В пролом шагнул Нерода, и все во дворе замерли от страха. Теперь защитников косили уже два вражеских клинка.
Тоалы перебрались на стены, за ними, забросив крючья, вскарабкались солдаты. Штурмующие хлынули сквозь пробитую предводителем брешь. Там и сям мертвец, окруженный воинами крепости, просто тыкал пальцем, и те валились, будто взорванные изнутри.
- Готфрид, бежим, бежим! - заскулила Анье.
Тот никогда еще не испытывал подобного страха. Ясно - это конец.
- Успокойся! - рявкнул юноша на сестру, затем развернулся и пошел к лестнице.
- Куда ты? Зачем ты меня бросаешь?
- Чтобы найти меч. Теперь уж отец меня не остановит!
Храбрые слова. Еще б и голос не дрожал. Парень захромал вниз по ступеням, в холодное нутро башни, бывшей его домом.
Ворота взорвались, влетели внутрь тучей обломков. Дубовые балки взвились, как соломины. Взвизгнула женщина. Ладони Готфрида взмокли на кожаной рукояти прадедовского меча.
Воины кинулись сквозь разбитый створ, волоча за собой раненых.
- Идут! - заорал Готфрид.
Стража башни пригнулась за заграждением из мебели. Вентимильские солдаты вбегали, склонившись, спрятавшись за щитами. Отступающие гудермутцы карабкались на баррикаду.
Бельтар спрыгнул с нее и очутился рядом с Готфридом.
- О! А я боялся…
- Я - воробей стреляный. Ты здесь правильно распорядился. Мать с сестрой где?
- Ярусом выше. А отец?
- Не знаю. Держись тут. Я за женщинами присмотрю. Мы прорвемся и укроемся в горах.
Старый воин кинулся наверх.
В воротах показался тоал - черный великан, закрывший свет. Кто-то швырнул копье - мимо. Исполин взмахнул рукой, и заклятие разметало баррикаду. Вентимильские солдаты кинулись в пролом, замелькали, залязгали мечи. Вокруг закричали. Тоал двинулся вперед, будто оживший кошмар.
Бельтар проревел приказ, и наконечник врезался в грудь противника - тот зашатался. "Ура!" - заголосил воин, кидаясь в атаку. На бегу он хлопнул Готфрида по плечу - юноша неуклюже замахнулся и бросился на ближайшего вентимильца и вдруг обернулся: обезумевшие от ужаса мать и сестра оказались рядом.
Тоал повел рукой, и люди вокруг посыпались, будто трава под косой. Черный латный кулак ударил Готфриду промеж ребер - и навалилась тьма.
Юноша не знал, как долго пробыл в беспамятстве, но достаточно, чтобы вокруг остались одни мертвецы. Готфрид заплакал, увидев тело матери.
Бойня не кончилась - все еще слышались крики и лязг. Он пошевелился - руки и ноги тряслись, но слушались.
Нужно спрятаться. Затаиться и пробраться к селянам, в горы.
3
Савой
Руины больше не дымились. Миньяк отправился дальше терзать Гудермут, но черный вождь Невенка Нерода с двенадцатью мертвецами остались в Касалифе. Они неустанно рыскали вокруг, сверкая алым огнем в безжизненных глазницах. Если ради Добендье крошечное королевство погибнет - что ж, тем лучше. Тем спокойней ляжет ладонь Алера на рукоять Великого меча.
Готфрид полз среди развалин загнанной крысой. Тоалы шныряли повсюду. Того и гляди заметят, схватят, а после швырнут в кучу изувеченной плоти посреди двора.
Порубленным и выпотрошенным, скошенным черными клинками и колдовством защитникам крепости еще повезло, ведь выжившими занялись допросчики. От визга и предсмертных воплей закладывало уши. Хоть бы кто-нибудь знал про этот проклятый меч! Наградой стала бы скорая смерть без мучений.
Крики постепенно стихали. Готфрид упорно продвигался к бреши, проделанной Неродой. Уже был виден оплавленный, свечным воском потекший камень, и юноша едва сдерживался, чтобы не вскочить и не кинуться сломя голову.
Желание сражаться осталось где-то в руинах среди трупов. Теперь он хотел только выжить, а грезы о геройской славе обернулись детской глупостью, пустым мечтанием, нелепой выдумкой перед холодным зверством войны.
