Микаш нехотя оставил Агнежку и спрятался. Мать открыла дверь, впуская на порог бурю. Гремел гром, сверкали молнии, свистел ветер, капала вода с потолка. Но меж всех этих звуков отчётливо слышалось, как стучала клюка о земляной пол.
- Зачем пожаловали, госпожа? - мать заговорила странно ласково и мягко, будто перед высокородным.
- Искала приют в бурю. Нельзя? - ответил ворчливый старческий голос, от которого становилось жутко.
- Да ну что вы! Мы так бедны. Боюсь, наше гостеприимство покажется вам очень скудным.
- Я неприхотлива.
Снова послышался стук клюки и ковыляющие шаги. Любопытство пересилило, и Микаш выглянул из укрытия. На лавку рядом с Агнежкой опустилась древняя старуха в сером балахоне, полная и сгорбленная. Мать налила ещё одну тарелку супа и поставила перед ней вместе с последними ломтями хлеба.
- Вы уж простите, у нас больше ничего нет.
- Ай и врёшь! - укорила её старуха.
- Мика-мика-мика, - забормотала сестра и снова принялась раскачиваться.
- Хворая она у тебя? - старуха взяла Ангежку за подбородок и повернула к себе её голову. - Не любишь её, да? Обуза? Так и она тебя не пожалеет, когда время придёт.
Старуха разразилась лающим хохотом. Микаш стиснул кулаки. Да как она может!
Будто услышав его мысли, старуха повернула к нему голову. Пришлось напомнить себе, как дышать, когда он увидел её белые глаза. Горевестница!
- А ну-ка, иди сюда! - позвала его старуха. - Иди, не бойся. Хуже будет, если не выйдешь.
Ну да, так все про горевестниц говорят. Ослушаешься их - вовек бед не оберёшься. Микаш вышел на свет. Старуха обернулась к матери:
- Это тоже твой пацанёнок? От кого прижила, глупая?
- От мужа, - на пределе терпения ответила мать.
- Угу, от мужа твоего пьяницы только такие убогие, как она, - старуха кивнула на заходившуюся в припадке Агнежку, - могли родиться. А мальчик-то совсем не в вашу породу, смекаешь?
- Мой он, мой! Я его выносила и вырастила! Моя кровь! Никому не отдам.
- Нет, не твой. Не можешь ты его как ломовую скотину использовать. У него великая судьба. Это она привела меня на ваш порог.
- Хоть великая, хоть малая - не отдам!
Микаш взял за руку разволновавшуюся до красноты мать.
- Я никуда отсюда не уйду. Уходите вы! - сказал он, без страха глядя в белые глаза горевестницы.
Старуха схватила его за подбородок, как сестру до этого, и вглядывалась слепыми глазами, будто саму душу пронзала.
- Ишь, какой своевольный! Как зов предназначения услышишь, так сам побежишь. И ещё маяться будешь. А не услышать не сможешь - это твоя суть. Слышишь и ты, глупая? - горевестница повернулась к матери. Голос её сделался зловеще-таинственным, похожим на шум бури за окном: - Он должен учиться, учиться у самого короля Сумеречников. Он станет первым среди них. Его поведёт Северная звезда, та, что сияет на конце стрелы Небесного Охотника. Но как только звезда погаснет, станет он демоном лютым, самым страшным из всех. И загорится степь под его ногами, и прольются небеса людской кровью, и проложит он путь по мёртвой плоти к Небесному Престолу, и возведёт на него дух неправедный.
Агнежка закричала долго и пронзительно, как птица. Мать кусала губы, исходившая от неё завеса страха загустела до вязкой болотной жижи. Мысли её скакали тревожной чехардой.
- Забирайте, - тихо произнесла она и понурила голову, пряча от него глаза.
- Мама! - вздрогнул Микаш. - Нет-нет, я не стану таким. Клянусь, я буду хорошим. Я буду слушаться во всём и всегда, я буду работать больше, я…
- Не сопротивляйся, мальчик, ведь ты и сам знаешь про демона внутри. Ты и сейчас его чувствуешь, - усмехнулась горевестница.
