Предоставленная свобода очень ей пригодилась - она не давала себе труда придумывать объяснения, когда они были вместе, отключала телефон или просто не брала трубку, она отставила в сторону подруг, бросила любимые прежде прогулки по магазинам и при любой возможности набирала его номер, чтобы условиться о встрече или просто переброситься парой фраз. За несколько месяцев они объездили дюжину гостиниц - ей было жаль тратить время на ужин, и, проголодавшись, они просто заказывали еду в номер, в перерывах между любовью ели в постели, отпивая по очереди вино прямо из бутылки. Она подняла бы на смех любого, кто ещё недавно предположил бы, что она, безмятежная, насмешливая, способна выучить все родинки на его теле, перечитывать его короткие нежные сообщения в памяти телефона, что ей покажется символичным, что её маленькая машинка - вдвое меньше, чем у него, - при этом такого же цвета, что она будет проводить время, набивая в Яндексе его имя, и жадно вчитываться в любые упоминания о нём.
Он часто ехал за ней следом до самого её дома, разговаривая с ней по телефону, поставив свою машину в гараж, она перебиралась к нему, и они проводили ещё полчаса или час вместе, скрытые за затемнёнными стеклами. В один такой вечер, опустив стекло, чтобы выбросить сигарету, она вдруг увидела мужа, стоящего прямо возле машины, - и, вместо того, чтобы испугаться, неожиданно для себя рассердилась оттого, что её так глупо поймали, - представив со стороны, как она выглядит - измятая блузка, волосы в беспорядке, она мгновенно почувствовала, как неуместно было бы сейчас придумывать причину, по которой она могла оказаться в машине с этим мужчиной, и сказала только - что ты здесь делаешь? Ему никогда не давались ловкие фразы, он внимательно посмотрел на неё и коротко - на её спутника, молчавшего рядом, наморщил лоб, но так ничего и не произнес вслух, и тогда она сказала - иди домой, я сейчас поднимусь, и, увидев, что он по-прежнему стоит и не двигается с места, повысила голос - иди домой, и тогда он повернулся и пошел к дому, а она смотрела ему вслед, возмущённая нелепостью того что только что произошло с ней.
Скандала не получилось - она не стала отпираться и призналась, к её удивлению, муж, в наивности которого она была так уверена, рассказал ей, что знает обо всём уже какое-то время, прочёл сообщения в её электронной почте, навёл справки о её любовнике у свёкра - пока он говорил, он ни разу не взглянул на неё, а ей вдруг стало ясно, что в её тайну посвящены все - родители мужа, её родители, хозяин издательства ~ друг семьи, слушая его, она думала о том, в какую пошлую и глупую западню она попала, и у неё стало горько во рту. В конце этого короткого, тихого разговора муж сказал, что готов дать ей время разобраться во всём, собрал небольшую сумку и уехал к родителям, оставив её одну.
Началось странное время - зная, что все посвящены, она ожесточилась и отказывалась обсуждать ситуацию с мамой, подругами или коллегами на работе, ей так не хотелось примерять на себя смешную роль источника для сплетен и разговоров, каждое утро она приезжала в издательство, ни с кем не разговаривала, одна ходила обедать, вечерами иногда она встречалась с любовником, и редко - с мужем. Любовник был встревоженно нежен, но не настаивал на подробностях и, услышав от нее, что всё в порядке, успокоился, по какой-то причине она ни разу не смогла предложить ему провести ночь у неё, в пустой теперь квартире, и они по-прежнему прощались возле её подъезда. Муж говорил с ней тепло и участливо, интересовался её делами, но никогда не приезжал домой, приглашая её поужинать где-нибудь в городе, - она заметила, что он осунулся и как будто потемнел, и её сердце сжималось от жалости, но когда он изредка спрашивал, что им делать дальше, она не знала, что ему ответить, и просила дать ей больше времени.
