Хотя меня и приглашали, в Киев я не полетел, у меня и в Москве имелось множество дел. Что Белоруссия, что Украина, это всё же относительно России небольшие территории, а потому и проблемы там были не такие уж огромные и сложные. Хотя лично у меня имелась только одна проблема, как бы сдыхать с себя эту головную боль - должность пусть и временного военного коменданта, но всё же как ни крути, правителя Всея Руси в столь непростые времена. Не знаю в честь чего, но не смотря на то, что временами я орал матом на всё белорусское правительство и даже грозился расстрелять самых отъявленных саботажников, двое моих коллег, прилетевших на смену мне из Москвы, точно таких же армейских дуболомов, как и я, только с полковничьими погонами, неизвестно с какого бодуна обнаружили во мне талант тонкого, умного и очень дипломатичного политика, да, ещё к тому же и дальновидного. Об этом они дудели мне в оба уха, пока я двое суток вводил их в курс дела и указывал на самые узкие места. О том же самом мне трандел и генерал Лушкевич. Он то и дело говорил мне, что только с моим прилётом в Минск у него отлегло от сердца и он понял, что минчане и незваные гости столицы Белоруссии, которым некуда было деваться, смогут пережить грядущую зиму и всё вообще обойдётся без кровопролития.
В гробу я видал власть и всё, что к ней прилагается, в белых тапочках! Это нужно быть мазохистом, чтобы хотеть править страной даже в нормальных условиях, а не после такой жуткой катастрофы. Больше всего мне хотелось теперь только одного, передать все свои полномочия какому-нибудь ответственному мужику, способному мысленно заглянуть хотя бы на месяц вперёд, и заняться простым и привычным для себя делом, взять под своё командование батальон отличных бойцов и быть готовым в любую секунду прыгнуть в вертушку и вылететь туда, где урла, обвешанная оружием, готовится совершить нападение на мирно пашущий трактор. Вот тут я до последней бубочки знал, что нужно сделать, чтобы и трактор остался цел, и поле не было перепахано снарядом, и урла, с выдернутыми из задницы ногами, мирно упокоилась в глубоких траншеях под двухметровым слоем грунта и больше никогда оттуда не высовывалась. А руководить такой огромной массой людей, учитывая все их интересы и стараясь сделать так, чтобы они не конфликтовали между собой, увольте, это не по мне. Хотя с другой стороны, Минск я покидал с чувством удовлетворения. Кое-что мне удалось сделать в этом городе и люди это уже ощутили.
Если в день нашего прилёта меня поразили толпы людей, разинув рты слушающих каких-то речистых ораторов, то когда я летел в аэропорт, везде видел уже совсем другую картину - люди, оседлав тяжелую технику, обрушивали аварийные здания и занимались капитальным ремонтом уцелевших. Разумеется, как в самом Минске, так и в его окрестностях сталкеры деловито просеивали кучи хлама и вскоре выяснялось, что никакой это вовсе не хлам. Просто волна всё смешала в кучу и если её аккуратно разобрать, починить всё и подлатать, то множество вещей ещё послужат людям не один год. Шла работа и в том аэропорту, куда мы прилетели на вертолёте. Восстанавливалась портовая техника, поднималось из руин здание аэропорта, а также ангары для самолётов и прочие сооружения. Местами разбитая волной взлётная полоса уже была отремонтирована, а огромное количество самолётов выстраивалось стройными рядами с таким расчётом, чтобы ни один борт не был потерян. Самолёты-то были в основном если не новые, то отлично подготовленные к полёту в сложнейших условиях. Такую технику нужно беречь.
Для меня из Москвы пригнали президентский борт номер один, на который мы все поднялись и он вскоре, пробежав по бетонке, оторвался от взлётной полосы и стал набирать высоту. Я сидел в пилотской кабине и всю дорогу до Москвы, а она заняла менее часа, смотрел вниз с десятикилометровой высоты. Сверху разрушения были не такими заметными, но их всё же можно было легко определить. Намётанным глазом я сразу видел, где восстановительные работы идут полным ходом, а где ещё конь не валялся. Да, волна, поднятая Кометой, разрушила очень многое и унесла множество жизней, но она же и принесла в нашу страну много трудолюбивых, умных, сострадательных и добрых людей, которых навалившаяся на нас всех беда только сплотила. С ними было легко найти общий язык уже потому, что ни о чём другом, кроме как о восстановлении разрушенного и строительстве новой жизни они даже не помышляли. Несколько раз я связывался по радио с князем Дербентским, которого мои коллеги, изучив положение дел в Туле и Тульской области, назначили её военным комендантом. Валерка, как и я сам, рвал и метал, пребывал в диком гневе и, вообще, был чертовски зол, но лямку тянул, как вол, жалуясь только на одно, на постоянное недосыпание. А ещё он очень благодарил меня за то, что я направил к нему американцев и именно База Клеменса он оставил вместо себя не только старшим, но и назначил военным комендантом сразу трёх районов. Всё нормально, Баз оказался очень хватким парнем.
