И вдруг тигр срывается с места, в несколько огромных прыжков настигает молодого и сбивает с ног. Хватает лапами, словно играет. Душераздирающий вскрик. Молодой, как безвольная тряпичная игрушка, мотается в лапах тигра. Крови почти нет. Все это происходит за пару мгновений. Тигр ложится на свою добычу и поднимает морду.
Германцы кричат.
Тигр кладет лапы на добычу и поднимает усатую морду. Зевает. Начинает ее облизывать. Шершавый красный язык проходит по бедру варвара, сдирая лохмотья. Еще раз и еще.
Зрители вопят и кричат, как безумцы. Смертники молча смотрят.
Пьянящий дурман ужаса сгущается над белым песком арены. Тигр поднимает морду и вырывает кусок. Смотрит на остальных германцев и ест. Стоит кому-нибудь пошевелиться, он оскаливается. Клыки его в крови.
Я выдыхаю. Только что секунду назад я был на арене - я чувствовал себя и жертвой, и охотящимся тигром.
- Киска! - кричит глумливый голос. - Киска ку-ушает!
На месте остальных я бросил бы придурка на арену, поближе к любимой "киске". Вместо этого они вскакивают на местах и кричат:
- Еще! Еще зверей!
Кровавый дурман тянется над амфитеатром, окутывает всех. Не зря говорят, что зрелища подобны неразбавленному вину. Они бьют в голову.
Распорядитель вскидывает руку. Смертники поднимают взгляды - воин, что стоит впереди, задирает голову к небу, прикрывает глаза. Молится или прощается? Не знаю. Я слышу грохот поднимающихся решеток. Это выпускают зверей. Из всех звериных нор их подгоняют раскаленным железом - тянет паленой шерстью и кровью. Они не хотят убивать - но мы хотим.
Рим должен стоять на силе и чести. А кровь - это для богов. Варварское зрелище. Говорят, знаменитый Цицерон его не переносил… И некий Попилий отрезал ему голову. Видимо, чтобы поделиться своим мнением о вкусах знаменитого оратора. Смешно.
На арену выбегают черная как уголь пантера, два льва и несколько огромных волков - это, видимо, местный вклад в игры. Зверей не кормили - они голодны, они видят добычу тигра, но тот ее не отдаст. Так что им придется взять самим.
Некоторые смертники в отчаянии падают на колени. Воин стоит и смотрит на зверей, глаза его сверкают.
Смертники сбиваются в одну сторону, там, где решеток нет. Звери рычат.
Пантера пытается обойти воина, принюхивается, но напасть не решается. Львы рычат друг на друга, потом разбегаются в разные стороны. Они голодны. Один пытается подобраться к добыче тигра и отобрать - тот в ярости встает.
Толпа неистовствует.
- Куси! Куси! - кричат они вразнобой.
Пока люди вместе, животным трудно, они боятся. Волки сбиваются в кучу отдельно от больших кошек, загривки их взъерошены.
И тут управитель поднимает руку. Я вижу толстые пальцы в волосках, они сжаты вместе, в некий знак.
Тишина.
Германцы ждут смерти, каждый по-своему. Кто-то выпрямился - но таких мало. Другие рыдают и падают на колени, ни живы ни мертвы. Я вижу глаза распорядителя - усталые. Из-под парика на его лицо, стирая грим, течет пот.
В следующее мгновение рука опускается.
Раз! Двое рабов подбегают к краю площадки и опрокидывают ведра. Кровь - скорее всего коровья - льется с высоты на стоящих людей, забрызгивая их с головы до ног. Красное. Вонь крови. Толпа взрывается, звук такой, словно земля разламывается пополам.
Кровь свела животных с ума. Даже волки, осмелев, начали резать людей - как овец. Хруст костей и предсмертные крики.
И единая животная тварь, кричащая от наслаждения кровавой забавой, - толпа.
