– А что такого дал ей Ковейн?! – вдруг с жаром спросил Шон, заглядывая мне в лицо, будто я знала ответ. – Она думала, что станет с ним универсалом, но за двадцать или уже больше лет ничего не произошло. Так и осталась розовой. Он ее просто пьянил, как я людей. И хотя я по-прежнему таскал их ей, кормил ее, она прогнала меня, потому что он так хотел. Прогнала… – мгновение помолчав, он бесстрастно продолжил:
– Я надеялся найти новую защиту, новую хозяйку, которой буду полезен, и она будет меня ценить. Просчитался… Стал рабом-нахлебником-содержанцем.
С последним словом его лицо превратилась в маску вежливой покорности, а я сидела, опустошенная его рассказом. С одной стороны, мне полегчало оттого, что это не я виновата, а он сам от отчаяния и раскаяния так навредил себе. Но с другой… Какая жизнь все же иногда сложная и гадкая штука. Еще несколько часов, да что там: минут назад Шон был мужчиной, а не размазанным… нечто. Он защищал меня, убил вампа, показал себя как надежный соратник, достойно перенес необходимость рабской метки… А сейчас сломался.
– Шон, – осторожно начала я. – Ты зря так расстроился и воспринял всё в столь черном свете.
Он замер, не дыша.
– Я думаю, мы найдем выход из положения, – продолжила я. "Вот только придумаю хоть что-нибудь".
Шон ничего не сказал, он просто смотрел на меня в слабой надежде, а мне, как назло, ничего в голову не лезло.
– Вам нужны люди? – подсказывая, спросил он.
"Не нужны мне чужие одурманенные девушки! Брр…." И тут…
– Мне нужна защита…
– Я умею драться с вампами, – обрадовано сообщил он. – Я несколько лет убивал их, работая в паре со слугами Единого.
У меня отвисла челюсть. Кажется, проснувшись сегодня, я провалилась в глубокую нору – Curiouser and curiouser!
2
Во мне разгорелось любопытство, я хорошо знала это свое состояние – обычно ни к чему хорошему оно не приводило. Из любопытства я вечно совершаю какие-то глупости. "Но с другой стороны, у меня крайне мало информации об инкубах, надо узнать их получше", – принялась я уговаривать себя. Что мне известно? Что инкубам нужно насыщаться каждую ночь, и как только минет день и солнце краем коснется земли, они вновь ощущают голод, как бы ни были сыты до этого. Они не могут запасать…
– Шон, а ведь ты вчера пришел полным и отдал мне не так уж мало… – начала я издалека, нервно дергая уголок диванной подушки.
– Да, как только солнце село, я нашел девушку, а по дороге к вам еще одну перехватил, – отчитался он.
– И быстренько отдал всё, – закончила я за него.
– Да, но я могу носить в себе несколько часов. Правда, какая-то часть все равно утекает, – нехотя добавил он.
– А все инкубы так могут?
– Не знаю. Нас мало, а я еще всегда их избегал, ведь мне часто удается выдать себя за divinitas.
– Понятно…, – успокоившись, я отложила подушку и наконец-то решила, что делать, как всегда уступая своему любопытству.
– Шон, мне не нужны люди, мне нужна защита, и мне нужен водитель, – не знаю, могу ли я рассчитывать на своего шофера Митха после прошедшей ночи.
– Я вожу машину, – обрадовано сказал он, – и я могу вас защитить от людей, волков, слабых divinitas и слабых вампов.
– Вот и чудно. А теперь давай обсудим условия метки. Мне надо разрешить тебе кормление?
– Да, – осторожно произнес он.
– Тогда разрешаю тебе кормиться от людей, достаточно сильных физически и духовно. Тех, кто может пережить… тебя без ущерба для своей жизни.
– Повинуюсь, – согласно кивнул он, и в его глазах мелькнула радость.
– Запрещаю тебе кормиться от моих слуг, – вспомнила я.
– Повинуюсь, – согласился он.
– Я ничего не забыла? – простодушно спросила я.
