Йорген надеялся застать бездельничающего Гуса врасплох, но не учел подвальной акустики. Шаги его разнеслись по коридору далеко и гулко, и к тому моменту, когда он лязгнул дверью цейхгауза, каптенармус уже копошился возле стояков с видом серьезным до скорби. За ухом у него торчало гусиное перо, с плохо очиненного кончика капали чернила на каменный пол.
- Показывай хозяйство, - велел Йорген, ему было скучно. Тысячу раз он сюда спускался, где что лежит, знал не хуже самого Гуса, поэтому первым делом направился к ящикам с серебряными наконечниками. - Ну что, будем пересчитывать?
Пухлая физиономия арсенального заметно позеленела, мелко задрожали пальцы. И Йоргену вдруг стало его жаль. Зачем губить напоследок чью-то жизнь? Зачем оставлять о себе недобрую память?
- Скажи честно, сколько не хватает? - спросил он. - Тогда не стану считать.
- Десяток, ваша светлость! - выпалил Гус, глядя в лицо командира честными круглыми глазами.
"Значит, не меньше трех", - понял Йорген.
- Возместишь все. Старший разводящий Кнут проверит, я предупрежу.
- Будет сделано!!! - лихо и счастливо отчеканил Гус.
Продолжать проверку дальше не было смысла. Йорген прошелся вдоль стен, ведя пальцем по древкам копий. Одно оказалось негодным - занозу посадил, велел изъять. Достал железный меч, оглядел - не ржавый ли? Увы, нет. Смоленые факелы (с такими выходят на гифту) понюхал, просто так, для важности: вроде бы такой он знаток, что качество пропитки умеет определять по запаху. Заглянул по темным углам, сам не зная зачем.
В одном из них эта штука и стояла.
- А это у тебя что такое?!
- Не могу знать, ваша милость! - доложил арсенальный радостно, на этот раз он никакой вины за собой не чувствовал. - Всегда тут стоит! Еще тогда поставлена, когда в наших казематах темными делами занимались, - и добавил, таинственно понизив голос: - Для колдовства вещь!
…Это было при короле Густаве, за много лет до прихода Тьмы. Тогда и в Ночной страже еще не возникало нужды, и на колдовство люди смотрели иначе. Королевская гвардия занималась парадами и маршами, сторожа с колотушками сидели в особых будочках без дверей. А то здание, где теперь размещался гарнизон фон Рауха, принадлежало Академии наук и искусств, упраздненной Хагеном Мудрейшим за ненадобностью и опасностью в год первой атаки Тьмы.
Трудно судить, возможно, в те времена эта мера была действительно оправданной? Возможно, академики своими научными опытами в самом деле могли нанести урон обороноспособности королевства, вольно или невольно приоткрыв ворота Тьме? Ведь не только математике, гармонии и философии были их изыскания посвящены! В вечном полумраке подвальных этажей, подальше от людских глаз, творилась наука иного, тайного рода - на грани законного и запретного, на рубеже Добра и Зла… И так уж устроены люди по природе своей, что, если они видят пред собой границу, им хочется непременно через нее переступить, и собственное любопытство либо амбиции оказываются для них важнее вероятных последствий этого шага…
Подобным образом, вслед за мудрейшим своим королем, рассуждали многие из подданных Эренмаркского королевства. Но только не ланцтрегер Йорген фон Раух, перенявший у светлой альвы глубокое уважение к наукам и искусствам, а у оруженосца Бирке - манеру выражаться. И если ему случалось выказывать свое отношение к роспуску академии, он делал это в форме столь… гм… резкой и несвойственной благородному сословию, что у слушателей малознакомых мог бы возникнуть законный вопрос: неужели этот неотесанный молодой человек способен интересоваться еще чем-то, кроме пивной и казармы?! Но сами понимаете, с людьми малознакомыми он в подобные разговоры не вступал вовсе.
