Рыжий осторожно посмотрел на Дом. Окна и двери были прикрыты легонькими защитными сплетениями. Понятно. Напролом соваться не стоило: мало ли откуда в тебя полетит камень. Рыжий мурлыкнул горлом, прося следующую в отдалении Жемчужинку-Мур подождать под окнами, и отправился на знакомую крышу. Скользнуть между трубами, прыгнуть с карниза на карниз… хозяин дома, знаменщик Крадок, однажды поймал Тень Берегини на полотно. Об этом знали все, кроме людей, и коты… коты всей Кромы сбегались на эту крышу, потому что после ночи Разбитой Луны Тень сияла ярче Государыни. Какая это крыша! До сих пор черепицы ее помнят и поединки, и любовные серенады, и томные и яростные танцы, после которых самые здоровые и красивые котята рождаются на свет! И он, Рыжий, как он драл здесь когти и глотку, глядя на ныряющую за конек усмешливую рогатую луну… вот, здесь дыра. Черепица, отправленная внутрь его и Жемчужинки лапами. Кот тяжело прыгнул вниз. Старею, равнодушно подумал он. На чердаке пахло пылью, старым холстом, вапами - резко, но приятно. Золотой Тени уже не было здесь - насмешник Юрий спрятал ее под Тень аптекарской шавки. Эта шавка! Этот аптекарь зовет ее левреткой. Да все коты прошлые и будущие сдохнут от смеха, глядя на это недоразумение! Левретка! Смесь тазы с барабаном - если накормят, конечно. А этот дурак аптекарь стоял в воротах и каждому встречному-поперечному вещал, как жестоко обошелся рыжий убийца с его нежнейшей красавицей. Это про Рыжего. Баки он ей оборвал. А что, позволить, чтобы пылёвка сожрала дражайшее недоразумение со всеми ее блохами? Маруська собака, но не дура. Стерпела. А аптекарь… Так вот, пока он орал, Рыжий вошел в аптеку и уволок с прилавка мяун-траву. Сколько нашел. Контрибуцию! О, мышиный следок с какашками: мышь - она мышь. Рыжий пырхнул. Дверь.
Дверь оказалась заперта.
Первым порывом было горестно взмяукнуть: пустите меня-у, пустите. Пустят, чтобы немедленно выкинуть за порог, и тут же пересмотрят все щелочки… рыжим шариком-теньком потянулся охотник под дверь, ощупывая дом. Справа, сразу за порогом - странная Тень-на-полотне. Словно сразу много теней наложили одна на другую. Странная, но не страшная. Тянет пылью старых занавесей. Яблоками. Тростником. Золотится под месяцем выдернутая из воды рыба… В некоторых отголосках Рыжий не прочь когда-нибудь побывать. Когда случится время. Дальше. Чердак. Рыцарь-котенок. Слепяще белое сияние. Внизу… серый жемчуг. Пахнет лесом, степью, огнем. Черта! Так вот что! Ах… Рыжий взрыдал внутри себя, стараясь, чтобы ворчание не выдралось наружу. Сущность многих лучей в доме и приходящих издали, сомкнутых где-то около Берегини, сразу стала ему понятна. Пограничники возвращаются. Но Черта. Каждая шерстинка дыбом. Кот потряс головой. С мужчинами лучше не иметь дела. Тем более, рядом с пограничником, совсем близко, старый, но еще очень волк. Это не аптекарская Маруся. От волков одни неприятности. А что по деревьям не лазят - так это вранье. Рыжий заспешил, перебирая лучи, стараясь не дергать их слишком резко, чтобы спящие не проснулись. При кухне в тепле рядом с пахнущим молоком детенышем жемчужный коготь! - красное золото прирожденной ведьмы. Это она ставила сторожки. Такой, как и кошке, лучше не глядеть в глаза. Поищем. Запах. Рыжий крутнул головой так, словно хотел вывернуть шею из позвоночника. Пылевую ведьму! Они сделали такую пылевую ведьму! После Черты! Свет перевернулся.
Две минуты, забыв про все, Рыжий нервно вылизывал когти и подушечки лап.
