Я понимающе кивнул – да, мол, края сеи голубыми кровями не балуют. Вслед за Владом мы с Диджеем проследовали к месту сбора. За праздничным столом сидели царь, царевич, король, королевич… То есть уже знакомые мне мальчик Реджинальд Бартоломео и полупрекрасная Гертруда. Альфонсоподобный управляющий тоже находился здесь. А во главе стола возвышалась сама графиня Фам Пиреску, которую я имел счастье лицезреть впервые. И надо сказать, Ее Сиятельство произвела на меня сильнейшее впечатление. Этой женщине пошли бы к лицу эпитеты: матрона, Великая Мать; такие дамы обычно стоят во главе родовых кланов, племен и государств. Примерно так я представлял себе Екатерину Великую. Без всякой связи с ее реальными габаритами, создавалось впечатление, что любое помещение будет ей мало, и даже самый роскошный трон под ее величественными формами почувствует себя жалкой табуреткой на кривых ножках.
Графиня с нескрываемым интересом смотрела на меня. Правда, лестно мне от этого не было. Что-то подсказывало – подобные женщины рассматривают таким образом всех мужчин на свете. Я, наверное, съежился под ее взглядом. Мне начало казаться, что меня поместили под микроскоп. Это чувство я не люблю, поэтому решил ему не поддаваться. Я заставил себя приосаниться и возродить Непокорное Пламя Независимости в своих глазах. Я – барон, понимаешь, Сомверстоунский, Фредерик, между прочим, Лукреций, а не микроб какой! Я – потомок пусть вымышленного, но древнего и славного рода, о котором в Уэльсе слагались (бы) легенды! Не пристало мне ежиться перед какой-то там бабой! Аутотренинг подействовал – дыхание стало ровнее, мысли прекратили игру в броуновское движение, а речевой аппарат родил следующее:
– Мадам! Сияние вашего великолепия ставит под сомнение даже возможности небесного карлика класса G, что именуем мы солнцем. Позвольте припасть к вашей руке!
И хотя фраза "сияние великолепия" у меня самого восторга не вызвала (да и вообще, комплимент казался ужасным), Диджей прошептал что-то вроде "вах" и показал большой палец, а сиятельная матрона милостиво протянула мне свою гигантскую руку и с иронией в голосе произнесла:
– А вы льстец, барон. Не стоит оправдываться. Я люблю льстецов.
Искусство недоговаривания так или иначе присуще всем представителям рода человеческого, но никто не обойдет в этом умении великолепных аристократок не первой молодости. Матронину фразу следует понимать следующим образом: она любит мужчин вообще, а льстецов – в частности.
Соблюдя приличия, я уселся на приготовленное мне место между недокрасавицей и именинником, и приготовился вкушать – стол ломился от яств. Прислуживал великосветскому собранию уже знакомый мне субъект неправильного пола. С места поднялся Влад с бокалом в руке.
– Дамы и господа! – торжественно обратился он к собравшимся. – Сегодня мы отмечаем десятилетие нашего дорогого Реджинальда. Давайте пожелаем ему не только здоровья и долгих лет жизни, но и обретения своего предназначения в великой миссии возрождения славы его древнего рода!
От меня не укрылось, что при этих словах графиня слегка поморщилась, словно фраза о славе рода Фам Пиреску вызвала у нее не слишком приятные воспоминания. Сам виновник торжества и не подумал пустить на свое лицо улыбку, даже самую жалкую и дешевую из всех возможных (улыбка никакая: фигня, а не улыбка – даже номера не заслуживает). Интересно, у него мышцы лица не болят – постоянно хранить это серьезное выражение нетронутым? Я бы сказал, что у мальчика Реджинальда не самое счастливое детство. А с чего ему, собственно, радоваться – что за удовольствие справлять день рождения в кругу этих светских снобов, а не среди своих сверстников! Похоже, аристократическое происхождение выходит ему боком. Бедный ребенок. Но поднять за него бокал определенно надо.
