ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Ниорг стоял, неподвижно уставившись в сторону, куда уже довольно давно ушел Мораддин. Главный стражник незаметно растворился во мраке, царившем в бывшем жилище раваха. Конан с удивлением отметил про себя, что у Мораддина не было с собой никакого светильника. "Он что, в темноте видит, как кошка, или зажжет такой же фонарь что и Ниорг?" – подумал Конан, заметив, что светильник в руках джавида тускнеет и начинает слегка мерцать.
– Ниорг! – окликнул джавида киммериец.
Тот вдруг дернулся, как будто звук его имени, негромко произнесенного Конаном, пробудил карлика от глубокого сна. И тотчас странный источник света в его руке засиял с новой силой.
Ниорг посмотрел на Конана так, будто видел его впервые, а затем, встрепенувшись, заговорил:
– Да… Прошло двадцать самых счастливых лет жизни моей. Отец знал, что Дуалкам вернется, обязательно вернется. Этот человек…
– Слушай! – осторожно прервал его Конан. – Зачем ты мне про это рассказываешь?
Маленькие глазки Ниорга хитро покосились на киммерийца. Пауза была недолгой, и ответ джавида несколько озадачил варвара.
– Мне кажется, что ты рано или поздно столкнешься с вещью, называемой нами Нейгламом. Когда ты коснешься кувшина, вспомни о маленьком народе, на который свалилось столько несчастий…
Ниорг умолк, а Конан, поразмыслив, задал еще один вопрос:
– Почему этот сосуд считают стигийским, а про вашу магию думают, будто она – наследие Сета?
– В самом деле? – насмешливо прошамкал старый джавид. – Эти твои слова доказывают, что ты, Конан, уже слышал о Нейгламе, а, быть может, даже видел его… Но это не важно. Клянусь тебе памятью Изначального, Отца Гномов – мы никогда не имели отношения к черному колдовству, а плавить белое золото умеют не одни стигийцы. Точнее, они переняли это искусство у нас, гномов. Наш народ владеет собственной магией, чуждой людям. А теперь позволь мне досказать свою историю.
Конан поморщился, так как слушать заунывно-велеречивое шамканье джавида ему порядком надоело. Но он вспомнил, что гномы очень трепетно относятся к истории своего рода, и неуважение к ней является тяжким оскорблением. А уж о злопамятности и мстительности низкорослого народца он знал не по наслышке. Поэтому он лишь угрюмо проворчал:
– Досказывай…
Ниорг откашлялся, немного погримасничал и продолжил:
– Так вот. Дуалкам, однажды открывший Нейглам и так жестоко наказанный за ничтожность желаний своих, все эти годы провел в учениках одного мага. Если бы мы тогда знали о его замыслах, то сумели бы подготовиться к встрече. – Джавид жестко усмехнулся и Конан подумал, что не пожелал бы оказаться на месте Дуалкама. – А в один далеко не прекрасный для нашего рода день Дуалкам привел своего сына к вратам гномьего царства. Щенок мало отличался от папаши. Тот сумел воспитать его так, что этот жалкий выродок только и умел, что ненавидеть всех и вся, а тем паче нас, гномов.
Не стану вдаваться в подробности того, как двое негодяев с помощью магии, вероломства и подкупа сумели овладеть кувшином…
Ниорг замолчал, несколько раз глубоко, тяжело вздохнул и тихим, скорбным голосом произнес:
– Сила, вложенная в Нейглам, обратилась против нас. Проклятие, наложенное на род моего отца тяготеет над нами по сей день вот уже тридцать с лишним лет. Ты знаешь, что означает слово "джавид"?
– Ну? – буркнул Конан.
– "Джавид" – "проклятый"… Сын Дуалкама не стал губить нас, ибо жестокость его не знала границ! Он изменил облик гномов и сделал нашу многочисленную семью изгоями народа гномов. Мы потеряли все – богатства, пусть и небольшое, но свое, подгорное королевство… И потеряли надежду на будущее. Этот паршивый пес знал, что лучше умереть, чем жить презираемым, гонимым всеми изгоем.
– Что же вы так скисли-то? – с удивлением спросил киммериец. – Добыть кувшинчик – и порядок! Теперь-то мне понятно, отчего вы осмелились напасть на оазис шейха Джагула. Ведь выкупом за его дочку должен был быть ваш… этот… Нейглам, что ли?
– Больно много ты знаешь, как я погляжу! – Ниорг покосился на Конана с недоверием. – Только не все так просто, как кажется. Как ты, варвар думаешь, знающий маг, представляя себе мощь, сосредоточенную в кувшине, не захочет ли им обладать? На счастье, Турлей-Хан почитает Нейглам заурядным, пусть и очень дорогим украшением… Вот то-то же!