Запах остался; плохо. Как сунутая в дырявый ящик свернутая рубашка золотаря. Испускает. Найдут. И… да… оболочка под лестницей. Выела ведьма девчонку. Если не заполнить - будет беда. Убрать пока. Жемчужинка-Мур ждет… Рыжий опять торопливо начал обшаривать дом. Вот. Прирожденная ведьма, молодая. Синие и оранжевые блики на воде. Спит и плачет во сне. Тихонечко. Досталось бедной. Иди сюда, маленькая, иди… мур-р-р-р…
Любой котенок… едва дверь открылась, любой котенок кинулся бы наружу, прямо в холстинные складки ночной рубахи, попался, напугался… ужас что творилось бы. Великое искусство охотника в ночи есть умение вовремя ухватить себя за хвост. Умение терпеливо выждать, выводить мышь, а потом одним ударом лапы… Рыжий путался в ногах молоденькой Сёрен, терся, бормотал сны, вместе с ней двигаясь вниз по ступенькам, поджидая мгновения, когда девушка вернется в теплую постель. Даже стерпел, позволил ей робко себя погладить - он-то, уличный кот, гроза подвалов! Что-то опалило хребет. Аюшки. Девочка, да ты представляешь, что носишь на шее? Ключик не тебе, снимай его, снимай… пальцы Сёрен разжались, кот носом подтолкнул руку под одеяло. Прихватил бронзовую цепь зубами. Трудненько. Ну, нам не привыкать. Жемчужинка-Мур ждала. Сторожок на окошке колыхался, как раздерганная на лоскутики занавеска от мух. Рыжий пропел сообщение (и оно пошло дальше, делаясь звучнее, так что где-то в перспективе улицы проснувшийся мещанин со злости опрокинул ночную вазу на воющего упоенно кота). Рыжий на мгновение раздвинул полоски сплетения, и туманные теньки любимой кошки проскользнули в дом. Шевелением кончика хвоста разослал их Рыжий навевать сны. Прежде всего хозяину Юрию. Красно-золотой ведьме: она приняла на себя обязанности хозяйки в доме. А третьему…
Кот подпрыгнул. Будь он Жемчужинкой, да ни за что, да никогда не связался бы с этим похожим на хищную птицу человеком, оставившим свою душу в Тенях-на-полотне. Да ни за что, даже теньком, даже во сне. Но Мур… если вмешается этот… Ястреб… завтра же оболочку-Тильду отправят жить и лечиться к аптекарю. Рыжий устало зевнул. Слишком много забот для одного вечера. Он стал подниматься по лестнице - бесшумно и плавно, старой лестнице из красного дерева были даже приятны его вкрадчивые шаги. Лестницу заливало молочное сияние из квадратных шиб выходящего на площадку окна. Пылинки и звезды. Очень хотелось сбежать. Вылижешь сметану на дне чашки и долго-долго вспоминаешь об этом, и любишь сметану. В кувшине сметаны больше. Но если позвать родственников и опрокинуть кувшин… и любишь в кувшине сметану. Но целая лужа сметаны… нет, лужа - еще ничего. Собирающий под стяг позовет, и охотники в ночи… понятно. Но озеро сметаны, море сметаны… как можно любить столько сметаны? Разве ж столько съесть? Рыжий выплюнул цепочку возле свесившейся с кровати руки Ястреба. Тот спал чутко, но кота все равно не услышал. Чтобы услышать кота, надо очень его бояться. А Ястреб спал. Он был похож на хищную птицу, которая сторожит гнездо, прежде чем камнем упасть с неба на добычу. Он был похож на Рыжего. Жесткий и нежный. А по другую сторону постели спала Та, что Держит Мир в Ладонях. Берегиня. Государыня. Рыжий "прислушался". На языке остались ранки от зубов. Больно. Сплетение сходилось на ней. Шесть лучей. Белое сияние котенка Сашки, красное золото Сольвеги, оранжевые и синие искры на воде от маленькой ведьмы Сёрен, огромное небо Ястреба, серый жемчуг проводника, зеленое - улыбчивого пограничника. Очень хорошее сплетение - для женщины, поплоше - для прирожденной ведьмы. Торопилась Сольвега… Рыжий стал накручивать круги мимо табурета, через небрежную лунную полосу, по тучкиной тени… щелястая половица… мышка, брысь, не до тебя… убрал несколько огрехов, поменял местами некоторые лучи. А потом вскочил и улегся Берегине на живот, умащиваясь осторожно-осторожно. Там, в глубине вод, расцветали солнце и луна: мальчик и девочка. Они были сейчас не больше новорожденных мышат; люди нет, но Рыжий слышал их движения. Целое море сметаны. Пожалуй, придется научиться его любить. Охотник укрылся хвостом, и из нутра его вырвалась самая красивая на свете колыбельная.
