С трудом припоминая, как выглядели серебряные кубки Сумеречников, Микаш принялся искать похожий металл. Жаль, не удалось тогда пощупать! Снаружи послышались голоса. Микаш ещё сомневался, но схватил приглянувшийся меч с ножнами и, заперев дверь и вернув ключи, побежал к лестнице на стену. По дороге приметил верёвку с осадной кошкой и прихватил с собой. Приспособил ножны с мечом на пояс и дождался, пока обходившие стену караульные скроются из виду. Зацепив кошку за каменный зубец, полез вниз. Гулкий звук шагов на стене взбудоражил, бряцало оружие, кто-то громко переговаривался. Его обнаружили! Микаш отпустил верёвку. Приземлился удачно на ноги. Побежал за конём - тот ждал его в овраге. Микаш выломал прут и заскочил в седло, хлестнул жеребца по крупу. Взобравшись по крутому склону, конь помчался по дороге домой. Лишь бы успеть!
Рассвет промелькнул в беспрерывной скачке, за ним полдень. Микаш выжимал из коня последние крохи сил, аж сам занемел от натуги. Заморосил холодный дождь. Крепчал, пока не перешёл в ливень. Струи хлестали за шиворот, стекали по волосам и одежде, вода застила глаза. Копыта разъезжались на размокшей почве, но Микаш не сбавлял темп. Успеть! Успеть до темноты! Небо хмурилось, набухая грозовыми тучами. Было непонятно, смеркается уже или ещё нет. Быстрее! Все погибнут, если он не успеет вовремя.
Прут нахлёстывал сильнее, оставляя на крупе кровавые следы. Конь напрягся перед последним прыжком, захрипел - потекла из ноздрей кровь. Задние копыта зацепились за межевую борозду - жеребец распластался в грязи. Микаш кувыркнулся с него через голову и приземлился на карачки. Поднялся и обернулся. Жеребец лежал на боку, хрипел и сучил ногами в агонии. Микаш закрыл ему глаза.
Воронье карканье заглушило даже шум дождя, заставило перевести взгляд на дорогу. Показались покосившиеся столбы околицы. За ними сквозь пелену воды просматривались метавшиеся между домов уродливые тени. Опоздал!
Забыв об усталости и загнанном коне, Микаш побежал в село, расплёскивая вокруг воду из луж. Порыв ветра принёс запах гнили и тлена, удушливый и едкий. Прямо за околицей повстречался могучий кузнец Лех. Позвал хриплым голосом:
- Помоги!
Он лежал распростёртым на земле, а в шею ему впилась тварь с гигантской нетопыриной головой. Подняла взгляд, сверкнула красными глазами. С клыков капала кровь.
- Помоги!
Тварь снова впилась в его горло, заставив умолкнуть.
Микаш оторопел. Мать! Агнежка! Нет-нет!
Он понёсся через единственную улицу, вьющуюся между домов. Растерзанные тела односельчан валялись повсюду. Все, кого он знал: Ежи, его сын Марек, Грацек, баба Мила. Твари копошились над ними, вытягивая последние капли крови и выедая кишки. Насытились настолько, что на Микаша даже не смотрели. Кто-то из людей был ещё жив, звали его, но он не обращал внимания, думая лишь об одном: мать, Агнежка! Ну почему же их дом на самом отшибе?!
Дверь в покосившейся мазанке нараспашку. Микаш замер на пороге. У выхода, будто всё ещё пытаясь убежать, лежала мать. Густые волосы разметались, глаза закатились белками наружу, посиневшие губы распахнуты в немом крике, юбки помялись и задрались, открывая белые, почти светящиеся ноги.
Неправильно это.
Микаш опустился на колени и принялся все поправлять.
- Ну здравствуй, братец, - донёсся из противоположного угла голос Агнежки.
Микаш вздрогнул, приходя в себя, и поднял взгляд. Агнежка сидела за столом и улыбалась. Не так, как обычно, беззлобно и светло, а так, как улыбаются все. Словно выздоровела в одночасье.
- Я уже не надеялась, что ты придёшь, - лупатые ореховые глаза смотрели как никогда осмысленно.
- Одуванчик, что ты наделала! Она же наша мать!
- Она не хотела отпускать меня к жениху. Но мне уже шестнадцать. Мне можно замуж, - она засмеялась и протянула руки. - Подойди, братик, дай обнять тебя на прощание.