Решать, собственно, было и нечего - она поняла вдруг, что никаких перемен ей не нужно, что ей не хочется цирка с разводом, с каким-нибудь разделом имущества, не хочется возвращаться к родителям, больше всего ей хотелось бы все оставить, как есть, не принимая никаких решений, но спокойствие ушло, время превратилось в сжатую пружину, все чего-то ждали от неё, но никто ничего не предлагал ей, а она давно определила для себя правило - никогда и ничего не решать, не брать на себя ответственности, не принимать участия в этой общей суматохе постоянного мучительного выбора и тянула время, и сердилась на них обоих - на одного за его покорную готовность ждать, за то, что, несмотря на эту покорность, он рано или поздно примет решение сам, - и это может быть не то решение, которое ей понравилось бы; на другого - за то, что он не помогает ей, не подталкивает, не принимает решения за неё. Они по-прежнему занимались любовью и много разговаривали, но что-то неуловимо изменилось - ушла какая-то лёгкость, виной тому была, возможно, и её теперешняя озабоченность, и то, что он был раздражён, - его книгу после непродолжительной и невнятной заминки отказались издавать, и ему казалось, что это произошло не случайно, а в наказание, и он много говорил об этом.
Постепенно, со странным облегчением она стала замечать, что его безупречность как-то потускнела, что её начинают раздражать его словечки и маленькие привычки, она уже не так поспешно брала трубку, когда он звонил, и не говорила с ним часами, какое-то время секс с ним по-прежнему был незаменим и важен для неё, но и это происходило всё реже, в один из дней вместо любимой гостиницы он привез её в пустующую квартиру своего приятеля, где прямо на пороге спальни, оглядев чужие вещи и подозрительное постельное бельё, лежащее стопкой на краю кровати, она вдруг поняла, что не хочет оставаться ни минуты с этим посторонним мужчиной, ищущим штопор на чужой кухне, выдавила из себя какое-то невразумительное оправдание и сбежала так поспешно, что застёгивала пряжки туфель уже в лифте.
Какое-то время она ещё жила одна, по инерции, понимая, что решать уже ничего не нужно - все разрешилось само собой, и к концу лета согласилась на несмелое предложение мужа лететь с ним в отпуск, после которого они оба вернулись домой и стали жить дальше в точности так, как жили раньше, словно не было этой странной, нелепой и неприличной истории, и ни она, ни муж, ни даже родители и друзья никогда ни словом не вспоминали об этом.
Женщина в его доме
Он хотел бы видеть её чаще - каждая встреча наполняет его даже не радостью, а каким-то торжеством - выходя от неё, он чувствует себя другим человеком, господи, бывают же такие женщины, кто бы рассказал об этом раньше, столько времени потеряно зря, не мальчик уже, казалось - всё видел, всё попробовал, женат второй раз, и ведь никакой горечи, никакого сожаления - пускай раз в месяц, не чаще, чёрт с ним, просто знать, что она где-то ходит, дышит, закрыть за собой дверь и сразу же, немедленно, представить, как она идёт от входной двери обратно, в глубь просторной, полупустой квартиры, - её так и не удалось убедить добавить мебели, только самое необходимое, не надо мне никаких шкафов, люблю пустые белые стены - босиком, длинные, узкие ступни на прохладной плитке, улыбается чему-то своему, садится у окна, закуривает сигарету - он уверен, она смотрит ему вслед - ну хорошо, может быть, не вслед, может быть, просто смотрит в окно, иногда ему кажется, если бы не этот эркер, возможно, ничего бы этого не было, смешно, поймать счастье на вид из окна, она уж точно могла бы найти что- нибудь лучше, шикарнее, а увидела окно - и осталась, кто бы мог подумать, ему всегда казалось - это так непрактично, столько стекла, вечно оттуда дует, а ей нравится, сидит на подоконнике, прислонившись лбом к стеклу, выпускает горьковатый дым - она часто так делает, даже когда он рядом, - смотрит в окно, курит, и он чувствует на себе этот взгляд, пока идёт к машине, и даже походка его меняется.
Этого тёплого чувства, этой наполненности хватает ему на неделю-полторы, а потом ему хочется хотя бы позвонить ей - услышать медленный, ленивый голос в телефонной трубке, говорить о чём угодно - просто чтобы заставить этот голос звучать подольше, представлять, чем она занята, от чего он её отвлек - она сидит на этой своей большой кровати, зажав трубку между плечом и ухом, наклонив голову, оливковые тонкие пальцы ног на белом покрывале, и неспешно наносит лак цвета спелых томатов - но он никогда не звонит ей, звонки между встречами не приняты, как и эти разговоры ни о чём, он боится показаться стареющим сентиментальным дураком, ведь не скажешь - нет, ничего не нужно, просто снег сегодня с утра падал густыми хлопьями, стало холодно и захотелось убедиться, что всё по-прежнему, ничего не изменилось, и мы увидимся через пару недель.