13
Дверь отворила хмурая женщина в энене, но с синяком под глазом, нанесенным нешироким тупым предметом. Неохотно отступила. Гость оказался в маленькой, ухоженной - только что не вылизанной - кухне. Собственно, весь дом и состоял из этой кухни, спальни над ней, подвала и чердака, соединенных любовно слаженной лестницей. Пол в кухне был сделан из тщательно пригнанного красного кирпича, такой же очаг выступал из серебристых ясеневых панелей, на полке над ним звонко тикали часы в деревянном корпусе - шалашик из березовых ветвей, прячущий костяной циферблат. У очага аккуратно сложены небольшие мехи, кочерга, щипцы для разбивания углей. Горит, потрескивая, огонь. Сквозь стрельчатое с цветными стеклышками окно сеется солнце. Блестит медная посуда. Все на месте.
Хозяин, опираясь на костыль, попытался вскочить с единственного кресла и, уступив его гостю, пересесть на табурет. Гость махнул зонтиком на длинной костяной ручке.
- О-отец-благо-го-детель… Без работы… уповая…
Вторым порывом хозяина было бухнуться в ноги, так и продолжая сжимать в руке грамотку об увольнении со службы. Грамотка и без того была изрядно помята, как и сам хозяин, чернила от пота потекли.
- По-потому как был избит… и жалобу… жалобу в магистрат… - проблеял несчастный.
- Жену бьешь, - губы гостя растянулись. - И правильно бьешь. Баба - дура.
- Да, она… - желтое мелькнуло в глазах и увяло. Развалина.
- С поручение ты не справился, - острие зонтика выбило из кирпича искры. Магистрату остался должен.
- Я… я…
- За лечение.
- Я, благодетель…
- Заткнись.
Гость стал ходить по покою, каждым ударом зонта словно вбивая в дом свои слова. Хозяин водил за ним совершенно суматошными, насмерть запуганными глазами.
- … последнее средство - довести дело до конца.
- Он меня убьет!
- Милый мой, - отец-благодетель посмотрел страдальцу прямо в глаза. - Вот и видно, что ты неделю не выходил из дому. Пил?
Отмахнулся от вялых возражений.
- Пил беспробудно. А там сейчас новый хозяин. Тебе известно имя Ястреб Крадок?
Гостю показалось, хозяина сейчас придется вынимать из-под стола, в весьма непотребном виде. Он дернул носом.
- Дед знаменщика Юрия, визит к которому был для вас столь неудачен, едва-едва растянулась пергаментная кожа на губах. - Ну-ну, - слегка потрепать по плечу: ободрить, но не испугать. - Пограничник. Предположительно, погиб в ночь Разбитой Луны.
Оглянулся: жена бедняги и рядом не стояла. Хоть с этим справился. Нет, ну с кем приходится работать!.. (полувздох).
- Так вот, оказалось, он осел в Исанге. И даже сделался преуспевающим врачом. Мы это проверим. Но пройдет месяц или два. А он уже сейчас на нашей шее.
Легкое касание: моя шея может так же страдать, как и ваша - Крома прежде всего. О, мы приободрились? Нам показалось, что простят грехи? Голубчик, мы не прощаем. Мы можем забыть… на время. Отец-дознаватель улыбнулся еще тоньше, совсем уж тонко; зонтик описал плавный круг, мазнув по стене крылатой тенью.
- Забудьте про прачку, она нас пока не интересует. Падите в ноги деду Крадоку, он недавно женился, от этого глу… добреют. Бейте на жалость. Бедственное положение, долги, закладная на дом, смертельная болезнь жены. Придумайте сами!
Невольно пропустил раздражение. Этот дурень уронил костыль. Поднять, вот так. Побольше жалости в голос. Это не я виноват перед тобой, это мой жестокий долг.
- Вы справитесь. Досадные недоразумения случаются с любым. Отцы-благодетели на вас надеются.
Еще бы. Такой дурак, что никто не примет всерьез. А примет - терять не жалко. Ах, какой дом. После кончины мужа можно будет облагодетельствовать несчастную, взять в служанки. Отец-дознаватель зажмурился, губы сошлись в ниточку, чуть поддернувшись кверху на уголках. Ой, вот только не надо убеждать меня в твоей вечной преданности, и в бесконечной благодарности, было это, было, сколько раз уже было, фальшиво насквозь, и не смешно.