Микаш называл его зверем. Иногда он скрёбся об рёбра когтями, и тогда хотелось схватить топор и разнести все вокруг. Только чтобы поняли, что сестрица не плохая, а другая. Что мама не засохший цветок, а сильная, достойная уважения женщина. Что он не злой и никогда не хотел быть злым…
- Уходи, - со смертельным спокойствием сказала мать. - Ты мне больше не сын.
Горевестница протянула костлявую ладонь.
"Забудьте! Забудьте об этом!" - взмолился Микаш про себя с отчаяньем настолько сильным, что голову схватил спазм, а из ноздрей ручьем хлынула кровь.
Они забыли. Агнежка замерла и склонила подбородок на грудь. Горевестница прикрыла свои жуткие глаза. Пелена страха вокруг матери растворилась, и теперь она смотрела с добродушной, мягкой улыбкой.
- Уходите вы! - громко велел Микаш белоглазой старухе, вытирая рукавом кровь. - И не возвращайтесь никогда!
Она поковыляла к двери и, не оглядываясь, вышла в бурю.
Мать мотнула головой, прогоняя дурман.
- Ты закончил? - она собрала миски и, сполоснув в ведре, налила ещё супа. - Теперь ешь сам.
От миски поднимался пар, а посреди плавал небольшой кусок баранины. Маленькое чудо для их бедного семейства.
- Мама! - воскликнул от удивления Микаш.
- Жуй! И не смей с сестрицей делиться. Это только для тебя, - строго наказала она, а потом не выдержала и ласково потрепала его по волосам.
Агнежка очнулась и придвинулась ближе, склонив голову ему на плечо. Хорошо так стало, тепло от их любви, что страх мигом забылся.
Они не вспомнят. Никогда.
1526 г. от заселения Мидгарда, Белоземье, Веломовия
Сейчас, через восемь лет, Микаш жалел о своём поступке. Уйди он тогда с горевестницей, может, спас бы их. А так один… не Сумеречник, не простолюдин. Что-то среднее, без судьбы и смысла.
Месяц пути пролетел незаметно. На воле дышалось свободней, и синее небо над головой придавало сил. Резерв потихоньку восстанавливался. Вернулась лёгкость в движениях и острота зрения. Тело полнилось живительными соками. Хорошо! А он ведь начал унывать.
Былые тревоги казались несуразными: смог же. Читал когда-то давно, что есть такой рисковый способ постепенно увеличивать мощность дара: всегда работать на пределе возможностей, доходить до опасной грани, чуть раздвигая свои горизонты. Может, стоит попробовать ещё? Стать по-настоящему великим?
Микаш усмехнулся тщеславию своих помыслов. Если бы ещё вся эта сила кому-нибудь была нужна. А так… ну вот уйдёт после этой поездки. Оставит коня и меч. А без них уже как без рук, без ног - калека. Не умеет больше ничего, кроме как демонов по долам и весям гонять.
И куда дальше? Всю жизнь ведь за него другие решали: мать, потом лорд Тедеску. Прибился бы к какому селу победнее и потише, вспомнил ремесло пахаря, да только люди дар не хуже демонов чуют. И чураются.
Весна севернее Заречья оказалась куда более сырая. Чавкала и разлезалась под копытами почва, деревья убрались девственно-зелёной листвой, свежа была молодая трава. Яркое солнце ещё не грело. Воздух звенел от птичьих трелей. Мельтешило на грани зрения пробудившееся в лесах зверье. Хмельно и раздольно. Только вечные жалобы Йордена мешали. То холодно, то жарко, то под низкими ветками пригибаться приходится, то болотом воняет и конь на кочках спотыкается, то спать по ночам невмоготу из-за волчьего воя на опушке. А виноват, ну кто ж, кроме Микаша? Хотя дорогу вовсе не он выбирал, просто ехал в сопровождении.
За несколько дней пути до белоземского замка их свадебный кортеж встретил людей лорда Веломри, высланных для сопровождения по дремучим лесам. Устроили пышную днёвку неподалёку от узкой, но быстротечной реки. Ели, пили, братались, шутили похабно и горланили застольные песни. Микаш умаялся за всеми бегать, чтобы не натворили чего, вот и пропустил, когда Йорден ухватил служанку погрудастей из свиты лорда Веломри и, пьяно улыбаясь, потащил в палатку. Хвала богам, остальные настолько увлеклись гулянкой, что не заметили.