Ещё через неделю этот голод, эта пустота становится все сильнее, он начинает считать дни, смотрит на календарь, наспех глотает свою обычную, повседневную жизнь, работа, взрослеющие дети, встречи с друзьями, в общем, он всем доволен, всё благополучно, он состоялся, ни о чём не жалеет, вот только за неделю до встречи он начинает готовиться и предвкушать, и волнуется, и даже, чёрт возьми, думает, что надеть, - приехать с работы, не снимая костюма, галстук, рубашка с жестким воротничком, жена всегда говорит, что он хорош в джинсах, уже тысячу лет ему всё равно, как он выглядит, как мальчишка, честное слово.
Он звонит ей только однажды - подтвердить встречу, и всякий раз почти ожидает, почти готов услышать отказ, хотя имеет право на эту встречу, всего одну, ведь он не жаден, он терпеливо ждал весь месяц, не спрашивал, чем она была занята всё это время, о чём она думала, с кем встречалась, на кого смотрела, он признаёт эту её отдельную от него жизнь, ему нужен всего лишь небольшой отрезок её времени, иногда больше, иногда меньше - временами ему кажется, она из вежливости терпит его присутствие, ждёт, пока он уедет, а порой он уверен, что она ему рада, он пытается определить, ждала ли она его, готовилась ли к его приезду по тому, как она одета, - и теряется, что значат эти босые ноги, небрежность или интимность, она открывает ему сонная, чуть встрепанная, а в другой раз подведённые глаза, духи, и нельзя спросить, вернулась ли она откуда-то только что, или это для него, и что именно адресовано ему - ленивая, нежная, босая или острая, чужая, собранная, к тому же, сам он не знает, что ему нравится больше, - обычная простудная припухлость на розовой верхней губе однажды лишила его сна на неделю - он набирает номер, слышит в трубке её неторопливый голос и задает один вопрос - я приеду завтра?
Она кладёт трубку, морщит нос и говорит - чёрт, завтра опять двадцать третье, скорее бы уже переехать, может быть, ты наконец приедешь пораньше с работы, я замучилась встречаться с ним сама, в конце концов, мы оба снимаем у него квартиру, вечно он сидит целый час, несёт всякую ерунду, он так на меня смотрит каждый раз, мне даже неуютно.
Обмен
Проснувшись, она открывает глаза и какое-то время лежит без движения, спокойно, наблюдая за солнечным лучом, пробивающимся сквозь лёгкую занавеску. Постель рядом с ней пуста - она чувствует это, не поворачивая головы, хотя он всегда спит беззвучно, и к утру они обязательно откатываются друг от друга, даже если засыпали, обнявшись. Он говорит, что это она, засыпая, осторожно высвобождается из объятий и отстраняется, - она не спорит, скорее всего, так и есть, - ей и правда так лучше спится.
С годами он постепенно привык не будить её по утрам, хотя, разбуженная, она всегда сонно и нежно улыбается ему и готова заняться любовью, если у него возникнет желание, а после босиком идёт вниз по лестнице провожать его к двери, подставляя тёплую щёку для поцелуя, - но взгляд её при этом рассеян, и, замешкавшись, надевая обувь и гремя ключами от машины он чувствует неловкость за её прерванный утренний сон, за нарушенную гармонию, и спешит отпустить её назад, в залитую солнцем спальню - и, пока он едет в город, покупает бумажный стаканчик кофе на заправке, стоит на железнодорожном переезде, ему приятно представлять себе, как она спит, по-детски подложив руку под щёку, тёплая и безмятежная.