Воин-германец, единственный, кто не опустил головы и взгляда, - вокруг него умирали его товарищи по несчастью, их внутренности вырывали и тут же пожирали звери - не выдержал. Он не был залит кровью, а его спокойствие отпугивало зверей. Лев гнался за одним из людей, германец сделал шаг и закричал на льва. Невероятно, но огромный зверь шарахнулся в сторону. Германец схватил беглеца и подтащил к себе, заставил подняться. Теперь они встали спина к спине. Аплодисменты раздались со всех трибун - варвара оценили.
Германец повернулся и крикнул что-то на своем хрипящем грубом языке. Толпа заревела, ей нравилось его мужество.
- Что? - Я не понял. Кровавая волна спадала, оставляя мерзкий привкус - как выброшенная на берег пена из погибших водорослей и раздутых трупов.
Нумоний Вала повернулся ко мне. Его суровое красивое лицо искажено неким чувством, но спокойно.
- Он просит дать ему оружие. Он хочет умереть в бою.
Достойно. Я чувствую невольное уважение к варвару.
- Он заслужил это, - говорю я.
Нумоний Вала кивает.
- Возможно.
Германец снова что-то кричит. Лев набегает на него, шарахается от пристального взгляда, рычит. Морда зверя в крови. Лев уже не хочет есть, он хочет убивать - он тоже сошел с ума от кровавого безумия арены. Желтые глаза зверя смотрят на единственного оставшегося в живых… Вернее, единственных - потому что кроме воина есть еще и беглец.
В толпе кто-то кричит:
- Дайте ему меч!
Толпа одобрительно гудит. Кто-то, наоборот, требует, чтобы звери наконец убили этих варваров.
Выдержав нужную паузу, встает пропретор Квинтилий Вар. Поднимает руки. Толпа в мгновение ока замирает, слышно только рычание зверей и хруст костей, звуки - звери "ку-ушают". Пропретор обводит амфитеатр взглядом. Тишина застывает - ожидание застывает, как горячее стекло под дуновением мастера принимает форму.
- Я слышал вас, - говорит Квинтилий Вар.
Белизна его тоги режет глаза, уже привыкшие к багряному и красному. Пропретор делает паузу - все замирают. Я жду. Германец ждет. Даже звери, кажется, жрут гораздо тише.
Вар прикрывает глаза, снова открывает.
- Хотите, чтобы этот храбрец был помилован?
До толпы не сразу доходит. Затем:
- Да! - кричат они так, что звери пугаются - поднимают морды и рычат.
Вся арена - весь песок в темных пятнах, он забрызган кровью и внутренностями мертвых людей. Звери пируют. Германец стоит спиной к спине с раненым. Его четкий профиль кажется мне бронзово-чеканным, как у статуи Августа.
- Хорошо, - говорит Вар. Поворачивается к распорядителю игр. - Дайте ему меч. Если он выберется с арены живым… у него будет шанс прославиться.
В этот момент весь амфитеатр обожает Вара, как не обожал никогда до этого - и, возможно, никогда не будет обожать после. Но сейчас он их кумир.
Распорядитель кивает. Спутанные локоны его парика качаются. Он поднимает помятое лицо, по которому пот прочертил полоски, смыв белесый грим. Кивает одному из своих людей, но тот мешкает. Я вижу, как один из львов неторопливо встает и идет к германцу. Я вижу лицо германца - на нем написана надежда. Глаза его горят, в них - ожидание, чудовищное, невозможное.
Я почти люблю сейчас этого варвара. А ведь он мог быть тем, кто убил моего брата. Странное ощущение, да, Гай?
Но что так мешкает распорядитель? Я вскакиваю на ноги. Рядом со мной - Нумоний, он тоже не выдерживает.
- Быстрее! - кричат с трибун.
Лев бежит неторопливо, спокойно - но кажется, что волна ужаса бежит перед ним. Лев никуда не торопится.
Небо над амфитеатром - огромное и высокое, облака закрывают солнце в этот момент. Тень сгущается. Я не верю в приметы, но сейчас…
Распорядитель что-то командует, я не слышу что - но вдруг понимаю, что все: не успели.