Микаш побежал следом и отвернул полог. Йорден уже тискал полуголую девку за груди и с непотребным видом хрипел несуразности:
- Я тебя с собой увезу. В шелках ходить будешь и в золоте. Хозяйкой замка сделаю.
Ага, то-то он сам в шелках и золоте не ходит! Лорд Тедеску ведь все деньги на собак спускает, да и не такой большой у него доход на самом деле.
Микаш закашлялся.
- Какого демона тебе надо?! - взъярился Йорден. - Что, подглядывать повадился, раз на самого девки не клюют?
Микаш глубоко вздохнул:
- Не стоит. Вас невеста ждёт.
- Тебе-то какое дело? Не твоя же.
- Ваш отец велел присмотреть, чтобы вы не ославились тут.
Микаш уже успел понаблюдать за белоземцами. Они действительно отличались от зареченцев. Такие тихие и спокойные снаружи, с плавной речью, не допускающие лишних эмоций, будто те истощают их телесно, а внутри горят, как печи, вспыхивая то гневом, то страхом, то раздражением. Прав был лорд Тедеску, такого унижения здесь не простят и помнить будут долго.
- Так отца тут нет. И ты быть не обязан. Лучше найди себе кого-нибудь, а то так и проходишь всю жизнь девственником. Слышишь, дорогая, он ни разу с женщиной не был?
Ну не был. Не хотел. Не такая беда на самом деле. Тренировки, книги, Охота на демонов - больше ничего не надо. А с девками - одна морока.
- Я вынужден настаивать. Лорд Веломри могущественный человек. Если ваше поведение заденет его честь, то проблемы будут у всех и замять их даже вашему отцу не удастся.
- Что ты нудишь, как нянька старая? Кто ты вообще такой, чтобы мне указывать? А ну как велю тебя высечь, сразу спесь забудешь.
Зверь внутри снова заскрёбся. Микаш словно наяву слышал леденящий душу скрежет. Болью запульсировала жилка на виске. Обычно это помогало во время битв, когда силы были уже на исходе, воспаляло кровавую ярость, превращало в неистовый стальной вихрь. Именно за эту несокрушимость и приглянулся он милорду Тедеску. Но иногда, как сейчас, ярость становилась настолько нестерпимой, что хотелось выпустить зверя на волю и всех порешить. Всех, кто издевался, смеялся и плевал в его сторону. Пока его самого не заколют, как дикого зверя. Совсем как в том сне.
Нет, он не станет плохим! Ради памяти матери и Агнежки.
- На! - Йорден швырнул в него медальон с портретом невесты. - Полюбуйся на бледную мышь, раз никого лучше отыскать не можешь.
- Как знаете, - прошептал Микаш, сжимая медальон в руках.
Он ушёл к реке, подальше от костров и пьяных речей. Шум воды успокаивал, а мошкара ещё не проснулась и не жалила злыми укусами. Микаш укрылся поплотнее плащом и распахнул медальон от скуки. Любопытно, чем Йордену так невеста не понравилась. Заячья губа у неё, что ли, или глаза косые?
Увидел и обомлел.
В золотистой дымке закатывающегося солнца работа неизвестного художника была нестерпимо прекрасна.
Нет, сейчас Микаш уже научился различать красоту потаённую, которую так редко видели другие, и красоту внешнюю, на которую так падки были его одногодки. Да и на сестру белоземская принцесска не походила. Разве что печальным взглядом дивных, прозрачных глаз. Живые - будто в душу смотрят. Лицо нежное, точёное, полное трогательной хрупкости, словно сияет изнутри. Каждую чёрточку можно изучать часами и восхищаться совершенством. Интересно, какая она в жизни?