За стеной показались виноградники. Может, и в самом деле вскочить, броситься со всех ног?
Рядом лязгнули доспехи. Среди опаленных балок мелькнули латные рукавицы - парень сжался, стараясь поглубже втиснуться в пепел и щебенку, и замер.
Даже в сражении тоалы двигались неровно, рывками, словно куклы, однако в искусстве боя и стремительности их не мог превзойти ни один человек. Нерода же был и того страшнее. По слухам, его боялся сам миньяк.
Мертвый вождь охотился за выжившими. Тварь, забравшаяся в чье-то погибшее тело, застыла в дюжине шагов, повернулась, и Готфрид затаил дыхание. Безжизненные глаза уставились на укрывавшие его обломки. Черная перчатка поднялась, и юноша выпрыгнул, швырнул увесистый камень в противника, сиганул к провалу. Булыжник ударил в кисть, сбив наведенный палец, и тут полуразрушенная конюшня обвалилась на тоала.
Готфрид проскользнул к бреши. Ему снова повезло: он запнулся, и второе черное заклинание врезалось в стену. Колкое крошево хлестнуло по лицу.
Юноша бежал, пока ноги не налились свинцом и глотку не перехватило жалящим пламенем. Тогда способность мыслить вернулась, и он, стиснув зубы, засеменил к ближайшему отрогу Савоя. Раньше Готфрид часто играл и охотился там с братьями и знал, что среди диких скал и расщелин легко затеряться.
Он оглянулся: из-за руин выехал всадник на вороном скакуне. Парень попытался прибавить шагу - до ближайшего укрытия оставалось пройти с милю.
Когда преследователь оказался в сотне ярдов, юноша шмыгнул в густые кусты и на карачках, будто кролик, пополз сквозь колючки. Сердце колотилось, как в тот миг, когда он впервые встретил взгляд тоала.
Может, мертвый вождь играет с ним в кошки-мышки? Ведь давно поймал бы, если б хотел. Нравится охота на мальчишек? Или рассчитывает, что тот выдаст тайник с мечом?
С чего они взялись искать сказочный клинок? Правда, миньяку и его генерал-магам уже удалось добыть сотни лютых древних чародейств. В их числе Нерода и двенадцать демонов-покойников - отродья времен столь давних, что и памяти о них не осталось. А еще были волшебные кольца и обереги такой силы, какой не видели со времен золотого века Андерле. Люди Алера извлекли на свет волшебные луки, мечущие в невообразимую даль душеядные стрелы, и оружие, превозмогающее любую защиту. Однако ни одна находка не могла сравниться с Добендье - Великим мечом.
Готфрид наконец пробрался к заросшим извилистым расщелинам Савоя и вздохнул с облегчением. Теперь всаднику не угнаться: в горных дебрях пеший проворнее.
Ближе к вечеру беглец, изнуренный почти до безразличия, обнаружил пещеру - низкий вход, звериным смрадом не тянет. Уже не думая ни о чем, кроме отдыха, он забрался внутрь и провалился в сон.
Тут же явились кошмары про войну, месть, ненависть, измены тех древних времен, когда Бессмертные Близнецы правили золотым веком империи Андерле, простиравшейся на две трети континента. Снился крылатый искуситель Грелльнер, суливший силу и небывалую безраздельную власть. Виделся безумный, таинственный, сладкоголосый хитрец Тайс Рогала, слуга и предатель, спутник и гибель Меченосцев. Его и Аранта ненавидели даже больше, чем самого Грелльнера.
По легенде не Рогала, но сам Добендье выбирал себе хозяина и управлял им. А гном был верен мечу и, изменяя да убивая, лишь исполнял его волю.
Поутру кошмары из снов переползли в явь. Так скверно не было даже во времена параличной хвори. В мышцы будто напихали углей, в желудок - гадюк. Увечная нога пылала болью, а в голове… Если это не помешательство, то что же? Ужас произошедшего еще цепенил рассудок, но сквозь ватную завесу уже кралась ненависть. Даже в мыслях о Нероде страх мешался с жаждой мести.