Шон замялся и потупился. Эта привычка, опускать глаза долу, живо напомнила мне о столетиях, проведенных им в рабстве.
– Венди, – тихо произнес он, не рискуя о чем-то просить.
Ага…
– Разрешаю тебе кормить дочку, если ты уверен, что мне не понадобишься.
– Повинуюсь, – радостно согласился он.
– Разрешаю тебе кормить другого divinitas, если есть серьезная угроза его жизни… или твоей.
– Повинуюсь.
– Ну что ты заладил? Повинуюсь да повинуюсь… – буркнула я, ежась и ощущая себя рабовладелицей.
Шон пожал плечами: мол, а что мне еще сказать.
– Ну? Ты успокоился? – ласково, как плакавшего ребенка, спросила я.
Он кивнул, смутившись.
– Я действительно буду вам полезен как охранник и водитель?
– Да. А еще ты многое знаешь и многое можешь рассказать.
Он неуверенно кивнул.
– Я сейчас тебя немного подкормлю, – отчаяние и страх опустошили его до дна. – А потом попробую увидеть твои воспоминания: так ты ответишь мне на вопросы.
Он опять неуверенно кивнул, но положил ладони под бедра, показывая, что готов полностью подчиняться. Ладони и рот – главные vis-органы инкубов, через них они могут отдавать и тянуть большое количество силы. Через глаза и нос-обоняние тоже могут, но намного меньше – эту информацию я почерпнула из своей "детской" книги. Сидя на ладонях, Шон давал понять, что не коснется меня и не возьмет силу без разрешения.
Сев ему на колени лицом к лицу, я расстегнула его рубашку и скинула с плеч. Поглаживания гладкой горячей кожи инкуба и его восхищенного голодного взгляда хватило, и я начала медленно потихоньку наполняться красной силой человеческих эмоций, в данном случае – плотского желания. Я никуда не спешила и не торопила этот процесс. Ночью, всего несколько часов назад, я так насияла белым, что перетрудила сердечный vis-центр, а потому не хотела без нужды нагружать еще не пришедшую в себя vis-систему.
Поглаживая Шона, я чуть-чуть забирала, и именно его капли провоцировали во мне рост силы, можно было бы сказать, что сейчас я все же кормлюсь от него. На его лице мелькнула мука – я тут же вспомнила, что инкубы ощущают vis-голод как физическую боль, и поспешила предложить ему накопленное, поднеся ладошку ко рту. Он аккуратно взял предложенное в поцелуе, постаравшись не тянуть силу, зато, взяв, тут же отдал часть обратно, вызывая во мне ответную реакцию, провоцируя генерировать. Мы принялись раскачивать и переливать силу друг другу. Если сила Лиана была похожа на торт из радости, то сила Шона была пряной, дразнящей и опьяняющей, она не отпускала, не давала остановиться, предлагала взять еще чуть-чуть. Я, ничего не опасаясь, пошла у нее на поводу, и в какой-то момент мне безумно захотелось впиться в него поцелуем, чтобы напиться этим досыта. Но Шон вдруг вывернулся, резко повернув голову вбок.
– Не стоит, моя госпожа. Позже вы пожалеете, что не сдержались, – сообщил он спинке дивана.
А я, опьяненная, рассматривала его ухо и решала, разозлиться мне на это самоуправство или нет. Но время было выиграно. За считанные секунды чужая сила переварилась. Я обрела возможность нормально мыслить и поняла, насколько Шон был прав, прервав взаимное кормление.
– Я ценю твою лояльность, – ласково сказала я, окончательно придя в себя.
От этих слов Шон развернулся от спинки дивана обратно ко мне.
– Только не надо звать меня "госпожа". На работе и при свидетелях зови меня леди или мэм, наедине – Пати.
– Хорошо… Пати.
– Ты сыт? Ты не будешь голоден до вечера?
Он кивнул, не поднимая глаз. Я задумалась, а не попытка ли это соврать мне?
– Скажи вслух.