Полёт до Москвы был скоротечным и вскоре самолёт стал заходить на посадку во Внуково. Если не считать того, что здание аэропорта ещё находилось в весьма плачевном состоянии, вся прилегающая к нему территория уже была расчищена и даже более того, во Внуково, как и во многие другие аэропорты, перегнали почти все самолёты с Новоминского шоссе и теперь на той бетонной площадке, которую мы отлили для того, чтобы было куда ставить приземлившиеся самолёты, уже началось какое-то строительство. Всё правильно, если там будет построено что-то такое, для чего не нужны подвалы, то площадка просто бомбовская. Что именно там собирался построить Максимыч, я ещё не знал, но думаю, что какой-то очень важный объект. Из Внуково я полетел в Москву на вертолёте и повсюду видел, как люди восстанавливают жильё. Ну, в новых коттеджных посёлках это не составляло особого труда, в них устояли практически все дома, зато в малых городах Подмосковья водой смыло все бревенчатые избы. Ничего страшного я в этом не находил, особенно если учесть то, что очень большое число коттеджных посёлков вообще не имело хозяев, а потому их смело занимали новые жители. Точно так же обстояло дело и с новостройками в Москве.
Да, зачастую в этих домах не было никакой отделки, а поскольку не только Максимыч оказался таким умным, что попросил меня приказать снять в домах все стеклопакеты и заложить их на хранение, не говоря уже о том, что огромное их количество, а также несколько десятков по изготовлению стеклопакетов были упакованы в бетон, народа ведь в последний месяца работало немало, то хоть в этом плане мы не испытывали острого дефицита. Зато в дефиците был цемент и особенно сварочные электроды, не говоря уже про арматуру. Правда, последнюю строители "выбивали" из панелей старых пяти, семи и девятиэтажек. Так что и она тоже не была в таком уж жутком дефиците. Постепенно таяли наши запасы топлива, но уже очень многие автомобили были переведены на газ. Максимыч распорядился везде, где только можно, наладить выпуск газовой аппаратуры, да, и без того сталкеры первым делом разыскивали именно её, а они уже поднаторели в своём деле. Тем не менее самой главной нашей проблемой было всё-таки жильё, но она, худо-бедно, постепенно решалась. Со дня Апокалипсиса прошло сорок дней, а люди уже успели свыкнуться со своим положением, а потому не ныли и изыскивали любые способы для того, чтобы обустроиться.
Да-а-а, русские, несомненно, это особый народ. Фактически оставшись без правителей, себя я к их числу, как и своих коллег, военных комендантов, не относил, они проявляли просто дьявольскую изобретательность. Впрочем, не одни только русские, но всё же мы давали очей тридцать форы из ста возможных всем остальным народам. Ещё в Минске я узнал очень много интересного. Так вовсе даже не учёные, а какой-то химик-самоучка, научился так лихо бурдючить из смеси метана, пропана, спирта, бензина и лёгких фракций соляры топливную смесь, что на ней очень даже неплохо могли летать большие самолёты и при этом если жидкие фракции топлива помещались в кессонах, то установка по производству газа помещалась в багажном отсеке и занимала не так уж и много места. В общем то, чего я так боялся, произошло, правда, срать в бензобак автомобиля не было нужды. Чёрт знает из чего, во что входил также угольный порошок, изготавливались гранулы, которые зелёные слизни пожирали с каким-то дьявольским аппетитом, выделяя при этом огромное количество газа. Гранулы эти, конечно, немного пованивали тухлятиной, но этот запах не был смертельным. От автомобилей, глушители которых были снабжены катализаторами, и то больше несло сероводородом. Именно этот запах я учуял, когда мы подошли к вертолёту и ничего, дурно мне не сделалось.
По моей просьбе пилот вертушки полетал немногим более часа над Москвой и сердце моё всё же сжалось от боли. Если сравнивать этот город с тем, что он представлял из себя до Апокалипсиса, то выглядела столица просто ужасно, но если вспомнить, какой она была в самый первый день, то изменения к лучшему уже были заметны невооруженным глазом. Самое главное, что я отметил для себя, так это то, что как на протяжении всего полёта от Минска до Внукова, так и от Внукова до Москвы на земле царило настоящее буйство зелени. Лишь местами волна смыла верхний слой почвы, но и там уже появилась зелёная продрись. Наверное из земли попёрли какие-нибудь сорняки, но это всё же лучше, чем вообще ничего. Новое Заречье порадовало меня тем, что несколько десятков домов в нём уже были освобождены от железобетонных рубашек. В том числе и тот, в котором меня поселил Скиба. Этому я порадовался больше всего. Ничего, пройдёт время и мы наведём полный порядок не только в Москве, но и на всей планете. Может быть после этой чудовищной катастрофы люди научатся ценить жизнь и перестанут безумствовать, а заодно научатся ещё и беречь природу, ведь ей досталось даже больше, чем людям, но и она должна оправиться от нанесённого ей Кометой ущерба. Я верил в это.