…В отличие от большинства сверстников, выросших в военное время, колдовство Йоргена не пугало, и Дев Небесных он не опасался прогневить прикосновением к запретному. Вот почему, вместо того чтобы отшатнуться и уйти от греха подальше, он храбро… нет, скорее, беспечно взял загадочную вещь в руки и внимательно рассмотрел. Тому, что на его прикосновение предмет отреагировал короткой световой вспышкой, он особого значения не придал, решил, так и должно быть.
Жезл - пожалуй, именно это определение подходило предмету больше всего. Короткое, в полтора элля, толстое древко из непонятного материала - дерево не дерево, кость не кость - было испещрено письменами и символами, такими мелкими, что глазом в полумраке цейхгауза не разглядеть. С одной стороны оно оканчивалось угрожающим шипом, серебряным, судя по характерному цвету и блеску металла. Другой наконечник представлял собой что-то вроде стилизованного изображения хищной когтистой лапы с пятью равновеликими тонкими пальцами, обнимающими небольшую - размером с неспелое яблочко - тускло мерцающую сферу. Из какого вещества была выполнена она, тоже осталось невыясненным. Как ни велик был соблазн потыкать ее, просунув палец между серебристых когтей, делать такую глупость Йорген все же не стал, поостерегся. Потому что даже самому далекому от тайных знаний человеку с первого взгляда становилось ясно: именно в этом шарике сосредоточено самое настоящее колдовство! Достаточно сказать, что он не был прочно зажат в когтях - они лишь создавали подобие решетки или клетки, внутри которой он висел свободно, не касаясь "прутьев" своей поверхностью! Он мог поворачиваться вдоль собственной оси, он то угасал, то разгорался сильнее, будто жидкий белый огонь переливался внутри. Интересная штука!
- Пожалуй, я ее заберу, - решил Йорген. - Надеюсь, она у тебя в описях не числится?
- Никак нет, ваша светлость! Не числится! - отрапортовал Гус. - Это вы хорошо придумали, ваша светлость, ее забрать! Я и то говорю, зачем ей здесь стоять? Колдовская вещь, от нее, поди, оружие тупится!
Толстый каптенармус был счастлив до умиления. За те годы, что он служил в гарнизонном цейхгаузе, окаянная штуковина попортила ему немало крови. Всякий раз, проходя мимо, он замирал от страха: вдруг она упадет ему прямо на ноги и навлечет беду?
- Смотри, что я принес! - Йорген шумно водрузил свою находку на середину стола. Шар, будто возмущенный бесцеремонным обращением, сверкнул синим.
- Ай! - отшатнулся Кальпурций. - Ты что делаешь?!! Разве так можно?!!
- Можно, - успокоил ланцтрегер, - не бойся. Я им сегодня уже по-всякому тряс, и ничего. Сверкать сверкает, но зла не делает. Это колдовская штука! В нашем цейхгаузе стояла, представь.
- Вижу, что колдовская!!! Ты зачем ее в дом приволок, юный безумец?! - Три года жизни, всего три года разделяли Йоргена и Кальпурция, однако последний считал эту разницу весьма существенной, дающей ему полное основание вести себя как старшему товарищу с младшим.
- А что мне оставалось? Тебе волшебная книга в руки пришла, мне - этот жезл. Вдруг тоже не случайно? Вдруг это оружие, полезное для борьбы с Тьмой? Видишь - светится… Мы его с собой возьмем.
- Нельзя таскать с собой оружие, которым не умеешь пользоваться. Особенно если оно колдовское! - с большой убежденностью заявил Кальпурций.
- Твоя родина славится своими волшебниками и мудрецами, - парировал Йорген. - Наверняка среди них отыщется тот, кто научит нас с этим обращаться!
- А если не отыщется? Если это древнее, ныне забытое колдовство?
- Тогда выкинем, - пожал плечам Йорген, слегка недоумевая, почему Кальпурций сам не пришел к такому простому решению.
- Поступай как знаешь, - сдался тот, - но имей в виду: ты связываешься с неведомым древним колдовством! И легкомыслие тут до добра не доведет!