Микаш подошёл, не мог не подойти, так завораживал блеск её прежде пустых и тусклых глаз, длинные правильные фразы и эта очаровательная улыбка настоящей взрослой женщины. Она единственная принимала его и любила. Её объятия стали сладким пленом, что-то острое прошлось по чувствительной от пота коже. Боль пронзила едва заметной искрой, в кровь полился сонный яд. Агнежка на мгновение ослабила хватку:
- Познакомься с моим женихом. Он такой же сильный и добрый, как ты, только никогда не называет меня обузой. Он не оставит меня, чтобы идти на свою дурацкую работу!
Из тёмного угла вышел ещё один демон. Высокий, широкоплечий, с копной всклокоченных соломенных волос. Точь-в-точь как Микаш, только старше. Его голову венчала корона из сухих листьев. Микаш замер в немом исступлении: он ведь знал, с самого начала знал, что зло притаилось именно в их доме. Видел мельтешение призрачных фигур, слышал обрывки шёпота, но заставлял себя ослепнуть и оглохнуть, чтобы сохранить их уютный мирок как можно дольше. За его беспечность поплатилась мать. Поплатилось всё село!
Пахло кровью, его собственной кровью. Что-то липкое текло под ворот рубахи. А в душе поднималась злость. Злость на этих мерзких демонов, пользующихся человеческой слабостью и не знающих жалости. На Сумеречников, которые герои только в сказках, а на деле трусливая и корыстная мразь. На недалёких односельчан, которые боялись безобидного мальчишку, но так долго не могли распознать настоящую опасность. На слишком сухую и суровую к Агнежке мать. На сестру, которая поддалась на соблазн мерзкого демона. И на себя, на себя больше всего! Права была горевестница: он всем приносит несчастья.
Полыхнула в груди ярость, багряной пеленой застила глаза. Запертый внутри Микаша зверь высвободился: его ненависть затопила сознание, захватила тело и наполнила небывалой мощью, оковы страха спали, уступив место решимости. Микаш уже не понимал, что делает. Оттолкнул сестру и пронзил мечом. Стоявший рядом демон даже не успел сообразить, как его голова полетела с плеч, разбрызгав повсюду чёрную кровь.
Микаш выскочил на улицу. Теперь остальные твари его почуяли. Оторвались от своей трапезы и окружили. Ему было всё равно. Он сам бросался на них обезумевшим зверем. Рубил сплеча, буднично, как дрова на растопку, только вместо щепок вокруг разлетались брызги крови. Твари кричали, стонали, бились в агонии - он не слышал. Не чувствовал ни усталости, ни холода от непрекращающегося дождя, ни боли в мышцах, не ощущал бег времени, даже висевшая на волоске жизнь не казалось больше ценной. Кровь тварей, кровь убитых ими односельчан - всё смешалось в грязный багрянец. Только он и существовал в этом разорённом мёртвом мире.
Микаш не помнил, как прекратился дождь и наступило утро. Как всё закончилось, тоже не помнил: сбежал ли кто-то или он остановился сам, когда ни одной твари больше не осталось. Даже как упал посреди груды истерзанных тел, не живой и не мёртвый - в памяти не сохранилось. Только темнота. Посреди неё стук копыт и голоса:
- Ну и побоище.
- Паскудные Странники. Всё село выгрызли. Мерзость!
- Хорошо хоть самих порубили. Грубо-то как, будто мясник работал, фу!
- Глядите, малец ещё жив, истощён только. Целителей ко мне!
Затопали ноги. Микаша подхватили, куда-то отнесли и облили холодной водой.
- Похоже, у него был прорыв способностей. Аура-то какая большая! Сильный телепат будет, если выживет.
Микаш с трудом разлепил глаза. Над ним стояли три богато одетых рыцаря. На заставе Микаш их не видел - всё были незнакомые.
- Как твоё имя, ученик? Где твой наставник? - спросил грузный господин с вислыми усами и знатной залысиной на макушке.
- Вы обознались. Я Микаш из села Остенки… которого больше нет.
Господин удивлённо вскинул брови:
- Это ты их?
- Нам не хватило денег на защиту Сумеречников.
- Ну надо же, простолюдин с даром, как у древнейших родов! - присвистнул другой рыцарь.
