарностью! Я воспитывала тебя в почтении и уважении к старшим, а что получила в результате? - Но, мама, это совсем не то, что ты думаешь, - начала было Владислава, но поймала взгляд князя Михаила и осеклась. Этот взгляд был таким странным…
- А что я должна была думать? Что это сам Михаил Авксентьевич вел себя непочтительно с тобой?
- Да! - выпалила девушка.
- Ну, знаешь, моя милая, это уже ни в какие ворота не лезет! Ты ведешь себя крайне предосудительно! - распалилась княгиня. На щеках у нее заалели пятна лихорадочного румянца, что в сочетании с пигментными пятнами на лбу и висках делало ее лицо отталкивающе безобразным. - Ты смеешь оскорблять Михаила Авксентьевича, своего второго отца…
- У меня есть отец! Он жив и здоров, и другого мне не надо!
- Твой отец разбил мне жизнь, - парировала мать. - А теперь ее добиваешь ты. Как тебе не стыдно?
- Успокойся, Елена. - Князь Михаил накрыл ее ладонь своею. - Тебе вредно волноваться. Подумай о ребенке!
- Я постоянно о нем думаю. А эта неблагодарная мерзавка делает все, чтобы его не было на свете!
- Что? - От удивления Владислава не могла больше сказать ни слова.
- Да! Ты ревнуешь и нарочно выводишь меня из себя, чтобы я начала нервничать и потеряла этого малыша. Ты ненавидишь его! Откуда в тебе столько злости? Как тебе не стыдно?
Девушка сидела ни жива ни мертва, не в силах сказать и слова в свое оправдание.
- Молчишь? То-то и оно, правда глаза колет! - торжествовала мать.
- Тише, Елена, успокойся. - Михаил все гладил ее нервные пальцы. - На нас смотрят. Лучше выпей вина. Тебе станет легче… Эй, человек!
Половой наполнил бокалы, княгиня сделала маленький глоток. Бокал Владиславы остался нетронут.
- Что мне с нею делать, Михаил? - запричитала княгиня. - Она совершенно отбилась от рук. Я не знаю, что предпринять… Я потеряла дочь!
- Увы, милая моя, дети вырастают, - вздохнул князь Михаил. - С этим ничего не поделаешь. Если наша дочь уже настолько взрослая, чтобы не слушаться старших, есть, я думаю, только одно средство. А именно, позволить ей жить своей головой и своим домом.
- Что ты говоришь, Михаил? - зашипела княгиня. - Она будет жить одна? Это неприлично! Что подумают люди?
- Я имел в виду - выдать Владиславу замуж.
- Что? Как - замуж? - хором спросили мать и дочь.
- А вот так. У меня есть несколько подходящих знакомых молодых людей. Сразу после возвращения из путешествия мы устроим небольшой прием, так сказать, прелюдию к началу сезона - ты ведь пропустишь его большую часть из-за ребенка, - и пригласим туда всех кандидатов. Ты сама на них посмотришь, выберем достойного и сосватаем Владиславу еще до Нового года, чтобы сразу после рождественского поста сыграть свадьбу.
Девушка оцепенела.
- А пораньше никак нельзя? - поинтересовалась ее мать. - Мне как раз рожать перед Новым годом. Хочется хотя бы месяц пожить в тишине и покое.
- Это можно устроить, - кивнул князь Михаил как ни в чем не бывало.
- Но… - только и смогла выдавить Владислава.
- Никаких "но", - отрезала княгиня. - Тебе уже семнадцать лет. Ты вполне созрела для замужества. Твоя бабушка вышла замуж в пятнадцать лет. Мне самой было шестнадцать, когда я встретила твоего отца.
- А моя бабушка вообще была просватана в четырнадцать лет, - вставил слово отчим. - Тебе тем более надо поторопиться, поскольку в ближайшие полтора года твоей матери будет некогда вывозить тебя в свет. Ты рискуешь остаться старой девой, если не поторопишься.
- Но я не хочу замуж! - попробовала возразить Владислава.
- Глупости. Этого все хотят, - отрезала ее мать. - И не смей мне перечить. Все решено, не так ли?
Она посмотрела на своего мужа, и тот кивнул головой.
- Да, и я обещаю устроить свадьбу в самые кратчайшие сроки. Уже через месяц после нашего возвращения из путешествия Владислава будет невестой, а там и до замужества недалеко. Кстати, - он наклонился вперед, подмигивая матери и дочери, - по стечению обстоятельств родственник одного из возможных женихов сейчас путешествует с нами на этом пароходе. И, если желаете, я сегодня же поговорю с ним. Мы вели какое-то время общие дела, и я думаю, его семейство не откажется возобновить прежние деловые отношения.
- Это было бы чудесно! - Княгиня Елена вытянула шею, рассматривая зал. - Кто это? Я его знаю?
- Конечно. Граф Антон Грибовский. - Михаил Чарович указал на столик в противоположном конце зала, где не спеша, обстоятельно, ужинала мужская компания. - Он путешествует с зятем и старшим племянником. А его младший племянник, Пафнутий, и есть, возможно, твой будущий супруг, Владислава.
- Который? - живо заинтересовалась княгиня. - Тот, что справа?
- Нет, левее. В тени. Они с братом буквально на одно лицо и…
- Хм… - Женщина помолчала, рассматривая компанию сквозь лорнет. - А он богат?
- Баснословно!
- Тогда мне нравится. Не хочешь посмотреть, Владислава?
Девушка сидела вполоборота к Грибовским и не отрываясь смотрела в свою тарелку. Обернуться и взглянуть на родственников жениха не было сил. Ей было тягостно находиться тут.
- Ты нас познакомишь? - поинтересовалась ее мать.