Конан тихонько рассмеялся, хлопнув себя ладонью по бедру. Перехватив удивленный взгляд джавида, он пояснил сквозь смех:
– А я-то, дурак, голову ломал, чего столько народу за вашей погремушкой гоняются! Воображаю, какую армию сможет создать тот же кофийский король Страбонус!
– Не понял? – Ниорг поднял кустистые седые брови. – Что ты знаешь?!
– Веселенькая история! Ты хоть знаешь, почему сейчас ведешь меня на свободу, а?
– Мораддин попросил… – угрюмо ответствовал Ниорг после недолгого молчания, словно не очень хотел признаваться. – Если бы не он, то гнить тебе на каторге – кстати, за какой грех тебя туда упекли? – или же от родичей моих кинжал в бок получил бы ночью. Думаешь, забыли джавиды тот проклятый день, когда Нергал занес тебя в крепость Баргэми?
– Они погибли в честном бою, – отмахнулся Конан. – А что ты скажешь, если узнаешь, что Мораддина твоего подкупил посланник короля Страбонуса, нанявший меня не столь давно? Догадываешься, для чего?
Ниорг остановился, губы его гневно тряслись, а глаза смотрели так яростно и зло, что если бы джавиды умели испепелять взглядом, от Конана осталась бы кучка угольков.
– Ты останешься в этом подземелье навеки! – прошипел Ниорг, брызгая слюной, и начал медленно отступать в темноту. Светящийся шарик в его руке постепенно гас.
– Эй, погоди! Да стой ты! – поднял руку Конан. – Ты думаешь, я буду работать на полудурка Страбонуса и его ублюдочного мага? Да сдались они мне!.. К тому же, ты скоро получишь свой золотой горшок от Турлей-Хана…
– Не получу! – гулко отозвался из полумрака Ниорг, все еще продолжая отходить от киммерийца. – Он обманул! Вернее, девицу старого шейха у него похитил какой-то негодяй, и Турлей-Хан отказывается платить нам за нее выкуп.
– История… – почесал в затылке Конан, едва не рассмеявшись, хоть веселиться повода не было. Теперь у Ниорга имелись все основания бросить киммерийца на произвол судьбы в бесконечной путанице подземелья, в которой мог разобраться один лишь гном. Или джавид.
– Ладно, – сказал Конан, звонко ударив ладонью о ладонь. Решение варвар принял, как всегда, немедленно и не раздумывая. – Достану я тебе кувшин.
Некоторое стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь сопением Ниорга. Огненный шарик в его ладони продолжал неровно мерцать, а потом вдруг вспыхнул с такой силой, что Конан зажмурился.
– А не обманешь? – прохрипел джавид.
– С какой стати? – жестко произнес Конан. – Я сказал.
Ниорг еще немного помолчал, а потом подошел к киммерийцу, заглянув ему в глаза.
– Знаешь старую сторожевую башню в пустыне, на полпути от Баргэми к Султанапуру?
Конан кивнул.
– Отлично. Там есть вход в подземелье. В течении одной полной луны в башне тебя будут ждать. Если вернешь кувшин – мы простим тебе смерть сородичей и, кроме того, не забудь – сила Нейглама сможет выполнить и твою просьбу. Но только одну.
"Ого!.. Да все деньги кофийского посланника не идут ни в какое сравнение с такой возможностью, – молнией мелькнула мысль в голове Конана. – Плевать мне на Дагарнуса, Турлей-Хана и Мирдани скопом! Теперь главное – достать кувшин. И тогда…"
Киммериец невольно потер руки, и глянул на Ниорга, в глазах которого засветилась надежда.
– Веди к выходу, – бросил Конан.
Дальнейший путь проходил почти в полном молчании, и варвар с удивлением обнаружил, что Ниорг ведет его к оазису шейха Джафира. Старый карлик прекрасно знал, что северянин может получить от подданных молодого шейха и лошадь, и пищу, да и деньгами разжиться. Миновав череду темных широких коридоров, Конан, ведомый джавидом, оказался в памятной пещере, где начальник стражи Баргэми Самил нашел свое последнее пристанище. Его разлагющийся труп Конан обошел с отвращением. Затем Ниорг вывел киммерийца в тоннель, выходящий непосредственно в оазис, и указал рукой в темноту.
– Иди туда. Отсчитай отсюда восемьдесят шагов, и по правую руку найдешь проход наверх, – потом джавид отрывисто поклонился и бросил напоследок:
– Ты дал слово.