Лев неторопливо разбегается. Лапы опускаются на песок, выбивают следы. Бока льва забрызганы кровью.
Я оглядываюсь. Вижу на боку Гортензия Мамурры меч с золоченой рукоятью, ножны украшены камнями, они переливаются на солнце. И понимаю, что не успеваю добраться до меча, вытащить его из ножен у Гортензия и бросить на арену… И все равно делаю шаг.
В следующее мгновение я слышу что-то вроде вздоха. И вижу, как летит в воздухе, кувыркаясь, длинный кавалерийский клинок. Солнце на миг сверкает на красном камне, вделанном в навершие рукояти. Я вижу молодого трибуна (кажется, меня с ним знакомили? Метеллий?), темноволосого, красивого, - с занесенной рукой. Это он бросил свой меч.
Молодец, думаю я. И еще: а я мог успеть!
Затем время ускоряется.
Клинок втыкается в песок перед варваром. Раз. Лев оскаливается и срывается с места. Два. Германец в мгновение ока хватает меч и оказывается вооружен. Три! Лев останавливается - все-таки они довольно трусливы, эти громадные кошки, - затем рычит, оскаливает клыки. Пытается задеть германца лапой. Германец настороже.
Лев, решив, что добыча нелегкая, рычит еще раз, для острастки - мол, мне просто лень, - поворачивается и уходит, не торопясь. Я вижу подушечки его лап, когда он переступает. Германец выдыхает. Берет раненого германца под руку, вздергивает, голова того мотается, он едва может стоять, - и они вместе тащатся к выходу с арены. Медленно и держа меч наготове, германец идет. Справа рычит тигр, он встает и ощеривается. С другой стороны - волки, они поднимают морды и рычат.
Мгновение тянется и тянется.
Они идут. Так, окруженные рычанием и оскалами, германцы добираются до решетки. За ней стоят служители цирка в кожаных балахонах, с крючьями и факелами. Когда германцы оказываются рядом, решетка идет вверх. Скрежет. Служители мгновенно выбегают наружу, выставляют длинные багры-крючья.
Я выдыхаю. Теперь все кончено. Германцы выиграли - на этот раз.
Толпа ревет. Германец, стоя в окружении черных фигур, поднимает меч над головой. Все мы встаем и аплодируем стоя. Браво!
- Браво! - кричу я. Бью в ладоши. Прекрасное представление!
Они - преступники и смертники. Но они заслужили второй шанс.
* * *
Когда мы возвращаемся после обеда, представление в самом разгаре. Но ничего подобного травле пока не происходит.
Схватки унылы. Одни бойцы плохо владеют оружием, их убивают до смешного быстро, другие - типичные варвары, яростные и неудержимые в первом натиске, но скоро выдыхаются. И звон мечей становится только унылей…
Народ на трибунах беседует, всеобщего увлечения уже нет. Сплетни, слухи, приметы, рост цен - вот что волнует зрителей. Так что им есть чем заняться кроме схваток. Разве что те, кто делал ставки, начинают возмущаться, что представление затянулось.
- Боюсь, ничего приличного мы уже не увидим, - говорит Нумоний Вала, начинает подниматься…
И тут объявляют:
- Германец по прозвищу Бык против Стигиона Горбатого!
Вала плюхается на сиденье.
Стигион Горбатый, я про него слышал. Профессиональный гладиатор. Я вижу это по его чудовищно развитой правой руке, которая на вид ощутимо длиннее и толще левой. Мышцы перекатываются под загорелой кожей - он недавно приехал с юга, точно, густой медный оттенок еще не сошел.
Впрочем, в Германии тоже бывает солнце. Ну, хотелось бы надеяться…
Стигион выходит, держа шлем под мышкой. Лицо его - чудовищно уродливое переплетение шрамов. От долгого ношения шлема на носу гладиатора образовался нарост - почти горб. Отсюда и прозвище. От гладиатора веет уверенностью и тренированной, подготовленной, раздражающей силой. Он убийца.