– Гертруда, не выпьете ли вина? – решил я быть учтивым, не сразу сообразив, что сказанная мной фраза бросает вызов классике в лице моего земляка на сегодняшний вечер – Уильяма нашего Шекспира. Красавица-ниже-шеи отнеслась к моему предложению благосклонно. По-видимому, она не заподозрила, что в бокале может оказаться яд. Или просто не знакома с творчеством Барда. Тогда как же сонеты?
Стоп, о чем я думаю?! Пора прекращать забивать себе голову всей этой ерундой, да еще когда к моей персоне начинают проявлять повышенный интерес. Гувернер-баронет как раз принялся рассказывать о том событии, благодаря которому я очутился в этом доме.
– …и вот, завидев нас с виконтом, эти трусливые плебеи понеслись прочь, как зайцы.
Не уверен, что фразу "трусливые плебеи" можно считать примером политкорректности, но вступаться за мерзавцев, ставших орудием "воли судеб", я не собирался.
– Барон, может, расскажете немного о себе? Бертольд говорил, что вы родом из Уэльса, – обратилась ко мне Большая Мать.
Вот, я так и знал, что расспросов не избежать! Придется выкручиваться. Я попробовал воскресить в памяти что-нибудь, что мне известно об Уэльсе, но не смог вспомнить ничего… Кроме того, что он существует. Потом в голову начали лезть обрывки песен Джетро Талл и почему-то Монти Пайтон – не иначе, в подсознании заработали бесконтрольные ассоциации, – и я решил переключиться на гораздо более известную мне Англию. Но и тут меня ждало разочарование: находящаяся в головном хранилище информация имеет противное свойство прятаться в самых труднодоступных извилинах мозга как раз тогда, когда в ней появляется острая необходимость. И выудить ее оттуда можно только ценой совместных усилий миллиона-другого нейронов, но на это нужно время – а его нет. Единственное, что пришло в голову, это слова одного знакомого, недавно вернувшегося из Лондона. А сказал он примерно следующее: конечно, на берегах Темзы можно встретить истинных англичан (естественно, в нашем понимании этого определения) несколько чаще, чем у нас, но все-таки в недостаточной пропорции, чтобы называть эту страну Англией. Не могу сказать, что я идеально понял эту мысль – подозреваю, то была еще какая-нибудь неполиткорректность, – но его фраза подкинула мне идею.
– Британия нынче не та, – произнес я со значением.
Графиня в ответ кивнула.
– Я понимаю, о чем вы, – сказала она.
Надо же… Я сам не понимал, о чем я.
– Утрачен былой аристократический дух, – пояснила она.
Ах вот я о чем!
– Да, – подтвердил я. – Он самый. Дух подлинного рыцарства. То, что заставляло моих предков покидать свои замки и семьи, отправляясь на поиски Святого Грааля, в Святую Землю и, э-э-э, в Иерусалим. Былые идеалы опошлены, кумиры низложены. В моде теперь иные ценности – чуждые и вредоносные.
Представив "родную" Британию в таком невыгодном свете, я не испытывал никаких мук совести. В конце концов, она сама виновата, раз спрятала информацию о себе в самых недостижимых чуланчиках моего мозга. В следующий раз пусть не будет такой недотрогой.
– Уверяю вас, в нашей родной Трансильвании ситуация еще плачевней, – сказала мадам Фам Пиреску. – Там аристократам вообще нет больше места. Почему, собственно, мы и находимся здесь – фактически, в изгнании. Когда-то наш род был славен. Сегодня он тускл и блекл. Знаете, барон, а ведь мы вынуждены жесточайше экономить. От вас ведь наверняка не укрылся тот постыдный факт, что в доме даже нет дворецкого. В это невыносимо тяжело поверить, но факт остается фактом: Фам Пиреску не могут позволить себе дворецкого! Это ужасно…
Вот оно! Я же говорил. Графиня, правда, не бьется головой о стенку с воплями о разорении, но суть та же – ведь они не могут позволить себе дворецкого! То есть в их понимании это значит, что пришла бедность, и страшный призрак голода уже можно разглядеть на подступах к дому. Как не посочувствовать несчастным?! Окрестные крестьяне плачут навзрыд от сострадания – ведь им даже не представить себе весь ужас положения, при котором приходится отказываться от дворецкого!