Она любит спать допоздна - ей не жаль пропущенных утренних часов, которые всё равно было бы нечем занять, её день начинается в тот момент, когда он, закончив утренние совещания, раздумывает, успеет ли он съесть салат в кафе на углу, или отправить секретаршу за сэндвичами - и ему не нужно смотреть на часы, чтобы почувствовать, как она наливает себе кофе в старую кружку с отбитым краешком, садится на веранде с сигаретой и набирает его номер, чтобы пожелать ему доброго утра, иногда он достаёт телефон ещё до того, как раздаётся её звонок. После этого наступает время его звонков - иногда он ругает себя за то, что звонит так часто, бережно собирая поводы для каждого разговора, мини-новости, смешные эпизоды, уточняя планы на вечер, иногда задаётся вопросом - почему она звонит только раз, сразу после пробуждения, но она никогда не звучит потревоженно, и никогда - раздражённо, и берёт трубку после второго гудка, потому что всегда носит телефон с собой, перемещаясь по дому, чтобы он не беспокоился.
Пока его нет, её время течёт размеренно и спокойно, она сидит с остывшим кофе за ноутбуком и пишет или читает, иногда смотрит фильмы, которые бы ему не понравились, ей никогда не бывает скучно. Особенное удовольствие доставляет ей возможность провести день, ни разу не взглянув в зеркало; оставаясь одна, больше всего она любит носить старые рубашки, хранящие форму его плеч, и ходить босиком по тёплым паркетным доскам. Перед его приездом она переодевается, расчёсывает короткие блестящие волосы, подкрашивает глаза и долго стоит у зеркала. Войдя в дом, он с порога с удовольствием охватывает её взглядом - она по-прежнему кажется ему красивейшей из женщин, узкое лицо с большими глазами, - с возрастом чёткие прежде линии стали чуть мягче, в уголках глаз появились морщинки, но она всё так же стройна, так же чудесно пахнет, так же забавно морщит нос, когда смеётся, и волнует его совершенно так же, как в первые годы.
Если у него нет дел в городе, они проводят длинные вечера вместе - он разводит огонь, она смешивает напитки, они разговаривают обо всем, что случилось за день, - у нее всегда есть свои новости, даже если она никуда не выезжала, и она умеет так рассказать ему о том, что увидела из окна второго этажа, так пересказать телефонный разговор (тут он чувствует лёгкий укол возле сердца - кому-то же она звонит в течение дня), что ему начинает казаться, что день его, такой насыщенный, такой плотный, был пустым и неинтересным, и он пропускает события, по дороге домой казавшиеся ему стоящими упоминания, чтобы послушать её рассказы.
Иногда к ним приезжают друзья - редко, но чаще, чем ему хотелось бы, просто ей так нравится их рассаживать вокруг стола на веранде, кормить их, устраивать их на ночлег, управлять разговором, выбирать музыку, ей приятно быть дирижёром их настроения, вызывать их на откровенность, она любит потом, когда все улягутся спать, выпить последний стаканчик перед сном и, укладывая голову к нему на колени, лениво перебирать с ним впечатления, говорить "он как-то нервничает последнее время и резковат с ней, ты не находишь?" и "надо бы её познакомить с тем симпатичным архитектором, который заезжал к тебе на прошлой неделе, мне кажется, он ей понравился бы, как ты думаешь?" Со временем они перестали делить их на её и его друзей, хотя в самом начале, без всякого нажима с её стороны, сами собой - хотя она неизменно была приветлива с ними - вдруг отпали сначала одни, потом другие, знавшие его ещё с тех времен, когда он был женат в первый раз, он даже не успел заметить, как это произошло. Он не жалеет об их потере - ему достаточно тех, кто остался, к тому же, говоря откровенно, и этих бывает слишком, больше всего он любит оставаться с ней вдвоём, когда не нужно ни с кем делить её, ему всегда недостаточно её общества, её внимания, и, пока у них в доме гости, он старается чаще прикасаться к ней.
Он давно перестал прятать это от неё - она знает, она слишком хорошо научилась его чувствовать и, хотя она пытается не отвлекаться от него всё время, пока он рядом, с готовностью прерывает разговоры, закрывает крышку компьютера, откладывает книгу, у него по-прежнему всякий раз сжимается сердце, стоит ей сделать паузу чуть длиннее, замереть на мгновение, задумавшись, с отсутствующим выражением лица, ему хотелось бы проникнуть в её мысли встать между её глазами и остальным миром, пометить своим присутствием всё, на что она смотрит, всё, что она слышит.