- Не провожайте, не надо. Вам трудно двигаться. Я пришлю к вам магистратского лекаря, и уже вечером вы сможете пойти.
Гость улыбнулся напоследок, склонил седеющую голову, и с небрежно откинутого рукава незаметно упала на пол горстка пыли.
14
Ястреб сполз по косяку и, перегнувшись пополам, непристойно заржал. Оставлял в покое внутренности иррациональный страх, слезы наворачивались на глаза. Да знает он, что боль любого, с кем связан обрядом, почувствует тут же, но когда проснулся в пустой постели… Государыня виновато надулась с непроглоченным куском во рту, без бинтов, в великоватой утренней накидке покойной Крадоковой невестки, с сальными волосами, пятнами масла и желтка на лице и пальцах. А кухня просто источается солнечным сиянием.
Стараясь унять судорожный смех, Ястреб приподнял лицо жены за подбородок, почти зажмурился - вот-вот в руке останется обугленная плоть с чернеющими внутри костями… наваждение. Бережка облизнулась и все так же виновато объяснила:
- И ничего смешного. Есть хочу - умираю.
- Нельзя сразу… много.
- Разве это много? - она обиженно кивнула на стол, на котором наспех были собраны корзинка с яичной скорлупой, желтоватая сахарная голова, разбитые в горшочке желтки, горлачик со сметаной и разломанная коврига пшеничного хлеба. Ястреб втянул духовитый запах.
- Они же, эти двое, все съели, - продолжала жаловаться жена, - и рыбу, и укроп, и огурчики. Ябедничать плохо, но ты им скажи.
- Я им скажу, - ухмыльнулся Ястреб. - Уж скажу. А кому?
- Этим, - Берегиня облизнулась. Мелькнул нежно-розовый язык. - Знаменщику этому патлатому и второму… с ним…
- А Сольвега где?
- Не знаю. На рынок их прогнала.
Она отломила и со вкусом захрустела корочкой. Из-под табурета ответило утробное урчание. Ястреб стремительно нагнулся: рыжий драный котяра приканчивал в миске сметану.
- А этот откуда?
- М-м… - государыня проглотила еще ложку смешанных с сахаром желтков. За руку муж ее поймать не успел. Но ложку после отобрал.
- Пойдем, посмотрю тебя, - сказал строго. - А потом погуляешь в садике за домом. Только оденешься теплее, август, с утра холодно.
Она огорченно глянула через плечо на стол. Потянулась.
- Помыться бы.
Ястреб засмеялся:
- Ладно, была тут мыльня. Если Юрий не порушил, велю сготовить.
Провел ладонью, стирая остатки желтка с ее щеки.
- …По-моему, мы пытаемся спрятать горящую головню под разбитый горшок.
- Это что же, опять под кустиком ночевать? - заныл из угла Савва. - Я вам не зайчик.
Ястреб впился пальцами в отросшие волосы, потянулся с хрустом. На усмешливом лице его отразилось какое-то подобие смущения.
- Доселе человек, возвращенный обрядом, до смерти не открывал уже лицо, перевела Сольвега. Аптекарь, оказавшийся в центре самума, мечтал провалиться сквозь землю. Угораздило его столкнуться с женщиной, нарисованной Юрием, и узнать ее. Бедняга ерзал на стуле с резной дубовой спинкой и все ждал, когда его к этому стулу станут приматывать с неальтруистическими поползновеньями. Аптека неоткрытая, он же всего за Тильдой зашел… Милосердие наказуемо. Он попытался заглянуть всем в глаза, ища там своей участи, опрокинул вино на ковровую скатерть… снова испытал желание провалиться от стыда.
- А Тумаш где? - спросил Ястреб.
- Тумаш с Микиткой играет. Он сказал, как мы решим.
На стол вспрыгнул драный котяра, заставив аптекаря шарахнуться, брезгливо понюхал винное пятно.
- Разбойник! Как ты - мне беда.
- Не понимаю я вас, мужчины, - Сольвега выпятила алые губы. - Не проникнут ее. Кромцам так пылью очи застило: решат, что сами больны, чем поверят в сказку. Сколько она лет тут жила? Десять? А кто разглядел? Вот этот только, она кивнула на бледного Сашку. Тот молчал, лишь судорожно растирал на предплечье похожее на крапивный ожог пятно. - Юрий, ты ее узнал?
Он пожал широкими, как у деда, плечами:
- В лицо знал, - отозвался медленно, - а кто - нет.