И все-таки, как бы я не пытался разжалобить самого себя жуткой картиной нехватки слуг, понятие "жесточайшей экономии" я склонен трактовать иначе, чем госпожа Фам Пиреску. Но вслух этого, конечно, не сказал. Пускай заблуждается на мой счет и дальше – меня это вполне устраивает.
– И что же заставило вас оказаться в такой дали от родных краев, сэр Фредерик? – поинтересовалась графиня.
– Долг чести, господа, – ответил я, не задумываясь. – Пускай весь мир катится в преисподнюю по пандусу из греха и убожества, но пока в моей душе звучит древняя песнь Сомверстоунов – я буду идти путем Истины! Даже если останусь единственным в мире рыцарем, посвятившим свою судьбу поискам Святого Грааля!
– Вы ищете Грааль? – удивленно спросил Бертольд.
– Конечно! – воскликнул я. – Разве это не очевидно?!
– И вы полагаете, что можете его найти? – не унимался настырный управляющий.
– Вы неправильно понимаете суть поставленной задачи, – принялся объяснять я, с трудом сдерживая готовые сорваться с языка язвительные замечания в адрес этого зануды. – Она состоит не в том, чтобы НАЙТИ Грааль, а в том, чтобы его ИСКАТЬ! Сразу видно, что рыцарство вам знакомо лишь понаслышке.
– Э-э-э… То есть вы хотите сказать, что вам не важно, найдете вы его или нет?
– С чего вы взяли! Конечно, важно. Еще как!
– Тогда я чего-то не понимаю… – признался Бертольд.
– Именно это я и пытаюсь вам объяснить, – не отказал я себе в удовольствии поддеть эту пиявку.
– Надо же, – подала голос молодая читательница сонетов. – В наше время повстречать человека, всерьез ищущего Грааль…
– Ну, насчет "всерьез" я бы… – начал было Бертольд, но Гертруда кинула на него такой взгляд, что он счел лучшим замолчать. Одно ясно совершенно точно: в фаворе у этой дамы скорее я, чем щеголь-управляющий. Так что счет в мою пользу. Женщины, как известно, к рыцарям неравнодушны. А уж рыцари-то к женщинам – это вообще!
– Душа романтика стремится к подвигам, – патетично заметила девушка. – Грааль являет собой прекрасный образ Свершения, которому суждено быть путеводной звездой для того, кто обладает высоким духом. Даже если этот Грааль не существует на самом деле. Верно я говорю, сэр Фредерик?
Верно ли? Да я сам лучше не сказал бы! Ах, как она уделала этого франта – блеск!
– Вы совершенно правы, Гертруда, – сказал я. – В каждом слове правы.
Невидимый для остальных Диджей вознесся к люстре и беззвучно зааплодировал в сторону Гертруды. Посрамленный Бертольд сделал вид, что сильно заинтересовался вкусовыми качествами фаршированного цыпленка. В моей душе раздались абстрактные звуки фанфар, плавно переходящие в лейтмотив риквэйкмановского "Короля Артура" – я ликовал. Графиня Фам Пиреску лукаво улыбалась улыбкой Великой Матери, добродушно взирающей на шалости ее детишек (надо будет на досуге внести эту улыбку в каталог, присвоив ей номер и дав краткое описание). Десятилетний виконт Реджинальд Бартоломео задумчиво ковырял вилкой в тарелке, предаваясь серьезным размышлениям о чем-то своем – десятилетнем, виконтовском и реджинальдобартоломеевском. Неправильная прислуга описывала вокруг стола бесшумные пируэты и занималась незатейливой магией, благодаря которой тарелки не пустели, а содержимое кувшинов намекало на их (кувшинов) бездонность. Баронет Влад Максимилиан тихо мурлыкал себе под нос что-то из Umbra et Imago. Мир да покой воцарились кругом. Можно было подумать, что на дом опустилась Благодать. И решить так было бы большой ошибкой.
Тревожную нотку в мерно звучащую симфонию покоя первым внес Влад. Правда, то, что именно этот момент и следует считать переходом от пиано к форте – стало ясно лишь спустя некоторое время. А пока ничего не предвещало грядущей кровавой ночи. (Да-да, кровавой. Вам не привиделось. А вы как думали? Что вот так, с хиханьками да хаханьками доберемся до конца повествования и мирно покинем свитое графиней гнездышко? Ага, щщщас!)