И тут я вижу его - противника Стигиона. Сначала взревывают трибуны. Крик опускается на песок, кружит маленькими песчаными вихрями. Тень ползет по арене. Я поднимаю голову. В проеме над амфитеатром я вижу, как темная грозовая туча наплывает на город. Где-то там, в вышине, открывается проем в иные миры. Когда рев трибун стихает, Стигион делает шаг вперед, вскидывает меч, приветствуя соперника.
Затем я вижу молот: огромный, металл в следах ударов… Он волочится по арене, оставляет след в песке, подобный следу червя. Затем вижу шрам и татуировку на правом плече: грубо нарисованный бык опустил рога. Из-за движения мышц под бледной кожей германца бык кажется живым.
Затем понимаю, что в варваре семь футов роста, не меньше. Его голова задевает небосвод - так кажется мне.
Коротко остриженные светлые волосы - по римскому обычаю. Мертвенно-бледное, почти синюшное лицо. На варваре только штаны из кожи, он обнажен по пояс. По всему торсу следы шрамов - один, самый страшный, толстый и белесый, идет от ключицы вниз, пересекает грудь, живот и упирается в край штанов. Видимо, когда-то германца чуть не разрубили пополам.
Теперь он стал сильнее.
Но самое интересное в другом.
Когда германец останавливается посреди арены и поднимает голову, все затихают на мгновение. Под низким лбом сидят два глаза - разные! Ярко-голубой горит небесным огнем безумия. Другой - зеленый - мрачен, как германский лес.
Это страшно. Даже Стигион, уродливый гладиатор, кажется впечатленным.
Пауза.
- Стир по прозвищу Бык! - кричит распорядитель. Амфитеатр отвечает дружным гулом: вух, наконец-то. Все в порядке. - Варвар-германец, от поступи которого содрогается земля.
Я готов в это поверить.
Германец стоит равнодушный, едва жвачку не жует, как корова. Молот лежит на песке, германец держит его за рукоять так, словно забыл про свое оружие.
Может быть, так и есть.
Когда я смотрю на варвара по имени Стир, по прозвищу Бык, мне чудится, что песок арены промят в том месте, где он стоит. А воздух вокруг германца изгибается и дрожит, как от страшной жары.
Но вокруг - прохлада германского лета. Всего лишь.
- Начинайте!
- Да! - кричит толпа.
- Откуда взялся этот Стир? - спрашивает Гортензий Мамурра. Это особая манера говорить, аристократическая - словно бы ни с кем, с богами, с воздухом… С самим собой.
Нумоний Вала некоторое время молчит, глядя на арену, прежде чем ответить.
- Он сам вызвался участвовать в боях. А так он служит в третьей вспомогательной когорте. Видите стрижку? Он из наших солдат.
Германец Бык и гладиатор Стигион идут навстречу друг другу. Великан выше италийца на две головы, хотя Стигион тоже не из маленьких.
- Обычно германцы отращивают длинные волосы, чтобы выглядеть устрашающе, - продолжает Нумоний. - Они расчесывают их в две пряди и намазывают глиной. Но ему это… - легат Восемнадцатого медлит, подбирая слово, - не нужно.
В этом простом "не нужно" больше смысла, чем во многих иных словах.
Бык устрашает уже той ленью, что сквозит в его движениях, когда он идет навстречу противнику и молот волочится за ним по песку. В его взгляде, в его полусонно прикрытых глазах, один из которых зеленый, другой - голубой.
Интересно, какие ставки на этот бой? Сколько ставят на германца?
- Стигион должен выиграть, - говорит Нумоний. Но я не слышу в его голосе уверенности. - Он лучший. Он убивал на арене сотни раз.
Стигиона выписал наместник специально для игр - для престижа. Праздник в мою честь подвернулся как раз вовремя, чтобы испробовать в деле новое приобретение Квинтилия Вара.