Когда-нибудь я с ним посчитаюсь. Разве не безумие думать так, загоняя себя в пустыню бессильной ярости? Она отнимет радость, завладеет тобой, погонит прочь, как прежде - Аранта.
Едва перебирая затекшими конечностями, Готфрид пополз наружу. Плеснувший в глаза свет на мгновение ослепил его. Птицы горланили утренний гимн солнцу, совершенно безразличные к горю, постигшему Касалиф. Зацокала белка.
Юноша вдруг подумал о матери и сестре. Молодых женщин миньяк наверняка пощадил да потащил за собой в Катиш.
Звери! Сечь, топтать, рвать в мелкие клочья! Пусть кровью захлебнутся за то, что сделали с Анье, с братьями, с родителями, с Гудермутом!
Глаза наконец привыкли к свету и различили одного из двенадцати тоалов - истукана на вороном скакуне в полусотне футов от кустов, прикрывавших жерло пещеры. На его плечо слетел воробей, почирикал удивленно и спорхнул на дерево по соседству; посмотрел с любопытством, заверещал снова, уже сердито.
Голова мертвого вождя медленно повернулась.
Страх обрушился на Готфрида гигантским кулаком. От них не удрать! Юноша кинулся назад, царапая макушку о свод. Он метался во тьме из коридора в коридор, из залы в залу, а когда опомнился, его укрытие показалось страшней тоала. Он заплутал, потерялся в подземном лабиринте. Куда дальше?
Готфрид брел и брел часами, иногда плакал. Столько кошмаров, боли, злобы, горя выпало на его долю - нечестно это. Несправедливо!
В очередной раз вытерев слезы грязной ладонью, он вдруг увидел впереди бледный призрачный свет. Спасение? Или ловушка? Пытаясь сладить с дрожью, юноша прокрался ближе.
Пальцы в темноте ощутили затесы на камне и балки, поддерживающие невидимый свод. Как это? В Савое же нет шахт!
Летучее колдовское сияние лилось из залы, вытесанной в ломком известняке. В помещении стояли массивное тяжелое кресло и гроб. Открытый.
На сиденье спал коренастый, кряжистый, обросший непомерной бородой гном. В колтунах гнездились ползучие твари. Должно быть, это одно из волшебных созданий вроде троллей, гигантов и эльфов, когда-то бродивших по лесам.
А в гробу на лазурном запыленном бархате покоился меч - черный, длинный, с вызубренной поржавелой кромкой.
Готфрид замер, прикрывая рот, чтобы не расчихаться. Все точно как в легенде!
Юноша потянулся к рукояти - брызнули искры.
Неведомая сила затопила кисть, исчезли боль и страх. Увечная нога исцелилась, онемелая левая половина лица ожила и вместе с правой застыла в изумлении. Клинок задрожал в ладони, с темной глади лезвия посыпался прах.
Гном открыл глаза, взгляд его был холоднее мертвецкого.
- Добендье сделал выбор!
Голос Рогалы лился тихо и мягко, но от него пробирало стужей. Звучал в нем странный скрежеток, будто кто-то медленно истирал в пыль кости в конце длинного ледяного коридора.
- Зухра напьется крови!
Готфрид попытался бросить меч, но пальцы не послушались. Как в легенде про Аранта - кто слуга, а кто хозяин? Оружие само собой поднялось в приветствии, и юноша в отчаянии понял, что несчастный Турек был всего лишь безвольной куклой.
Хрустнули суставы - Рогала опустился на одно колено и тем же костяным мертвящим голосом объявил:
- Да исполнится воля Зухры! Ее слуга будет верен Меченосцу, пока Добендье не разорвет клятву сию! Да исполнится воля Зухры!
И что теперь делать? За плечами неполных шестнадцать мальчишеских лет в замке на забытой окраине, а тут злая сказка на глазах превращается в жуткую быль. Про войну и геройство сладко мечтать, но наяву… И уж тем более неохота становиться рабом старой железки, уподобляясь Аранту. О подвигах Турека грезит любой сорванец, но жизнь легендарного Меченосца тянулась пустой, одинокой мукой. Ни друзей, ни родных, ни своей земли - только отчаяние, кровь и слезы. Гибель по одну руку, Тайс Рогала по другую, а вместо любви - смертоносное жало меча.