Влад Максимилиан встал со стула, но вовсе не для того, чтобы произнести очередной тост.
– Дамы и господа! Сейчас я вас заинтригую. Дело в том, что мы с Реджинальдом придумали для вас небольшой сюрприз.
Реакция на это сообщение не замедлила отразиться на лицах и в возгласах собравшихся.
Графиня Фам Пиреску:
– ?
Управляющий Бертольд:
– !
Гертруда:
– Ой!
Неправильная прислуга:
– …
Диджей:
– amp;%$ъ##@* amp;
– Да-да! – торжественно продолжал баронет. – Сюрприз. От вас требуется лишь немного терпения. На подготовку у нас с виконтом может уйти время.
– Ой, как интересно! – пискнула Гертруда.
– Это действительно любопытно, – с вековым достоинством матрон произнесла графиня.
– Хм, – издал Бертольд, по-видимому, еще не решивший, как реагировать на эту неожиданность.
– Еще коньяку? – неуверенно и не к месту спросила прислуга в сторону люстры, словно обращаясь к Диджею. Брауни же адресовал мне взгляд, в котором читалось нехорошее предчувствие. Видимо, приятных сюрпризов от этой компании он не ожидал. Я посмотрел на юного виконта и впервые увидел на его лице подобие эмоции. При тщательном анализе расположения мышц можно было предположить, что мальчик взволнован. Тем не менее, он не произнес ни слова, покорно встал из-за стола и удалился вместе с гувернером.
Диджей покинул район люстры, завис над моим плечом и прошептал прямо в ухо:
– Мне это не нравится. У них обоих какие-то совершенно неадекватные эмоции. Мальчик чего-то сильно боится, а взрослый аж ликует. И вообще, у гувернера все чувства такие обостренные, что ими даже питаться невозможно. Псих какой-то. Я полечу за ними – хочу проследить и посмотреть, что они задумали.
И не успел я ответить, как брауни вылетел вон.
После этого беседа в основном вертелась вокруг неожиданной выходки Влада и Реджинальда. Прошло четверть часа, но никто не вернулся, включая и Диджея. Я уже начал беспокоиться, когда в залу ворвался брауни, подлетел ко мне и торжествующе зашептал в ухо:
– Я же говорил! Говорил – здесь что-то не чисто! Я гений и пророк! Мне следовало бы поставить памятник.
Я не мог ответить так, чтобы другие не услышали, но потом как-нибудь я заявлю ему, что монумент следовало бы соорудить из газа, в силу некоторых особенностей его природы.
– Так вот, дорогуша, – соизволил наконец перейти к сути вопроса Диджей. – Они ушли!
– Чего? – не сдержал я изумленного возгласа. Занятые беседой остальные участники застолья, к счастью, не обратили на это внимания, только неправильная прислуга скользнула по мне незаинтересованным взглядом.
– Да-да, – подтвердил брауни. – Они ушли. А если точнее, то уехали. Подхватили по саквояжу, спустились в гараж, сели в одну из машин, и умчались под возглас Влада "Вперед, мой славный господин, и пусть весь мир падет к нашим ногам". Вот такой сюрприз!
Должен признать, эта новость мне вовсе не понравилась. Необъяснимое поведение именинника и его гувернера, мягко говоря, настораживало. Проще всего, конечно, отстраниться и считать, что это не мое дело. Но как показывает наш с Диджеем опыт, если начинаются неприятности, мы с ним обязательно окажемся вовлечены. Воля у судеб, видать, такая. Короче говоря, надо как-то обратить внимание высокого собрания на выходку баронета и виконта. Просто сказать: "а знаете, Влад только что смылся, прихватив с собой Реджи", – явно не годилось. По-другому как-то надо, помягче. Так, чтобы моя осведомленность не бросилась в глаза.
Идея не заставила себя ждать. Я пальцем поманил неправильную прислугу, а когда она наклонилась ко мне, тихо сказал:
– У меня к вам просьба. Не могли бы вы найти баронета и передать ему – сэр Сомверстоунский надеется, что Влад не забыл о своем обещании?