Глава 3. Украденный танец
1526 г. от заселения Мидгарда, Белоземье, Веломовия
Ильзар построил ещё в незапамятные времена наш предок Лиздейк Дальновидный. Он был одним из первых Сумеречников и всю жизнь воевал против демонов, снискав большую славу. Во время одного из походов он заночевал под холмом, на вершине которого рос могучий дуб. Неожиданно началась гроза, и в дерево ударила молния, расколов его пополам. Лиздейк счёл это знамением и поставил на холме дозорную башню, которую его потомки постепенно перестроили в грандиозный белый замок. Так говорилось в предании, а как было на самом деле, никто не знал. С каждым поколением наш род становился влиятельней и богаче, продолжая следовать заветам Лиздейка и бороться с демонами вместе с другими рыцарями ордена. Ныне главой рода являлся мой отец, лорд Артас Веломри. Мне, его дочери, приходилось очень стараться, чтобы не уронить его честь, особенно теперь, во время моей помолвки, после которой я должна буду навсегда покинуть отцовский дом и стать частью рода моего жениха. Хотя не хотелось никуда уезжать вовсе.
Замок гудел, готовился к приёму гостей. Рачительный кастелян Матейас, строгий, иссушенный временем и хлопотами, не давал слугам и выписанным из города мастеровым ни минуты покоя. Из буфетов доставался лучший фарфор, чистилось столовое серебро и натирались мелом тарелки. В распахнутые окна врывался ветер, прогоняя затхлость и наполняя свежестью. Выгребалась пыль и грязь из всех углов. До блеска натирались полы. Подновлялась штукатурка, лепнина и мозаика на фронтонах. Садовники убирали парк перед замком и высаживали в вазоны вдоль парадного входа цветы из оранжереи. Они символизировали любовь, чистоту и супружескую верность: дерзкие алые гвоздики, скромные жёлтые хризантемы, девственные белые лилии и пышные кремовые розы. Лучшие повара со всего Белоземья готовили изысканные яства. Всё, чтобы впечатлить дорогого гостя.
Я тоже не смыкала глаз уже несколько ночей и стала осунувшейся и бледной. Того и гляди, начну громыхать цепями по перилам, как наше родовое привидение, про которое любит рассказывать нянюшка. Но мне так хотелось закончить подарок для отца до отъезда. Чёрная ткань нашлась в одном из старых сундуков на чердаке. Должно быть, осталась после траура по маме. Я вырезала не тронутые молью лоскуты и принялась за работу, но ничего не выходило. Узор получался совсем не такой, какой я видела во сне, будто пальцы не слушались и шили некрасиво. Выбросить пришлось с дюжину лоскутов, прежде чем стало выходить что-то похожее. Но я ещё была в самом начале пути, когда, громыхая по брусчатой дороге, к замку подъехало с десяток украшенных белыми лентами и полевыми первоцветами экипажей - пожаловал жених со свитой. Как раз вовремя, и все же слишком рано.
Три часа мои тяжёлые волосы укладывали в высокую причёску. Голова раскалывалась от возложенного на неё веса. До этого я всегда носила косы - они гораздо удобнее: не дерут кожу, не давят, не мешают. Долго напомаживали и румянили, пытаясь придать бледному лицу хоть какой-то цвет. Наконец оставили одну. Я вынула из сундука с приданым мамино свадебное платье: простое, из белёного льна, из тех, что переходят в роду от матери к дочери, чтобы по дороге в дом мужа невесту защищали духи предков и приносили удачу. Пришлось его немного ушить в груди и бёдрах - мама явно была пышнее меня. Нянюшка говорила, что я выгляжу в нём трогательной, хрупкой и даже немного женственной.
- Лайсве, ты не пойдёшь встречать жениха в этом тряпье. Нас засмеют, - нахмурил кустистые брови заглянувший ко мне отец. - Бежка сейчас новое принесёт. Портной только прислал. В нём ты будешь блистать.
- Я не хочу блистать. Я хочу, чтобы меня сопровождали духи предков! - я топнула ногой, стремясь показать решимость, но вышло глупо.
- Не капризничай. Постарайся быть на высоте, и ничья помощь тебе не понадобится.
Он обнял меня за плечи. Колкие усы защекотали лоб. Отец же отстранился, пропуская вперёд смуглую камеристку с новым платьем в руках. Бежка. Она ездила встречать гостей с кортежем, и я надеялась, что мне подыщут другую служанку. Но эта оказалась слишком шустрой и ушлой. Как только успевала и тут, и там, и ещё?..