– Я не хочу быть нахлебником, – упрямо произнес он.
Ну и как это понимать? Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, надо найти баланс наших желаний.
– Тебе нужен человек, чтобы нормально дожить до вечера?
– Нет. Сегодня я искать не буду.
– Какова будет сила твоих страданий к вечеру по десятибалльной шкале?
Шон пожал плечами.
– Четыре-пять…
Я успокоилась, половина от критического значения – не так уж плохо.
– Итак, я хочу кое-что узнать, – перешла к делу я.
Он с готовностью кивнул.
– Ты ведь не только растил дочку, ты ее воспитывал, передавал ей свои знания.
– Да… Но она ведь дочь…
– Угу, а нас с тобой связывает рабская метка, и через нее тоже многое можно узнать. Настройся так же, как если бы рассказывал дочери, остальное я попытаюсь сделать сама.
Я устроилась поудобнее, постаравшись, чтобы наши лбы максимально касались друг друга, а жаркие, пряные губы Шона не мешали сосредотачиваться.
– Расскажи, как ты попал к слугам Единого, – чужим голосом попросила я, настраиваясь на его рацио-центр.
– Я был у вампов, они подчинили меня, – произнес он, и до меня долетели отголоски отчаяния и страдания, но никакой визуальной картинки не было. С Лианом было куда легче, он сознательно разворачивал "видеоролики", рассказывая мне что-то.
– Вспомни, при каких обстоятельствах ты увидел тех слуг, с которыми потом вместе убивал вампов. Вспомни знакомство.
На меня нахлынули его эмоции и ощущения, но опять никакой картинки не было.
– Вампы держали меня на привязи рядом с собой под землей, – принялся тихо рассказывать Шон, а я пыталась отстраниться от его отчаяния, бессилия и ужасной горечи. – Они пили от меня каждую ночь, и я не истаял лишь потому, что мне перепадало от людей, которых они приводили. И вот однажды днем пришли они – мужчины в железе и две женщины. Мужчины убили вампов, отрубили им головы, вбили колья, хотели убить меня, но одна из женщин заступилась, сжалилась, сказав, что если я христианин, то меня нельзя убивать. Кто-то из мужчин дал мне флягу святой воды. Мне нечего уже было терять, и я ее выпил, решив, что если сила Единого сожрет меня, то так тому и быть. Выпил, и вода Единого смыла горечь и боль, съев меня до самого дна, я совсем обессилел и думал, что сейчас истаю… Наверное что-то изменилось во мне, в моем лице, ведь мне стало в общем-то хорошо и нестрашно… В общем, люди приняли меня за своего и унесли с собой. Дороги не помню, а очнулся я от сладких-сладких капель силы, меня кто-то кормил по чуть-чуть, одним лишь взглядом. После стольких лет голода и горечи вампов, эта сладость даже в каплях… Я был готов ради этого на всё. Их было всего три. Три источника: две женщины и один мужчина, но его сила всегда была горькой, он ненавидел меня за то, что плотски желал.
– Неужели ты обычно кормился от них? – раздосадовано спросила я. Никому нельзя нарушать обеты, а слугам Единого тем паче.
– Нет. Они же были Его слугами, – успокоил меня Шон. – Не как обычно, всегда по капле: взглядами, мыслями. Мне редко удавалось даже коснуться их. А мужчина, тот боролся с собой, и иногда от него приходило много силы, иногда почти не было. Было очень тяжело настроиться, ведь женщины боялись своей реакции на меня и тоже боролись с собой… Приходилось маскироваться… А еще все время, всюду, была разлита сила Единого и вспыхивала, когда его кто-то усердно поминал или призывал. Мне по-прежнему всегда было больно, но хоть не горько. Да и обращались со мной они все же лучше, чем вампы.
– Тебя не раскрыли? Считали человеком?
– Да.
Инкуб выжил в монастыре… Похоже на пошлый анекдот, на самом же деле это трагедия. Для всех.
– Почему ты не сбежал? Тебя как-то удерживали?