– Нет нужды напоминать, – мрачно ответил киммериец. – Но и ты тоже обещал кое-что…
Конан повернулся на каблуках и начал отсчитывать восемьдесят шагов, стараясь держаться стены справа…
* * *
Да, это место было Конану знакомо. Не зря старый Ниорг говорил, что приведет туда, где встрече с киммерийцем будут рады. Полуобвалившаяся кладка один к одному походила на стену, которой некогда жители аль-Баргэми отгородили подземелья под дворцом шейха от уводящих в пустыню и под Кезанкийские горы ходов раваха… Недалеко должны быть кладовые с сокровищами рода аль-Баргэми, но сейчас Конана не заботили золото или самоцветы – скорее бы покинуть мрачные коридоры, проложенные червем пустыни, да выйти наверх, туда, где светит солнце и живут люди…
Киммериец остановился возле того самого наклонного прохода, по которому много дней назад джавиды пробрались в дворцовый сад, и ненадолго задумался, глядя вверх. Взобраться по довольно широкой и не столь уж крутой норе, прорытой карликами, было делом нетрудным, но, когда Конан бывал здесь в последний раз, наверху находились ожидавшие его люди, да и выйти на поверхность можно было сквозь отверстие, сейчас наверняка заваленное, причем накрепко.
– Воображаю, какой поднимется переполох, когда и если мне удастся выбраться, – сам себе сказал киммериец, заглядывая в выводящую наверх нору и пытаясь пристроить подаренный Мораддином меч за спиной. – Ну вперед, что ли…
Подтянувшись, он перевалился за край прохода, начинавшегося на высоте человеческого роста, и стал карабкаться, изредка изрыгая проклятья – пальцы соскальзывали с камней и под ногами осыпался песок. О том, что вся работа может оказаться тщетной и на пути вдруг встанет неодолимая преграда, Конан старался не думать. Пару раз он не сумел удержаться и сползал вниз на несколько локтей, но с истинно киммерийским упорством, не обращая внимания на падающие сверху камни и сыпавшуюся в глаза песчаную пыль, продолжал ползти, пока, наконец, не уперся головой во что-то твердое. Судя по всему, это и был завал на месте выхода из норы.
"На ощупь вроде бы дерево, – Конан провел пальцами по шершавой и занозистой преграде, – так и есть, доски! Только бы сверху камней не наложили!"
Он уперся спиной и ногами в стену прохода, надеясь, что сыпучая почва выдержит, и, поднатужившись, попробовал оттолкнуть деревянную крышку плечами. Никакого результата. Лишь доски чуть затрещали.
– Так… – сжав зубы, рыкнул киммериец. – Ну, мы еще поборемся…
Чуть отодвинувшись от наклонной стены, он нашарил рукоять меча, осторожно вынул его из ножен, стараясь случайно не порезаться в темноте, а пальцами левой руки начал ощупывать деревянную преграду, пока не почувствовал, что нашел щель в плотно пригнанных досках. Осторожно вставив в нее острие клинка, Конан что есть силы вогнал меч в узенький зазор больше чем наполовину, и, еще раз устроившись потверже, насколько это было возможно, принялся расшатывать доски.
Еще немного поработав мечом, Конан расширил отверстие настолько, что в образовавшийся узкий – с палец – зазор хлынул солнечный свет. И тотчас до слуха киммерийца донеслись приглушенные встревоженные крики – стража или гулявшие в саду женщины гарема почувствовали неладное.
– Теперь подождем, – буркнул Конан, не переставая, однако, подрезать толстенные доски клинком. – Если заметили, значит свобода близка…
Только он собрался срезать лезвием меча одну из наиболее толстых щепок, и уже примеривался нанести по едва державшемуся куску расщепленной древесины короткий, но сильный удар, способный разбить центральную перекладину люка, как тяжеленная крышка отлетела в сторону. Конан оказался ближе к смерти, а не к свободе. Жизнь киммерийцу спас случай – будучи ослепленным бьющим в глаза утренним солнцем, он не заметил целивших в него лучников, и, когда тяжелая, со стальным наконечником стрела ударила по гарде меча в волоске от пальцев, он потерял равновесие, шатающийся под ногой камень выскользнул, с шуршанием покатившись вниз, а сам киммериец кубарем скатился локтей на десять, успев заметить, что несколько стрел с окрашенным синей краской оперением с глухим стуком вонзились в землю вырытого карликами хода, там, где мгновение назад находился он сам – с такого расстояния мощные луки зуагиров пробивали любой панцирь, а уж обычный человек мигом отправился бы в царство Нергала.
– Именем шейха Джафира!! – заорал Конан, ибо имя наследника старика Джагула должно было произвести впечатление на не в меру ретивых стражников крепости аль-Баргэми. – Именем шейха Джафира, не стрелять! Вы, отродья Сета, окажетесь на колу, если другу шейха будет нанесена хоть одна царапина! А ну, помогите вылезти, негодяи!
В круге света наверху показался силуэт чьей-то головы в белом тюрбане. Человек осторожно заглянул вниз и Конан расслышал его недоверчивый голос:
– Кто здесь? Нет веры пришедшему из проклятых подземелий, пусть даже он и упомянул имя нашего владыки!