- Не надорвался?
- Выкарабкается.
- Ступайте тогда. И никому про него не рассказывайте. - Грузный снова обратился к Микашу: - Малец, а сам в орден не хочешь? Выучишься - сможешь голытьбу защищать бесплатно. Только про то, что тут было - ни слова. Послужи мне пару лет, опыта наберись, а я всё устрою. Имя лорда Тедеску не пустой звук в ордене.
Он протянул Микашу мясистую ладонь. Горевестница оказалась права во всём. Он должен быть среди Сумеречников, лучшим из них, защищать людей и убивать тварей, не требуя платы, чтобы ни одно бедное село больше не постигла такая судьба. Только так можно искупить вину и не стать тем… тем, кого он видел вчера рядом с сестрой. Демоном. Худшим из всех.
Микаш пожал протянутую ладонь. Лорд Тедеску усадил его на телегу с провиантом. Предав разорённое село огню, кавалькада рыцарей направилась к степному замку. Микаш долго провожал взглядом зарево, в котором исчезала вся его прошлая жизнь, и повторял про себя как молитву:
"Я искуплю вину. Клянусь!"
1527 г. от заселения Мидгарда, Урсалия, Лапия
Наивный мальчишка. Микаш сплюнул от досады. Они вышли на главную площадь. Йорден с наперсниками остановились возле трехэтажного здания со щербатой вывеской, забранились на очередной занюханный постоялый двор. Йорден первым вошёл внутрь, следом остальные. За дверью их встретил хозяин в застиранном переднике.
- Чего изволите? - поинтересовался он, окидывая их оценивающим взглядом.
- Три комнаты для меня и товарищей. Этого, - Йорден кивнул на Микаша, - на конюшню. И ещё девочек на вечер каждому. Мы устали с дороги.
Хозяин покривился и по-деловому ответил:
- Десять золотых вперёд. Девочек за отдельную плату. Людей на конюшне не размещаем.
- Это грабёж! Мы Сумеречники. Как вы смеете сдирать с нас три шкуры за такое убогое жильё?!
- Я, как и все, плачу ордену десятину. Почему вы должны платить мне меньше, чем все?
Йорден недовольно сощурился:
- Ладно, одну комнату с тремя кроватями и тюфяком для этого, - снова кивнул на Микаша. - И чтобы ужин был посытнее. И никакого разбавленного эля. Знаю я вас!
Расплатившись с хозяином, они поднялись в выделенную им комнату. Пока высокородные валялись на кроватях, Микаш раскладывал пожитки, справлялся о готовности ужина, узнавал о делах города и о том, где стоит искать беглянку. К вечеру господа спустились в обеденный зал, задымлённый и людный. Уселись за первый попавшийся стол у стены. Пока ждали заказ, Йорден снова принялся браниться на завышенные цены. Микаш не слушал его даже вполуха, забившись в тёмный угол. Отсюда весь зал был как на ладони. Каждый человек, их скачущие мыслепотоки, полные мелких суетных забот. Среди них - одна ослепительно яркая путеводная нить. Микаш почувствовал принцессочку с порога, увидел в воспоминаниях хозяина и нескольких слуг. Он манил её зовом, тянул на себя нить. Сердце ёкало от предвкушения. Вот она показалась на лестнице, медленно спустилась, оглядываясь по сторонам.
"Иди же сюда, сядь рядом!"
Принцесска послушно заняла соседний столик. Ни Йорден, ни его наперсники даже внимания не обратили. Но Микаш-то видел: ни мешковатая мужская одежда, ни по-мальчишечьи короткие волосы не могли скрыть её неземную красоту. Глаза, глаза всё те же, полные страсти, жизни, искристого света. Запах сирени и гвоздики. А манеры-то какие деликатные, даже робкий юнец так не сможет! Хотелось притянуть её к себе и обнять, и было немного жаль выдавать её Йордену. Он запрёт свободолюбивую птичку в клетку, так и не оценив по достоинству. Очередная горькая насмешка судьбы - полюбить в своей жизни единственный раз, пламенно, до беспамятства, чужую невесту.