- Рискну, - ответил ланцтрегер. Если честно, находка и ему не внушала большого доверия. Хотелось унести ее подальше от родного королевства. Пусть лучше в далекой Силонии или еще где-нибудь в чужих краях валяется.
Глава 9,
в которой Семиаренс Элленгааль чудом избегает верной гибели, но Йорген с Кальпурцием хотят его похоронить
"Тятя! тятя! наши сети
Притащили мертвеца".А. С. Пушкин
Непогода разыгралась на третьи сутки после выхода из лонарского порта Висс. Хозяева рассуждали промеж собой: ничего страшного, буря как буря, и не такие видали. И каторжники на веслах, наверное, впервые в жизни были хоть в чем-то согласны со своими мучителями. Буря как буря. Чай, хаживали в высокую волну, знаем…
Чего они там знали - их боги им судьи. Семиаренс Элленгааль, в свою очередь, знал совершенно точно: этой галере суждено погибнуть. Он не сомневался в роковой ее судьбе, как не сомневался в том, что день сменится ночью и следом за весной обязательно наступит лето. Она пойдет ко дну очень скоро, еще солнце не успеет скрыться за горизонтом. Потонет вместе с грузом китового жира и рыбьей кости, вместе со своими владельцами и тремя сотнями каторжников на веслах. Это случится неизбежно. Семиаренс Элленгааль предсказателем не был, он умел видеть лишь самое ближайшее и неотвратимое будущее.
Напрасно он рвался с цепи, напрасно кричал, молил хозяев, чтобы расковали людей. В ответ безмозглые гизельгерские торгаши стегали его бичом, насмехались жестоко и грязно. Но самое гадкое - гребцы на банках, товарищи по несчастью, смеялись с ними заодно! Конечно, каждый из них страстно желал бы обрести свободу, но желание, будучи униженным, унизить ближнего оказалось сильнее.
Тогда их участь стала Семиаренсу безразлична, и он озаботился собственной судьбой. А это требовало спокойствия и сосредоточения. Люди были разочарованы - представление окончилось. Налегли дружней на весла, не то мало ли - развернет судно поперек волны, тогда и впрямь конец. Альвы хоть и зовутся светлыми, но все как есть чародеи по природе своей, а у чародеев язык злой, не накликал бы беду. Жизнь-то своя каждому дорога, хоть без цепей, а хоть бы и в цепях. И подкомиты с бичами были не нужны на галере в тот бурный день, не хуже свободных трудились каторжные!..
Буря гуляла по просторам Туманного моря, буря ревела от фельзендальских прибрежных скал до песчаных отмелей Силонии. Хлестала ветром, проливалась дождем, гнала водяные валы, один другого выше и страшнее… Обычная весенняя буря. Светлый альв Семиаренс Элленгааль из Нижних Долин ее больше не замечал. И ничего вокруг не замечал. Мир перестал для него существовать, сжался до размеров железного кольца - того, что приковало его к верной смерти.
…Не успевал он, ох не успевал! Все отчетливее становилось чувство близкой беды, уже не на часы - на минуты шел счет! Не всякий маг способен быстро разрушить железо усилием мысли, а Семиаренс Элленгааль магом не был. Так, практиковался иногда в юности, забавы ради. Это было слишком давно…
Должно быть, страх и отчаяние придали ему сил, позволили сделать невозможное.
Как это случилось, он не знал. Уже трещала обшивка бортов и в пробоины хлестала горькая морская вода, в панике металась команда, выли объятые предсмертным ужасом гребцы. Он один оставался спокойным и сосредоточенным среди этого гибельного хаоса, по-прежнему не видел ничего, кроме разъедаемого ржавчиной железного кольца.