– Нет, не удерживали. Я сбегал раза три, когда становилось уж совсем невмоготу, и от голода я мог натворить глупостей. Несколько дней… куролесил и возвращался.
– Почему? – удивилась я.
– Бесхозный инкуб – легкая добыча. Я опять попал бы в плен к вампам или, если бы повезло, в рабство к filius numinis.
Помолчав, он продолжил:
– Я возвращался, меня наказывали… Поста и молитвы я бы не вынес, но я выкрутился: меня били плетьми и прощали довольно быстро.
Выкрутился… Да, для инкуба физическая боль слабее мук голода.
– Так как вы сражались с вампами?
– Когда они поняли, кто их убивает, начали войну. За стены монастыря, на освященную землю, они сунуться не могли, но нам была нужна еда и за запасами приходилось ездить в городишко, а это почти сутки пути на телегах. Они убили всех в первом обозе – нам рассказали об этом крестьяне. Отправили второй обоз, и когда он возвращался, то ему навстречу вышел наш отряд, помочь продержаться ночь.
– Каждый получил по вере его… – после паузы задумчиво произнес Шон. – Остались только брат Петер и я. Он молился, а я, уже привыкший к силе Единого, его защищал. Он их замедлял или не подпускал, а я вцепился в него – единственную надежду не попасть снова к мертвякам – и отбивался, как только мог. Мы доставили продукты, – скупо закончил он.
– Так вот и стали с ними бороться: кто веровал и мог сиять силой Единого, был как бы щитом, от него зависело всё, а уж "клинки" должны были постараться отсечь вампу все, что можно, а лучше сразу голову.
Мне вспомнился его вчерашний удар, убивший неизвестного вампа: без малейших сомнений, мгновенно, отработано.
– Сколько ты жил в доме Единого?
– Несколько лет… Лет пять или даже больше.
Ясно: у инкубов, как и у всех divinitas, плохо с чувством длительного времени, зато мы все замечательно чуем время суток.
– А что случилось потом? Как ты от них ушел?
– Я не ушел. А что случилось, я так и не понял. Что-то произошло… Они расстроились, и сила Единого перестала беспрекословно им подчиняться. Они ослабели.
– Возможно, их объявили еретиками, – размышляла я вслух. – Отказались от этого ордена или монастыря… Тем более там были не только мужчины, но и женщины.
– Никто не ломал обетов, – тут же вскинулся инкуб, защищая тех, кто когда-то его приютил.
– Я и не говорю этого, – успокоила я. – Так что же случилось? Неужели их выкосили вампы?
– Нет, – гордо ответил он. – Многие ушли, бросили нас, перешли в другой монастырь, наверное. А оставшиеся… Мы дали бой и победили. Нас было десятеро, пять щитов и пять клинков, вампов было тридцать или более. Обезумевший мастер понаделал звероподобных детей, и пока мы, три двойки, бились с этими зверьми, четверо билось с мастером. Он убил их всех… но настоятель Лука, умирая, убил его, испепелил лишь силой. Я всегда боялся настоятеля, ему даже не надо было ничего произносить вслух. Вот уж кто был любимым слугой Единого – его Господин никогда не жалел для него силы, – говоря это, Шон транслировал страх и уважение, было ясно, что он старался вообще не попадаться на глаза настоятелю.
– А кто-то выжил?
– Да, те две женщины, еще одного ранили-погрызли, но он попросил отрубить ему голову, боялся стать вампом. Мы похоронили всех как положено, и женщины ушли в монастырь отшельниц, сказав, что сделали всё, что должно. А я остался один… Ушел в город и стал жить сам, прячась на ночь ото всех в доме Единого. Я долго так жил…
3
"Какая странная история", – подумала я. Хотя те же волки становились на службу к Единому, вернее, его слугам… Но волки почти люди, а инкубы – vis-существа и не зовутся divinitas лишь в силу, скажем так, политических причин.