– Мое имя Конан, я родом из Киммерии, – надсаживаясь, заорал северянин. – Я был в Баргэми двадцать дней назад, когда на крепость напали джавиды! Джафир знает меня. Вы что, забыли, кто спас его отца от песчаного раваха?!
Наверху случилась некоторая заминка, и Конан решил было, что ждать придется долго – пока сообразят, пока пошлют за шейхом… Но не успел он пробормотать и пяток самых изощренных словечек, касавшихся ума, физических достоинств и родословной тупоумных зуагиров, как вдруг сверху полетела добротная, с увязанными через каждые полтора локтя узлами, веревка, и Конан понял, что в оазисе его имя пока не успели позабыть.
– Добро пожаловать, господин! – высокий смуглый зуагир (надо полагать, занявший место бедняги Самила) склонился перед Конаном, едва тот выбрался на поверхность. Киммериец быстро огляделся и удивленно хмыкнул. Что ни говори, а Джафир за последнее время сделал многое, для того, чтобы обезопасить свой дворец: кусты жасмина, закрывавшие раньше часть сада, куда вел ход джавидов, были беспощадно вырублены, сама дыра в земле закрывалась тяжеленным, со стальной оковкой по краям, люком. Мелькнула мысль, что если бы пришлось и дальше прорубать себе проход наверх мечом, то он провозился до самого заката. А в саду сейчас находилось столько стражи, что хватило бы на охрану дворца самого эмира султанапурского. И у многих луки и копья были направлены на Конана.
Зуагир с павлиньим пером на тюрбане вопросительно смотрел на варвара, и тот, решив, что восточная вежливость сейчас явно неуместна, прямо перешел к делу:
– Мне нужен сиятельный шейх Джафир аль-Баргэми. Быстро отведи меня к нему!
– О почтеннейший! Твой слуга Райдид аль-Асар готов служить и исполнить любое твое желание, – Конан понял, что Райдидом кличут как раз этого смуглого красавца, возглавлявшего насупленных и сердитых стражей, и уже начал морщиться, предвидя длинную, изысканную, но пустую речь. А Райдид, сложив ладони на груди, продолжал, ничуть не обращая внимания на скривившегося гостя из подземелья:
– Мы счастливы почтить могучего победителя раваха и спасителя…
– Короче! – рявкнул Конан. – Где шейх?
Стражник запнулся, выдавил кислую улыбку (ну что с дикаря возьмешь?!), но величавого тона не изменил, сказав:
– Мое сердце тонет в источнике сожаления, о воитель, но мудрого шейха нет в крепости Баргэми. Вчера на восходе он уехал, а куда – то мне неведомо. Шейх Джафир взял с собой лишь шестерых лучших воинов и ускакал в пустыню, на восход…
– Так…. – только и сказал Конан. Он-то надеялся получить от Джафира помощь – если уж не золотом, то хотя бы конем. А теперь даже о верблюде, видимо, мечтать не придется. Изволь до Султанапура пешком добираться! Эти скупцы-кочевники, небось, и самого тощего мула пожалеют. Однако, следующие слова Райдида развеяли мрачные мысли киммерийца:
– Почтенный! – начал стражник. – Шейх Джафир предупредил нас, что, если ты появишься с добрыми вестями или даже дурными, то люди рода аль-Баргэми должны выполнить все твои просьбы. Но мы не ждали, что ты придешь… – Райдид выразительно глянул в сторону черневшего провала. – …придешь оттуда. У меня приказ – убивать каждого, кто попытается придти в наш оазис из подземелий. Там живут одни враги…
Конан прищурился, внимательно посмотрел на стражника, и усмехнулся.
– Все просьбы, говоришь? Хм…
– Что пожелаешь, почтенный! – поклонился Райдид. По лицу зуагира было видно, что его терзает желание задать Конану множество вопросов, но врожденная вежливость восточных кочевников не позволила спрашивать гостя первым, до поры, пока он сам не начнет рассказывать.
– Бассейн, много еды, вина и свежую лошадь, – решительно заявил киммериец, подумав, что пользоваться гостеприимством Джафира и его людей можно с полной бесцеремонностью. – И еще новую одежду!
– Будет исполнено, господин, – снова поклонился Райдид, во взгляде которого тонко смешивались удивление и некоторая брезгливость. Одеяния Конана и впрямь больше подошли бы беглому рабу, а о том, что он таковым ныне и являлся, киммериец предпочел умолчать… Пускай и короткое, пребывание на медных каторжных копях превратили некогда добротную одежду варвара в ветхие лохмотья, к тому же донельзя грязные и попахивающие характерным ароматом общей пещеры…