В Москву мы вернулись в половине одиннадцатого утра, хотя во Внуково прилетели в девять. Домашние знали, что мы возвращаемся, и потому ждали нас. Поэтому Алёнку и Дженни даже не отправили в детский летний лагерь. Увидев меня, девочка очень обрадовалась и истошным криком "Папка приехал!", повисла у меня на шее, хотя, как тут же выяснилось, всё утро хныкала из-за того, что её оставили дома. Дженни и ещё двое мальчишек Алёнкиного возраста, тоже были рады нашему приезду, вот только Алёша и Вова слегка робели. С малышкой на руках я вошел в квартиру и даже ахнул, так как давно уже привык - если в комнате яркий свет, то это горят все лампочки, а тут большая часть комнат была залита солнечным светом, да, ещё и все окна распахнули настежь. В общем всё выглядело очень необычно, я ведь уже стал забывать о прежней жизни. Нас сразу же потащили за стол, но на него выставили только большой, ярко надраенный самовар и сладкое к чаю. Тётя Зина стала нахваливать умницу Дженни, помогавшую ей печь сдобу. Алёнка вся пошла в маму и потому к кухне даже близко не подходила, зато в её комнате стоял верстак, на нём лежали маленькие инструменты, паяльник, а рядом стояло несколько коробок со поломанными, нет, не игрушками, а разными бытовыми приборами. Как мне с гордостью сказал Чак, днём Алёнушка играет с другими детьми в сталкеров, а по вечерам они ремонтируют разные вещи.
Всё правильно, для детей всё это была лишь игра. За чаем мы разговаривали в основном о домашних делах. Друзья Чака уже съехали из его квартиры, найдя себе отдельное жильё в нашем районе, так что у них стало просторнее. Мой американский друг ещё до моего отбытия на поиски Вали увидел однажды двух мальчиков-близнецов, оставшихся сиротами и, не раздумывая ни секунды, моментально усыновил их. Имена у них остались прежние, а вот фамилии слегка изменились и они теперь были Черепановы-Мелвилл. Чак уже немного балакал по-русски, но куда лучше него на русском языке разговаривала Дженни, а близнецы говорили по-английски. Чак по-прежнему совмещал две должности, был комиссаром по делам иностранных граждан и одновременно командиром роты в отряде "Ночной дозор". Чтобы не разрываться на две части, он реквизировал для своих нужд большой двухэтажный автобус "Неоплан" и превратил его в офис, который постоянно находился рядом с нашей базой. В нём работали те его сотрудники, которым требовалась подсказка, а весь остальной штат комиссариата находился на трёх этажах в здании бывшего банка. Оно было полностью отремонтировано и для меня в нём уже подготовили огромный кабинет.
Сегодняшний день был полностью посвящён печальным и очень тягостным мероприятиям - наступили сороковины. С утра на кладбище пришло множество людей, на могилы были возложены венки, а на тех из них, в которых упокоились президент страны и премьер-министр со своими ближайшими соратниками, были установлены красивые надгробья. Вдовы этих людей жили неподалёку, в Рублёво, но в этот день все они приехали в Новое Заречье вместе с детьми и членами семей. С ними я должен был вскоре встретиться на кладбище. Поэтому наше чаепитие было недолгим и вскоре мы вышли из дома, где уже построился попарно, с венками в руках и автоматами за спиной, "Ночной дозор". Мы со Скибой и Чак с Васильком, взяв венки, тоже встали в строй и, держа венки в руках, строевым шагом отправились на кладбище. Там нас ждали вдовы руководителей страны, трагически погибших на своём посту, и члены их семей. В скорбном молчании мы дошли до кладбища и с парадного шага перешли на траурный, медленный и чуть слышный. Конечно, в своих полевых мундирах с разноцветными беретами, да, и сами мундиры благодаря тому, что в "Ночной дозор" влились иностранцы, тоже были разными, мы выглядели не очень импозантно, но ничего не поделаешь. Возложив венки, мы построились и тишину трижды разорвали автоматные залпы.