– Шон, а ведь говорят, что инкубы не могут себя сдерживать, что вы не можете противостоять своему голоду, насыщаетесь, даже если понимаете, что всё кончится очень плохо, причем для всех. А ты годами сдерживался в монастыре…
– Правильно говорят. Мы потому и вымерли почти, а новых, хвала Всему Сущему, давно не появлялось.
– А как вы появляетесь? – перебила я его, не сдержав любопытства.
– Проклятие, – удивленно отозвался он. – Мы когда-то были людьми, суккубы и инкубы, и каждого из нас кто-то проклял.
– За что?
Он пожал плечами
– Отвергли, растоптали любовь, убили тех, кто нас любил, или сотворили страшное зло из-за похоти, желая кого-то. Да мало ли за что.
– Ну как же? – удивилась я. – Такое страшное проклятие… Я не знаю ничего страшнее, – подумав, сказала я.
Шон опять пожал плечами.
– Каждый из нас это заслужил. Хорошо хоть никто не помнит своей человеческой жизни.
– А вы что, мертвые? – спросила я, ощущая себя глупой девочкой.
– Ну да, инкубами и суккубами становятся после смерти, мы духи, обретшие плоть. Мы истаиваем, а не обращаемся в землю. Так вот, про дом Единого: я мог там сдерживаться, потому что Его сила здорово прочищала мозги, боли не снимала, но соображать я мог и глупостей не делал. А до этого и после… я делал глупости от голода. Глупости и подлости, – со вздохом добавил он.
– Все их делали, – тихо отозвалась я, вспомнив о цене моего прибытия в Новый Свет.
– Ну и подарок Уту, – вдруг закончил какую-то мысль Шон.
– Что?
– Подарок Уту всегда помогал мне сдерживаться, вот как сегодня, – объяснил он.
– Подарок Уту – это белая сила, запертая в тебе, благодаря которой ты похож на divinitas? – поняла я
Шон кивнул.
– Да, это было так давно, что я почти ничего не помню, я был молод… Уту обладал ужасной мощью и мудростью, – я поверила его словам безоговорочно. – И он был также богом справедливости… Он не развеял меня, а сделал мне подарок…
Повисло задумчивое молчание.
– Может, меня несправедливо прокляли? – тихо сам себя спросил Шон.
От этих слов у меня мороз прошел по коже, а в горле встал ком… Сколько же раз он задавал себе этот вопрос, не находя ответа?
Я легко коснулась уже не пышущей жаром желания кожи.
– Ты очень силен и умен, – попыталась утешить я.
– Я инкуб. Я любого могу заставить желать меня и истекать силой: люди, волки, прочие оборотни, divinitas красные и зеленые – никто не может устоять передо мной, если есть время и я подобрался достаточно близко. Никто не может оторваться от меня, если я сам этого не хочу.
От этих слов мне стало страшно, и он почувствовал этот страх.
– Рабская метка – достаточная защита. Семейная или слуги тоже, – добавил он. – Но мы действительно опасны. При Элэйни я был также и палачом, наказывая бунтовщиков и неугодных. Она, конечно же, не творила зла сверх необходимого, но и не позволяла покушаться на свою власть, а я был рад защищать ее и быть полезным.
– Ты травил зеленых красной силой, а красных заставлял генерировать сверх меры, пока они не калечились, – сама себе сказала я.
Но Шон понял мои мысли вслух по-своему.
– Да, хоть я и не вижу силы, но хорошо чувствую ее вкус и умею дозировать. Я знаю, когда divinitas или человек просто перетрудится, а когда покалечится. Вы можете полагаться на меня.
Не выдержав, я соскочила с дивана.
– Свет и Тень! Надеюсь, я никогда не дойду до того, чтобы держать штатного палача!
Шон с осуждением смотрел на меня.
– Вы не поняли. Защита от врагов предполагает и их наказание, чтобы другие боялись.
– Да всё я понимаю, Шон. Всё…
Я влипла. Я серьезно влипла в нашу политическую жизнь. И дальше отсиживаться в изоляции уже не выйдет.