И только хлынувшая в ноздри и рот вода заставила его вернуться в мир. Страшным было возвращение! Люди тонули, сотни людей. Они рвались со своих цепей что было сил, выворачивая лодыжки, раздирая связки, но железо держало крепко. Люди захлебывались один за другим. Движимый не разумом - животным страхом, альв забился вместе с ними. Он уже почти не мог дышать: вода была повсюду, вода бурлила и пенилась, все реже удавалось вынырнуть на поверхность, глотнуть воздуха. Сделав последний, отчаянный рывок, альв уцепился за край борта, почему-то нависший над головой, подтянулся на руках, рванул скованную ногу - один раз, другой, третий… И вдруг почувствовал, что цепи ее больше не держат. Проржавевшее кольцо треснуло напополам. Он был свободен!!!
Немного же стоит такая свобода! Немного прибавляет шансов на жизнь!
Галера шла ко дну. Семиаренс греб руками что было сил, стараясь отплыть от нее как можно дальше, но огромная водяная воронка уже затягивала его, безжалостно влекла ко дну. "Конец", - подумал он очень спокойно, почти отстраненно, но сопротивления не прекратил, потому что умирать тоже надо достойно.
Но он не умер. Это был один из тех чудесных случаев, которые потом приписывают особой милости добрых богов, счастливой судьбе или важной миссии в этом мире, которую потенциальный покойник исполнить не успел. В тот момент, когда силы его были на исходе, когда тело уже отказывалось служить и начинал меркнуть разум, он вдруг почувствовал под руками что-то твердое. Уцепился судорожно, воистину как утопающий за соломину… К счастью, не соломина это была, а куда более полезная в его положении вещь! Некрупная, дешевая гальюнная фигура в виде златокудрой и белотелой девы, вырезанная из легкого неблагородного дерева, всплыла на его спасение из морских пучин.
Нет, она не оторвалась от носа утонувшей галеры, Семиаренс даже не знал, имелось ли там подобное украшение. Эту фигуру купил на висском припортовом рынке один из владельцев судна, с тем чтобы перепродать заказчику из Бруа - обычная практика. В Гизельгере своих резчиков не было. Имелись они совсем рядом, в просвещенной Силонии, и были истинными мастерами своего дела. Скульптуры, вышедшие из их рук, являлись подлинными произведениями искусства, даже самая простая из них была достойна служить украшением королевских судов. Но особо притязательного вкуса гизельгерских мореходов они, увы, не удовлетворяли. У тех были свои представления о прекрасном. Когда статую волокли мимо гребцов по куршее на корму, Семиаренс успел бросить на нее беглый взгляд и был потрясен безобразием увиденного. Пропорции фигуры были совершенно непристойными, и светлый альв получил еще одно доказательство врожденной порочности рода людского.
Откуда ему было знать, что именно благодаря этому человеческому качеству он останется жив?
Непотопляемая дева кружила в мощном водовороте, созданном гибнущей галерой, но ко дну не шла, упрямо стремилась наверх. Он сидел или, скорее, лежал на ее деревянном теле, уцепившись ногами за осиную талию, руками - за шею, упершись подбородком в ложбину могучего бюста, и молил безымянных морских богов, в которых прежде и не думал верить, о спасении.
Он не знал, сколько длилась эта безумная карусель - казалось, невероятно долго. Потом вращение прекратилось. Он остался один на один с бурным ночным морем, его кидало с гребня на гребень, гнало куда-то - к далекому берегу или в открытый океан - он не знал, он даже не думал об этом, лишь крепче, до судорог в мышцах, сжимал жесткое тело своей спасительницы. И даже когда измученный разум окончательно померк, альв не разжал объятий.
Возвращение к жизни было медленным. Сперва вернулся слух. Семиаренс слышал шум близкого прибоя, истерические вопли чаек вдали, похрапывание лошадей где-то справа и два молодых голоса прямо у себя над ухом.
- А я тебе говорю, он живой! - убеждал один, северянин по выговору.
- Нет, утопленник! - возражал другой с выраженным южным, скорее всего силонийским, акцентом. - Синий весь, окоченевший - не спутаешь. Что я, по-твоему, мертвецов прежде не видел?