До гипермаркета, также частично освобождённого от бетона, мы дошли пешком. Я шел, держа на правой руке Алёнку, а левой поддерживая под руку вдову президента, голова которой была повязана чёрным гипюровым платком. По пути мы разговаривали и она, разглядывая здания, удивлялась, как быстро идут работы в нашем районе. Я в свою очередь поинтересовался, как обстоят дела в её собственном, доме, всё ли в нём наши рабочие привели в порядок и как они вообще живут. Мой приказ был простым и ясным, обеспечить семьи погибших всем необходимым даже в том случае, если они вообще ничего не захотят делать и предоставить им надёжную охрану, а вместе с ней помощников по хозяйству. Вдова президента улыбнулась и ответила:
- Батя, это в той, прежней жизни я была женой президента, а сейчас я точно такая же вдова, как и сотни тысяч других. Вы зря нас так усердно опекаете. Мы живём и работаем, как и все.
Кивнув, я негромко сказал:
- Да, вы трудитесь не меньше других и потому я приказал всем тем людям, которые вам помогают, исполнить свой гражданский долг до конца, но при этом стать ещё и вашими добрыми соседями. Там находятся одни только добровольцы.
Перед тем, как войти в гипермаркет, мы зашли в церковь и находились в ней около получаса, пока мне не сказали, что можно уходить. Вот в чём я не понимаю ни бельмеса, так это в церковных делах, но, глядя на то, как крестятся другие, делал то же самое вслед за ними. Наконец поминальная служба закончилась и мы направились к гипермаркету, где поднялись на второй этаж и сели за стол. Поминальный обед был недолгим и прошел в скорбном молчании, зато после него мы поднялись на третий этаж, где свои соболезнования вдовам руководителей страны и их близким принесли президент Франции и канцлер Германии, теперь уже скорее всего бывшие, а также некоторые члены их кабинетов, которые нашли в себе мужество остаться с теми французами и немцами, которые решили пережить катастрофу в своих странах. Пережить-то они её пережили, но вот жить в большинстве стран Западной Европы было практически невозможно. Очень уж велики были разрушения, носившие просто тотальный характер. Для того, чтобы эвакуировать оставшихся в живых людей, из Москвы туда сначала была направлена добрая половина всех вертолётов "Ми-26" с бульдозерами на борту, а теперь ещё и самолёты военно-транспортной авиации, который могли совершать посадку на построенных с нуля нашими строителями грунтовых аэродромах. Самолёты летали туда ежедневно.
Туда они летели не пустыми, а с грузом гуманитарной помощи. Назад возвращались с детьми и женщинами. Это длилось почти две недели, но президент и канцлер прилетели в Москву только позавчера, окончательно убедившись в том, что русские люди не бросили их в беде. Да, где-где, а вот в Западной Европе волна свирепствовала даже похуже, чем танковые колонны Гудериана, но и там люди смогли выжить, построив убежища не только для себя, но и для того, чтобы сохранить самые главные реликвии Западной цивилизации. Мне очень понравилось, как сказал обо всём, что сейчас происходило и о своём прилёте в Россию президент Франции, который не требовал никаких привилегий:
- Франция теперь там, где находятся французы.
Отдав ему в ответ на это честь, я приободрил его:
- Господин президент, во Франции устояли ваши самые главные соборы, символы государства, - Собор Парижской Богоматери, Руанский, Страсбургский и многие другие, французы выжили не смотря ни на что, а раз так, то возродится и Франция, но она к тому времени будет не отдельным государством, а одним из регионов нашей единой, планетарной цивилизации.
Глава 9
Страшная находка под землёй
Близился к концу август, уже не за горами была осень, а мне так и не удалось разыскать Валю. Это лишь говорило о том, что она не отцепила парус и волна унесла её очень далеко от Москвы. Правда, если пораскинуть мозгами, то она ни в коем случае не должна была этого делать. Именно парус был её единственной надеждой. Пока я отсутствовал, Максимыч вместе с несколькими учёными самым основательным образом расспросили Алёнку о том, какую кабинку для себя приделала к подводному кораблику её мама, как та выглядела и что она взяла с собой в пилотскую кабину. Хотя моей приёмной дочурке не исполнилось ещё и семи лет, девочка она была очень смышлёная, уже умела читать и писать, не говоря о том, что вся пошла в маму, инженера-автомобилестроителя, и была юным Самоделкиным. Ну, а у Валюши в Невеле имелся свой собственный автосервис, один из лучших в городе. Мои друзья самым тщательным образом изучили её спасательный батискаф, который Скиба приказал отбуксировать к нашему дому и запретил даже пальцем к нему прикасаться, а не то что разбирать его. Он так и сказал: - "Как только твоя мама найдётся, Алёнушка, я полечу на вертолёте туда, где приземлилась её кабинка, привезу её в Москву и поставлю, как памятник, на том месте, где ты приземлилась, ваш подводный кораблик, чтобы все знали, какая умница твоя мама."