Микаш скользил по её мыслям, обёртывался её печалью и страхом и инстинктивно пытался их унять или хотя бы смягчить. Но было за ними что-то ещё, навязчивое и тревожное ощущение: смерти, тлена, липкого от отчаяния сумасшествия. Совсем как у Агнежки тогда…
Душа ушла в пятки. Быть не может!
Глава 15. Любовная лихорадка
1527 г. от заселения Мидгарда, Урсалия, Лапия
Хозяин постоялого двора оказался не таким уж плохим. Выделил просторную и светлую комнату с камином. Мальчик-слуга запалил огонь, чтобы выдворить сырость. Я доела собранный на скорую руку ужин: квашеную капусту с остывшей жареной корюшкой. Уютный треск пламени убаюкивал. Я поскорей забралась в постель. Хотя это были не покои во дворце туатов, а скромный постоялый двор с узкими деревянными кроватями без спинок, со свалявшимися перинами и не такими уж тёплыми одеялами, но спалось здесь намного спокойнее, даже от звуков из соседних комнат удалось отгородиться. Проснулась я, лишь когда начала побаливать голова и пробуждать усыплённую встречей с незнакомцем совесть.
Умылась, оделась и вышла на улицу. Двор заливало искристое солнце. Мороз покалывал щёки. Вчерашний снег стоптался в наледь. На рыночной площади дворники посыпали её песком, чтобы прохожие не поскальзывались. Но дальше от ратуши улицы становились более нечищеными, и приходилось, как птице, взмахивать руками, чтобы удержать равновесие, хвататься за стены или заборы. Дорогу я не запомнила, шла вчера за незнакомцем, не разобравшись куда и зачем. Хорошо, что у него не было дурных помыслов. После нескольких часов блужданий, за которые я успела обойти весь город, впереди показалась крыша с приметным коньком. Сверкнули на солнце белые стены. Медвяным золотом отливали слюдяные окна в распахнутых резных ставнях. Что ж, была не была!
Я постучала в полукруглую дверь. На пороге показался смотритель-звероуст в белом с синими узорами балахоне. Я прошла к широкому письменному столу. На нём горкой лежали длинные узкие полоски бумаги для посланий. Тут же стояли чернильницы с гусиными перьями. В ряд были убраны кожаные чехлы. За отдельную плату смотритель предложил написать послание под диктовку либо отправить большое письмо кораблём до Гартленда, а оттуда почтовой каретой, но тогда оно уйдёт только через две недели. Слишком долго. Я взяла полоску и твёрдым почерком вывела, что всё хорошо и не надо нас искать. Как только мы добудем клыки вэса, вернёмся сами. Скатала в трубочку и запечатала в футляр. Смотритель проводил меня в голубятню, что ютилась под самой крышей. Вдоль стен на устланных соломой насестах сидели крупные почтовые сизари. Чистили перья, доклёвывали остатки зёрна, мелодично курлыкали.
Услышав адрес назначения, смотритель надолго задумался:
- Далеко же вас занесло! - и снял с насеста большую белую птицу. - Рюген самый надёжный, под сотню посланий за крыльями. Ни одного не потерял.
Я улыбнулась и кивнула. Смотритель привязал к лапке голубя футляр, шепнул адрес и выпустил птицу в открытое окно. Распахнув крылья, она взмыла в небо, превратилась в точку на горизонте и растворилась в бескрайней синеве. Я отблагодарила смотрителя и накинула пару монеток сверх обычной пошлины. Он проводил меня до двери, приглашая заходить ещё.
Из булочной пахло выпечкой. Я зашла погреться и отведала пирога с треской, который толстушка-кухарка только-только сняла с противня. Уже смеркалось. Пробирал холод. Ноги сами понесли обратно на постоялый двор.
Только в комнате до меня вдруг дошло: я написала совсем не то! Я должна была попросить помощи для Вейаса! Но возвращаться было уже поздно. Нужно попробовать ещё раз завтра. Незнакомец, конечно, обещал помочь, но вдруг он не? А что если я упустила время, и Вейас потерян безвозвратно?! От роящихся мыслей голова пухла и раскалывалась. Я зажгла лампу, схватила дневник и выплеснула всё на бумагу: вырывала листы, выкидывала, снова писала. Остановилась, лишь когда вышло что-то более-менее уравновешенное.