- А я, по-твоему, не видел живых?! - сердился первый. - Смотри, он уже ногой дергает!
Но южанин сдаваться не желал:
- Это у него конвульсии.
- Да не бывает у утопленников конвульсий!!! Ну хочешь, переверну его, чтобы ты убедился?!
- Ну переверни, если тебе приятно к трупам прикасаться!
- Говорю же, он не труп! А если бы даже и так - подумаешь, нежности! Мало я, что ли, их в своей жизни…
Тут Семиаренс почувствовал, что его тянут, держа под мышки.
- Эх, вот вцепился - не отнимешь! Как в родную! - хихикнул северянин.
- Трупное окоченение! - констатировал второй.
- Знаешь, ты уж определись, выбери что-то одно: либо конвульсии, либо окоченение! А еще лучше помоги мне его отцепить!
- Ну вот еще, стану я трупы трогать! Идем уже, пусть себе лежит.
- Нельзя. Он жив, и наш благородный долг - оказать ему посильную помощь. Иначе не видать нам удачи в пути! - Похоже, представления о благородстве у северянина были прочно увязаны с личной выгодой.
- Согласен. Давай его похороним с честью. Это большее, что мы можем для него сделать.
- Нельзя его хоронить!.. И вообще, о какой чести можно вести речь, пока он с этой… на этой… В любом случае стаскивать надо! Помогай!
Его снова стали тянуть, грубо и бесцеремонно - похоже, защитник его в глубине души тоже считал, что имеет дело с трупом, а спорил из чистого упрямства. Семиаренс рефлекторно сжался на своем неудобном ложе.
- Как клещ! - последовал комментарий силонийца. - Не поддается! Йорген, давай его прямо с этой штукой закопаем, никто и знать не будет. Мертвые сраму не имут!.. И чего он так в нее вцепился?
"И правда, чего это я? - подумал альв, разум мало-помалу начинал к нему возвращаться. - Как бы и впрямь живьем не зарыли!" Он ослабил хватку.
- О-го-го! Подается! - обрадовался тот, кого звали Йоргеном. Семиаренс почувствовал, как тело его заваливают набок. - Ну вот! Только закапывать его все равно не будем. Даже если ты вдруг прав. Потому что он альв. Альвы любят быть похороненными в дуплах вековых дубов или в карстовых пещерах. На природе, короче. Чтобы было удобнее с ней сливаться.
- Правда? А ты откуда знаешь? - Южанин удивился не то его осведомленности, не то странности чужого обычая.
- Знаю. В лесах нашего ландлага полно светлых альвов. Моя родная мачеха - светлая альва!
- "Родная мачеха" - так не говорят, - машинально поправил силониец.
Но северянина его замечание неожиданно задело.
- Вот тут ты неправ, друг Тиилл! Суди сам. От брака моего отца и его третьей жены-альвы появился на свет наш младший брат Фруте. Ты же не станешь отрицать, что он мне родственник?
Возражений не последовало, и Йорген продолжал:
- И матери своей он тоже родственник. Значит, мы с ней родственники через него. Вот если бы Фруте не было, она была бы мне чужой мачехой, а так - родная!
- У тебя очень своеобразные представления о родстве, - заключил Кальпурций.
О предполагаемом утопленнике оба, похоже, забыли. И напрасно. Он, утопленник, фыркнул! Очень уж забавным показался Семиаренсу их диалог.
Последующий характерный шум дал ему понять, что от него шарахнулись.
- Ну что я тебе говорил?! - Теперь в голосе Йоргена звучало торжество. - Живой! А ты его закопать хотел!
Но и южанину было упрямства не занимать.
- Да, был неправ! Не закапывать его надо, а истреблять осиной! Сдается мне, это уже вампир!
- Вампир?! Днем?! И чтобы ты знал, друг мой Кальпурций, альвы вообще никогда не превращаются в вампиров! Это чуждо их светлой природе!.. А хорошо, что не надо его хоронить, правда? Где бы мы взяли вековой дуб?