Но как вкрадчиво, как настойчиво стучится в рассудок предвкушение силы и власти. С Добендье не страшны ни двенадцать призраков, ни Нерода. Увечье больше не помеха; сам миньяк будет трепетать перед героем Готфридом! Месть свершится!
Трепещешь рыбой на крючке, а рукоять-то уже не бросить, не разжать пальцев! Попался, и никуда не деться, пока Зухра сама не решит отпустить.
- Чертовы кости, - прокряхтел гном, поднимаясь. - Годков-то, должно быть, изрядно минуло.
Он неуклюже повернулся и ногой выпихнул из-под кресла пыльное барахло.
- Как там война?
- Касалиф взяли, - промямлил Готфрид. - Миньяк двинулся к Катишу. Если Мальмберге, Бильгор и остальные союзники не выдвинутся на подмогу немедленно, Гудермут обречен.
- Гудермут? - Гном нахмурился, и лицо изрезали морщины. - Никогда не слыхал.
Никогда не слыхал? Как так? Ах, Рогала же заснул сотни лет назад, когда современных государств и в помине не было.
- Касалиф - замок моего отца, рыцаря-регента Савойской марки на границе с Гревнингом. Гудермут - наше королевство со столицей в Катише. Миньяк - злейший враг. Мальмберге и Бильгор - самые сильные страны в Торуньском союзе. Они пообещали помочь войском и колдовством, если Вентимилья нападет из Гревнинга, который Алер завоевал еще в прошлом году.
Гном плюхнулся в кресло и расчесал бороду пятерней.
- Наверное, прошло куда больше времени, чем я ожидал. Ни об одном из этих мест не слыхивал. - Он скорчил такую кислую мину, что Готфрид отшатнулся. - Но война-то есть? Нам война потребна!
Рогала глянул недобро.
- Идем, объяснишь по дороге.
Гном встал, сгреб пожитки и двинулся вперед уверенно, будто зная дорогу.
- Выход стережет тоал! - прохрипел Готфрид.
- И что? - бросил коротышка, не замедляя шага.
Парень пояснял, и горечь поражения питала слова злобой и ненавистью. Меч шевельнулся, и ярость в душе тут же поугасла.
- Добендье голоден! - фыркнул Рогала.
- Но…
- Никаких "но", мальчик! Зухра выбрала. А Меченосец, хочет или нет, исполняет ее волю.
Готфрид попробовал противиться, но куда там! Будто дышать себе запрещаешь. Он вздохнул - с бунтом придется повременить - и поплелся за гномом.
В Добендье от острия до конца рукояти было около пяти с половиной футов, но веса не ощущалось вовсе. Юноша вышел из пещеры и, когда глаза снова привыкли к свету, взмахнул клинком для пробы. Вдруг вспомнились потешные дуэли с братьями - те, хоть и были неуклюжи, всегда побеждали.
Рогала, присевший на корточки у выхода, чтобы оглядеть тоала, походил на жабу. Готфрид вздрогнул. Тайс еще не выказал своей легендарной безжалостности, но, вероятнее всего, предания ее даже преуменьшали. В этом существе угадывалась холодная убийственная расчетливость, будто оно было бездушной машиной гибели, спрятанной в теле наподобие человеческого.
Мечу не терпелось, он шевелился в руке.
- Странная тварь, - заметил гном про вождя-мертвеца. - Древнее древнего; связано сотней заклятий, другой сотней вооружено. Но Добендье голоден, он жаждет отведать плоти. Вперед, парень, убей!
Готфрид вспомнил, как тоалы - окровавленные, неумолимые, неуязвимые - косили жизни в Касалифе. Он покачал головой.
- Ты что, отказаться вздумал? Меченосец - и отказаться? Вот чепуха! Поди и убей! Дай Добендье напиться, за время долгого сна он ослаб.
То ли магия какая вплелась в ворчливый голос, то ли голод подстегнул меч, а может, взяла свое жажда мести, но Готфрид, пошатнувшись, ступил вперед.
- Но ведь они мертвецы, - прохрипел он. - Тайс, у них же нет крови!
Юноша проломился сквозь кусты, скрывавшие жерло пещеры, и тоал обернулся.