Отец ушёл, а мне так хотелось задержать его подольше. Он редко обращал на меня внимание, а я ведь уеду. Как же я буду скучать!
- Давайте, госпожа, поднимем ручки, - снисходительно попросила Бежка, помогая одеться.
Бежка улыбнулась так... словно не я дочь милорда Веломри, а она. Захотелось сказать колкость. Все прекрасно знают, куда она метит: соблазнила моего братца и думает, что она тут хозяйка. Ан нет, ушлют её вместе со мной из замка и вспоминать не будут. Не зря же отец мне её так настырно подсовывает.
- Ай, хорошо! - восхитилась Бежка.
Кому как. Я чувствовала себя прибитой к полу даже в лёгком нижнем платье из тафты нежного кремового цвета с широкой юбкой-колоколом. За ним последовало верхнее распашное из золотой парчи, расшитое узором с розами и украшенное лентами и кружевом по подолу, вдоль выреза и на рукавах. Я едва не пригибалась под его тяжестью и казалась раза в два больше, чем была. Зачем отец делает из меня цветочек в золотой петлице? Это же не я, я - другая!
- Корсет подтянем, и будет у нас красавица жениху на загляденье, - приговаривала Бежка, разглаживая складки на юбке, грубо толкнула в спину и стянула шнурки, выбив из груди весь воздух.
- О боги, зачем так туго?! - взмолилась я, чуть не упав в обморок. - И почему такой глубокий вырез? Неприлично же!
Я попыталась подтянуть лиф повыше, но ничего не вышло.
- Все прилично, что не безобразно, - Бежка хитро прищурила тёмные, как у ведьмы, глаза. Ух, дерзкая! Но ругаться не хотелось, не перед помолвкой. - В Кайнавасе все модницы так одеваются. Поверьте, лорд Веломри не купил бы ничего неприличного.
- Модницы в Кайнавасе, по-моему, не едят, - с трудом пробормотала я. Бежка смилостивилась и ослабила шнуровку. - И не дышат.
- Красота требует жертв. Чем больше вы понравитесь жениху, тем легче будет с ним сойтись.
Она набрала пригоршню лоскутов и набила ими лиф, пытаясь придать моим скромным формам менее унылый вид. Как это все глупо! И неправильно. Жена должна нравиться просто потому, что она тебе суждена, самый близкий и дорогой человек, вторая половинка, без которой ни один мужчина счастлив не будет.
- Теперь точно понравитесь, - Бежка склонила голову набок, разглядывая результаты своей работы.
- Госпожа, гости ждут! - донёсся из коридора голос лакея.
Испуганно выдохнув, я направилась к двери.
- Погодите! Ожерелье забыли.
Бежка всплеснула руками и бросилась к туалетному столику, на котором лежал футляр с тремя нитками крупного жемчуга. Должно быть, отцу пришлось выложить за него круглую сумму. Только кого мы смешим? Даже оно не сделает меня красивей.
- Главное - улыбайтесь, - застегнув ожерелье, Бежка сверкнула улыбкой, показывая пример, и открыла дверь.
Улыбаться, как же. Тогда я стану ещё и глупой. Да и как улыбаться, когда думаешь лишь о том, как бы не наступить на подол и не упасть? Ничего, ради отца, ради Вейаса, ради чести рода можно денёк потерпеть. Выше голову, плечи расправить и представить, что я королева.
В коридоре встретил отец.
- Мне нужно в святилище, - упрямо заявила я. - Хочу попросить удачи и поддержки.
- Зачем? - отец снова нахмурился. В уголках ясных голубых глаз уже прорезались первые морщины. Хотелось разгладить их пальцами, как складки на платье. - Оно для этого не предназначено.
- У нас другого нет, - настояла я.
- Ладно, только быстро.
Нянюшка рассказывала, что бывают мужские божества и женские. Те, что оберегают дом от несчастий, и те, что помогают в замужестве и защищают детей от лиха. Только в нашем домашнем святилище им не молятся.