- С удовольствием, - с этими словами Михаил Чарович встал из-за стола.
Нет, это уж слишком! Владислава вскочила тоже.
- Ты чего? Неужели так не терпится?
- Я… пойду к себе, - пробормотала девушка. - Что-то мне нехорошо. Я, наверное, съела что-нибудь не то.
Мать посмотрела на почти полную тарелку дочери и с неудовольствием поджала губы.
- Не выдумывай! Что за…
В том конце зала ее отчим как ни в чем не бывало здоровался с Грибовскими. Раскатистый бас старшего перекрывал гул голосов и музыку. Он что-то спросил. Князь Михаил ответил, в ответ граф расхохотался. Обернувшись на смех, девушка заметила, что мужчины смотрят в ее сторону.
Порывисто схватив со стола свой нетронутый бокал, Владислава залпом выпила шампанское до капли.
- Мне нехорошо, - услышала она свой голос. - Я пойду…
- Сядь немедленно, - прошипела мать. - Как тебе не стыдно?
Но Владислава сорвалась с места, проталкиваясь к выходу. Чуть не налетела на полового, задела чей-то стул, пробормотала извинения и выскочила вон. Хлопнула дверь, отрезая ее от остального мира.
Смеркалось. Пароход, уже расцвеченный вечерними огнями, неспешно шел против течения, держась стремнины. Рокотал мотор, с плеском шлепали по воде колеса. Из-за закрытой двери музыка почти совсем не слышалась, и Владислава в полной мере ощутила свое одиночество. Верхняя палуба была почти пуста, лишь одна или две неясные тени маячили в отдалении - такие же одиночки, не желающие, чтобы их заметили.
Девушка пошла вдоль борта, цепляясь за парапет, чтобы не упасть. Ее душили рыдания. Сейчас там, в ресторане, решалась ее судьба. Отчим непременно выдаст ее замуж просто для того, чтобы избавиться. И мать не защитит, наоборот, поглощенная заботами о ребенке, который через несколько месяцев появится на свет, она сама подтолкнет дочь покинуть ее дом.
На корме, куда она забрела, шум и плеск были намного громче, а освещение - слабее. Тянуло холодом и сыростью. Берега реки неспешно проплывали мимо; сумерки скрадывали очертания берегов, и, если бы не далекие слабые огоньки, уже трудно было бы определить, где расположены деревеньки.
Сквозь плеск и рокот девушка услышала, как кто-то зовет ее по имени. Желая остаться одна, она не ответила. Зов повторился, громче и тверже. Она отступила к самому краю. Дальше идти было нельзя - там располагались колеса. Холодные брызги летели с лопастей, обдавая ее с ног до головы.
- Владочка! - из темноты вынырнул зовущий ее Михаил Чарович. - Ты что тут делаешь?
- Не подходите ко мне! - Она прижалась к борту, спиной и шеей чувствуя летящие капли. Тонкие струйки влаги побежали за ворот. - Я закричу!
- Глупости! - Отчим рванулся к ней, хватая за руку. Не успев ничего предпринять, девушка мигом оказалась в его объятиях. - Этого еще не хватало! Теперь ты понимаешь, к чему может привести твое упрямство?
- Мое… что? - Девушка уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отстраниться. - Это… это низко!
- Владислава, - он сжимал ее в объятиях властно и решительно, - низко так поступать со мной и быть уверенной, что тебе все сойдет с рук. Низко ошибаться в людях. Низко играть чужими чувствами и быть уверенной, что никто не станет в свою очередь играть твоими. Ты считаешь себя жертвой обстоятельств? Но я сам такая же жертва - твоей красоты, твоей молодости, твоей нежности и грации, твоего обаяния… И твоя мать. Ты посмотри на нее, во что превратила ее беременность? Опухшие руки, пятна на коже, отеки, тошнота, нездоровый цвет лица. Она мучается, страдает и боится, что навсегда останется такой. И в это тяжелое время каково ей видеть рядом с собой свою молодую, красивую дочь? Подумай о ней! Подумай обо мне! Меня тянет к тебе, Владислава. - Он тяжело дышал, взглядом впиваясь в ее губы, и девушку пробирала дрожь страха и отвращения. - Так тянет, что я не могу с собой бороться. Я даже готов бросить твою мать ради того, чтобы быть с тобой…
- Нет! - вырвалось у девушки.
- Нет, - повторил он. - Тогда пойми, что это единственный выход: чтобы сохранить счастье своей матери, ты должна пожертвовать своим. В этом мире не бывает полного и абсолютно чистого счастья - каждый всегда счастлив за счет кого-то другого. Мы с твоей матерью покупаем свое счастье, жертвуя тобой, ну а ты… Что мешает тебе потом пожертвовать кем-то еще?
Девушка поняла, что он говорит о ее будущем муже. Пожертвовать им? Это как? Бросить, как мама бросила ее отца? Значит, и княжну Елену когда-то выдали замуж за князя Загорского против воли? Не может быть! Как это все низко, мерзко, грязно!
Она невольно задумалась, утратила бдительность - и в этот миг князь Михаил опять ее поцеловал.
Это был совсем другой поцелуй. Поцелуй мужчины, знающего, что женщине некуда деваться, что она полностью в его власти, и он волен делать с нею все, что заблагорассудится. Опомнившись, девушка застонала, отворачиваясь.
- Владислава, - он не прекратил ее целовать, скользя губами по ее шее и вискам, - я не могу устоять… Будь моей! Вместе мы что-нибудь придумаем! Только согласись… Только скажи…
- Нет! Пустите, я закричу!
- Ты сама не знаешь, от чего отказываешься! Твоя мать ничего не значит для меня…
Не в силах больше терпеть, Владислава закричала.