С тоски я пренебрегла советом незнакомца и спустилась в общий зал. Большое задымлённое помещение сплошь было заставлено широкими крепкими столами. За ними сидел разномастный люд: мастеровые в робах с нашитыми цеховыми знаками отличия, чиновники в грубых суконных штанах и жакетах с небрежно брошенными на спинки стульев куцыми плащами; купцы в отороченных дорогими мехами полушубках. Большинство, от стариков до молодёжи, небритые, с косматой порыжелой растительностью на щеках и подбородке. Точно, длиннобородые. Брадобреи у них, что ли, не в почёте? Или они так лица от мороза спасают?
Посетители чинно ели и пили в своё удовольствие. Пошлостей никто себе не позволял, видимо, хозяин строго следил за порядком. Только беседы велись в полный голос, да так, что говорящий всегда стремился перекричать шумную компанию за соседним столом.
Я подманила розовощёкую подавальщицу и спряталась в дальнем углу. Держать голову старалась высоко, взгляд не отводить, говорить уверенно. Я мужчина, мне нечего скрывать, я просто хочу поесть в тишине и одиночестве. Чтобы выглядеть солидней, я заказала фаршированный грибами свиной окорок и кружку эля, хотя слабо представляла, как в меня это влезет. Попросила побольше лука и чеснока, чтобы перебить въевшуюся в язык сладость от мёда туатов. Живот слишком быстро распёрло. Я отщипывала кусочки от необъятного окорока, задумчиво отправляла их в рот и запивала мелкими глотками эля. Хозяин всё-таки разводил его водой. Впрочем, так даже лучше.
Я тайком оглядывала посетителей. Похоже, сюда захаживали и демоны, только ауры их были скрыты и плохо различались в серой массе. Лишь бы не туаты.
- Если мы не нагоним девчонку здесь, то поедем обратно. Отмораживать задницу в Утгарде я не собираюсь! - донёсся обрывок разговора за соседним столом. - На кой мне умалишённая жена, которая в ледяную пустыню собралась? А вдруг от неё и дети такие же сумасшедшие будут?
Я ошарашенно повернула голову. Йорден сидел ко мне спиной. Я узнала его по пухлой фигуре и прилизанным каштановым волосам. Значит, беспокоившие меня ауры принадлежали вовсе не демонам, а Сумеречникам, ищейкам.
- По моим подсчётам мы отставали от них на две недели. Сомневаюсь, что они стали бы здесь так надолго задерживаться, - заговорил сидевший ко мне боком Дражен.
- К тому же их след затерялся на плато. Вполне вероятно, что они решили сразу в червоточину сигануть, самоубийцы, - усмехнулся третий, смуглый и худощавый. Он сидел ко мне другим боком и, опираясь локтями на стол, обнимал кружку с элем. - Можем возвращаться прямо сейчас. Совесть наша чиста и честь тоже.
Подойти и сознаться? Хотя спасать Вея они явно не станут. Наденут мне на голову мешок, перекинут через седло и без лишних разговоров домой повезут. Тогда брат точно пропадёт.
Я нащупала под рубашкой подаренный Петрасом амулет. Он должен укрыть от ищеек. Пережду, пока не уйдут спать, а там, глядишь, и вовсе про меня забудут.
- Нет, они не настолько глупы, чтобы соваться в Утгард без припасов и подготовки, - высказался четвёртый спутник. Его лицо скрывалось в тени, но я ощущала на себе его пронизывающий взгляд. Придвинула окорок и согнулась низко над столом, пытаясь спрятаться. - Нужно хотя бы осмотреться. Может, мы столкнёмся с ними за соседним столом.
- Кто позволял дворняге раскрыть рот? - оборвал его Йорден и стукнул кружкой по столешнице. - Без тебя разберёмся.
Дражен и чернявый кивнули. Таинственный "дворняга" задвинулся глубже в тень. Пронесло. А чего я переживаю? Ищейки настолько близоруки, что дальше своего носа не видят. Я подошла к ним и протянула кружку.
- За счастливое возвращение, - ищейки удивлённо глянули на меня. - Я рядом сидел - услышал разговор. Дай, думаю, присоединюсь.
Я поставила свой стул между Йорденом и Драженом. Узнают или нет? А стол-то у них небогатый и кружки пустые. Видно, поиздержались в погоне за "умалишённой девкой". Я снисходительно улыбнулась и подозвала подавальщицу:
- Эля всем, угощаю!