Прислуга молча кивнула и вышла. В этот момент я осознал, как здорово иногда быть дворянином – твои слова исполнят, не задавая дурацких вопросов: а почему именно сейчас, а неужели нельзя дождаться возвращения баронета, и тому подобное. Может, мне попробовать каким-то образом навсегда заделаться бароном? Пока я представлял себе радужные перспективы, которые открывает передо мной этот замечательный титул, вернулась прислуга. И одного взгляда было достаточно, чтобы отметить серьезную тревогу, затронувшую прежде непроницаемое лицо этого немногословного серьезного мужчины. Несмотря на то, что поручение было моего авторства, прислуга подошла к Бертольду. Она что-то зашептала ему на ухо, от чего брови управляющего совершили восхождение на уважительное количество миллиметров. Затем из руки прислуги в руку Бертольда перекочевал сложенный листок бумаги. Управляющий развернул, прочитал, побледнел, посмотрел на прислугу, получил в ответ глубокомысленный кивок, перечитал, потер лоб, кинул озабоченный взгляд на матрону, перечитал, забарабанил пальцами по столу, скривил губы, перечитал, перевернул, ничего не обнаружил, перевернул обратно, перечитал, принял решение, откашлялся, еще раз откашлялся – погромче, завладел вниманием и произнес:
– Дамы и господа, возникли некоторые осложнения.
И воцарилась тишина. И стояла она несколько тяжелых мгновений. И раздался в тишине глас Великой Матери.
– Полнолуние! – воскликнула она. – Сегодня же полнолуние! Бертольд, что случилось?! Немедленно отвечай!
Управляющий собрался с духом и зачитал содержимое листка:
– "Мы уходим. Не пытайтесь нас преследовать, это ничего не даст. Фам Пиреску предали свою судьбу. Юный Реджинальд возродит былую славу некогда блистательного рода. С моей помощью он обретет себя и взойдет на престол. Прощайте, никчемные создания, продолжайте влачить свое жалкое существование, попивая томатный сок. Без уважения, Влад Булдеску." Вот, собственно… Они сбежали.
Графиня прикрыла глаза и тихо, с чувством произнесла:
– Вот мерзавец…
– А я ведь намекал, что этого так называемого гувернера следовало бы отправить домой к родителям! – вставил Бертольд.
– Но… но… это же ужасно… – дрожащим голосом произнесла Гертруда. – Что он хочет сделать с Реджи?!
– Ты прекрасно знаешь, ЧТО он хочет сделать с Реджи! – воскликнула графиня.
– Да, – добавил управляющий. – Насчет того, ЧТО он хочет сделать с Реджи, лично у меня нет никаких сомнений.
– Бертольд! – сказала графиня, и в голосе ее звучала решимость Большой Мамы. – Ты должен их остановить!
– Так я и думал, – мрачно отозвался управляющий. – Один человек должен взять и все исправить, – ударение было сделано на слове "человек".
– Да… – задумчиво произнесла матрона. – Один ты вряд ли справишься. Тебе нужна помощь.
И тут все присутствующие, как по команде, повернулись ко мне, от чего я ощутил характерный холодок в животе. Во-первых, я ни черта не понимал. Во-вторых, не люблю неожиданно оказываться центральной фигурой пьесы про Большие Неприятности. Я даже второстепенной фигурой быть не люблю.
– Дорогой сэр, – с пренеприятнейшей улыбкой обратился ко мне Бертольд. – Я ведь не ошибусь, если предположу, что душа романтика по-прежнему стремится к подвигу?
– Э-э-э… – ответил я, и взглядом указал на неправильную прислугу.
В ответ управляющий покачал головой.
– Никак невозможно. Он уже не молод, да и желательно, чтобы в доме оставался хоть один мужчина.
– Не соглашайся, – яростно прошептал мне на ухо Диджей. – Это я тебе как умный глупому советую!
– Ну… видите ли, – замялся я, подыскивая подходящие слова для вежливого отказа.
– Пожалуйста, барон, – умоляюще произнесла графиня. – Прошу вас как мать – помогите спасти моего ребенка.