- Не желаете сделать ставку? - Рядом со мной оказывается щуплый человечек с хитрым лицом. Оно точно вставлено в раму и может быть в любой момент заменено на другое.
Я смотрю, как двигается Стигион - плавно перетекает, словно красно-полосатый тигр. Затем смотрю на сонные, угловато-дерганые движения германца.
- Желаю, - говорю я. - Какие сейчас ставки?
- Пять против трех - на Стигиона Убийцу, - быстро говорит человечек. В руке у него глиняные таблички.
- Даже так? - Чему я удивляюсь? Германец идет очень высоко для новичка в таких боях. Впрочем, достаточно на него посмотреть…
- Хорошо, - говорю я. - Двадцать денариев на… на варвара!
- Не уверен, что это хороший выбор, - говорит Нумоний Вала. - Извините, что вмешиваюсь, Деметрий Целест.
На арене Стигион и Бык все ближе друг к другу…
- Вы правы, - говорю я. - Сто денариев на германца! Играть так играть.
- Принято, - говорит человек с вставным лицом.
В ладони у меня оказывается глиняная табличка с номером XVII.?
Семнадцать, как номер моего легиона. Я хмыкаю. Боги дают знак? Если бы я верил в приметы, это была бы лучшая… наверное.
Все замирают.
Стигион, чемпион Рима, против великана из германской преисподней.
Когда-то сто тысяч желтоволосых великанов с голубыми глазами вторглись в приальпийскую Галлию и разгромили несколько наших легионов. Полгода после этого Рим был в таком ужасе, что германцы казались нам выходцами из Преисподней.
Стигион останавливается в центре арены. Его меч - фракийский, с расширяющимся лезвием, слегка загнутым на конце. В левой руке у него маленький щит.
Германец все так же стоит, склонив голову набок. Даже молот не поднял. Он что, слабоумный? Кажется, толпа начинает думать так же.
Стигион быстрый как молния - он убьет германца, прежде чем тот поднимет свой молот. Или даже вздохнет.
- Подними оружие, деревенщина! - кричат с трибун.
"Боги, - думаю я, - я поставил сто денариев на идиота. Впрочем, хороший урок редко бывает бесплатным".
В следующее мгновение Стигион делает выпад. Это пробный удар, но он вполне может искалечить варвара… Клинок со свистом рассекает воздух.
На мгновение луч солнца отражается от чего-то на груди великана-германца с разными глазами, бьет мне в глаза. Меч летит. Если германец не поднимет свое оружие… В любом случае уже поздно.
Германец вдруг отпускает рукоять, молот падает на песок… Великан делает шаг навстречу клинку… Что за?!
В следующее мгновение все ускоряется. Стир оказывает вплотную с гладиатором, берется за нижний край шлема огромной ладонью. Дергает вверх. Хруст!
Меч Стигиона медленно падает на песок. Крак, кр-рак, крак.
Мы слушаем этот жуткий звук в полной тишине.
Великан ломает гладиатора руками, как детскую игрушку. Чудовищная сила. Так не бывает, но - так есть. От накачанного тренированного убийцы не остается ничего - кроме…
Брызги крови разлетаются по арене. Стир вырывает ему руку с легкостью - капли крови летят, темные, почти черные.
Всё.
Изломанный кусок мяса с вырванной рукой падает на песок. Его отшвырнули за ненадобностью. Стигион больше не убийца, он никто. Стоило ехать из самого Рима, спрашивается?
Великан убил его голыми руками. Стир поднимает окровавленную ладонь.
И только тогда толпа выдыхает и начинает кричать.
В последний момент, когда амфитеатр скандирует: "Проваливай!" - я вижу, как германец берет огромными пальцами амулет, что висит у него на груди, и мажет его кровью убитого гладиатора. И вздрагиваю - словно всего, что случилось раньше, мне недостаточно…
"Боги", - думаю я. В руках у германца фигурка быка - из знакомого серебристого металла.