- В лицо ее пол Кромы знает. Ладно, первый Мартин увидел.
- Не обижайтесь, - засопел аптекарь. Нос его всегда отвечал на житейские бури самым неподходящим образом.
- На обиженных воду возят.
- На сердитых, - зубами выдирая из ладони занозу, поправил Андрей. Он сегодня колол дрова для мыльни - вот вам удовольствие.
- Держать взаперти и лицо закрыть.
- Головня под горшком.
- Кумушки изойдутся. Какая в печной трубе застрянет от любопытства.
Ястреб ухмыльнулся. А Сольвега - та вовсе рассмеялась в голос.
- Мужчины! Разума - как в телках! Ты где жену брал? - напустилась она на Ястреба. - В Исанге?
- Или Согдае.
- И с собой оттуда привез. Так и надо из нее шемаханку сделать. Волосы, лицо… - Сольвега закусила краешек рта.
Савва радостно всплеснул ручищами:
- И поярче. Чтобы все видели.
- Радость моя, - ведьма прижала к животу его голову. - Вот и пойдешь с Лэти на торг, у него ума поболе вашего. Дай им денег, - обратилась она к Ястребу. - Сразу можно не платить, только задаток, зато полновесным золотом. Шелков цветных, алтабасу, тасьмы всякой. Надо ж приодеть молодую жену. А то в Кроме они все, как мыши, серые. Дальше…
- У меня снадобья есть, - вставил шельгу аптекарь. - Я когда-то духи готовил и притирания. Пока магистрат указ не издал, за них теперь женщин секут и с мужей и отцов "вину" взымают. Но если не делаю, это не значит, что все забыл.
- Тогда забирай Тильду, как договорились. Пришли с ней, - Сольвега медленно загибала пальцы, - сок тайского ореха, дубовые "яблочки", сурьму… Запомнишь?
Мартин хмыкнул и украдкой вытер свой длинный нос.
Жизнь начиналась веселая. Продавая старушкам светоянник продырявленный и жестер от костоломки и желудочных хворей, вылавливая из пузатой бутыли пиявок для почтенных отцов семейства супротив полнокровия и иных каких томлений, всегда знал сутулый некрасивый Мартин, что время его еще не настало. Заплутало где-то время среди паутины и вереска, среди пыли в пустых зазорах городских башен. Свистит время крыльями ласточек, смеется кукушкой за тинистым Закромным прудом. Толок в ступке зелья, кивал болтливым соседкам, купал недовольную Маруську в настоях полыни - и ждал, ждал… Не минуло, не обошло, как боялся. Не упустить бы теперь, ухватить павлиний хвост, чтобы не убежало водой сквозь пальцы. Не утекло зыбкой радугой, помнящейся только по снам.
… - Мы уже встречались… - под обезумевшими пальцами неуклонно превращалась в мятый пирожок шляпа, угловатая пряжка грызла ладони. Сутулая фигура, длинный нос, лоскутное платье, более приличное жонглеру, чем аптекарю - и мятущийся удивительный голос: хорал подвешенных над морем колоколов. Губы женщины дрогнули улыбкой.
- Нет. Я никогда в этом доме не жила.
- Да нет же! - он в сердцах отбросил шляпу. Глупости какие. Должна петь, зовя к подвигам, серебряная труба. Выходить из стен… нет, прямо из солнца герои. И он - говорит совсем не то. - Юрий - он знаменщик.
Ну услышь же меня! Прикажи упасть на колени. Коснись клинком плеча. И я пойду, куда ты захочешь. На бой, на дыбу, даже в печальный тлен Терема Хрустального.
- Так вам нужен Юрий?
Похоже, она счастлива была, что недоумение разрешилось так скоро.
- Да, Юрий мне нужен, - с сопением признался он, вспомнив сон. Чуть портилась погода - и нос… "Врачу, исцелися сам…" Отвернувшись, он незаметно вытерся рукавом.
- Юрий рубит дрова. Я позову.
"На дворе трава, на траве…"
- Я насчет девочки, - буркнул аптекарь, чтобы спрятать смущение. Господин Крадок вернулся с челядинами. А она хворая. Прибиралась бы и готовила мне с Маруськой, а я бы ее лечил.
- Маруська?
- К двери привязал. У нее лапы грязные. А дверь отперта была, вы не удивляйтесь.
Солнце… странный запах… гнилой… ушло.
- Маруська левретка.