Добендье отнимал у страха власть над телом, но душа-то по-прежнему трепетала. Готфрид знал, что мертвецы убивали солдат куда сильнее его, а он разве воин? Подглядывал за братьями да воображал - вот и все упражнения. Как с такой выучкой биться с чудищем?
Меч сам по себе принял стойку, и паренек, пораженный, побрел к противнику. Того наглость добычи, похоже, удивила. С чего это овца скалится на волка? Но, взглянув на оружие, всадник понимающе кивнул, затем выжидательно посмотрел на Касалиф и вновь обратил ледяной взор на мальчишку.
Колдовской меч, длинный и черный, как Добендье, выскользнул из ножен - вороной конь вздрогнул.
Рассудок Готфрида замер в ужасе, но тело двигалось: прыгнуло вправо, чтоб ударить тоала под левую руку, не прикрытую щитом. Добендье радостно выл, рассекая воздух.
Мертвец уклонился, ткнул шипастым сапогом, и ребра юноши вспыхнули болью.
Зачарованное оружие ударило по ногам лошади - та отшатнулась, и седок грохнулся оземь.
Готфрид атаковал. Противник двигался все так же дергано, но с поразительными проворством и точностью. Он был готов к атаке.
Великий меч поднялся, словно тесак палача, мелькнул едва заметно, но наткнулся на сопротивление - клинки встретились с оглушительным лязгом. Колдовство сошлось с колдовством. Боль ледяной струей брызнула в руку Готфрида. На мгновение, показавшееся вечностью, лезвия магнитами вцепились друг в друга. Над головой взвыл черный ветер, и за спиной тоала посыпались листья да ветки - словно невидимые гиганты схватились среди крон. Добендье жалобно заскулил, тоалов меч завизжал, будто ошпаренный младенец.
В тот миг, когда они расцепились, Меченосец понял, что победит! Магия его оружия сильнее и ужаснее. Он неодолим! Крик дикой радости сорвался с мальчишеских губ.
Откуда-то из далекого уголка, где еще прятался здравый смысл, донеслось: Зухра искушает тебя! Ну и что? Наплевать! Теперь возможно все: и триумф, и месть за Касалиф. Вперед - рубить и кромсать, слушая агонические вопли!
В глазах мертвого вождя промелькнуло удивление. Он отступил и глянул в сторону Касалифа, прислушиваясь. Затем, будто по безмолвной команде, снова атаковал.
Его клинок заплясал пламенем на ветру, взвился гадючьим жалом, отыскивая малейшую брешь в обороне противника, чтобы проскользнуть, уколоть чародейной отравой. Но Добендье предугадывал все. Мечи выли, взвизгивали, и тоалов метался, пытаясь уйти от прямого удара.
Готфрид засомневался: искусство защиты - еще не победа. Оружие не дает вражескому клинку прорваться, но что дальше? Рогала ведь намекал: Зухра спала слишком долго.
Когда лезвия умолкли, повисла тревожная тишина, и вдруг в нее ворвался стук копыт.
Нерода явился за Великим мечом!
Готфрид просительно глянул на гнома, но тот был зачарован боем и ничего вокруг не видел.
Добендье, почувствовав отчаяние юноши, кинулся на клинок противника, заплясал, сплетая смертоносный узор, ударил, выбив искры и вскрики боли.
Вождь отступал, а парень, поражаясь силе и напору атаки, думал: "Да как же меч с такой легкостью управляет мною? Я ведь одержим хуже тоала!"
А что поделать? Бежать невозможно. Осталось сражаться и победить - или умереть. Или, горше того, позволить Нероде наложить кровавую лапу на Добендье.
Свара титанов: бьют молнии, бесформенные громады хлещут невидимыми кнутами - длинными, смертоносными. В дикой пляске лезвий валятся иссеченные кусты и деревья, от палой листвы идет дым, и кольца его распадаются, в мгновение располовиненные сталью. Росток, скошенный Добендье, вспыхнул багряным, по земле зазмеились пыльные борозды.
Тоал отступал, разворачиваясь. Ага! Хочет, чтобы Готфрид встретил Невенку спиной. И не помешать никак, разве только пробить защиту и уничтожить тварь.
Если ее можно уничтожить, конечно. С тех пор как миньяк освободил мертвецов из ада, связанных и заклятых незапамятным колдовством, никому не удавалось их одолеть.